Преследующие Звездный Свет

Часы уже пробили полночь, но легкий порыв Ветра, разносивший по полю аромат увядающих цветов был все таким же, теплым и нежным. Словно ожившее существо, Он властвовал над ночной землей, под звездным небом, но был добрым и гостеприимным властелином. Обходя свои владения, он гладил макушки растений, заставляя их чуть слышно трепетать от обуявшей их нежности, волновал тихую речную гладь, искристую от отражений сверкавшего своими бриллиантами неба, шумел в ветвях деревьев, слушая их неспешные полуночные разговоры… Он обходил города и ближайшие к ним поселения, словно боясь их нещадных огней и неутихающего смеха их обитателей, но, почему-то, ничуть не удивлялся, когда обнаруживал некоторых из них в своих владениях. Не задумываясь над тем, что заставляет их покидать тонущие в свете и шуме островки жизни среди необъятного безмолвия – его колыбели и его родного дома – Он принимал их, так же как и всех детей природы, чьим порождением и являлся. Он ласково теребил их волосы и устраивал беспорядок на головах, неспокойных и переполненных неизведанными мыслями, где, по мнению многих, гулял такой же ветер, каким был и Он.
Вот и сейчас, Ветер тихонько колыхал пушистую копну волнистых каштановых волос, невольно залюбовавшись их необычайной красотой. Он нежно касался разгоряченного лба, словно бы невзначай его остужая, дотрагивался до таких же горевших непонятным жаром щек и скользил по то и дело дрожавшим от невысказанных слов губам. Он заглядывал в огромные, блестящие карие глаза, которые в темноте казались совсем черными, и думал, что за мысли плескались сейчас в них? Что так волновало это молодое создание, что заставляло приливать кровь к ее щекам? О чем она думала сейчас?
Но именно в этот момент она была спокойна и, несмотря на тревожившие ее мысли, вид, запах и ощущение умиротворения ночной природы вселяло в нее некое подобие безмятежности и покоя. Теперь она думала лишь о том, что ночь слишком тепла для конца августа, что такой тихий приятный ветер был присущ лишь разгару лета, но никак не наступлению осени… И что, возможно, все это было связано с аномально жарким в этом году летом и очевидным наступлением глобального потепления.
Тогда Ветер, не найдя ничего загадочного в этих размышлениях, переключился на ее спутника. Задорно взъерошив его волосы, оттенком светлее каштановой копны девушки, бредущей на шаг впереди него, Он приласкал и его лицо, удивляясь, почему оно, так безотчетно похожее на лицо его спутницы, было в разы спокойнее и даже мудрее. Этот отпечаток ответственности, уверенности и явно зарождавшегося мужества пролегал в изгибе его губ, в глазах, в едва заметных морщинках на переносице, явно пренебрегая совсем еще юным возрастом этого создания. И, несмотря на непроницаемость лица, светлые глаза его были красноречивы, надежно скрытые от кареглазого взгляда девушки покровом ночи. Ветер дотронулся до его ресниц, выжидая, что же он подумает? И был сражен потоком эмоций, так надежно спрятанных под напускным спокойствием – эти глаза излучали целый калейдоскоп чувств: это и любовь, нежная, сильная, исходящая из самого сердца и расточавшая тепло, это и забота, забота о ком-то, неизмеримо близком и родном, это грусть, неизбежная, от неизбежного, и это неуверенность, совсем крошечная и противоречащая всему его существу, но все же присутствующая. Ветер снова прошелся по его волосам, словно желая чуть успокоить, но тщетно – его мысли не успокаивались под покровом звездной ночи и бушующий ураган внутри не затихал, несмотря на тонкие ароматы полевых цветов.
Девушка обернулась и, нежно улыбнувшись, чуть слышно сказала:
– Дальше не пойдем. Здесь хорошо.
Ветер скользнул к ней, заправив вьющийся каштановый локон за плечо. Ее глаза преобразились, стоило им встретиться с его взглядом, теперь и они отражали ту же бесконечную, тихую любовь и привязанность. Ее улыбка не замедлила найти свое отражение и на его губах:
– Как скажешь.
Ветер замер, наблюдая за ней. Да, вскоре свет любви на ее лице уступил сумеркам грусти, ресницы затрепетали, уголки губ опустились вниз. Она села на траву, обхватывая руками колени и вглядываясь в темную ночную даль, в дальние огни города, в тени деревьев леса, начинающегося сразу за полем. Он опустился на землю вслед за ней, в точности повторив каждое ее движение.
В последний раз приласкав их по волосам, Ветер прилег в траву и затих, приготовившись слушать их разговор.
Они долго молчали. Временами создавалось впечатление того, что они и вовсе не нуждались в словах – если бы не губы девушки, то и дело подрагивающие, то ли от подступавших слез, то ли от того, что хотелось ей высказать, но она не находила должных сил. Губы юноши были плотно сжаты, и на лицо снова легла маска непроницаемости, так как глаза застыли на едва шевелившихся былинках высыхавшей травы, и мысли, казалось, унеслись совсем далеко от неприглядной реальности.
– Удивительно, – наконец проговорила девушка, негромко кашлянув и прочищая горло, чуть захрипевшее от долгого молчания, – Не помню августа, теплее этого. Несправедливо, правда?
– Справедливо, – возразил он, не отрывая взгляда от поля и словно бы и не возвратившись из заоблачных далей своих мыслей.
Она взглянула на него в легком недоумении, недоверчиво и чуть обиженно. Он встретил ее взгляд, и легкая улыбка снова приподняла уголки его губ.
– Да брось, малыш. Ты говоришь так, будто бы завтра грядет апокалипсис, и эта ночь – последняя на Земле.
– В каком-то смысле это так… – проговорила она, отворачиваясь. Глаза ее повлажнели, и она хотела это скрыть.
– Ты просто… слишком обостренно все воспринимаешь. Уже пора перестать…
– Ты говоришь, как мама! – недовольно выпалила она, чуть ли не подпрыгнув на месте. От наворачивавшихся слез тут же не осталось и следа.
– Это еще не значит, что я говорю…
– Значит! – снова безоговорочно заявила она.
– Прекрати меня перебивать! – возмущенно сказал он, нахмурившись, и в выражении его лица вновь проступило что-то мальчишеское, задиристое, которое давно уже стремилось уйти навсегда – слишком рано и слишком поспешно.
Этот беззлобный выпад она не могла не встретить с улыбкой, вновь осветившей ее лицо.
Вывести его из себя удавалось не так уж и часто, но когда удавалось, она с облегчением чувствовала, что взрослость еще не въелась в него до мозга костей, и беззаботное детство еще давало о себе знать.
Она щелкнула его по носу, и ее улыбка приняла такой же откровенно задиристый вид.
– Похож на нахохлившегося петуха.
– А ты на довольного цыпленка.
– Скорее на несчастную, отбившуюся от выводка молодую курицу, которая страшно боится новой жизни и всего ей сопутствующего…
– Черт возьми… Черт… – не выдержав, он судорожно потер лицо ладонью и долго не отнимал ее от глаз, словно боясь, что что-то в них может встревожить его собеседницу.
– Да нет же, нет, не надо переживать! – поспешно сказала она, пугаясь, – Я все прекрасно понимаю. Все уже решено, и… Ничего нельзя изменить. И все это – к лучшему… Я понимаю…
Постепенно ее голос сходил на шепот, вяло пытаясь не выдать того, что она ни разу не верила своим словам, невольным словам утешения. Ее собеседник прекрасно это осознавал и не питал лишних иллюзий, терзаемый своими собственными мыслями.
– Ты права, – сказал он наконец, опуская ладонь, но не поднимая глаз, – С самого начала была права, когда не соглашалась, чтобы мы подавали заявки в разные города. Даже в разные университеты. Мы должны были держаться вместе. Всегда, и сейчас, и в будущем.
– Но специальности… – тихо возразила она, понимая, что совсем не хочет возражать.
– Плевать на специальности, я бы выбрал что-нибудь другое.
– Ты и так вечно жертвуешь всем, чем только можно, ради других! Хватит, наконец. Мама права, нам нужна самостоятельность. Мы слишком… слишком…
Его бровь удивленно приподнялась.
– С каких это пор мамино мнение стало ценно для тебя, сестренка?
– Да ни с каких, – устало вздохнула она, махнув рукой в пустоту, – Мне больно от одной мысли, что нас будет разделять бесконечность километров, что встречаться мы будем раз в полгода, по большим праздникам… И что, в конце концов, я попросту сдохну от одиночества.
Он едва слышно усмехнулся, ничуть не весело и даже обреченно, и положил ладонь на ее плечо.
– … Даже не от одиночества, – продолжала она, – Я не знаю, как это назвать… Что чувствуют сиамские близнецы после того, как их разделяют? Причем разделяют не сразу, а лишь спустя семнадцать лет? По-моему, им не совсем комфортно, в моральном плане, разумеется. Это все равно что… Сердце разрезать напополам. Поделить душу. Это невыносимо!
– Вот влюбишься, и думать обо мне забудешь, – вдруг сказал он.
Слова словно застряли у нее в горле, когда она услышала эту, чуть насмешливую, но сквозящую грустью фразу. В тот же момент она резко обернулась, и его взгляд встретил ее, вмиг разъярившийся, словно ее предали на ее же глазах.
– Ты… Ты это всерьез сейчас сказал? Всерьез, да?
– Это естественно… – отозвался он, и в его глазах вдруг заиграли задорные искорки.
– Ты издеваешься, – констатировала она, собираясь сослаться на то, что он шутит.
– Ничуть.
– Да прекрати сейчас же! – воскликнула она, – Прекрати и не смей больше нести этот идиотский бред!
– Глупая ты еще совсем, – мягко сказал он, опуская глаза и позволяя улыбке засиять на лице.
– Зато ты взрослый и умный. Не забывай, что ты старше меня всего лишь на пять минут.
– Я и не забываю. Случайность, заставившая меня родиться раньше соседки по животу, навечно обрекла меня на роль старшего брата – вот ведь несправедливость!
– Дур-рак ты! – возмущенно и в то же время тепло проговорила она, пихнув его в плечо, тихо смеясь, – И помни, глупая башка, я тебя люблю, и больше никого.
– Ну ты же взрослая уже девочка, – вкрадчиво произнес он, придвинувшись поближе и напустив на себя коварный вид – тут он вновь стал походить на задиристого мальчишку из ее детских воспоминаний, – Ты же понимаешь, что… Природа – предательская штука, заложившая в человеческий организм такие низменные потребности, как…
– Слушай меня внимательно, человеческий организм, – она засмеялась и быстрым, кошачьим движением сжала его лицо, так, что его губы комично сложились трубочкой, – О своих низменных потребностях поведаешь личному дневнику, мне они, прости, совсем неинтересны. А о моих – не беспокойся, не твоего ума дело.
После чего она звучно чмокнула его в нос и выпустила из своей мертвой хватки.
– Личный дневник, – проворчал он, снова получив возможность говорить, – Ты же в курсе, что я шучу, а?
– Я в курсе, что ты испытываешь неземное счастье, улучив возможность меня хорошенько смутить. Только у тебя это редко получается, скромняга.
– О да, я же джентльмен…
– Я не скажу, кто ты, – хихикнула она, укладываясь прямо на траву и примостив голову на колени брату, – Если помнишь, то джентльмены – они как зеленые человечки. Все о них говорят, но никто никогда их не видел…
Их недавние обоюдные переживания словно были забыты: ее взгляд приковало сияющее звездами небо, его – ставшее вдруг безмятежным лицо горячо любимой сестры. Шелк ее волос рассыпался на его коленях, и постоянное желание приласкать ее, как котенка, закрыть собой от всех бед и горестей, уберечь от любого холода снова запылало в его сердце. Он бездумно провел рукой по ее голове, в ответ на что она так же безотчетно улыбнулась. Это не затронуло их мыслей, потому что было в порядке вещей, и проходило уже словно на автомате. Они, наверное, слишком сильно любили друг друга – в тысячу раз сильнее, чем обычные дети-двойняшки.
Они были неразлучны всю свою сознательную жизнь – начиная от утробы матери и заканчивая их жизнью вне ее. Вместе росли и учились разговаривать, вместе шалили и, сговорившись, устраивали в доме ежедневные мини-апокалипсисы, вместе пошли в школу и вместе из нее выпускались… Они даже учились в одном классе и сидели за одной партой, и ни у кого из их друзей никогда не было такой стойкой уверенности в ком-то, как у них. Они всегда были готовы постоять друг за друга, всегда неразлучны, и всегда слишком хорошо осведомлены о мыслях и чувствах их обоих – умение читать все по глазам и понимать с полуслова досталось им вместе с родительской кровью.
Такая преданность и взаимопонимание всегда были редкостью, даже между такими близкими людьми, какими они являлись. Но их маленький союз – Мелани и Марк – был поистине несокрушим. Их ссора не выдерживала и двух минут, по истечению которых одна из сторон уже просила прощения виноватой обезоруживающей улыбкой. Их радости и горести не могли утаиться и того меньшее время – они сразу же становились достоянием двоих. Даже слезы первой разбитой любви Мелани выплакивала не на плече матери, а на плече своего нежно любимого брата. И что самое ценное, она всегда чувствовала себя рядом с ним в безопасности, знала, что ни одно несчастье не сможет к ней пристать, когда она под надежной защитой своего Марка, невысокого и хрупкого, но задиристого и отчаянно смелого, как бойцовый петушок. А он был всегда окружен нежной заботой своей сестренки, которая на всех его поклонниц посматривала скептическим, оценивающим взглядом, в котором зачастую плескалась изрядная доля ревности в чистейшей своей концентрации.
Но не успели они опомниться, как отзвучала последняя песня школьного выпускного бала, за которой последовал – на сей раз полностью самостоятельный – выбор специальности и не совсем самостоятельный выбор университетов, академий, колледжей и городов, в которых располагались те или иные учебные заведения. Все было прекрасно, до тех пор, пока не выяснилось, что на этот раз судьба приготовила для них разные дороги в виде разных университетов и даже разных городов. Это явилось сильным ударом – но они не могли и подозревать, что в виде судьбы очень некстати выступили их родители. Мама считала, что им обоим очень не хватает самостоятельности, что если не привить их к ней сейчас, в будущем это будет сделать гораздо сложнее. Причина была весьма обоснованной, скрепя сердце, они вынуждены были это признать. Единственное, что осталось вне их ведома – роль родителей в повороте судьбы. Они искренне считали все случившееся случайностью, беспощадной, но, тем не менее, справедливой.
И именно завтра им предстояло расстаться на долгие полгода, выйти навстречу новой жизни, новому, к всеобщей надежде, счастью.
– Ты меня недавно спрашивал… – серьезно проговорила Мелани спустя пять минут молчания, – …почему меня так притягивает звездное небо.
– Помню.
– Я тогда наплела какую-то чепуху и только сейчас наконец осознала, в чем причина. Точнее, я знала о ней всегда, но только сейчас смогу ее сформулировать. Может, по-прежнему невнятно и глупо, но… на сей раз более полно. Тебе все еще интересно?
– Даже очень.
– Тогда слушай. Дело ведь не только в песне, – она внезапно приподнялась на локте, чтобы заглянуть в глаза брату.
– Какой песне? Той самой, о корабле-звездолете? – улыбка тронула его губы; он прекрасно помнил все – и ее сумбурный ответ, и саму песню, и то, о чем она. Но то, с каким жаром сестренка высказывала свои мысли, как интересно и захватывающе было снова и снова проникать в загадочный мир ее мыслей, заставляло его притворяться, что он совершенно не помнит ее слов. Только лишь для того, чтобы услышать их снова…
– Нет, – чуть нахмурилась она, тоже улыбаясь, – Не о корабле. О звездном свете. Ты, наверняка, считаешь, что все дело в ней. Но это не так!
Она снова опустила голову на его колени и ее взгляд застыл на мириадах ярких небесных огоньков.
– Хотя, отчасти, конечно же, в ней… Ты помнишь, как мы в детстве смотрели все эти фильмы, о звездных боях, межпланетных потасовках, а? Об этих всех звездолетах, планетах, отъявленных злодеях и храбрых героях? Не те фильмы, что сейчас, жестокие и бездушные, а старые, чуть наивные, но такие прекрасные… В которых главным никогда не была битва, картинка, спецэффекты, главными были человеческие качества и чувства… Фильмы, книги, не суть… Каждый раз, когда еще не пропало впечатление, и когда внутри играла музыка из саундтрека, разрывающая все внутренности на части, я замирала, глядя на звездное небо. Не представляешь, что тогда творилось у меня внутри. Я верила, безоглядно верила, что там, в этой бескрайности, бесконечности, необъятности, там – они существуют, настоящие, живые. Что все эти события, что мы с трепетом наблюдали на экране, прошли там месяцем, годом ранее, а может, даже раньше. А может быть, еще не прошли, еще только будут, но – все будет точно так же, как мы то видели, все, до единого словечка в диалогах! Я стояла, смотрела и верила… В то время как сердце разрывалось на части от боли. Потому что… Я хотела туда, к ним. Туда, где неземная любовь соседствует с нерушимой дружбой, где властвует страх потери и отчаянная преданность, смелость, верность! Где боль перемешивается со счастьем, смерть с жизнью, но поверь – все всегда заканчивается хорошо, все всегда остаются живы, зло всегда уничтожается, а добро остается царить до скончания времен… Я всегда хотела к ним, бесстрашным воинам и верным друзьям. И я уже была с ними, будто бы была, когда вдруг приходила в чувство, вспоминала, что я все еще стою на Земле, крепко придавленная к ней силой притяжения, стою, запрокинув голову к сверкающему небу, дрожа от холода, кусая губы и беззвучно плача. А внутри все еще играет постепенно угасающая мелодия, тихая, нежная, чувственная. И я уже реву в голос от боли, от холода этой реальности, оттого, что мне никогда не достичь этих звезд, никогда не узнать того, что знают они, никогда не почувствовать того же… Это убивало. Я думала, по прошествии времени что-то изменилось – но как бы не так, все по-прежнему. И я опять чувствую себя десятилетней девчонкой, когда лежу, запрокинув голову, смотрю в небо, смотрю на эти звезды, и вся бесконечность Вселенной проходит сквозь меня, переворачивая внутри все, что только можно. Все мои чувства переворачивает мысль о том, что эти звезды, эти маленькие крупиночки, эти бриллиантики, на самом деле – огромные полыхающие гиганты. И их много, бесконечно много, и может быть, все-таки, может же быть, где-то есть жизнь! Мы не можем быть одни в этой Вселенной, было бы слишком эгоистично так думать. Они есть, слышишь. Они есть там. И мне плевать, какие они, мне плевать даже на то, что они, возможно, совсем не такие, какими их рисует человеческий разум. Они лучше, я знаю. Они такие же, как те замечательные ребята из добрых фильмов о самом главном…
Девушка перевела дыхание. Марк слушал ее, замерев, это искреннее откровение поразило его до глубины души.
– А еще было бы эгоистично с нашей стороны просто жить, не замечая ничего вокруг. Не замечая рассветов, причудливых облаков, звезды-Солнца, закатов. Звездного неба. Не думая о том, что все эти наши повседневные заморочки, весь этот наш быт, все наше чертово стремление к абсолютно ненужным вещам – это все так глупо и жалко. Мы привыкли смотреть только себе под ноги и видеть твердую землю. Этого словно бы достаточно – видеть, как твои ноги надежно приклеены к земле земным же притяжением. И не думать о том, что все это, все эти дела, вся эта беготня, это все бессмысленно, на самом деле. Люди... Да, мы создали мир, мир прекрасный и совершенный. Но мы по-прежнему в самом сердце Вселенной, наша маленькая планетка – лишь капелька в ее необъятном океане. Глупо думать, что так называемые сверхважные «дела всей нашей жизни» на самом деле так важны. Ничто не важно. Ничто. Важно лишь осознание своей малости… Нет, я не хочу сказать – никчемности. Лишь только малости. Нужно стремиться не к тому, чтобы развязывать войны и зарабатывать на этом кучу денег – деньги, вот еще одно, абсолютно гадкое и ненужное в этом мире! Но, об этом как-нибудь в следующий раз, иначе меня понесет совсем в другое русло… Нужно стремиться к тому, чтобы открывать все новые и новые пространства Вселенной, нужно вырваться из оков этой сладкой земной колыбели!.. Ох, как глупо это все звучит, наверно. Даже смехотворно. Забудь, я опять увлеклась…
– Да нет, не смехотворно… – проговорил Марк, задумчиво теребя локон ее волос, – Мне есть, чего тебе сказать, но не сейчас. А как же Звездный Свет? Что в нем?
– В нем… – мечтательно протянула Мелани, – В нем все. Все это стремление и жажда к жизни. Клятва о том, что никогда не сдашься и всегда будешь преследовать свою мечту, до конца своей жизни. Если она, конечно же, еще того стоит, – последнее было сказано с улыбкой.
– Нескладно получается. В масштабе Вселенной все наши мечты – лишь вспышки метеоров в атмосфере. Пылинки. Ничто. Зачем что-то преследовать?
– Ты не понимаешь, братишка. Мы – пылинки, и наши мечты – пылинки, но цель нашей жизни – стремиться к звездам, в высоту, преследовать наш звездный свет. Мироздание может быть безразлично к нашим мечтам, и они могут не всколыхнуть все межзвездное пространство, но они – наши! Достигая их, мы достигнем своей высоты, достигнем звезд…
– …Пусть даже если они будут сиять лишь только в нашей, собственной Вселенной, – с улыбкой закончил он. – Ты сама приходишь к правильным выводам, сестренка. Еще немного.
– Что ты имеешь в виду?
– Нет-нет, продолжай. Звезды, небо, Вселенная. Что еще? Куда бы ты еще хотела попасть?
– Ну, может быть… – Мел смутилась, – Может быть, в девятнадцатый век. Красивые платья, балы, леди и джентльмены, учтивость и элегантность… Все эти нравы, мораль. По сравнению с тем, что творится сейчас… У нас просто разложение и деградация, – девушка усмехнулась.
– Деградация? Но…
– Я не техническую сторону имею в виду, Марк. Я имею в виду разнуздавшиеся нравы. Моральное разложение. Между прочим, даже многое из того, что ты мне говоришь, раньше посчиталось бы верхом неприличия! И я, как благородная леди, имела бы полное право залепить тебе хлесткую пощечину и заявить, что не намерена больше видеть тебя, никогда.
Девушка рассмеялась, украдкой взглянув на его притворно оскорбившееся лицо и показала язычок.
– Да ты и не сказал бы ничего подобного, любезный друг. Потому что живи ты в те времена, из тебя бы вышел отменный джентльмен. Готова поклясться.
– Спасибо, – усмехнулся он. – Но вернемся к желаниям. Значит, девятнадцатый век? И никаких компьютеров, Интернета, рок-музыки?
– О-ох, – простонала Мел, закрывая ладонями лицо, – Нет-нет-нет-нет-нет. Только не это. Если только пожить с годик… Ладно, только посмотреть. Я не против нынешней демократии в одежде, но вот нравы прошлых веков я бы вернула.
– Заметано. Буду целовать вашу руку каждое утро, мисс. То есть…
– Ну да, – грустно подхватила она, – Только когда закончите ваше образование, мистер.
Их взгляды снова пересеклись, задержавшись друг на друге. Наконец Марк вздохнул, опустив глаза.
– Не все так ужасно, как кажется.
– Конечно, – согласилась девушка без всякой жизни в голосе.
– Куда теперь направим нашу машину времени, мисс Мелани?
– Ну уж точно не в будущее… Не хочу видеть, что нас ждет. Неожиданность всегда лучше, чем предсказуемость.
– Как насчет волшебства?
– Хм… – Мел задумалась, – Неплохо было бы. Пожить недельку в Хогвартсе и отловить злобного вампира с патрулем Ночного Дозора.
– В Хогвартсе царит культ дружбы, а в Ночном Дозоре – преданность «светлой» стороне.
– Именно. И никакого волшебства, лишь только человеческие эмоции.
– Которые, несомненно, дороже всяких колдовских премудростей.
– Слушай, ты чего-то не договариваешь, – она снова приподнялась на локте, чтобы вглядеться в глаза брата. – Говори уже свою великую теорию, которая потрясет человечество, а то, глядишь, и всю Вселенную.
– Я не претендую даже на Нобелевскую премию, – усмехнулся он, тепло улыбаясь, – но теорию, так и быть, расскажу.
– Главное, не нарвись на Шнобелевскую, – хихикнула она, – Ой!
– Тихо, – Марк осторожно приподнял ее голову с колен, укладывая на предварительно постеленную куртку, после чего прилег и сам рядом с Мелани.
– А я думала, ты не питаешь к звездам никакого интереса, даже после всего рассказанного, – оповестила она, повернувшись к нему и тут же утыкаясь носом в его лицо.
– Давай ты не будешь делать поспешных решений, хорошо? – он не переставал улыбаться, по-прежнему глядя на звезды, словно пытаясь выискать там что-то, что позволило бы ему полнее прочувствовать сказанные Мел слова.
– Давай, – согласилась она, тоже обращая глаза к небесным бриллиантам.
– А теперь… Послушай, пожалуйста, что я тебе скажу. Я бы не назвал это «теорией» или еще чем-нибудь, что как-то намекало бы о том – кстати говоря, ложно – что я являюсь автором этой идеи. Она, на самом деле, стара как мир, и интуитивно понятна, но до нее стоит дойти… Точнее, ее просто нужно принять.
– Братишка… Не воспринимай то, что я наболтала, всерьез. Ты же знаешь, если я начинаю говорить о чем-то волнующем, меня сложно остановить… И, как правило, я набалтываю чего-то лишнего.
– Мел, ничего подобного. Все твои слова… Хм… В какой-то степени, мне близки. Но все же послушай, малыш. Ты говорила, что в твоей реальности – только холод и боль, и что тебе до рези в сердце хотелось бы очутиться в придуманном мире, придуманном тобой, кем-то еще, неважно. Тебе хотелось бы попасть в прекрасную сказку, где все нереально… Все: образ жизни, способности, мысли и поступки, все, вплоть до кухонной утвари и предметов гардероба. Нереально там все, кроме людей. И самых обычных чувств – пусть даже они и имеют права называться возвышенными, все равно они так же обычны и доступны для нас. Обрати внимание на слово «доступны». Здесь, на Земле, заурядные и унылые, совсем не похожие на отважных героев пресловутых прекрасных сказок, мы испытываем те же чувства, что и они. Нам присущи и неземная любовь, и нерушимая дружба, и преданность, и верность. Да, пусть не всегда такие радужные и яркие, пусть иногда искажающиеся через призму реальности и не такие идеальные, какими видятся на киноэкранах или страницах книг. Но они есть, и это главное. И для того, чтобы найти их, порой не надо освобождать Галактику от злобных интервентов. Порой достаточно сразиться со злом здесь, на Земле, его тут, к сожалению, хватает – во всей Вселенной вряд ли столько найдется… И мы ежедневно сражаемся со своими внутренними демонами, то одерживая победы, по терпя поражения. Но когда к нам приходит хоть одно из этих чувств – мы чувствуем, как внутри все оживает, и понимаем, что добро одолевает зло – по крайней мере, в наших сердцах. Но знаешь, даже это – не то главное, что я хотел сказать… Главное – то, что все твои доблестные рыцари, твои идеалы, созданы такими же людьми, как и мы с тобой. Их история и их чувства, их имена и их поступки созданы людьми. Для людей. Для того, чтобы прославить идеал. Чтобы показать, каким нужно быть. И вся Вселенная… Она вот здесь, – он тихонько коснулся лба сестры, – Они существуют в твоем мире. Они существуют там гарантированно, там они живы, там они совершают геройства снова и снова, там они живут, любят, в счастье и мире. Забудь про эти звезды, они слишком далеки и холодны, и нам с тобой никогда не достичь их, и никому из всего человечества не суждено их достичь – по крайней мере нашему поколению. Так что преследуй те мечты, что внутри тебя, и что занимают все пространство твоей персональной Вселенной. Давай жизнь идеалам и следуй за ними, привнося их идеи и поступки в реальность, освещай ее. Именно для этого они и создавались теми, кто… Кто так же взрастил их в своей маленькой карманной Галактике. Это и есть наше предназначение, милая.
– Но… Как же все-таки… Эти звезды? – прошептала она, прослеживая взглядом сверкнувшую в небе падающую звезду – вспыхнувший метеорчик.
– Пусть они светят нам из своей космической глубины, холодные и неприступные. Может быть, какая-нибудь из них дарит свое настоящее тепло какой-то планете так же, как наше Солнце – Земле. Может быть, и есть эти загадочные миры, есть жизнь где-то еще… Но пока, по всей видимости, они не собираются с нами общаться – и, может быть, даже к счастью.
– Ты и впрямь не сказал ничего нового.
– Я знаю. Но это сложновато принять, не так ли?
– Сложно. Но что делать, если я осознаю все это, и все равно чувствую холод и боль, и все равно хочу к ним, к идеалам, пусть даже находящимся в моей собственной голове? Смахивает на вопрос для психушки, но…
– Это пройдет, – он улыбнулся и скосил глаза на ее обеспокоенно взирающее на небо лицо, – Пройдет, как только… А, в общем-то, черт с ними, со словами.
Марк нашел руку Мелани и ласково сжал в своей ладони. Она тихо усмехнулась, признавая его правоту.
– Я тебя люблю, сестренка. Все у нас будет хорошо, несмотря на все преграды, реальные или мнимые. А теперь давай послушаем эту твою любимую песню… О корабле.
– О Звездном Свете, – снова поправила она, добывая из кармана плеер.
– Хорошо. О неумирающих, манящих, далеких и притягательных мечтах, которые светят нам издалека, но находятся всегда не дальше нашей собственной головы… Так же, как и их воплощение – не дальше нашей чудесной планеты.
– И я тебя люблю, братишка, – шепнула она, чувствуя, как на ее глазах выступают слезы. Слезы любви и счастья – от того, что она здесь и сейчас, живет, дышит и верит в самое лучшее. Ради мечты и ради этой любви – стоит жить. Стоит преследовать свой Звездный Свет.
Слезы проложили дорожки по ее щекам, не подозревая о том, что в них отражаются самые чудесные и драгоценные творения Вселенной, воспеваемые в самых лучших творениях человечества.
Ветер тихо поднялся из своего травяного укрытия, коснулся спокойных, счастливых лиц брата и сестры, шевельнул макушки деревьев и отправился блуждать по своим безграничным владениям, над полями и лесами, городами и поселками, под куполом звездного неба. Он не понимал, почему эти крошечные создания считали его планету такой незначительной по сравнению с большой Вселенной. Его владения были так же необъятны и велики, и ему вполне хватало места, чтобы разгуляться. Что они понимают о необъятности, думал Ветер, взмывая к звездам, обнимая легкие туманные облака и растворяясь, превращаясь в свежесть ночного воздуха, заставляя цветы благоухать еще нежнее и ароматнее. «Что вы знаете о Вселенной?», – шептал Ветер, взмывая к звездам, но даже не стремившись их достичь.

13.08.10