Морской протест

         Команда на дизель-электроходе «Пенжино», куда меня перевели после отправки теплохода «Ильич» на ремонт в Гонконг, состояла из 65 человек. Никаких пассажиров «Пенжино» не перевозил, это был так называемый СУХОГРУЗ.

         В трюмах и на открытой палубе перевозились уголь, строительные материалы, продукты, трактора и бульдозеры, грузовые и легковые автомобили.

         Впервые с момента перехода на другой пароход, я испытал дефицит общения. Почти все члены команды были заняты: либо несли четырехчасовую вахту, либо отдыхали от нее.

         Свободными от вахты на дизеле «Пенжино» были всего три члена экипажа: капитан, пожарный помощник капитана и доктор.

         Даже всесильный старпом нес  регулярную вахту на судне.

         О важности несения круглосуточной морской вахты в открытом океане свидетельствует поговорка матросов  торгового флота: «Бойся рыбака и военного моряка». Экипажи указанных судов обычно перемещались по Тихому океану на автопилоте (злые языки утверждали, что экипажи рыболовных траулеров и военных судов ВСЕГДА были вдребезги пьяны).

         Доступный для общения пожарный помощник капитана был помешан на лекарствах, улучшающих сексуальную функцию организма. Он постоянно жаловался на кашель и насморк, утверждая при этом, что ему хорошо помогает пантокрин (экстракт из рогов оленя).
Капитан просто экспроприировал походный запас спирта, якобы с целью недопущения его распития командой. Он был прав. Я бы не смог отказать штурманам или механикам судна в умеренной дозе спиртного…

         Именно на дизель-электроходе впервые пригодились мои хирургические навыки. Во время шторма на палубе произошла подвижка груза (по официальным документам). При попытке закрепить трос, удерживающий на палубе трактор, матрос получил травму кожи лобной части головы обрывком троса (при этом трактор СМАЙНАЛСЯ за борт).

         Пока расстроенный  старпом оформлял морской протест (письменное заявление капитана о происшествии во время плавания), я занялся оказанием медицинской помощи палубному матросу Игорю Школьникову.

         На созерцание первичной хирургической обработки раны лобной области собралась вся свободная от вахты часть команды. После инфильтрации краев раны новокаином я промыл рану перекисью водорода и приступил к ушиванию краев разорванной кожи.

         Шокированная спокойным поведением пациента команда матросов удивленно восклицала: «Неужели не больно, Игорек?..». Героический  матрос Игорек только показывал братве большой палец.

         Так шторм в Охотском море значительно укрепил мою врачебную репутацию на судне. Правда, придя на перевязку, матрос Школьников запросил для обезболивания немного спирта…

                -   -   -

         Через трое суток наш дизель-электроход бросил якорь на рейде в Охотском море, напротив поселка городского типа Охотск.  До берега оставалось не менее 2-3 километров, но морского порта, способного приютить наше судно (из-за мелководья здешнего побережья) в этих краях не было.

         Доставленный нами груз должен был быть выгружен на рейде, на палубы больших самоходных барж. Назывались эти баржи ПЛАШКОУТЫ, и представляли из себя большие плавающие платформы-плоскодонки.

         Рулевая рубка такой плоскодонки находилась на корме баржи, и слегка возвышалась над уровнем палубы. Экипаж плашкоута составляли капитан, механик  и три матроса.

         Скорость передвижения этого плавсредства не превышала 8 узлов (чуть менее 15 километров в час). Время на погрузку с использованием судовой лебедки занимало 3-4 часа, а ход туда и обратно вместе с разгрузкой занимал 6 часов.

         В день мы были в состоянии погрузить не более трех плашкоутов. Грузоподъемность самоходных плашкоутов не превышала 150 тонн, а в наших трюмах скопилось около 9 тысяч тонн груза.

         Расспросы капитана и старпома, а также мои расчеты показали, что на рейде нам предстоит разгружаться не менее месяца…

                -   -   -

         Перспектива на целый месяц остаться  БЕЗ БЕРЕГА напоминала какое-то морское наказание. Так, наверное, обращались с африканскими рабами при заходе в европейские порты, или с плененными пиратами.

         Я, старый морской волк  (стаж «волка»  на этот момент составлял три с половиной месяца), отправился к капитану Олькину Ивану Федоровичу отпрашиваться на берег.

         Старый, мудрый капитан выслушал меня, предложил рюмочку медицинского спирта, дал на закуску ломтик малосольной красной рыбки, вздохнул и ответил: «К сожалению, все это совершенно против морских правил».

         Оказывается, при стоянке под разгрузкой-погрузкой судна на рейде членам экипажа запрещается покидать борт без ОСОБЫХ причин. Категорически запрещается отбытие на берег со стоянки на рейде капитана и судового медика, за исключением случаев пополнения запасов медикаментов.

         После второй рюмки Иван Федорович с хитринкой в глазах спросил: «Доктор, а как у нас насчет запаса в судовой аптеке медикаментов, перевязочного материала и СПИРТА?»

         Я вынужден был признать, что бинтов и лекарств, скорее всего, хватит на один-полтора месяца, а вот медицинский спирт на исходе.

         - Борис Александрович, пишите на мое имя рапорт о необходимости пополнения расходных лекарственных средств судовой аптеки, - порекомендовал мне заботливый командир судна.

         - Слушаюсь, товарищ капитан, - радостно выдохнул судовой врач Жевлаков.

                -   -   -

         - Смотреть на этом берегу нечего, - напутствовал меня опытный пожарный помощник капитана Эдуард Артурович Прокин. – В магазине на берегу купи водки бутылок шесть, красной рыбки нерки для закуски и табака для моей и капитанской трубки.

         - Слава этого побережья – шкуры оленей и соболей, - продолжал инструктаж Эдуард Артурович. – Только брать их можно (за бутылку водки) ПЕРЕД САМЫМ ОТХОДОМ судна из этих мест.

         Пожарный помощник капитана (после рюмки медицинского спирта из моих скудных запасов) поведал мне истории про моряков, которые приобретали ценные шкурки у местного сильнопьющего населения.

         После того, как кончалась обменная водка и наступало похмельное раскаяние звероводов, они шли прямиком к директору зверосовхоза и каялись в грехах. На судно прибывала шлюпка с руководителями совхоза и шкурки у моряков изымались БЕЗВОЗМЕЗДНО…

         - Других достопримечательностей на этом берегу нет, - завершил курс молодого путешественника пожпом Прокин. – Красная рыба и икра вообще не ценится в этих местах, и продается по пять килограмм за бутылку водки.

                -   -   -

         Борт дизель-электрохода возвышался на 10-12 метров над палубой груженого плашкоута. Для спуска на плашкоут с борта был сброшен ШТОРМТРАП (веревочная лестница с деревянными ступенями). Спуститься с борта по веревочной лестнице для меня не составляло труда (сказывалась подготовка по спортивной гимнастике), но руки были заняты красивым, но большим  ДОКТОРСКИМ саквояжем.

         Это был добротный, из чистой кожи светло-коричневого цвета чемоданчик, подаренный мне женой на окончание медицинского института.  Он аккуратно закрывался на сдвижной замочек и напоминал аксессуар врача времен доктора-писателя Чехова.

         Я спускался по штормтрапу, держа ручку саквояжа в зубах. Я гнал от себя вопрос, как я буду подниматься на борт судна с саквояжем в зубах, причем набитым бутылками с водкой…

         Неторопливый плашкоут добрался до берега за тридцать минут. Еще полчаса ушло на швартовку (волна и ветер делали этот маневр опасным). В полдень моя нога ступила на берег Охотского моря, в порт города Охотска.

         Население поселка городского типа Охотска превышало четыре тысячи человек, но лишь один из них вприпрыжку приближался  ко мне навстречу. Это был дежурный по причалу, эвенк по имени Балакча.

         Вообще-то, Балакча работал в оленеводческом совхозе «Красная Яранга», но сегодня он был дежурным по продаже продукции совхоза приплывшим на побережье морякам.

         На предложение шкур и рыбы я ответил уклончивым «потом, потом…», за что был удостоен презрительного взгляда и тяжелого вздоха.  Мой вопрос: «А где тут магазин?» - возродил надежды аборигена, и он с радостью ответствовал: «Моя проводит, товарисча».

         Так вдвоем мы прошествовали до магазина, который располагался в пятидесяти метрах от берега. Дверь его была закрыта на висячий замок, но шустрый Балакча куда-то сбегал и привел РУССКУЮ продавщицу по имени Валентина Вэрдэ.

         «Вэрдэ» по эвенкски означает «Пучеглазая». Об этом мне шепотом сообщил Балакча, преданно глядя мне в глаза. Ничего пучеглазого в продавщице Валентине я не узрел, хотя по сравнению с узкими глазами местных красавиц ее глаза и впрямь можно было считать огромными. Без вопросов открыв дверь магазина, Валентина заняла свое место за прилавком.

         Следуя взглядом по полкам, я невольно отметил преобладание в ассортименте товаров соли, сахара, муки, тушенки, питьевого спирта, водки и соленой красной рыбы. «А табак для трубки имеется? – голосом  киношного ковбоя  вопросил  я.  Валентина с достоинством протянула мне упаковку импортного (Японского? Американского?) душистого табака.

         Балакча заворожено следил за тем, как исчезают в моем докторском саквояже шесть бутылок водки, две пачки табака и связка соленых рыбешек. Я все-таки дрогнул и купил лишнюю  бутылку водки (для верного эвенка Балакчи).

         Мы возвратились вовремя. Разгрузка плашкоута  была закончена,  и он готовился ко второму рейсу на «Пенжино». Перед посадкой на борт плашкоута я вручил Балакче бутылку водки.

         Хорошо, что плашкоут уже готовился отплывать. Благодарный эвенк воздевал к небу руки и осыпал меня благодарными словами,  порываясь  обнять. Сдержанно пожав ему руку, я занял место рядом с капитаном плашкоута в рулевой рубке.

                -   -   -

         Мой «Пенжино» как раз отправил загруженный плашкоут и освободил борт для новой погрузки. После фиксации причальных канатов борт плашкоута оказался зыбко фиксирован к стальной стенке дизель-электрохода.

         На высоте полуметра над палубой плашкоута болталась первая ступенька штормтрапа. Взяв в зубы (привычно!) ручку саквояжа, я приступил к подъему на борт родного судна. Почти достигнув бортового леера, я увидел над головой стрелу судовой лебедки. На крюке болтался объемный тюк, который опускался точно мне на голову.

         Прижаться к борту мешал саквояж, набитый бутылками с водкой. Я разжал зубы и вжался в стальной борт. Саквояж плюхнулся на палубу плашкоута, а я, под мат и гиканье палубных матросов, перелез через леера на борт.

         Через минуту мой рухнувший саквояж был поднят канатом на борт дизель-электрохода.  Ухватив саквояж за ручку, я пулей метнулся в свою каюту.

                -   -   -

         Все шесть бутылок водки разбились, выплеснув содержимое в нутро саквояжа. Прибывший старпом успокаивающе пошутил: «Не горюй, доктор! Напишем морской протест…»

         Открыв створки саквояжа, мы с третьим штурманом Степаном Петровым и пожарным помощником капитана Эдуардом Артуровичем Прокиным увидели три литра водки со стеклянными осколками на дне саквояжа. Буфетчица судна Екатерина Петровна предложила профильтровать содержимое докторского чемоданчика через марлю.

         Табак для капитанской и пожпомовской трубок не пострадал, пачки были герметично упакованы. Красная рыба провоняла водкой, но при закусывании водочных стопок это было неощутимо…



08.10.2010