Людмила - пленница любви. Глава десятая

Глава десятая. Черный автомобиль.


В «Калинов ручей» Алексей вернулся, когда было далеко за полночь. Черное, как смоль, ночное небо освещала единственная звезда, одиноко сиявшая на небосклоне. Во всех домах села уже давно погасли огни, и лишь сквозь стекло окон маленького домика Лариных тускло мерцал свет. Вот уже третью ночь к ряду Ольга не могла уснуть. Какое-то непонятное предчувствие чего-то нехорошего преследовало её, не давая покоя. Мобильный телефон предательски молчал, что давало повод всякого рода мыслям беспардонно вторгаться в и без того уставшую от переживаний голову.
Ольга сидела за столом и штопала детские колготки, когда раздался тихий стук в оконное стекло.  Накинув на плечи тонкий, шерстяной платок, Ольга пошла открывать дверь. В том, что это был Алексей, она не сомневалась. Последний раз он звонил ей около полудня. Говорил, что поезд застрял где-то около Ростова; что простоят часа четыре, а поэтому раньше десяти часов вечера его ждать не стоит.
Открыв дверь и увидев стоявшего перед ней мужа, Ольга даже немного испугалась. Такого усталого и изможденного Алексея она не видела никогда. Потухший взгляд, круги под глазами, совершенно отрешенное выражение лица – все говорило о том, что поездка оказалась неудачной. Ни слова не говоря, Алексей прошел на террасу, швырнул в угол коричневый рюкзак и плюхнулся на диван. Ольга стала собирать на стол. Через несколько минут на столе стояла чугунная сковородка со скворчащей на ней яичницей, ломоть ржаного хлеба да граненый стакан, до верху наполненный свежим первачом Алексей сел за стол и с жадностью стал поедать этот нехитрый ужин, совершенно не обращая внимания на присевшую рядом жену. Только осушив стакан, и задал Ольге абсолютно риторический вопрос:
— Дети спят?
— Давно уже. Наверное, десятый сон видят. На дворе-то уже первый час ночи, – ответила удивленная Ольга. – Ты-то как? Как съездил? Какие новости?
Алексей залпом осушил стакан, потом посмотрел на Ольгу и, тяжело вздохнув, тихо произнес:
— Знаешь, что, давай все разговоры до утра отложим? Я сейчас устал невыносимо. Башка совершенно не варит. Пойдем спать лучше, а утром, на свежую голову, я все тебе подробно расскажу.
Ольга не стала спорить с мужем, да это было и бессмысленно. По всему было видно, что сейчас главная задача для него – рухнуть на ближайшую койку или диван и забыться крепким сном, а все остальное не имело значения. После того, как ужин был съеден, Алексей и Ольга отправились в спальню, где Ларин просто-таки упал на железную кровать, после чего по всему дому разнесся дюжий, молодецкий храп.
В ту ночь Алексею не снились сны. Вместо них глаза застилала плотная, белая пелена, сквозь которую были видны лишь бледные силуэты каких-то фигур. Фигуры эти появлялись издалека, как бы из тумана, и, чем ближе приближались к Алексею, тем больше становились бесформенными и безобразными. Несколько раз Алексей просыпался в холодном поту, и своими стонами будил и без того обессилившую Ольгу.
Измученная ожиданиями Ольга думала, что не уснет вообще. Вернее, она потеряла сон с того дня, как Алексей уехал в Москву. То, что сказал ей муж перед отъездом, не давало покоя и ныло в душе острой болью. Перспектива в одночасье остаться без ничего, да еще и на улице, без крыши над головой, была более чем реальна, а это, в свою очередь, могло означать только дно – отсутствие каких-либо шанцев на спасение маленького Алёши. Вдобавок масла в огонь подлила и местная фельдшерша, сказав, что с операцией лучше не затягивать, и сделать её в ближайший год.
— Понимаешь, там уже необратимые процессы начнутся, – категорично заявила врачиха. – В этом случае вообще бесполезно что-либо делать будет.
— И что тогда? – испуганно спросила Ольга.
— Ну, тогда – дела плохи. Нет, года два-три на таблетках он у тебя продержится, а потом-то что. Химия, сама понимаешь, есть химия. Организм до поры, до времени поддержать может, ну, а затем начинает работать против самого больного. В общем, не протянет твой пацан долго, если его в ближайшее время не прооперировать.   
 Вот с такими грустными мыслями Ольга и провела ночь. Сгорая от нетерпения, но, не желая будить Алексея и донимать его расспросами, она не могла дождаться рассвета. Алексей же спал сном невинного младенца и, похрапывая в две ноздри, демонстрировал полное равнодушие, как к переживаниям жены, так и к проблемам всего человечества. Наконец, за окном забрезжил рассвет.
Утро предвещало непогожий день. Туман окутал белой пеленой все село так, что дальше, чем на расстояние вытянутой руки, ничего не было видно. Капли дождя назойливо барабанили по оконному стеклу, делая безрадостный уличный пейзаж еще более унылым. Сильный, пронизывающий ветер уныло завывал в печной трубе, наигрывая грустную мелодию.
Алексей проспал до одиннадцати часов. Будить его было бессмысленно, а поэтому Ольга, встав, едва только забрезжил рассвет, принялась заниматься домашними делами, терпеливо ожидая того момента, когда муж соизволит пробудиться. Ларин, может быть, проспал бы и до обеда, если бы не маленький Алёшка. Проснувшийся  спозаранок,  ребенок все время норовил пробраться в комнату, где спал Ларин так шустро, что Ольги пришлось прикладывать немалые усилия, чтобы удержать сынишку.   
 — Алёша, ну, потерпи, – говорила она. – Папа устал. Ему отдохнуть надо, выспаться.
Алёша на несколько минут успокаивался, но потом решительно принимался за старое – пытался проникнуть за заветную дверь родительской спальни. Положение попыталась исправить Лена, унеся братишку в свою комнату.
— Я к папе хочу! – канючил Алёшка. – Он много конфет привез, а ты меня не пускаешь.
— Папа спит. Его нельзя будить, – выдавливая из себя строгий тон, говорила Лена. – Давай-ка я лучше тебе книжку почитаю. Знаешь, какая интересная.
Лена достала с полки толстую, увесистую книгу, посадила малыша на колени и принялась читать одну из волшебных сказок про ковер-самолет. Увлеченная чтением, девочка вдруг услышала голос матери, доносившийся из кухни.   
— Лена, пойди, сходи к дяди Прохору, – просила Ольга – Попроси у него подсолнечного масла, а то у нас кончилось. Да скажи, что отец приехал. Пусть вечером зайдет.
Лена посадила Алёшу на диван, дала ему книжку с картинками, а сама пошла выполнять поручение матери. Тут-то и наступил благоприятный момент для осуществления задуманного. Стоило только Лене выйти из комнаты, как Алешка сполз с дивана и на четвереньках пополз к двери, которая оказалась незапертой. Прошмыгнув мимо кухни, он устремился к двери родительской спальни, где богатырским сном спал отец. Трудно сказать, что снилось Алексею, но сон его явно не был спокойным. Он то стонал во сне, то всхлипывал, то резко переворачивался с боку на бок. Все эти телодвижения продолжались бы еще неизвестно, сколько времени, если бы не Алёшка. Пробравшись в заветную комнату и вскарабкавшись на кровать, мальчик принялся осыпать отца такими горячими поцелуями, что не проснуться было уже просто невозможно.
— Ах, ты мой разбойник! – воскликнул Алексей, едва открыв глаза. – Ну, давай, рассказывай, как вы тут? Маму с Леной слушался?
Алёшка положительно кивнул головой, смотря на отца взглядом, полным обожания.
— Ну, раз слушался, тогда хорошим мальчикам полагается подарок, – произнес Алексей, доставая из-под кровати большой, целлофановый сверток.
— Ух, ты! Пожарная машина! – хлопая в ладоши, не помня себя от радости, закричал счастливый ребенок. – Папа, а пойдем, покажем её маме и Ленке. У них ведь такой нету.
Алексей смотрел на сынишку глазами, в которых отчетливо читались и нежность, и любовь, и тревога. Надо ли говорить, что может испытывать человек, долгие годы мечтавший о сыне, но, когда мечта сбылась, тут же столкнувшейся с вероятностью потерять малыша. Все последние годы Ларин жил, как под дамокловым мечом. О том, что может произойти самое страшное, он старался не думать, но жестокая реальность неумолимо диктовала свои условия.
Ольга чистила кастрюли, когда на кухню вошел Алексей, неся на руках сынишку. Ларин сел на табурет, стоявший около окна, посадил на колени Алёшу и стал задумчиво смотреть на утопающий в зелени и цветах сад за окном.
— Ну, что? Не дал тебе этот постреленок как следует выспаться? – спросила Ольга у мужа.
— Слушай, Оль, а где Ленка? – ответил вопросом на вопрос Алексей. – С утра пораньше по подружкам, что ль, побежала.
— Да, я её к Прохору за маслом послала. Ну, а потом, понятное дело, она к  Богачевым, к Ксюхе своей забежит. У них же сейчас один выпускной на уме. Они там уже метров десять ткани на свои платья перевели.
— Вот заняться нечем, они дурью и маются, – недовольно сказал Алексей. - Кому на это выпускном их наряды нужны будут. Так, разве что, перед местными молокососами задами покрутить. – Алексей распалялся все больше. – Ты тоже хороша! Вместо того, чтобы за дочерью присматривать, ты всей этой её ерунде потакаешь.
Ольга посмотрела на мужа глазами, полными удивления. За те годы, что они прожили вместе, таким резким и возбужденным она видела его впервые.
— Алёша, а ты чего завелся-то ни с того, ни с сего? – прибывая в состоянии изумления, спросила Ольга. – Школу, поди, не каждый день заканчивают. Вот и хочется Ленке принарядится, красивой быть.
— Извини, Оля. Я просто после этой поездки никак в себя прийти не могу.
— Да! – спохватилась Ольга. – Ну, расскажи, как съездил-то? Есть хоть какая-нибудь надежда?               
— Так, Алёшка, пойди-ка во двор, посмотри, Ленка там не идет, а мы пока с мамой поговорим, – сказал Ларин, ссаживая сына с колен.
Ольга настороженно посмотрела на мужа. По тому тону, каким Алексей произнес последнюю фразу, по его выражению лица было понятно, что разговор будет трудным. Появившаяся пачка сигарет в руках Алексея только подтверждала, что новости, привезенные им из Москвы, были недобрые.
— Значит так, мать. Со своим другом я, вроде бы как, договорился, – решительно начал Алексей. – Он и долг простит, и с Алёшкой нам поможет. Только взамен нам придется нашу Ленку замуж выдавать.
— Замуж!?! За кого!?! – лицо Ольги приняло выражение такого удивления, по сравнению с которым немая сцена из «Ревизора» Гоголя просто отдыхала.
— Как за кого? За Германа, конечно. Он – человек зажиточный, который крепко стоит на ногах. Как раз то, что нашей Ленке нужно.
— Ага! Позволь узнать, а сколько лет этому твоему Герману?
— Где-то около шестидесяти, наверное. У нас в школе еще все удивлялись, что такой бугай среди всей нашей мелюзги делает. 
— И вот этому бугаю ты готов вот так запросто продать нашу дочь?
Эти слова Ольги не могли не возмутить Алексея. Это он-то, для которого дети всегда были самым важным в жизни, способен продать собственную дочь. Да, если бы не Алешкина болезнь, он бы лучше пошел побираться, распродал все на свете, но ни за чтоб не согласился на такую жертву, какую требовал от него Герман. 
— Мать, вот ты думай, что говоришь, – обиженным тоном сказал Алексей. – У нас с тобой сын при смерти находится. Нам с тобой надо думать, как его спасать, а Герман предлагает очень хороший вариант.
— Какой вариант? Отдать ему нашу дочь в наложницы?
— Оля, а тебе что, жизнь нашего сына не дорога? – с каждым словом Алексей переходил на боле повышенный тон. – Ты знаешь, сколько стоит операция? Даже если мы продадим тут все, нужной суммы не наберется. Герман же предлагает идеальный вариант: он оплачивает лечение, прощает нам все долги, и за все это он просит не так уж и много. Просто хочет стать нашим родственником.
— Что за шум, а драки нет? – раздался в дверях зычный голос Прохора. – Слушай, ты так орешь, что около соседнее дома слышно.
Светящаяся улыбка Прохора говорила о том, что он прибывал в самом радостном расположении духа, а бутылка свежего самогона в правой руке обещала приятное времяпрепровождение.
— Ну, что, путешественник ты наш, как съездил-то? Какие новости привез?
Такие вопросы были как бы условным сигналом к долгому, обстоятельному разговору. Ольга, поняв, что вспыхнувший спор с мужем откладывается, как минимум, до утра, ушла из кухни, оставив Алексея и Прохора наедине.
— Слушай, чего вы тут с Ольгой собачились-то? – спросил Прохор – Ор такой стоял, что на другом конце села слышно.
— Да, Прохор, в каждой избушке свои погремушки. Оля, видишь ли, Ленку все еще за ребенка считает. Не понимает, что и ей надо свою жизнь налаживать, семьей обзаводиться.
Тут и Прохор удивился. Он хорошо знал, как трепетно Алексей относится к своей дочери, и был абсолютно уверен в том, что в ближайшие десять лет ни о каком замужестве Лены не может идти и речи.
— Погоди, о какой это семейной жизни говоришь? – спросил Прохор – У тебя Ленка еще дите дитем.  Вон, с Алёшкой в игрушки играет.
— Вот в Алешке-то как раз и все дело. – Ларин тяжело вздохнул, а его лицо мгновенно помрачнело. – Ты же знаешь, его оперировать надо. Причем, чем скорее, тем лучше. Операция великие тысячи стоит. В общем, если я по миру пойду, мне таких денег во век не собрать. Ну, а Герман предложил неплохой вариант: Ленка переезжает к нему, выходит за него замуж, а он прощает мне все долги и оплачивает Алешкино лечение.
Несколько секунд Прохор сидел молча, просто глядя в стену. Он обдумывал то, что хотел сказать, но подходящих слов для того, чтобы выразить все  отношение к услышанному, у него не находилось.
— Ничего не скажешь, – наконец произнес Мосолов – Лихо этот твой Герман хватил. Это что ж получается? Добра народного, на халяву нахапанного, ему уже мало. Теперь еще и девочек помоложе подавай.
— Прохор, но это лучше, чем оказаться на улице, под открытым небом, – возразил Алексей.  – Ты пойми, я тогда, по  пьяной лавочке, подписал закладные на все, что у меня есть: дом, скот, технику, даже инвентарь.
Сказать Прохору на это было абсолютно нечего. Все, что он мог сделать, - это только посочувствовать другу, так нелепо попавшему в долговую кабалу.
День у Алексея прошел скучно и обыденно. Сначала он поехал на виноградники, где раньше любил наблюдать, как наливаются соком ягоды; как под тяжестью этих ягод свисают к земле упругие гроздья; как под легким, теплым ветерком шелестели листья. Теперь же плоды многолетнего труда навивали Алексею лишь грусть и тоску. Дело было даже не в том, что  Ларин в одночасье мог потерять все, что с таким трудом созидал долгие годы. Просто было безумно обидно за детей – Лену и Алёшу.  Особенно за Лену. Ну, почему этот, еще по сути, ребенок должна расплачиваться за родительские ошибки? Почему она должна стать наложницей импульсивного, похотливого богача, которому и нужна-то она только в качестве эдакой диковины, оригинальной игрушки, которой можно похвастаться перед друзьями? Эти вопросы мучили Алексея, не давая ему покоя, но ответов на них он найти решительно не мог.
Вечером, едва только красный, солнечный шар коснулся линии горизонта, гулкий, протяжный звон церковного колокола начал созывать окрестный люд на вечернюю службу. Во всех дворах «Калинового ручья» послышалось хлопанье дверей и калиток, и вереница людей,   одетых в цветастые платья и строгие, серые пиджаки, потянулась к храму. Внутри церкви, среди все еще обшарпанных стен и зияющих пустотой оконных проемов, слышалась молитва, возносимая Отцом Николаем. Алексей и Ольга стояли возле правого придела и со вниманием пытались уловить каждое слово произносимой молитвы. Правда, у Алексея молитва никак не шла, и сконцентрироваться на службе он не мог. Все мысли были где-то далеко, и это  выдавал и отрешенный взгляд Алексея, и его нервозность, которую нельзя было не заметить. Во время службы Отец Николай то и дело бросал удивленные взгляды на Ларина, словно пытаясь угадать, что происходит с его любимым прихожанином. После службы, едва народ начал расходиться из церкви, Отец Николай подошел к Алексею и тихо спросил:
— Алексей Павлович, вы чем-то обеспокоены? Вы сегодня какой-то сам не свой.
— Не обращайте на меня внимания, Отец Николай, – ответил Алексей. – Просто никак не могу после поездки в себя прийти. 
— Что, неудачно съездили?   
— Да, не то, чтобы совсем неудачно. Договориться удалось, но цена, которую придется заплатить за то, чтобы остаться в собственном доме, уж слишком высока.
Отец Николай смотрел на Алексея глазами, полными сочувствия. Вид у Ларина был, как  у побитой собаки. Осунувшееся лицо, грустные глаза, тихий голос – все говорило о том, что поездка отняла у Алексея много сил.
— Знаете, что, Алексей Павлович, давайте так поступим: сейчас люди разойдутся, я храм закрою, и мы пойдем ко мне. Чайку попьем. Мне сегодня как раз пряничков из нашего монастыря привезли. Вот я вас ими и угощу, а вы мне все подробно расскажете.
Жилищем Отцу Николаю служил маленький домик, расположенный прямо напротив церкви.  Условия проживания были, прямо скажем, спартанскими. Вся обстановка маленькой, тесной комнатки состояла из железной кровати, наспех сколоченного из досок стола, стула и табурета. В красном находилось множество икон, среди которых особенно выделялся образ Спаса Нерукотворного.
— Это одна из икон, написанных Григорием Журавлевым, – пояснил Отец Николай Алексею, когда заметил остановившийся взгляд Ларина именно на этом образе. – Знаете, кто это был?
— Нет, не знаю.
— В Самарской губернии, в позапрошлом веке, жил один крестьянин. Искуснейшим иконописцем был. Его иконы на всю Россию славились.  Вот только рук и ног у этого человека не было. Он все свои образа губами писал. Вот потому-то и считаются они нерукотворными.
— Бывают же чудеса на свете, – тихо произнес Алексей.
— Да, тут дело даже не в чудесах, – сказал Отец Николай, разливая кипяток по железным кружкам. – Просто когда человек всей душой, всем своим разумом верит, ему сам Господь помогает. Вот у Григория Журавлева именно такая вера была.
Чай, приготовленный Отцом Николаем, был необыкновенно вкусен, а монастырские пряники прямо-таки таяли во рту. Крепкий чай, потрескивание дров в печи – все располагало к откровенной беседе, во время которой Алексей и поведал Отцу Николаю о том, что приключилось с ним в Москве. Батюшка слушал внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова, произнесенного Лариным. Как только речь заходила о Германе, Отец Николай менялся в лице. Оно принимало какое-то каменное выражение, а глаза сразу грустнели.
— Я, в принципе, догадывался, что вот этим все закончится, – произнес Отец Николай, как только Алексей закончил свой рассказ. – Алексей Павлович, уж поверьте мне: Герман Сапранов никогда и ничего просто так не делает.
— Отец Николай, вы так говорите, будто бы хорошо знаете Германа, – удивленно сказал Алексей. 
 — Ну, сказать, что хорошо, я не могу, но достаточно для того, чтобы утверждать: с этим человеком вы еще хлебнете горя.
— Отец Николай, вы ведь что-то знаете про Германа? Что-то такое, что заставляет вас опасаться его?
Вздохнув, Отец Николай встал из-за стола, перекрестился на висевшие в красном  углу иконы, затем подошел к тумбочке, стоявшей около кровати, достал из неё папку пожелтевших от времени газет и положил её на стол перед Алексеем.
— Вот, сами смотрите, Алексей Павлович, – произнес он.
Чем больше Алексей вчитывался в заголовки этой партийной прессы провинциального разлива, тем боле бледным становилось его лицо. Словно оживали страшные картины из прошлого, забыть которые Алексей пытался всеми силами. То, что произошло с ним тогда, на заре молодости, ни давало Ларину покоя ни днем, ни ночью. Те страшные события невозможно было забыть, и сейчас воспоминания промелькнули перед Лариным, словно кадры кинохроники.
— Отец Николай вы что, тоже знали этого батюшку? – немного запинаясь, спросил Ларин.
— Ну, а как же мне не знать Герасима? Он ведь десять лет моим духовником был. Вы знаете, Алексей Павлович, когда его убили, я думал, что и мне вот-вот конец наступит. Так без него тяжело было.
— Но ведь убийцу-то вроде бы нашли, – сказал Алексей. – Тогда ведь весь город кипел. Даже следователи из Москвы приезжали.
—  Найти-то нашли, но знаете, Алексей Павлович, меньше я всегда верил в то, что тот церковный сторож и был убийцей. Ну, не тот он человек, чтобы разбираться во всех этих ритуальных вещах.
— А вы что, считаете, что убийство Отца Герасима было ритуальным?
—  Да, в этом я не сомневаюсь. Понимаете, я же давно вращаюсь в духовных сферах, и обычное убийство от ритуального отличить смогу. И ножом ритуальным Отца Герасима зарезали, и то, что тело нашли возле алтаря – все говорило о том, что это – определенный обряд. Я уж не говорю про количество ножевых ранений. Если бы этому сторожу нужна была та икона, которую  у него нашли, стал бы он тратить время на то, что чтобы изрезать тело буквально на куски. Он бы просто пырнул ножом батюшку, схватил икону, да и был бы таков. Нет, Тут кража иконы была лишь прикрытием, а истинные причины убийства лежат в духовной плоскости.
Все, что касалось убийства священника Герасима Царегородцева, волновало Алексея, и не давало ему покоя уже долгие годы.  Став невольным участником тех загадочных и страшных событий, Алексей хорошо понимал, что прошлое не отпустит теперь никогда, а час расплаты беспощадно неминуем.
— Отец Николай, а вы не помните, что тогда с тем сторожем стало, ну, которого осудили? – с дрожью в голосе спросил Ларин. – Ему ведь тогда, по моему, пятнадцать лет дали.
— Как же не помню. Умер он, – совершенно спокойно ответил Отец Николай. – У него ведь больное сердце было, а в колонии еще и туберкулез прибавился. Какой организм такое выдержит? Вот он, бедняга, два года промучился, а затем и отдал Богу душу. 
Услышав такой ответ, Алексей моментально изменился в лице. Дыхание участилось, глаза закатились, а лицо стало бледным, как белая простыня.
— Алексей Павлович, вам плохо!?! – воскликнул Отец Николай. – Может быть, мне за Ольгой Александровной сходить?
— Нет, нет, не беспокойтесь, – ответил Алексей. – Просто, знаете, воспоминания как-то нахлынули, а когда такое вспоминаешь, сразу не по себе становится.
— Воспоминания? Алексей Павлович, что вы этим хотите сказать? Вы что, имели какое-то отношение к тем событиям?
Отец Николай задавал вопросы, на которые Алексею трудно было ответить. Дело тут было даже не в том, что Ларину были неприятны воспоминания о тех событиях, а в том чувстве стыда, испытываемом Алексеем долгие годы. Однако солгать священнику, сказать, что не знает,  Алексей тоже не мог. Уж слишком проницательным был взгляд у Отца Николая, чтобы в глаза говорить ему неправду.
— Понимаете, Отец Николай, я был свидетелем на том процессе, – быстро произнес Ларин. – Естественно, говорил только то, что мне было велено.
Тут задумался Отец Николай. Лицо его приняло серьезное и даже немного осуждающее выражение. Было понятно, что Алексей был всего лишь пешкой в этой чудовищной игре, но от осознания этого факта батюшке не становилось легче. Боль беспощадным змеиным жалом пронизывала все нутро, поднимая со дна памяти те жуткие воспоминания.
— Велено? Кем? – сухо спросил Отец Николай у Алексея, который от нахлынувшего чувства стыда готов был провалиться сквозь землю.
— Федором Сапрановым. – ответил Ларин. – Я ведь тогда только из армии пришел. Мы тогда с Олей свадьбу собирались играть, ну, а денег на это, как всегда, катастрофически не хватало. Вот я и обратился за помощью к Герману. У него ведь родители богатые. Денег всегда полно было. Ну, он меня к себе домой пригласил. Говорит: «Там все и обсудим». Я прихожу, а меня сам Федор Кузьмич встречает, и так ласково, дружелюбно обхаживать начинает, будто я ему родственник какой. Обещал и на хорошую работу устроить, и денег, сколько надо, на свадьбу дать.
– Только, - говорит, - ты нам тоже помоги
— Чем же? – спрашиваю я.         
— Ты слышал, что у нас тут попа убили? Теперь весь город из-за этого на ушах стоит. Требуют, чтобы убийц наказали.
— Хорошо, а я-то тут при чем? Чем я могу помочь?
— Понимаешь, - говорит Федор Кузьмич, - кто убийца, нам известно. Менты его даже повязали вчера. Но вот доказательная база у нас, мягко говоря, хромает. Кроме украденной иконы, которую, кстати, нашли у него дома, нам ему  предъявить решительно нечего. Так, что ты уж помоги нашим доблестным правоохранительным органам. Скажи, что такого-то числа, вечером, видел, как подозреваемый с ножом в руке входил в церковь.
 — Федор Кузьмич, но я ведь ничего этого не видел.
 — Леша, а никого не интересует, чего ты там видел, а чего – нет. Твоя задача дать правильные показания, чтобы убийца понес заслуженное наказание…
— … Ну, вот так я и купился на его посулы, – стыдливым голосом закончил свой рассказ Алексей.
Выслушав Алексея, Отец Николай две минуты сидел молча, обхватив голову руками. Воспоминания о тех событиях снова нахлынули, взбудоражив в памяти страшные картины из прошлого. Битком набитый зал суда, узкая скамья подсудимых, каменное лицо судьи, зачитывающего приговор, растерянный вид маленького, щуплого мужчины, обвиняемого в убийстве – все это не давало покоя Отцу Николаю уже больше двадцати лет.
— Алексей Павлович, - наконец произнес батюшка, - вы хоть понимаете, что подставили невинного человека? Вы понимаете, какой страшный грех на себя взяли.
— Все я понимаю, Отец Николай, – вздохнув, ответил Алексей. – Вы что, думаете, у меня все эти годы душа не болела? Вы поймите, Отец Николай, я тогда привык доверять тому, что мне говорят старшие. Я и подумал: ну, раз такой человек, как Федор Кузьмич, утверждает, что сторож – убийца, значит, так оно и есть. Теперь-то я понимаю, что меня использовали. – Алексей перевел дыхание, а затем продолжил: - Знаете, Отец Николай, а ведь расплата неминуема. Я это хорошо понимаю.
— Что вы имеете в виду, Алексей Павлович?
Ларин достал из-за пазухи сложенный вчетверо белый лист бумаги и положил его на стол перед священником. Развернув листок и прочитав  написанное на нем, Отец Николай
оторопел. Лицо мгновенно побледнело, а в глазах появился неподдельный испуг. На бумаге, немного помятой нервными пальцами, черным по белому было написано:

ЗМЕЯ. 1965 год.
Приговор вынесен!

Вздохнув, Отец Николай повертел бумажный листок в руках, потом встал, подошел к иконам и несколько минут шептал какие-то молитвы. Затем он резко повернулся, подошел к столу и строгим голосом произнес:
— Вот, что я вам, Алексей Павлович, скажу: продавайте все, что только сможете продать, забирайте жену и детей и уезжайте отсюда, куда глаза глядят.
— Отец Николай, а мне нечего продавать, – голосом, полным отчаяния, произнес Алексей. – Понимаете, заложено все: виноградники, скот, даже дом – это все мне больше не принадлежит. Я же, когда все эти бумаги подписывал, в совершенно невменяемом состоянии находился.
— Ну, тогда я просто не представляю, что делать. – Отец Николай развел руками. – Одно вам, Алексей Павлович, скажу: ни вам, ни вашей семье оставаться здесь больше нельзя. Дело обретает слишком опасный оборот.
За разговорами Алексей и Отец Николай не заметили, как на улице стемнело. Когда Алексей взглянул на маленькие часы, стоявшие на подоконнике, его охватила оторопь. Часовая стрелка давно замерла на отметке «10», а минутная неумолимо приближалась к «двенадцати». Это означало одно: Алексей непростительно долго засиделся в гостях, а Ольга в это время одна выполняла все хозяйственные  работы: доила коров, загоняла лошадей в конюшню, засыпала корм гусям и курам. Извинившись перед священником, что отнял слишком много времени, Алексей, что называется, схватил шапку в охапку и побежал домой. Дома его ждала картина, характерная для вечеров в сельской местности. Согнувшись в три погибели, Ольга сидела на маленькой деревянной скамейке и доила корову, которая то и дело норовила ударить хозяйку своим длинным хвостом.   
 Опустив голову, с видом провинившегося школьника, Алексей подошел к Ольге и тихо произнес:
— Оль, давай я помогу. Говори, что делать надо.
— Домой лучше иди, – не оборачиваясь в сторону мужа, ответила Ольга. – Там тебя Прохор уже часа два, наверное, дожидается.
Прохор в это время в это время сидел на кухне и, вальяжно закинув ногу на ногу, читал газету и поругивал про себя Ларина за долгую отлучку. То известие, которое он привез из Краснодара, должно было хотя бы отчасти облегчить  тяжелое положение семьи Лариных, а поэтому Прохору не терпелось сообщить о нем именно сегодня. Увидев вошедшего Ларина, Мосолов вскочил с места и с нетерпением воскликнул:
— Слушай, где тебя носит! Я уже часа два тут сижу, тебя дожидаюсь.
— А что случилось?
— Слушай, я вчера в Краснодар ездил, – начал Прохор, запинаясь от волнения на каждом слове. – Надо было мне там со своими кредитами разобраться. Ну, так вот. Встретил я там, в своем банке, одного мужика. Он – москвич. В наши края какие-то свои дела налаживать приехал. Ну, мы с ним разговорились, и я возьми да расскажи про твой участок бесхозный, ну, который около «Волчьего оврага». Он, когда про этот участок услышал, так загорелся! Говорит мне: «Познакомь меня со своим другом. Я, говорит, никаких денег не пожалею. Все сделаю для того, чтобы уговорить вашего друга мне эту землю продать». Ну, я и подумал: положение у тебя – хуже не придумаешь. Того и гляди – с женой и детьми на улице оказаться можешь. Так, что ты бы съездил, поговорил с эти москвичом. Может быть, действительно сторгуетесь. Он тебе хорошие деньги заплатит, а ты сможешь хотя бы закладные документы на дом выкупить.      
— Слушай, Прохор, а ты объяснил этому мужику, что земля эта доброго слова не стоит? – спросил Алексей.  – Там же буерак один. Сроду ничего не вырастишь.
— Леш, да, какая разница, что там!?! – воскликнул Прохор. – Раз она ему нужна, пускай берет. Тебе сейчас вообще не об этом думать надо.
— А он вообще думает о чем угодно, но только не о том, о чем действительно надо, – раздался в дверях строгий голос Ольги. – Ты бы хоть раз сделал так, как тебе умные люди советуют.
Потом она обернулась к Прохору и спросила:
— Ну! Чего он тут опять кочевряжится?
— Да, я тут объясняю твоему мужу, как можно выбраться из той ямы, в которую он угодил, – сказал Прохор. – Хотя для него, как я погляжу, важнее оставаться белым и пушистым.
— Прохор, ты о чем говоришь-то? -  спросила Ольга.
Мосолов возьми да расскажи тут и про потенциального покупателя на бесхозный участок около «Волчьего оврага», и про сомнения Алексея, боящегося, так сказать, не оправдать ожидания клиента. Услышав про то, что появилась реальная возможность откупиться от ненавистного московского олигарха, Ольга решительно заявила: или Алексей продает участок, как можно быстрее, или она забирает детей и уезжает с ними из этого треклятого села навсегда.
— Куда ж ты поедешь? – спрашивал её Алексей. – У тебя ведь ни кола, ни двора. По вокзалам, что ль, слоняться будешь?
— Ну, знаешь, найду, где голову преклонить. У меня, вон, и в Белой Калитве подруги остались, и в Ростове двоюродная сестра живет. Кто-нибудь из них приютит бедную женщину с двумя детьми.
Аргумент был из тех, с которым не поспоришь. В том, что Ольга способна выполнить угрозу и уехать вместе с детьми, можно было не сомневаться, а поэтому Алексею ничего другого не оставалось делать, как соглашаться на продажу этого злосчастного участка.
     — Хоть как этого мужика зовут? – спросил он у Прохора.
     — Так. Сейчас. – Мосолов извлек из кармана белый клочок бумаги – Вот! Терентьев Юрий Михайлович. Ты там, прямо в банке, поспрашивай. Он сказал, что его там каждая собака знает.
Утром, едва только забрезжил рассвет, Алексей отправился в путь. Все говорило о том, что путешествие будет не из легких. Солнце еще не успело показаться из-за горизонта, а «Калинов ручей» и окрестности уже успел окутать туман настолько непроглядный, что, на расстоянии в несколько метров, ничего не было видно. Кроме того, отправляться в такую погоду в путь и проезжать мимо «Волчьего оврага» означало – подвергать свою жизнь опасности. Все это Алексей хорошо понимал, и при любом другом раскладе послал бы все, куда подальше, да и остался бы дома. Но пререкаться в данный момент с женой у Ларина не было абсолютно никакого желания. Ведь Ольга, отличавшаяся довольно решительным характером, вполне могла привести свои угрозы в исполнение, забрать детей и уехать, а такого развития событий Алексей допустить ну, никак не мог.
В дороге у Ларина было время, чтобы хорошенько подумать о том, что произошло с ним за последнее время. Подумать было  о чем. Жизнь беспощадно летела под откос, увлекая за собой самых дорогих для Алексея людей, а сам он уже мало, что мог в ней изменить. Если бы не его безалаберность, ни его доверчивость, не пришлось хвататься за любую возможность выручить хоть сколько-нибудь приличную сумму денег, как за последнюю соломинку. Нет! В этой жизни надо было что-то менять. Причем, менять немедленно.
Проезжая по проселочным дорогам, Алексей думал о том, как выбраться из того долгового капкана, умело расставленного Германом, и о том, как будет в дальнейшем складываться жизнь его семьи. Планы, которые приходили в голову, были самые радикальные, даже, можно сказать, революционные. Дело в том, что, в связи с постигшими его потрясениями, Алексей сто раз успел пожалеть о том, что когда-то покинул родной город и уехал в эту глухомань.
— Нет, с этой сельской жизнью надо заканчивать! – думал про себя Ларин. – Фермер из меня все равно получился – ниже среднего. Ольга тоже большим рвением к крестьянской жизни не отличается, а Ленка с Алешкой, понятное дело, как вырастут, так и сбегут в город при первой же возможности. Ленка-то, вон, уже – девушка на выданье. Только упаси её Бог от такого жениха. Вот сейчас продам участок, выкуплю у Германа хотя бы часть закладных, и можно будет подумать и переезде в город. А что!?! Переедем пока в Ростов. Первое время, конечно, у Олиных родственников придется пожить, но потом, как только устроюсь на работу, снимем квартиру. В конце концов, руки у меня из того места растут, а поэтому, Бог даст, не пропадем.
За своими размышлениями Алексей не заметил, как из-за ближайшего поворота на дорогу выехал черный «Volkswagen» - автомобиль, какой в тех местах можно было встретить редко. Иномарка пристроилась за машиной Ларина, и стала следовать за ней, как собачка на поводке за своим  хозяином. « Немка» была подчеркнуто автомобилем для богатых людей, и все время напыщенно этим бравировала. До блеска начищенный капот, сверкающие чистотой фары, тонированные стекла – все это говорило о важности того, кто находился за рулем этого автомобиля.
— Явно кто-то из этих… из олигархов едет, – подумал про себя Алексей. – Машина-то какая дорогущая. Бешеных денег стоит. Только зачем этого в нашу глухомань занесло? Неужели кто-то опять дома скупает? Вообще если так дело и  дальше пойдет, скоро во всех окрестных деревнях и людей-то не останется.
«Volkswagen» следовал за колымагой Алексея, как привязанный. Стоило только Ларину надавить на педаль газа, как черный автомобиль тут же тоже начинал прибавлять скорость, и, наоборот, как только Алексей начинал притормаживать, «Volkswagen» делал то же самое. За тонированными стекла невозможно было разглядеть того, кто сидел за рулем иномарки, и поэтому у Алексея складывалось впечатление, что автомобиль едет сам, без какого-либо воздействия со стороны человека.
Такие гонки преследования продолжались вплоть до Краснодара. Только когда показался указатель краевого центра,  «Volkswagen» вдруг резко пошел на обгон, поравнялся с машиной Алексея и, мигнув на прощание задними фарами, быстро скрылся за ближайшим поворотом. В момент, когда черный автомобиль исчез из вида, у Ларина отлегло на сердце. Какое-то нехорошее предзнаменование чувствовалось Алексею в появлении этой иномарки. Сразу вспомнился вчерашний разговор с Отцом Николаем и то, что поведал ему Алексей про свое прошлое. К тому же, не давала покоя та грозная записка, найденная Алексеем.
— Что это? – думал Ларин. – Чья-то злая шутка или предупреждение о том, что час расплаты близок.
За своими размышлениями Алексей не заметил, как въехал в город и гнал по улицам с вполне неприличной скоростью, и лишь полосатый жезл инспектора ГАИ вернул его в реальность.
— Нарушаем! – зычно констатировал факт здоровенный детина в милицейской форме, оценивающе смотревший на Алексея.         
— Ой, простите ради Бога, – виновато произнес Алексей. – Очень спешу. Даже не заметил, что уже в городе нахожусь.
— Это плохо, – покачал головой гаишник. – Если мы все будем так торопиться, то куда ж придем-то? Наверное, мине придется сейчас протокол составлять, да и вид у вас какой-то помятый. Вы с утра на дорожку не выпивали случайно?
— Нет! Что вы! – махнул рукой Алексей. – Я вообще стараюсь не пить, а уж тем более за рулем.
Подобное объяснение для гаишника было неубедительно. Усмехнувшись, он, не скрывая уверенности в собственной правоте, произнес:
— А вот я в этом не уверен. Так что будем дышать в трубочку.
Чем заканчиваются подобные дыхательные упражнения, Алексей хорошо понимал, а поэтому предпочел уладить дело более привычным способом. 
— Слушай, начальник, может, по-хорошему разойдемся, а то, правда, времени нет, – произнес Алексей, протягивая детине пятисотрублевую купюру.
Возмущению гаишника не было предела. Ему, доблестному стражу правопорядка, пытаются всучить взятку, да еще мятыми, засаленными бумажками. Гаишник изменился в лице. Казалось, возмущению стража порядка не будет предела. Как мог этот грязный мужичонка совать ему,  сотруднику милиции, грязные сторублевки, если он, отродясь, в своей жизни меньше тысячных и в руках-то не держал. В общем, перспектива заночевать не дома, а в обезьяннике или, того хуже, в КПЗ для Алексея была вполне реальной. Чтобы уладить дело миром, Ларину пришлось отдать половину содержимого своего кошелька.
Найти здание, где располагался банк, было нетрудно. Особняк, находившийся прямо напротив краевой администрации, знал не только каждый человек, но и каждая собака. Народу там всегда полно так, что со стороны могло показаться, что в особняке находится вокзал или базар, а не солидное учреждение вроде банка. Помолившись всем святым, каких знал, Алексей поднялся вверх по гранитным ступеням и скрылся за массивной деревянной дверью.
Миловидная девушка, стоявшая за стойкой, витиевато называемой «рецепшен», минут пять вопрошающе смотрела на Алексея. Вопрос о сотруднике банка по имени Юрий Михайлович вызвал у неё неподдельное удивление. По словам девушки, в их учреждении сотрудником с таким именем никогда и не числилось, а единственный Терентьев – это, вон, охранник возле дверей стоит.
— Милая, а среди начальства у вас никакого Юрия Михайловича нет? – волнуясь, спросил Алексей.
Складки на лбу девушки напряженно сдвинулись. То ли она пыталась поименно вспомнить всех сотрудников банка, то ли думала, как потактичнее послать восвояси этого неотесанного мужика, уже приличное количество времени мельтешившего перед её глазами. Выход из сложившейся ситуации нашелся сам собой в виде высоченного охранника, одиноко прохаживавшегося по холлу.
— Коль, ты не знаешь, у нас никто с фамилией Терентьев не работает? – спросила девушка.
— Да, вроде бы нет, – охранник выпрямился во весь рост. – Работал у нас тут один Терентьев, но он уже, скоро год, как в Москву перебрался.
— Этого Терентьева Юрием Михайловичем зовут, – уточнил Алексей.
— Ну… и того так звали, – удивленно произнес охранник – Только он у нас уже давно не работает. Он у нас какой-то отдел возглавлял, ну, а потом его в столицу переманили. Так, что Терентьев уже год, как у нас не работает.
Чем больше говорил охранник, тем быстрее у Алексея портилось настроение. Получалось, четыре часа, проведенные в пути по разбитым, пыльным дорогам, были потрачены впустую. Ах, Прохор! Вечно он или что-нибудь напутает, или что-то не так поймет. В общем, Алексею оставалось одно: развернуться, пойти, сесть в свою машину и ехать домой ни с чем.
Выйдя из здания банка, Ларин сразу заметил, как потемнело небо. Тучи даже не серого, а какого-то пепельно-свинцового цвета заволокли весь небосклон, не оставив не единой возможности протиснуться сквозь них хотя бы самому маленькому, солнечному лучику. Дул пронизывающий, холодный ветер.
— Погода под стать настроению, – подумал про себя Алексей и направился на автостоянку, где находился его железный конь.
Стоянка была ни чем иным, как простым куском улицы, на котором кучковались различные автомобили (преимущественно иномарки), а между ними прохаживался довольно крепкого телосложения мужичок и делал вид, что охраняет находящиеся здесь средства передвижения.   
 Алексей направился на стоянку, для чего надо было перейти довольно оживленную улицу. Ларин подошел к «зебре», где уже стояло изрядное количество людей, и стал дожидаться, когда красный человечек в черном кружке сменит свой цвет на зеленый. Едва только зеленый свет зажегся, а Алексей сошел с тротуара на проезжую часть, из-за угла выехал черный «Volkswagen». Тот самый автомобиль, который преследовал Алексея в дороге, несся с огромной скоростью. Автомобиль пронесся, как молния, оставив за собой лишь клубы придорожной пыли. Едва пыль рассеялась, ошеломленные люди, стоявшие на тротуаре, увидели лежащее на земле бездыханное тело.