Учебник истории о раскрестьянивании

В книге Г. Беликова «Ставропольская голгофа» есть несколько страниц о том, как решался большевиками крестьянский вопрос на Ставрополье в 1920-30-е годы. И оба раза это было кровавым процессом, в результате которого возникал массовый голод. В итоге же наиболее трудолюбивые, крепкие фермеры, хозяйственники от сохи были уничтожены. Крестьянам привилось отношение временщика к собственной земле, их от нее отлучили, отучили быть хозяином. До сих пор мы пожинаем плоды той жестокой селекции и как результат – опустевшие или умирающие деревни и села по всей России, бесконечные реформы и нехватка продовольствия, большая часть которого закупается за рубежом. Этот вопрос настолько важен, что я решила обратиться за комментариями к одному из лучших специалистов по раскрестьяниванию и голодомору в нашем крае, доценту кафедры археологии и региональной истории СГУ А.И.Кругову. Им написаны уникальные монографии и учебники по истории края. Тесные связи у него с университетами в Питере, Москве, Томске, Калуге. Часто выступает А.Кругов c лекциями в университетах Вены, Страсбурга, Афин. В Совете Европы он представляет Ставрополье, участвует в семинарах, конференциях, региональных программах, межправительственных проектах для 49 стран, присоединившихся к Европейской культурной конвенции, на которых обсуждаются проблемы двустороннего сотрудничества в области исторического образования. Особое внимание при этом уделяется Кавказу.  Может этот кусок убрать!
Но все-таки главная тема исследований А.И.Кругова  - проблемы голода  20-30-х годов на юге России. Как вспоминает сам ученый, ему в 1992 г. как аспиранту предложили заниматься этой темой в Институте истории СССР. Его научным руководителем стал известный историк-аграрник проф. В.П.Данилов, возглавлявший в то время аграрный сектор, в котором работали такие профессионалы как И.Е.Зеленин, Н.А.Ивницкий, М.А.Вылцан и др. На заседаниях сектора и в кулуарах проблема голода обсуждалась постоянно. Говорили о масштабах и жертвах голода, репрессиях, беженцах, карточной системе. Событием стала диссертация В.Кондрашина, посвященная голоду 1932-1933 гг. в Поволжье. По мнению А.Кругова, «… настоящих энтузиастов, двигателей науки сегодня среди историков немного. В.Кондрашин один из них. Мы вместе учились в аспирантуре, делились своими материалами по этой проблеме. Основа его работы – огромный черновой труд в библиотеках и архивах. Уже тогда меня поразила потрясающая работоспособность этого ученого. За его плечами десятки районных и областных архивов. Он лично обошел более 100 деревень Поволжья и Южного Урала, записал свидетельства о голоде более 600 переживших его очевидцев! Недавно доктор исторических наук, профессор Кондрашин опубликовал монографию «Голод 1932-1933 годов: Трагедия советской деревни» (2008). В этой работе собраны уникальные архивные материалы, свидетельства очевидцев голодного бедствия».
Этими же словами можно охарактеризовать и работу самого А.Кругова. Интерес к  изучению коллективизации и голода питался и личными мотивами. В памяти его с юности сохранился рассказ бабушки, Ульяны Матвеевны, о том, что тогда происходило. У нее в голодном 1933 году на руках умер первенец Ванечка. Невозможно передать горе матери потерявшей своего грудного ребенка. Но она был одной из многих, кого постигла в те годы эта беда. «То, о чем она рассказала мне, потрясло меня, юного комсомольца до глубины души, - вспоминал А.Кругов. -  Помню ее присказку: «В 33-м году всю съели лебеду, руки, ноги опухали, умирали на ходу»! «Не может быть, какой голод, какие жертвы, - искренне возмущался я, - чтобы такое и в нашей советской стране!» Увы, прочитать об этом было негде. Учебники истории писали лишь о достижениях соцстроительства и руководящей роли партии. Бабушка моя имела одну «странность»: всякий раз убирая со стола посуду, она постоянно собирала хлебные крошки и тут же их съедала. На мой, как я сейчас понимаю, глупый вопрос, мол, зачем она это делает, бабушка, грустно улыбнувшись, ответила, что это самый вкусный хлеб. Хлебные остатки у нее никогда не пропадали. Сколько себя помню, она всегда сушила сухари и складывала их в холщовый мешок. Мы, пацаны, любили грызть эти  чудные сухарики. Я до сих пор помню их вкус… Недавно видел у мусорных баков зачерствевшие недоеденные  булки и батоны, выброшенные на землю… Не знавшим голода, кажется, что их сытое благополучие будет вечным, особенно если учесть, что  продовольственная независимость страны находится под реальной угрозой...»
Надо сказать, засуха, недород, голод были частыми «гостями» в русской деревне. Существует даже статистика: в России официально зафиксировано с  XI по XX вв. более 350 голодных лет. Но об этом кроме ученых до сих пор мало кто знает. Первое упоминание о голоде в Суздальской земле в 1024 г. сделано новгородским летописцем: «Ядяху люди лист липов, кору березову, а иные мох, конину».  В 1601 г. при Годунове люди ели  солому, сено, собак, кошек, мышей, падаль. По свидетельствам современников,  жертвами голода стали тогда около полумиллиона человек. Это был первый массовый голод. Память о нем сохранилась в народном календаре: 9 декабря – Егорий холодный и 6 мая – Егорий голодный. Крестьяне из поколения в поколение передавали секреты приготовления суррогатной еды, способной обеспечить сносную жизнь семье в случае неурожая. Позже сильный голод в Российской империи случился в 1833-1834 гг. Тогда в его эпицентре оказались земли Войска Донского, Кубани и Ставрополья, «пораженные небывалой засухой и ветрами». Голодало в общей сложности более 14 млн. человек. В Ставропольском округе крестьяне и казаки употребляли в пищу «хлеб с желудями», резали скот, который нечем было кормить. Но тогда государство оказывало помощь:   в месяц каждая семья получала по пуду муки или 13 фунтов сухарей. На выбор. Даже чиновникам приходилось туго. Им выдавали провиант в размере солдатского пайка.  Очередной голодный год выпал на 1891-1892 гг. и поразил 29 из 97 губерний. В деревнях ели «голодный хлеб», который состоял в основном из травы, соломенной трухи, коры деревьев и песка. Такой «хлеб» не каждый мог переварить. У людей начинались понос и рвота, ведь в «рецептуру» часто попадали блохи, вши и клещи, а с ними - тиф. В списке умерших от голода и болезней значилось от 400 до 600 тыс. крестьян. А в волостных книгах, по свидетельству писателя В. Короленко, вместо смерти от голода писали: «Умерли натуральною смертию».
Незадолго до революции случился еще один голод, в 1912 г. В результате  же гражданской войны площади посевов уменьшились, а валовой сбор вместо 144,5 млн. пудов зерна составил всего лишь 27,5 млн. Пострадало и животноводство. Лошадей  стало на 140 тыс. голов (30,5%) меньше, рогатого скота – на 163,6 тыс. голов или 22,7%, а стада овец сократились более, чем вполовину. К 1920 г. инвентаря было всего 3% от необходимого количества. В таких условиях в Ставропольской губернии ввели «классовый паек». Население разделили на 3 категории: в первую записали рабочих и тех, кто занимался тяжелым трудом; во вторую – служащих по найму. Ну, а в третью включили инженеров, врачей, артистов, художников, музыкантов, священников, журналистов и писателей. Им, как классовым врагам, вместо мясо давали селедку, а вместо хлеба - овощи. Такой вот стал подход к людям «ненужных» Советам профессий. Со временем отношение к этой категории граждан не намного улучшилось…
Хоть крестьянские хозяйства и были на грани разорения, большевики требовали поставок зерна. Запасливые ставропольские станичники сохранили некоторое количество на зиму. Естественно добровольно они не собирались его отдавать, иначе не пережить жестокие морозы. В ответ на губернию наложили контрибуцию – ту самую пресловутую продразверстку, в более чем 30 млн. пудов. Что и привело к голоду. Конечно, насильственное изъятие зерна не могло пройти без волнений. Крестьяне пытались сопротивляться. Член губревкома О.Коминов объявил официально: «Каждый не выполнивший разверстку – слуга контрреволюции… служит в руку кровососам, грабителям и палачам революции… поддерживает мошенничество и спекуляцию. И поэтому жестока и строга пролетарская власть к невыполняющим продовольственную разверстку». В январе 1921 г. был объявлен по всему Сев. Кавказу «красный продмесяц». И в то время как Н.Бухарин говорил о продразверстке как о реквизиционной системе, С.Орджоникидзе и другие  сторонники этой продовольственной политики отмечали «особо кулацкий менталитет» сельского населения Ставрополья, его «реакционность, торгашество, ярко выраженный собственнический интерес». Излишки приходилось изымать у населения с помощью 10-й Армии и специально созданных продотрядов. А.Кругов приводит документ, из которого видно, что действовало  17  «ударных» групп, в каждой - 250 человек пехоты, 50 кавалеристов и 2 пулемета. Ставилась задача – полностью блокировать село до выполнения плана продразверстки. А вот что докладывалось губвоенкомом Батулиным командованию Красной армии: «… производили реквизиции порой у беднейшего населения – лошадей, рабочих быков, продовольствия и фуража всех видов, и, наконец, даже предметы обуви и одежды… Население уклоняется от удовлетворения нужд проходящих воинских частей..» Так красные мстили казакам за симпатии к белым. Не удивительно, что вспыхивали то в одной, то в другой станице восстания. В 1920 г. на Ставрополье уже существовало 84 концлагеря для принудительных работ, в них были заключены 25, 2 тыс. человек – 66% крестьян!
В 1921 г. после засухи и изъятия «излишков» наступил голод. Особенно пострадали Благодарненский, Медвежинский уезды, 11 волостей и Туркменский район – 661 тыс. человек. Голод вынудил людей покидать дома – 20% дворов опустело: 15% подались на Кубань, Терек, в Горскую республику, 5% - примерно 45-50 тыс. человек - умерли с голоду. А уже в феврале от Ленина пришла телеграмма: любыми мерами вывозить ежедневно по 200 вагонов зерна. К маю 1922 г. число голодающих резко возросло. Две трети губернии пухло от голода. Кругов в своем учебнике приводит газетную хронику тех лет о голоде… страшно читать. К концу 21-года был последний рейд продорганов – брать было уже нечего. И что показательно, если в 1920-м фиксировались локальные восстания, то в 1922 –м крестьяне  уже не противились, сил от голода не было! Передышку они получили в 1923 г., когда ввели НЭП, но самих непманов называли не иначе как «товарищи-спекулянты» и все они до поры до времени состояли в негласных списках «органов». Они, эти списки, потом, с отменой НЭПа, были востребованы, и всех их постигла  одна участь… А пока, примерно до 1930 г. на селе шла «битва за умы». То есть борьба с богом, церковью, священниками. Это вообще отдельная «песня».
В 1927 г. официально писали, что «кулак - это спекулянт», его ограничили в избирательных правах. К 1930 г. план хлебозаготовок снова повысили. И это притом, что с 1921 по 1930-й подряд шли неурожайные годы. Чтобы выполнить план задействовали стукачей – «информаторов». В качестве поощрения сельской бедноте отдавали 25% от изымаемого – по гос.ценам или в кредит, это стимулировало «низы» особенно рьяно искать излишки у зажиточных соседей. В пользу государства изымалось все: скот, зерно, инвентарь; проштрафившихся автоматически зачисляли в кулаки и судили по ст.107 УК – это 5,5 лет с полной или частичной конфискацией за спекуляцию хлебом. На дорогах выставлялись заградотряды, которые не пропускали телеги с зерном на рынки в города, а рынки в селах были закрыты. И… в принудительном порядке нищее население заставляли покупать облигации госзайма. Только в январе-марте 1928 г. из 3,4 тыс. репрессированных более 2 тысяч были середняки и бедняки. Эти меры привели к тому, что край сдал 103 млн. пудов хлеба, но это был всего  91% годового плана!
В 1929-м большевистская партия объявила курс на коллективизацию, инициативу «снизу» мгновенно поддержали комсомольцы и коммунисты, а также бывшие партизаны и красноармейцы. По графику к осени 1930 г. Ставропольский округ подлежал «сплошной коллективизации». Чтобы сломить сопротивление крестьян из Москвы, Ленинграда, Баку прибыло 290 коммунистов-рабочих. Это были так называемые 25-тысячники. Эти уполномоченные агитировали следующим образом: «Если кто не запишется в колхоз, пусть роет себе яму или вышлем с кулаками на Соловки». В ответ крестьяне выдвинули свой лозунг: «Сдохну, а не пойду в колхоз… на трактор ни копейки не дам…». Больно читать о том, что тогда творилось в селах. Вот, к примеру, заявление крестьян села Донского: «Присылайте к нам войско. Мы хлеба не дадим, не то что кулацкого, но и вообще из села не вывезете ни пуда». В селе Подлесское поддержали: «Пусть помирают с голоду рабочие… Хлеба не дадим. Они же нам не дают мануфактуры и других товаров».  А вот доклад из села Тищенское: «Руководяющую роль противодействия хлебозаготовкам взяли на себя женщины…» И всюду крестьяне выходили из колхозов. Только в Александровском районе из 2,5 тысяч осталось всего 333 колхоза. Сопротивление крестьян выражалось и в том, что они убивали или жестоко избивали комсомольцев и колхозников. Н.Крупская одной такой пострадавшей активистке вручила в Кремле красный платок в знак поощрения и поддержки. И хотя к тому времени партия признала «перегибы», в 1930-м раскулачено и выслано было 1,2 тыс. семей. Обозначилась и «моральная» победа большевиков – дети стали доносить на родных, всенародно отрекались от своих семей. «Соображали», что выжить, осваивая таежные районы или засоленые и безводные степи в предлагаемых условиях - невозможно. А между тем в телячьих вагонах сотнями тысяч отправлялись в небытие дети, старики, мужья и жены. Так подрывались тысячелетний крестьянский образ жизни, мораль, этика, духовность.  Те же, кто уцелели и остались – превратились из крестьянина-собственника, фермера, в пролетаризирующих крестьян или сельхозрабочих, постепенно теряя черты хозяина-земледельца. Чему в немалой степени способствовало обобществление скота, инвентаря, земли. К весне 31 года власть объявила: коллективизация на Сев. Кавказе прошла успешно. На Ставрополье создано 1,2 тысяч колхозов и в них 73% крестьян.
В конце 1932 г. было паспортизировано все городское население страны, но крестьяне остались без паспортов. Тем самым они лишались свободы передвижения и закреплялись за колхозами/совхозами. Так вернулось второе крепостное право. После отмены его в 1861 г. прошло всего-то 70 лет, и старшее поколение еще помнило и его, и надежды, которыми сопровождалась крестьянская реформа. И кто теперь посмел бы напомнить власти ее лозунг 1917 года – «Землю крестьянам»?! Разочарование крестьян усиливалось уравниловкой в оплате труда и распределением его результатов. Ее  отразила и статистика – повсеместно фиксировался падеж скота, бесхозяйственное отношение.  Крестьяне потеряли интерес к труду. В 1932 г. план по хлебозаготовкам был сорван, в том числе и по причине неурожая. Это вызвало недовольство Сталина. На Ставрополье прибыла комиссия с чрезвычайными полномочиями во главе с Л.Кагановичем, Микояном, Ягодой (ОГПУ) и Косаревым (ЦК ВЛКСМ). Из партии сходу исключили 50% сельских коммунистов, целые непокорные станицы выселялись, а зерно выгребалось из амбаров до зернышка. Спецсводки из ОГПУ за 1932 г. отмечали активизацию «кулацких недобитков и антисоветских элементов»,   появление повстанческих организаций, которые пытались связаться с соседними районами и контрреволюционно настроенными группами в городах. Такие группировки обнаружены были в Благодарненском и Александровском районах. Чтобы усмирить людей – вновь пошли аресты, массовые обыски и конфискация имущества, «вплоть до вещей домашнего обихода». Работники, например,  Благодарненского райкома применяли «контрреволюционные методы избиения… выставляли людей голых на мороз, отбирали детей». Подобные издевательства над крестьянами в селах Сотниковском, Елизаветинском, Благодарном, ГПУ-шники назвали в донесениях вопиющими и дикими «искривлениями»,  а самих исполнителей - «группой кулацких агентов» - их по приговору суда расстреляли. 
И что удивительного, что зимой 1932г. в 44 из 75 районов края снова наступил голод. Особенно неблагополучными были Новоалександровский и Курсавский районы. В тот год умерло по всему краю около миллиона человек. А за границу вывезли 18 млн. ц отборного зерна! Но власти голод отрицали, в газетах об этом – ни строчки. Нет, писали – о том, что «чуждые элементы нарочно голодали и умирали назло советской власти, в целях борьбы с нею». Естественно, чтобы спастись, крестьяне с семьями потянулись в районы, где по слухам можно было как-то прокормиться. Скопление на железнодорожных полустанках и вокзалах Армавира, Невинномысской, Минвод голодных, вшивых, истощенных людей, по воспоминаниям современников было ужасающей картиной. Ко всем бедам добавилась эпидемия сыпного и брюшного тифа. И снова власть пустила в ход заградотряды. Фактически была объявлена охота за беглыми колхозниками. Их водворяли по месту жительства, обрекая на голодную смерть. Пик бедствия пришелся на 1933-й. Люди ели все подряд – лебеду, крапиву, ботву, отмечались случаи людоедства и трупоедства.  В этот год сопротивление крестьянства было сломлено окончательно и навсегда.
А в 1934-м Сталин радостно возвестил: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей!» Однако маховик репрессий вовсе не остановился. Как раз в это время «вредителей и шпионов» стало почему-то больше… Могли посадить за хранение книг Бухарина или Есенина. За слова «Знал бы тов. Сталин, как трудно нам живется…» - получали 3 года! За реплику: «комбайны молотят, но колоски остаются», можно было схлопотать статью за антикомбайновую пропаганду – вступил в силу закон 1932 г. об охране соц.собственности, известный в народе как закон о «5 колосках». В Минводах  на Терконвоензаводе и в санатории «Центрожилсоюза» в Кисловодске раскрыли заговоры троцкистско-зиновьевских групп. В коммунах Прикумского и Курсавского районов разоблачили группы «кулацких элементов». Параллельно проходила и чистка в партии. Основная масса «вычищенных» - «пассивные» коммунисты, «классово-чуждые элементы и морально разложившиеся перерожденцы». Шли показательные процессы, например, в станице Новопавловской была арестована целая МТС. И, как писали местные газеты: «Вся шайка приговорена к расстрелу. Собакам собачья смерть!»  К 1937 г. по архивным данным УКГБ «на Ставрополье было репрессировано 60 тыс. человек, 5,6 – расстреляно, десятки тысяч – в ГУЛАГе», из каждой тысячи выживал 1-2 человека… Из того же источника известно, что немало томилось в спецпоселениях, т.е. в ссылке. В крае к тому времени существовало 11 спецпоселений в безлесных и безводных степях, в них проживало 45,5 тыс. человек. Все они находились под надзором спецкомендатур в 10-15 км от населенных пунктов. Ссылались семьи практически без имущества, инвентаря, без скотины, пахали друг на друге. Мало кто выживал в таких условиях. Выжившие и напуганные репрессиями крестьяне уже были иными, чем каких-то 10-15 лет назад. Об это свидетельствует письмо колхозников края Сталину в июле 1940 г. Оно столь поразительно, что стоит привести из него выдержки: «Родной отец наш, дорогой и любимый Иосиф Виссарионович! Тебе, лучшему другу, вождю и учителю трудящихся, мы, 34 тысячи колхозников, участников великой народной стройки – Невинномысского канала, посылаем наш пламенный привет… Вдохновляемые твоей заботой, тов. Сталин… свое обязательство мы выполнили в обещанный срок первыми… Не узнать теперь былого Ставрополья! Не узнать и крестьянской жизни. Не даром терские казаки  сложили песню, в которой выражена заветная мечта всех колхозников:
Как бы нам теперь, ребята,
В гости Сталина позвать,
Чтобы Сталину родному
Все богатства показать.
Мы зажили высокообеспеченной, веселой и культурной жизнью. Колхозное спасибо тебе за счастливую жизнь, за мирный и радостный труд. Живи многие годы, наш ясный сокол на радость всего трудового человечества, на страх врагам!»
Это письмо ставит последнюю точку в истории раскрестьянивания на Ставрополье. Тут и комментировать-то нечего – все и так очевидно. Что было потом – уже другая глава в истории страны. Остается только сказать, что все это изложено в учебнике А.И.Кругова для старшеклассников краевых школ. Собранные в этом уникальном труде документы и факты - читаются как захватывающий исторический роман. А для начальных школ изданы адаптированные книги-альбомы по истории Ставрополья с тестами и рисунками, которые подготавливают детей к восприятию серьезных материалов в старших классах. Ведь очень важно - приучать ребят с молодых ногтей не просто любить свою малую родину, но и знать историю своей улицы, станицы, города, - так и только так становятся настоящими патриотами. Потому что в этом случае ближе и понятнее становится история страны в целом. А.Кругов понял это, работая преподавателем в 5-й школе Ставрополя с 1982 г. при всех последних генсеках. Именно тогда ему открылось, что история края для ребят – неизвестная страница. И он стал ее заполнять – из постепенно открывавшихся архивов и библиотек Москвы и Ставрополя. Учебник стал востребованным, школьные учителя не только осознают его значимость, но и сами восполняют знания на специально организованных курсах при СГУ. А.Кругов озаботился и подготовкой кадров – его студенты изучают в течение 2 семестров методику  преподавания региональной истории в школе. В этом А.Кругов находит поддержку у краевого министра образования, которые понимают необходимость начатого им большого дела. В результате, молодые педагоги более подготовлены к новым требованиям и лучше понимают содержание своего предмета. Что касается школьников, то их учат не только знать факты и документы, которыми щедро насыщен учебник, но благодаря удачно подобранным вопросам к каждой главе и разделу (в противовес ЕГЭ), они привыкают самостоятельно мыслить. В 2006 г. А.Кругов выпустил дополнительно еще и учебное пособие «Задачник по краеведению». Этот опыт переняли в Ростове и на Кубани, там тоже выпустили прекрасные учебники по истории своих регионов. Популярность истории в школах росла и благодаря веденным в крае олимпиадам. Причем, что особенно отрадно – особые успехи показывали школьники из школ Левокумского и Курского районов. Однако недавно часы по истории в школах сократили, а олимпиады и кружки вовсе отменили. Федеральной образовательной программой они не предусмотрены.
Главный труд ученого-историка поражает не только обилием редких документов, ссылок, статистических данных, а то, как ненавязчиво и деликатно они преподносятся.  Нет того раздражающего менторства, которым часто грешат иные исторические труды. А.Кругов при подборе свидетельств эпохи сам подводит читателя к выводам и понимаю исторических процессов. А впереди у него новые проекты, не менее грандиозные. Это  в первую очередь  «Книга Скорби – голод на Ставрополье».  Однако интересы А.Кругова включают еще литературу и живопись. Вместе со своим молодым коллегой и учеником он задумал издать книгу «Ставрополь глазами иностранцев» с 18 века и до наших дней. Словом, можно только пожелать А.И.Кругову осуществления планов и успехов в главном деле его жизни – популяризации изучения истории Ставрополья. Ибо есть еще много нераскрытых белых пятен, которые предстоит изучить.