Глава 1. Конфеты

«Так или иначе, но оказалось, что в центре города есть такое забытое место. Улочки были настолько тесные, что едва могли проехать машины. Поэтому квартал как-то упустили из виду, и у строительных компаний долго не доходили до него руки. Когда я там очутился, мне показалось, что время вернулось на двадцать-тридцать лет назад. Нескончаемый гул автомобилей вдруг стих.»
  Х. Мураками – «Хроники заводной птицы»


До взрыва 276 дней. 9 сентября 2008 года, вторник.

На витринах магазинов всегда так много сладкого! Все эти шоколадки с кокосовой стружкой или с карамельными осколками, запах клубничного крема, цвет ванильного порошка, вкус корицы, творожные зерна, кексовая крошка, ореховые хлопья и мармелад в разных формочках...

На днях мы шлялись с Мужиком по старому городу, изучая богом забытые местечки. Тут и там на нас давили булыжные стены и облупившаяся штукатурка. Какое уныние: чувство праздника теряется с исчезновением туристов. Я даже не смог купить кулек миндаля в коричневом сахаре, ибо девицы, торгующие сладостями, лениво отсиживались по углам. Мужчина  начинала злиться, это сразу становилось заметно по ее глазам - они сужались и как будто темнели. А еще она тут же поджимала губы в тонкую нитку. Я боялся, когда она злилась, пусть даже она и девушка. Я вообще рядом с ней чувствовал себя полным ничтожеством. Уж кто из нас настоящий мужчина - так это она.

Что-то я увлекся. Мы набрели на домик, с виду напоминавший гостиницу или что-нибудь в этом роде. Мужчина грела руки в карманах, наверно, в этот момент она думала о кошках, сексе и сладостях. В этом была вся она. Мы обошли домик, почему-то сбоку, а вовсе не над входом красовалась табличка, она гласила: "Музей марципана". Мы поспешили убраться и через 15 минут завалились в Макдоналдс съесть по мороженому. Марципан - отличный вид наркотика. Марципаномания. Марципанизм. Марципания. Можно использовать какое хочешь слово. Смысл один: когда Мужчина спала в своей постели, а я всю ночь мучался рядом, я очень жалел о своих мужских особенностях. Я боялся, что какой-нибудь частью тела слишком сильно прижмусь к ней, и тогда всё раскроется. Она была единственной девушкой, которую мне хотелось по-настоящему. Но для нее я оставался лишь другом, так что мне приходилось довольствоваться рукой.

Стоп. Я планировал рассказать о прелестях шоколада, а разговор потек в сторону моих низменных потребностей. Глаза Мужика медленно оттаивали, в них уже поблескивали золотистые искорки карамели, девушка успокаивалась и расплывалась в улыбке. 

-Нравится? - поинтересовался я, когда молчание мое стало слишком неприличным.
-Нам надо трахнуться. Оставайся на ночёвку.

Я тоже сделал вид, что не расслышал. Мы помолчали: она аккуратно слизывала липкую массу цвета охры, я разглядывал кассиров. Интересно, а есть ли еще такие девушки, как моя Мужчина?
-Ну, так что? - снова напомнила о себе она.
-Я бы "за", но завтра с утра у меня дизайн.
-Я купила новое белье.
-Я давно ничего не покупал, - признался я.
-Это ничего. Я давно привыкла к твоим полинявшим трусам, - она доела мороженое.

Я промолчал. Кажется, мы и правда спали вместе слишком часто.   

Оставаться я не решился. Бессонная ночь перед первым просмотром в новом учебном году - не самое лучшее, что могло бы случиться. Сразу после Макдонолдса мы отправились по домам. К слову,  так получилось, что Мужчина была на год старше меня, ей было уже 19, но она всё еще училась в 10ом классе, тогда как я перешел уже в 11ый. Мы учились в разных школах и жили довольно далеко друг от друга, расстояние занимало примерно час езды на автобусе. Поэтому пятничные встречи где-нибудь в центре стали нашей маленькой традицией, чтобы я не забывал, какой необыкновенной мерзкой и сексапильной могла быть моя подружка. Черт знает, почему ее звали Мужчиной, и, может быть, я уже и имени ее не помнил.

Зато никогда не забыл бы, как однажды мы отправились на день рождения нашей общей знакомой и надрались по самые уши. Я тогда полез к ней целоваться, а она меня отшила. Так выяснилось, что я совершенно не интересую ее как парень, и все попытки бурного секса пришлось оставить в стороне. Однако, по непонятным причинам, она вновь и вновь объявляла мне о новой покупке лифчиков, только мне позволяла мазать ее спину кремом для загара и пускала в свою постель. Кстати, спала она почти голышом - зачастую, кроме трусиков ничего не надевала. И я, как мужчина, не мог оставаться равнодушным. По тем же непонятным причинам я вновь и вновь тащился к ней и проводил бессонные ночи. Я хотел написать ей письмо, письмо с признаниями, как много она для меня значит, как люблю ее фырканье, подобно кошачьему, как люблю ее обломанные ногти и привычку всегда сбрасывать трубку по утрам. Как люблю, когда паника рождается в ее глазах после того, как она заявит, что съела сегодня чрезмерно много, как люблю ее веснушки, вспыхивающие с весенним солнцем, ее крошечный шрам на брови, горбинку на носу и туфли 42ого размера.  Но что-то раз за разом заставляло меня откладывать ручку, и все мои нежные чувства оставались невысказанными. Я знал, она тоже меня любит. Ведь мы оба души не чаяли в кошках и шоколаде.

Но я был бы не я, если бы мне не предстояло пройти просмотр на дизайне. В 10 утра субботы я притащился в класс, где, кроме Любы, еще никого не было. Люба напевала особую попсовую песенку, увидев меня, она запела чуть громче, а потом быстро-быстро выдала всю информацию разом. Я уловил общий смысл: после просмотра Любе нужно было идти на работу, у Любы сегодня болит голова, и она устала в своих миниатюрных сапожках. А еще я знал, что у Любы отличная грудь! Когда она надевала свой излюбленный пуловер - остававшийся девственно иссиня-черным уже второй год подряд, ее грудь, наверно, очень нежная и сладкая, так и норовила выскочить из глубокого выреза. А еще от Любы всегда пахло кокосами, хотя она клялась, что ненавидит их. Сегодня девушка и правда была в плохом настроении - даже соблазнительная шея наглухо закрыта высоким горлышком темно-зеленого свитера. Иногда мне казалось, что Люба с радостью стала бы со мной встречаться, и в такие моменты меня совсем не пугала ее чрезмерная болтливость. В конце концов, девушка отменно рисовала, приносила на занятия два стаканчика фраппучино и звала меня "кис-кис", я рефлекторно отвечал ей "мяу", и кое-кто из нашей группы заподозрил неладное.

Вообще, для таких подозрений было много причин. Моя Мужчина встречала меня после школы словно девицу, мы ходили в кино на самые бредовые сеансы, куда ходят только влюбленные парочки, чтобы вдоволь нацеловаться. Мы же увлекались фильмом до такой степени, что иногда забывали доесть поп корн.

Люба работала в одном ресторанчике, и я, со своим внешним видом совершенно не похожий на их клиентов, заваливался к ней, и она поила меня банановым коктейлем, ибо это был ее самый любимый напиток из мороженого.

Иногда я встречался со своей третьей подругой - Лилу. По-правде, её звали Лиза, но "Лилу" звучало по-братски и очень нравилось мне. Мы заходили всё в тот же Макдоналдс и заказывали стандартные средние наборы. Может показаться, что я только и делал, что питался в разных местах, но все эти встречи проходили не чаще одного раза в неделю. А с Лилу мы встречались исключительно по вторникам с 15,34 (ровно во столько мой автобус подходил к нужной остановке) до 17,15 (пока Лилу не скрывалась в дверях своей танцевальной школы). Так обычно я доживал до воскресенья - особого дня, когда я оставался в гордом одиночестве и с головой уходил в бытовые проблемы.   

Я жил один - мама и отчим, а так же младшая сестра остались в другом городе, равно как и все мои лучшие друзья. (Которых, если честно, у меня никогда не было, разве что Фред - некогда соседский мальчишка, о котором я расскажу чуть позже) Машины у меня тоже не было, приходилось передвигаться на своих двоих или на общественном транспорте. По понедельникам и пятницам ко мне приезжала вся семья, в остальные дни дизайн забирал большую часть свободного времени, так что иногда я даже не успевал нормально поговорить по телефону. С другой стороны, такая головокружительная спешка не давала мне скучать, недели сменялись незаметно, что было крайне удобно. А когда я вальяжно прогуливался от соседнего магазина до дома, казалось, что время останавливается. Такого в маленьком городке никогда не ощутить. Так я жил уже третий год, с того самого дня, когда мне исполнилось 16. Я родился 1ого сентября, и недавно мне стукнуло 18.
***

Шла вторая неделя нового учебного года, когда классная объявила о новичках. Их было двое - брат и сестра. Брюнет и блондинка. Александр и Александрина. Один - точная копия второго.

Наши парты, в лучших традициях американского кино, предназначались для одного человека, так что мне ни на что рассчитывать не приходилось: соседом одного из новеньких стать не удалось. Близнецы вели себя диковато, не пытались ни с кем заговорить, шептались и пялились на каждого учителя, будто увидели нечто необычное.

На четвертой перемене, когда выделялось пол часа на обед, я выловил близнецов в столовой и попытался с ними заговорить. В конце концов, я был президентом УСУ (ученического самоуправления) и должен был следить за обстановкой в школе. На меня не обратили внимания. Парня звали Шурой - это вся информация, которую он смог озвучить за 4 урока. От сестры он отличался цветом волос и, возможно, размером обуви. Сестра оказалась чуть разговорчивее брата, она была крашеной блондинкой, и ее звали Лекси. Парень был старше ее на 2 минуты и 5 секунд.

Клянусь вам, если бы не цвет волос, я бы их не различал! Наши девушки презрительно глядели намалеванными глазками на Лекси, и явно были настроены недоброжелательно. Даже новенькая Алина, удачно вписавшаяся в компанию, ворочала носиком и недовольно фыркала. Парни восприняли Шуру немного радушнее, По-крайней мере, так сделал я. Выражение лиц близнецов тоже было одно на двоих: оно не выражало равным счетом ничего. Ни единой эмоции, словно все стёрли, или близнецов убили. Я не уловил в них ни капли интереса или страха, или раздражения. Их вообще ничего не трогало. Они пристально, почти не моргая, все 45 минут следили за учителем, не разу не шевельнувшись и едва дыша. Да что там! У них даже морщинки не появлялось! И сейчас, продолжая удивлять, они купили лишь по бутылочке холодного чая с персиками.

Так с треском провалилось мое знакомство с новыми одноклассниками. Я торопился скорее сбежать из школы, но когда спустился в раздевалку, от близнецов и след простыл. Интересно, как они умудрились так быстро собраться?

Затем близнецы пропали на несколько дней. Они появились в пятницу, и мне вдруг стало неуютно находиться с ними в одном классе. По-прежнему, близнецы держались особняком. Шура накручивал на палец красную прядку волос, Лексина была заколота чем-то большим и пестрым. Они забирались в конец класса, на последние парты возле окна и полностью поглощали слова учителей. Теперь, на второй день нашей, так сказать, встречи я заметил, что глаза их были такими же стеклянными, как у кукол. О боже, Эдвард! Тебя это не касается! К концу учебного дня я, набравшись смелости, подвалил к близнецам и попытался заговорить с девушкой, потому что мне показалось, что уголки ее губ еле-еле, но всё-таки изобразили подобие улыбки. На сотую долю секунды. Я набрал побольше воздуха в грудь, уши предательски зажглись как новогодние елки. Результат? Я произнес что-то нечленораздельное так, что они даже не взглянули на меня. Я и сам не расслышал, что спросил. Чтобы действия мои не казались подозрительными, я как бы случайно задел Сашу рукой и уже чуть громче извинился. Это были мои первые слова, адресованные им.

Лиза в этот день тараторила без умолку, время от времени останавливаясь сделать глоток колы. Я ел картошку из ее набора и пил ее колу: Лиза сегодня угощала.


До взрыва 1 день. 12 июня 2009 года, пятница.

-Ублюдок! Сукин сын! Чёртов сукин сын!

Голос мамин. Или очень на него похожий.

-Пидорас! Гребаный говнюк! Придурок!

Словарный запас явно не мамин.

-Человеческое отродье! Ничтожество! Педик!

Нет, это точно не мамин семейный монолог.

-Чтоб ты сдох, уебок!

Может быть, ваша мама так разговаривает. Моя - нет.

Отчим молчит. Он смотрит куда угодно, но только не на меня и источник этого очаровательного монолога. Это - точно мой отчим. Сандра, из каких-то педагогических соображений, удалена на улицу.  Сандры здесь нет. Я не могу сказать, она ли моя сестра. Но возле моего молчаливого отчима вечно крутится докучливая женушка. Следовательно, это чудо в голубом махровом халате - моя мама. Даровательница моей жизни, моя прародительница.  Мама рвет и мечет, если так можно выразиться. Ее поступки ограничиваются выкрикиванием всевозможных слов, несущих оскорбительный характер. Мама в панике. Она обращается за помощью к мужу, но тот молчит. Он всегда молчит, когда мы решаем семейные вопросы. На повестке дня вопрос о моем сосуществовании с этими людьми.

Месяц назад, да что там, и два дня назад я любил это голубое махровое чудо в таких же голубых тапочках.

Вчера ночью ко мне пришел мой дружок,  и мы разыгрались не на шутку. Но все ведь иногда играют! И Катрин из 10ого, и Леа из 11ого, и Сяде из моего,
- эти девчонки лучшие игроки, я бы с ними переспал. Мужик, Колин, Фред когда-то из соседнего дома - эта игра поглотила всех. М-р. Оун - отец Фреда, с детства помню, как он играл со мной, Ииви - мамина подружка, играет со своими подругами в бесконечных круизных путешествиях. Много людей, очень много людей, все они играют изо дня в день. Если быть точным (читай: довериться статистике), то потенциальных игроков примерно 3%. 3% - это не так уж много, например, от яблока. Но 3% от всех людей на земле - довольно приличная цифра. Прибавьте к ним всевозможных извращенцев, зрителей-любителей, тех, кто еще не определился,  и тех, кто слишком стар или безнадежно болен, - у меня сломался калькулятор.

Слава богу, мой отчим - составляющая нормального населения Земли. Даю руку на отсечение, когда он мастурбирует (а делает он это не чаще одного раза в месяц), он думает о голубых тапочках... Сандра тоже одна из немногих, кого называют нормальным населением. Сандра еще малышка, ей всего 5, мало ли какой урод-наркоман подловит ее в темном переулке и изнасилует. Она залетит, сделает аборт, получит сильную психологическую травму, бездетность, сифилис, ВИЧ, гепатит В и С, манию преследования, тератофобию. ( *Тератофобия - боязнь уродливых людей), феминистические взгляды на жизнь и безграничную любовь к женщинам...

Сяде не нравится спать с парнями. Леа и Катрин тоже. Колин и Фред не приглашают на свидания девушек, а м-р. Оун уже несколько лет спит на диване в гостиной. Я знаю это, потому что тоже играю. Супруги Оуны не разводятся, чтобы сохранить в тайне от Фреда пристрастие к игре, Фред рассказывает родителям выдуманные истории, чтобы о нем тоже никто не узнал.

Я сейчас уйду из дома, мама грозится сменить замки. Я спрашиваю отчима, что мне делать. Отчим играет в глухого. Вообще-то он мне как отец, так что я спрашиваю его:

-Папа, что мне делать?

Он безразлично скользит глазами по листу с типографской краской. Я кричу во всё горло:

-Что, чёрт возьми, мне делать?!

Мать бьет меня по щеке и выталкивает из кухни. Она, конечно же, не хочет, чтобы я уходил, но ни за что в этом не признается, и я ухожу.   

Месяц назад, да что там, и два дня назад я любил это голубое махровое чудо в таких же голубых тапочках. Мама любит м-р. Оуна, м-р. Оун никогда не ответит ей взаимностью, потому что он уже несколько лет спит на диване в гостиной. Я знаю это, потому что Фред рассказывал. Я встречаю его на улице, он спрашивает, как всё прошло, и куда это я собираюсь с такой огромной сумкой. Я говорю:

-В поход. Погода хорошая.

Я говорю:

-Солнышко, - и улыбаюсь, чтобы и Фред так думал. Он недоверчиво смотрит на то, как я переставляю ноги.

Я говорю:

-Ты сегодня отлично выглядишь, милый.

Фред хмурится.

-Тебя выгнали? - я отрицательно машу головой. Фред знает, что меня выгнали, потому что его папа уже несколько лет спит на диване в гостиной. - Выгнали, - уверенно повторяет он.
-Я сам ушел, - и снова улыбаюсь, чтобы Фред тоже так думал. Но Фред знает, что меня выгнали, потому что его самого уже давно выгнали. Он живет в съемной квартирке. Ему всего 16.
-Хочешь, можешь пойти ко мне, - предлагает Фред, этот милый рыжий малолетка. Я отказываюсь, потому что не хочу, чтобы он из-за меня беспокоился.
-Нет, спасибо, - я хлопаю его по плечу, Фред явно расстроился.
-У тебя есть, где ночевать? - спрашивает он.
Как будто я бы стал спать на улице.

-Пойдешь к Мужику? - спрашивает он.

Фред, с каких пор ты стал любопытным малым? О, ну конечно, ты спросил просто так.

Мужик смотрит на меня с жалостью, её вид не лучше: она снова
отказывается есть, маечка 36ого размера висит на ней мешком, из шортиков торчат две косточки, обтянутые кожей. Белые ноги все в кошачьих царапинах. Она затягивается самой дешевой сигаретой, стряхивая пепел прямо на стол. Я нащупываю под одеялом ее трусики, скомканные чулки и подтяжки. На полу, устеленном одеждой, пара бутылок, у одной разбито горлышко. Мужик ходит босиком, у нее грязные волосы, и от нее пахнет совсем не по-девичьи.  На окне спит Матильда - ее кошка. Я не впервые у Мужика, но до сих пор не могу привыкнуть к трусикам во всех частях комнаты. Девушка снова закуривает, штор на окнах нет, и солнце пускает своих зайчиков на ободранные стены. В лучах света кишат пылинки. Я не могу угадать, о чем думает моя подруга, на ней большие солнечные очки, как у сестричек Олсен. Одна лямка спадает с острого плечика, обнажая правую грудь.

-Тебя заводит? - спрашивает она.
-Почему ты в очках? - в ответ спрашиваю я.

Она показывается мне без очков, и под правым глазом я вижу темно-бордовый синяк. Мужчина плохо ладит с отчимом. Я спрашиваю, точно ли могу остаться, она говорит, что козел на этой неделе больше не появится. Я спрашиваю, могу ли остаться и на следующей неделе, она говорит, что могу, если трахнусь с ней. Я напоминаю, что не могу, а она говорит, что и не забывала. Она стягивает маечку, обнажая грудь в родинках и бледный живот.

-От тебя пахнет, - говорю я, - иди, вымойся.
-Ублюдок, - злится она и уходит в ванную.

Так проходит пятница. Первая пятница школьных каникул. У моей Мужчины поразительно стойкий организм, она чувствует себя хорошо всегда. Мне удается ее накормить. Один поцелуй - один кусочек еды. Понятия не имею, что мы едим. К ночи меня тошнит, я блюю, высунувшись из окна шестого этажа, Мужик бегает по кругу и кричит, она думает, что я хочу покончить жизнь самоубийством. Когда меня перестает тошнить, она вновь лезет целоваться, облизывает мои губы, перепачканные рвотой, ей кажется, что я - чудесный принц с другой планеты. Я пытаюсь объяснить, что она ошибается, что я - всего лишь король, и тут я вспоминаю.

-Тебя зовут Настя?
-Что? - хихикает она, уткнувшись носом в мои колени.
-Как тебя зовут?
-Мэрилин.
-Мэрилин?
-Да, Мэрилин. Мэрилин, которая любит Эдварда.
-Мэрилин, которая любит Эдварда?
-Ага, - она засыпает, а я снова блюю в окно, потом тоже засыпаю на кровати в обществе трусиков, скомканных чулок и подтяжек. Настя спит рядом. Она никогда не трахнется со мной, потому что я знаю ее настоящее имя. Фред умер бы со стыда, узнай, в какой ситуации я оказался.