Книга1 трилогия. Восхождение к себе глава 1

иллюстрация http://allwomenwant.tomsk.ru/

Конюшихина Людмила

ВОСХОЖДЕНИЕ К СЕБЕ


ПОВЕСТЬ
     глава 1
Утром, накануне полнолуния, теперь она уже может сказать, а раньше не отдавала отчёт тому,какие силы подбросили ей, Валентине, под руку именно эту газету, именно с этим судьбоносным объявлением: “Снимаю порчу, сглаз, нормализую семейные отношения, лечу, обучаю”. Всё перечисленное было слово в слово именно то, что срочно требовалось Валентине, особенно в последнее время. И сейчас ощущение грядущих перемен повело Валентину Андреевну к окну, где она любила позевать  (в обоих смыслах этого слова), потом затащило в ванную комнату, притянуло к шифоньеру и, минуя кухню (не до аппетита) - вытолкнуло на лестничную площадку её первого этажа.       
- Только бы мужчина...- прошептали красивые губки Валентины Андреевны. Но, куда там: до везения ли? Встретилась женщина, да ещё какая - бомж с нулевого этажа, то есть с подвала. Серафима, как  величала себя эта особа, была одета в более чем приличное пальто, снятое с чьего-то, будем надеяться - тёплого плеча и, важничая, она безжалостно рассекла пространство прямо перед носом Валентины Андреевны.
Четыре года, как двадцатый век разменял свою последнюю десятку. На начальном этапе, попытки построить постсоветскую демократию выбросили на улицы российских городов толпы людей, в основном русской национальности. Вынужденные переехать «поближе к своим», люди за бесценок продавали свои обустроенные гнёзда в бывших союзных республиках, и… оказались не в состоянии приобрести жильё в России, и, естественно, устроиться на работу. Теперь, подобные Серафимы стали неотъемлемой частью подвалов многоэтажек, в лучшем случае - переполненных коммуналок, а в худшем – жителей уличных теплосетей – «люков». Местные жители, по мере возможности и желания, подкармливали бомжей, делились одеждой, спасительной в данном сибирском климате; особо приличных, рискуя, даже пристраивали на временную работу…
Но сегодняшним утром, для Валентины Андреевны, факт оставался фактом: женщина встретилась первой и, судя по примете, день ожидали неудачи...

 - Итак, - репетировала Валентина Андреевна, - сглаженной и порченой я себя ощущаю с детства, семейные отношения нуждаются в реанимации вот уже десять лет, точно. Вернее, отношения с благоверным... По этим причинам  прошу обучить меня дару ясно и предвидения. Я уже неоднократно, помимо своей воли, проезжая мимо конторы мужа, ясно видела, как он усаживает в свою машину длинновязую девушку с сальной чёлкой от самого темечка, приобнимая и игриво целуя её в щёчку. Многое вижу, чувствую и молчу...
 Знахаркой оказалась экзальтированная дама бальзаковского возраста с тёмными глазами на легком выкате и почти верблюжьей походкой. Первый горб был - застарелый остеохондроз шейного отдела позвоночника, а под вторым (невидимым обычным глазом) она, прямо таки, прогибала свою костлявую спину. Именно в нём, наверно, сосредотачивалась тяжесть всех её личных проблем, проблем пациентов и чего-то большего... Она слушала с отрешённо- скучающим видом, как будто заранее знала, какую следующую фразу выстроит взволнованная Валентина Андреевна. Не перебивала её, только изредка слегка кивала косматой головой и то, скорее всего,  в такт каким-то своим мыслям... Только однажды, за весь получасовой Валентинин монолог, крючковатый нос знахарки адекватно дёрнулся, ноздри расширились, будто она вдохнула в себя витающую Валентинину энергию, а может быть, она просто хотела чихнуть сама по себе или на всё их общение вместе взятое? Кто его знает.  Валентина закруглилась, достав чистенький носовой платочек из своей красивой сумочки своей красивой ручкой, вытерла свою красивую слёзку...
  Знахарка зевнула одними ноздрями и заметила:
  - Вы пропустили из периода детства свое падение с лошади, далее не упомянули о желании иметь третьего ребенка и вообще я впервые встречаюсь с женщиной ни разу не изменившей мужу за столько лет совместного прозябания. Знахарка слегка задумалась, естественно, не вслух: «Отвороты, привороты...  Чушь собачья!  Убеждать, что она нужна мужу, как он ей - только время тратить: она его больше устраивает, как домохозяйка...  Посоветовать заиметь любовника? - такая верная ещё и обидится.  Слишком доверчивая, без второго дна, простота святая...  Жаль бабу, чем же ей помочь, вороне пребелой?»
 - Я действительно Sancta simplycytas (cвятая простота /лат./.)… Нет, скорее - ворона, отбеленная временем да истерзанная нервотрёпками, -  подтвердила Валентина Андреевна, осознавая, что знахарка - то вслух не говорит!..  Они обе изумлённо уставились друг на друга...  У Валентины Андреевны нервным ознобом начало сводить внутренности, захотелось просто физически выпрыгнуть из самой себя, только бы срочно скрыться -  с глаз долой  -  от этой мистической тётки и её сумбурно обставленной комнаты... Но тут глаза Иисуса, на старинной иконе, властно притянули её внимание своим мудрым спокойствием...  И тормоза Валентины Андреевны скрипнули...
  Знахарка ухмыльнулась: - У самой-то способностей хоть отбавляй!
Зачем ходить по людям, от дел праведных отрывать? - она по-
доброму улыбнулась.  – Возьми, голуба, свои пятьдесят рублей и
удачу в придачу! За дверь хозяйка вышла первой, а спустя минуту, добавила вслед Валентине Андреевне:  «У Вас свой Учитель есть, осознаете? Свой!». Дверь за ней захлопнулась основательно, как люк танка.
 - Сходила, называется... «полечилась» и «научилась»,- опомнилась
Валентина Андреевна уже на троллейбусной остановке. Ей до чёртиков надоедали восхищённые взгляды прохожих и “всякие милые пошлости” по поводу её симпатичной внешности.  Кто им всем, людям, мешает встать пораньше, сделать причёску  и вообще носить только то, что  к лицу?  Впрочем, производимый внешний эффект- это ведь сущая ерунда. Теоретически…
Только иногда, обрезавшись об очередную холодную нотку в голосе благоверного, она облегчённо вздыхала: Зато другие мужички, ещё замечают, в мои - то почти сорок!..
  - О чём я,  господи? Какие там взгляды?! Нет, чтобы толком разобраться, как я умудрилась прочитать мысли этой странной женщины? Надо же такому случиться?!  Может быть, я уже того?.. Странно всё с этой знахаркой вышло, нелепо... Вот на остановке еще один странный, “прикольный” мужчина, как сказал бы мой сынок... В упор уставился на почти бабулю, вернее на её перстень, на сухой, как ветка, руке. А ведь он её давно знает и сейчас думает, как силой отнять у владелицы заветный антиквариат... Может быть, подойти, озадачить бабулю? Но я - то откуда про всё это знаю?.. Разыгралось воображение или бред после посещения?.. Что, наконец, творится с моей головой: будто тысячи мелких колючек вбиты, ноет, как отсиженная нога...      
Валентина Андреевна пошла прочь от своих мыслей и автобусной остановки. Домой почти ввалилась полуживая больше от эмоциональной усталости...

                «Не старят паутиночки морщин
                Лицо, согретое влюблённым взглядом.
                Я в этой жизни долго брёл один,
                Заглядывал в глаза, как за ограду.
                Я был соседом в собственном жилье,
                И был слугою собственного тела...
                И вот ты под гитару тихо спела,
                И растворилось солнышко в тебе,
                И заплясала жилка на виске
                Моём, где останавливалось дуло...
                К чему меня ты в эту жизнь вернула
                Меж небом и землёй на волоске?

Опять стихотворение в “Сибирском вестнике”. Его!  Его стихотворение, этого грустного автора с весёлым названием «Пташкин Евгений». Стихи его публикуют два раза в месяц вот уже в течение двух лет. И всегда, читая его отчаянно нежные строки, Валентина Андреевна почему-то ощущала еле уловимую свою причастность к  содержанию его стихов. Кто он, этот Пташкин? В каком районе города поживает?  А, вдруг, они уже встречались невзначай, или наоборот - не встретятся уже никогда?
Валентина Андреевна аккуратно вырезала из газеты очередное трогательное произведение Пташкина и воткнула его между книгами в своём рабочем шкафу. Таким образом, за два года её повышенного интереса к газетным изданиям, книжные полки стояли украшенными бумажной бахромой. Стихи легко запоминались. Потому  Валентина Андреевна не боялась их потерять, даже когда порядок в её комнате наводила сама дочь Виктория, не терпящая ничего лишнего.
 Со дня посещения знахарки минуло почти три недели, а полученные впечатления оставались ещё теплыми...  Фраза об имеющемся у Валентины Андреевны своём Учителе не давала ей покоя днём и будоражила ночью. В конце концов, Валентина Андреевна не выдержала испытания тайнами оккультизма и, явившись в магазин “Аура”, набрала на всю свою врачебную зарплату книг. Авторы этих умных книг разнопёро вещали об одном - своём трудоёмком, неповторимом пути духовного совершенствования, о чудотворных контактах со своими неземными Учителями и о раскрытии, наконец, своих сверх способностей.
 Читала книги взахлёб, начиная с Лазаревских неутешительных кармических опусов, кончая очаровательной  сказкой  “Анастасия”, уткнулась в “Две жизни». Затем упорно листала и переводила с русского на русский Блаватскую и Рерихов... Наконец, ощущая первые признаки неустойчивости в креплениях собственной “крыши”, вспомнила про покой. И вот уже неделю спала по ночам с Библией на груди, умиротворённая тем, что как будто что-то вновь обрела... На время... Пытливый ум Валентины Андреевны не нашёл окончательного пристанища даже в самой Книге книг! Восторгаясь оккультными способностями Иисуса, Библия корректно осуждала оккультизм в целом, как явление, и причисляла его к проискам Сатаны. Таким образом, несчастный оккультизм в сознании не менее несчастной Валентины Андреевны, превращался в слугу двух господ: Бога и Сатаны!.. - Для богочеловека Иисуса - источник чудодейства вполне определён, а для нас – «человеков» (и немножко богов) - сие ремесло несёт сомнительные почести”, - рассуждала обесточенная идеями Валентина Андреевна. Её все чаще томила грусть, и почти тоска, а вернее – предчувствие чего-то… Нарастала рассеянность, на фоне которой она, например, вчера, трижды поперчила мужу суп и нечаянно накрахмалила сыну, вместе с медицинским чепчиком, - его беленькие выходные носки. Пожалуй, долго бы ходила наша героиня под руку с депрессией, да неожиданная болезнь в итоге, стала тем счастьем, которому помогают исключительно несчастья...
 Всё началось в мае, когда обуреваемая любовью к земле, Валентина Андреевна неистово трудилась на своём мичуринском участке, за чертой города в исключительно экологически чистой зоне (как ей хотелось верить). Приглянулась она одному клещу, да ещё тем местом, которое не сразу и не всем покажешь... По случаю данного происшествия, у Валентины Андреевны тут же сложилось две версии. Первая  -  что клещ оказался не русским и потому такой ядовитый. (В весеннее время года в городе упорно «обострялись» слухи о якобы специальном завозе, недобрыми иностранцами, патогенных клещей - с целью изничтожения великих сибирских умов, коими должно прирасти богатство России). О богатстве России, прирастающем Сибирью, говорил в своё время сам  Михайло Ломоносов (как все помнят)... И вторая версия, что клещ был наш, но - туговат на ухо так как не расслышал исконно сибирский заговор против себя: “ Клещ, не кусай моё тело, не пей мою кровь т.к. моё тело - камень, моя кровь - смола”.  Не будем описывать все методы первой помощи, которые доктор оказывала сама себе и с помощью знакомых инфекционистов.  Факт был налицо: слегла Валентина Андреевна с жуткими головными болями, высокой температурой и прочими составными частями клещевого энцефалита и болезни Лайма. Не просто слегла, а приготовилась умирать  -  по причине тяжести своего физического состояния. Душевное состояние также переставало быть лёгким. И вот лежит наша Валентина Андреевна и спрашивает небесные силы, как ей выпутаться из смертельных оков?  А силы, после продолжительного молчания, засылают её в непонятносознательном  состоянии в какой-то солидный тибетский монастырь, как ей кажется... И “видит” блаженная Валентина Андреевна, как по чистенькой территории монастыря расхаживают туда  -  сюда разновозрастные монахи. Худые и озабоченные.  И такие святые, что ни один не озадачился красотой Валентины Андреевны.  Однако без слов, может быть как-то телепатически, монахи приняли гостью и препроводили к своему Гуру. Странно препроводили: на расстоянии ста метров одними глазами показали на дверь храма.  Когда Валентина Андреевна не иначе, как занырнула в дверной проём со света солнечного в темень каменную, она чуть с ног не сбила кого-то и чуть сама не расшиблась о каменные ступени, на вершине которых восседал сам Гуру. По правую руку от Него покоилась кучка камней, по левую руку - пучки разных трав. Всего лица своего Гуру ей не показал: только пухленькие чуть шевелящиеся губы.  Бородку и усы Валентина Андреевна “дорисовала” сама, чтобы было веселее, солиднее или, правду говоря, не так страшно общаться. Только наша пациентка приготовилась посветить Гуру в свои тяжкие проблемы, как Гуру остановил её кивком “дорисованной” ею же, его головы, мол «я в курсе»... Далее следовали советы: пить настой корня “Жень-Шеня”, отвар берёзовых почек и смехотерапия. Как и кто выпроводил Валентину Андреевну из монастыря, она до сих пор не помнит и не знает, как не знает и то, “дорисовывала” ли она что-либо в том своём состоянии, или на самом деле была в ином измерении, с иными способностями своего  осознания... Только, как показала практика, не пошло ей впрок назначенное лечение: на “корень жизни” случилась аллергия, от берёзовых почек - упадок сил, а смех  -  болью отражался в голове и настораживал окружающих. Постепенно у нашей Валентины Андреевны проклюнулся вывод, что “верхи” отправили её за помощью не в “ту степь”, не по вере её... Но нет сил, у несчастной, ни обижаться, ни возмущаться на происходящее… Собирает в кулак она оставшуюся волю и встречает вот уже второе осеннее утро с надеждой на лучшее.

   «Сомкнуты твои ресницы.
    Что тебе, родная, снится?
    Чайки, что летят на берег,
    Страсти моря не поверив?

    Как боюсь я расставаний!
    Как боюсь я расстояний!
    Без любви слова мелеют,
    Крылья без любви слабеют.

    Взглядом лишь тебя лаская,
    В кровь о скалы разбиваясь,
    Сновидения нарушу –
    В море устремлюсь от суши!

    Чайки не живут без моря.
    Без тебя не жить мне более.
    Сомкнуты твои ресницы…
    Я хочу тебе присниться!» -

Пишет её любимый автор в очередной газетной публикации.  Валентина Андреевна с трудом различает буквы... Любая нагрузка, в том числе и чтение, отдаются в ее голове  почти колокольным звоном. Удары следуют один за другим, и, кажется, разносят вдребезги и без того хрупкий её черепок. Усталость сменяется безысходностью… Валентину Андреевну давно выписали из больницы, и теперь она лежит в их с Павлом пятнадцатиметровой спальной комнате и чувствует нарастающее раздражение ещё недавно внимательного супруга. Теперь Павел уходит на работу, как можно раньше, а возвращается, как возможно позже. Объяснений не даёт, а Валентина Андреевна их и не требует, чтобы “не ставить человека в неудобное положение”... Посещающие Валентину Андреевну доктора всё чаще пребывают в молчании и многозначительной отстранённости. Друзья прячут глаза за избитыми “держись” и “все будет нормально”. Дети?.. Валентина Андреевна ещё смотрит на Викторию и Петра, как на свой единственно верный оплот. Но и верность «оплота» день ото дня тает, как прошлогодний снег. Сын - студент срочно берёт дополнительные дежурства в больнице (на витамины любимой маме, а, скорее всего, на посещение кафе с очередной любимой девушкой). После дежурств, усталый и раздражённый, Петя мечется по квартире или спит «без задних ног». Самая терпеливая -  дочь - ещё готовит обед. Но уже, при случае, многозначительно гремит грязной посудой. Вдобавок, неожиданно всплывшая первая Викина любовь утаскивает дочь из погрустневшего дома с частотой геометрической прогрессии.… Свои тоскливые, как собачья песня, дни, Валентина  Андреевна скрашивает иногда телевизором, а в основном-радио.
В одной из утренних радиопередач она услышала знакомые строки, читаемые мужским голосом, крайне эмоционально бездарно, как положено автору:
 
       «Мелькают рельсы, поезда,
        Но нет конца пути…
        Тебя встречаю, как всегда,
        Но не кому прийти…
        Пытаюсь ожиданьем лгать,
        И верить этой лжи…
        И слышу маму: «Плачь – не плачь,
        Не научила жить…».

 - Это он! - и без того слабенькое сердечко Валентины Андреевны заколотилось в похудевшей её груди. - Вот как он звучит, этот Пташкин! Вот как поёт птичка моя далёкая, - причитала больная. Она, вдруг, сейчас, за не первый месяц своего недуга, вновь отчётливо ощутила себя  женщиной! Ещё минуту Пташкин был в эфире, а затем диктор ответственно объявила о творческом вечере местной знаменитости и сообщила любителям его поэзии место и время предстоящей встречи с Евгением Пташкиным.
  - Быть, непременно быть на этой встрече! - поставила себе задачу номер один утомлённая болезнью Валентина Андреевна. Где - то, глубоко в уме, она понимала нереальность своего проекта, но сладкая мечта - это всё же кое - что по сравнению ни с чем...
 Валентина Андреевна тренировала себя на подъем с кровати, но ноги её были слабы и непонятливы. Она пыталась навести макияж на своем потускневшем лице, но руки отвечали тем же... Сквозь всхлипывания, сетования и причитания мужала душонка нашей Валентины Андреевны не по дням, а по часам, так как до заветной встречи оставалось всего - то десять деньков... Кто поможет? Кто подскажет несчастной, как ей вырваться из оков недуга?

                “Мешай, мешай -  помешивай,
                Ветшай, ветшай  - посмешивай,
                Ищи, свищи - прокладывай,
                Пищи, пищи - закладывай...
                Расти, расти - вынашивай.
                Спасти, прости, - не спрашивай!..” –
   
как заезженная пластинка крутились в голове Валентины Андреевны самые пессимистичные  строки грустной поэзии Пташкина. К концу пятого дня борьбы за подъем с постели, страдалица сникла...
 День этот, как все дни великих печальных свершений в произведениях Шекспира, пришёлся на полнолуние. Голова Валентины Андреевны болела с особой выразительностью. Боль вырывала стоны. Больная уже не причитала и не сетовала на свою судьбу... У постели её стояли две табуретки, на которых покоились: ещё утренние гренки, обеденный почти целый суп в тарелке. Под её кроватью мокрело судно. У изголовья нетронутым лежал рулончик свежих газет. А со стены напротив, всё теми же проницательно - понимающими глазами, смотрело изображение Иисуса. Именно то изображение, где Он был запечатлён не поучительно - назидательным с раскрытой книгой в руке, а тем, иным,  уже после распятия: с окровавленными от ран кистями, смиренно - мудрым и всепрощающим взором из вечности... Эту иконку Валентина Андреевна выискивала ни один год по киоскам, магазинам и церквям. Её нутро напрочь отрицало все предыдущие авторские версии облика спасителя рода человеческого, даже те, что считались реликвиями и покоились в храмах и музеях. Зато эта небольшая, неяркая иконка потрясла её своей силой, ясностью и простотой, раз и навсегда, с момента их встречи друг с другом… Кто - то подарил ей “её Иисуса” на её именно тридцати трехлетие, так и не сознавшись в этом. В больничном буфете, где она праздновала тот свой день рождения, собралось, как всегда, множество сотрудников, друзей и даже пациентов, желавших поздравить «любимого доктора» с началом её личного нового года. Валентина Андреевна особо не пыталась найти хозяина этого сюрприза, а с годами твердо уверилась в том, что э т а  иконка ей была послана свыше…
 Окончательно осознав, что она, Валентина Андреевна, даже с божьей помощью, не сумеет побывать на творческом вечере любимого поэта, страдалица позвонила своей приятельнице Сухониной. Заядлая театралка и рыжая Таня Сухонина - в одном лице - мгновенно прониклась ситуацией и красочно выразила свою готовность посетить творческий вечер «стихоплёта», представителя пишущей братии «местного разлива» в положенный срок и, естественно, передать
этому счастливчику Валькины конфеты и её же записку. В записке, писаной рукой, как клюкой, Валентина Андреевна умоляла поэта о заочном знакомстве с ней, поясняя жизненную необходимость в этом максимально кратко «… иначе я умру…». Трудность написания, плюс волнение, сделали буквы её послания косыми и скачущими. Оттого и само письмо выглядело по-детски не солидным.
 Не будем описывать всех отрицательных эмоций, которыми пропиталась, и без того не почитавшая местных литераторов, Таня Сухонина. Этот, Пташкин, попросту «проклевал» ей темечко своими бесконечными, почти бабскими ахами и охами, вставляемыми (ни к селу, ни к городу) между более ли менее сносными стихами. Он почти подпрыгнул, принимая из её рук солидную коробку Валькиных конфет, и состроил снисходительно - брезгливую мину на записку… Но обо всём этом Таня, естественно, промолчит и будет пол часа компостировать мозги обрадованной больной о том, какой замечательной была творческая  встреча, и как, растроганный вниманием поэт, сокрушался, что не может сию же минуту помчаться к Валентине Андреевне (так как она просит его почему-то только о заочном знакомстве). И как, в заключение вечера, великолепный  Пташкин вылетел из-за кулис с гитарой и спел собственного сочинения три песни, одну из которых посвятил «прекрасной незнакомке»… Таня, естественно, забыла упомянуть о его невыносимом певческом козлетоне и однообразности мелодий на почти хорошие слова...
Валентина Андреевна вначале восторженным комком проглотила  Татьянину телефонную информацию, а затем долго, тщательно пережёвывала (по коровьему принципу) каждое услышанное слово. Внутреннего «свечения» ей хватило ровным счётом на неделю.
Словно опомнившись, болезнь, как извёстка, продолжала разъедать её беспомощное тело.
 Незаметно, теперь уже вполне естественно для их семьи, Валентина Андреевна вскоре оказалась выброшенной и на хозяйственном плане: по поводу закупок продуктов питания с её мнением никто не считался. Просьбы больной принести ей «что-нибудь вкусненькое» – воспринимались, как капризы. Иногда, правда, Петя угощал её шоколадками, предназначающимися, как она правильно подозревала, его пассиям или, недавно принятой на дневное время в рабочие дни, её сиделке (молоденькой девушке-заочнице, которую где-то откопал всё тот же заботливый Петя). Девушка оказалась не болтливой, не глупой, а попросту занудной.
Если вспомнить о совсем личном Валентины Андреевны, то: в их с Павлом спальне основательно царило полное интимное затишье… Уже неоднократно, ночью, на нечаянное прикосновение Валентины Андреевны к плечу супруга, сонный мужчина называл свою благоверную каким-то женским пресным именем (которое Валентина Андреевна старалась не запомнить). Единственная её духовная зацепочка – Пташкин – и тот знакомиться с ней не торопился. Сухонина, в основном отзванивалась, чтобы лишний раз не видеть слёз ожидания в почти не видящих Валькиных глазах. Но время шло, приближалось бабье лето, и даже в бетонно-настроенной Тане Сухониной, проклюнули расточки чувственности: она явилась к Валентине и сама предложила написать письмо Пташкину прямо на редакцию известной газеты. И опять уже угасающая надежда встрепенула несчастную женщину… По истечении двух часов письмо было окончательно продиктовано, отредактировано и ещё через пол часа – отправлено ничего не подозревающему адресату. Затянуться ожидаемому ответу не позволила всё та же Татьяна. На следующий день, после отправки письма, она разузнала в редакции, где и как можно выловить Пташкина, и настигла его самым беспощадным образом возле кабинета главного редактора. Чеканным голосом, не терпящим возражения она «умоляла» растерянного Пташкина сделать один единственный звонок её умирающей подруге, так неистово полюбившей поэта. Опомнившись, Пташкин недолго поломался, наткнувшись взглядом на специально просвечивающийся полиэтиленовый пакет, в цепкой руке Сухониной (на дне пакета покоилась бутылка конька и не менее чем тридцатисантиметровая шоколадка). Торг состоялся. Тут же Валентина Андреевна получила драгоценный, короткий, слащавый звонок, смысл которого был в неуёмном желании Пташкина вести с ней чувственную переписку: с её стороны – почтой, с его - стихами на страницах полюбившейся им обоим газеты.
Воздержимся от описания восторгов Валентины Андреевны…
В одно послебабьелетовское утро Валентина Андреевна проснулась с ощущение того, что сегодня она должна лучше видеть, вернее что-то, наконец, увидеть! Первое, на что ежедневно опирался её, если можно сказать взгляд, это на стене всё то же изображение Иисуса после распятия. И, вот - чудо! Предчувствие её не подвело: она действительно отчетливо увидела нежные Его черты, отметив даже, что кровь на кистях стала менее алой. Любимое изображение выцветало…И, вдруг (откуда-то), через глубину её подсознания(?) до её же сознания «достучались» её же голосом, чьи-то слова: «Только терпение и смирение спасут тебя. Увидишь!».
 - Как, когда увижу?! – Валентина Андреевна замерла в ожидании дальнейших слов. Но их более не последовало…
 - «Галики» нашли…Вот и «галиков» дождалась, - шептала себе под нос Валентина Андреевна.
К вечеру того же дня у неё поднялась температура выше тридцати девяти градусов. То, что произошло далее, она, как врач могла счесть, если только за бред… В какой-то миг Валентина Андреевна увидела сидящего на краю её кровати мужчину. Это Явление, почему-то, не вызвало в ней ни испуга, ни удивления. Наоборот, воспринялось абсолютно естественно. Своим обликом мужчина отдалённо напоминал ей изображение Иисуса на её любимой иконке. Отдалённо напоминал… И всё-таки этот «человек» был некто другой… Просматривался, как в дымке. Был ощутимо невесомым. Его тонкое лицо, удлинённый нос, большие, скорее всего серые глаза под чёрными ресницами, казались ей знакомы откуда-то ещё с детства?! Нахождение рядом воспринималось упоительно-приятным и каким-то торжественно-значимым! Ни света, ни физического тепла от Него не исходило. Он был мужественен, тих и красив. Валентина Андреевна явственно осознавала, что Он  н е  о т с ю д а! Сколько времени длилось их молчаливое общение, она не знала. Запомнила лишь его осторожное прикосновение к её лбу (ладонью с прижатыми друг к другу длинными пальцами) и ощущение, только ощущение произнесённых каких-то очень добрых слов… Мужчина встал также воздушно, как и присел на её кровать. Через мгновение Он удалился, будто сквозь стены. Приподнявшись на локти, в окне своего первого этажа, Валентина Андреевна ещё успела увидеть почти летящее продвижение Его худощавой фигуры по двору их девятиэтажки. Шёл дождь. Валентина Андреевна, вдруг, испугалась, что загадочный врачеватель, как она Его сумела воспринять, может промокнуть под хлёстким, холодным, осенним дождём. Словно поймав её мысль, «фигура», не поворачиваясь, замерла, и тут же исчезла. Валентина Андреевна уловила Его, наверно, недоумение и усмехнулась своей глупости: «Какой для Него может быть дождь? Он же  - эфир или даже астрал!..»
 Может быть, данное происшествие ещё больше и на дольше захватило бы эмоциональное внимание нашей Валентины Андреевны, уже тогда по -  иному осветило бы её проблемы, подтолкнуло на единственно верный, необходимый ей путь - путь к себе самой? Но… - Пташкин! Сейчас её эмоциональным балом правил только Евгений Пташкин. На добрый десяток её страстных посланий, написанных верной рукой, теперь уже единственной подруги Татьяны Сухониной, поэт отвечал всё более редкими стихами и, вот, наконец, вышла целая подборка стихов. Да ещё какая! Поэзия Пташкина начала претерпевать некую мутацию: нынче в ней фонтанировало философское осмысление всего сущего, похвально богател мир личностных переживаний автора, его поисков истины… И только двум женщинам, на всём белом свете, было известно, откуда легендарный поэт жадно черпал столь познавательное вдохновение… Вы спросите, есть ли подтверждение этому щекотливому заявлению? Конечно! Вот одно (из не менее чем двухсот) писем Валентины Андреевны к Евгению Пташкину. (Как и почему это письмо вновь оказалось у его хозяйки, скажем чуть позже). Итак, с согласия Валентины Андреевны, открываем:

  «Милый Женечка!
 Как я счастлива, что Вы есть у меня, такой чуткие, тонкий, талантливый… Вы – есть! Это самое главное!! Теперь я не боюсь одиночества, не опасаюсь своего будущего… Одна мысль, что Вы совсем рядом: в этом городе, мире… во сто крат усиливает мою веру в неизбежность моего выздоровления. Было бы не справедливо, такую счастливую, как я, держать долго взаперти от Жизни. Правда?!
Вот сейчас пишу Вам письмо, а в моё окно заглядывает наше общее, уже зимнее, небо… Почему люди с таким удовольствием смотрят на любое небо? Потому, что оно много дальше, чем земля? Отсюда -  загадочнее? В чём сила неба? В притягательной чистоте? В бескрайней неизведанности (и наоборот)? Только в подобном месте нашего мироздания может находиться  самое близко-далекое и самое слабо-могущественное – Божество!.. Кто и что Оно есть? – загадка для живущих и, наверное, абсолютная ясность для умерших…
 Мне так понравилось Ваше стихотворение о душевном свете. Может быть, Вы правы, и душевный свет не имеет никакой окраски… Мне, в недавнем прошлом, ярой материалистке (как нас воспитывали в школе, институте и даже в аспирантуре), мне сложно рассуждать на столь абстрактные темы, и всё-таки, я думаю, вернее так «думает» моя долгая супружеская жизнь, что душа воспринимает разные цвета. Наша  -  земная душа… Свет может быть таким, каким мы готовы его воспринять и излучать (по мере своего совершенствования). Свет, наверное, как живая система, постоянно меняется с нами и в нас, в прямой зависимости от наших эмоциональных вибраций и нашего физического состояния. В пример могу поставить лишь свой опыт:
до замужества я любила всё яркое, солнечное; была очень общительная, особенно в студенчестве (гитара, танцы, увлечение латинским языком, спорт…). Всем старалась помочь, чем могла… Словом – «эйфоричный экстраверт».  Муж мой – адвокат  - считался и считается, по сей день, достаточно порядочным и неплохим человеком (особенно на работе). Он – моя полная противоположность почти во всём. Исключение, может быть, только в симпатии к иностранным языкам (он в студенчестве серьёзно занимался французским). Говорят, что противоположности сходятся. Сошлись. Но победили его угрюмость и замкнутость. По сей день, во избежание его длительных недовольств, дом наш закрыт для людей. Никто, кроме известной Вам Татьяны, не рискует посещать наши «хоромы», единожды наткнувшись на его холодный, колкий взгляд. Вначале гости старались приходить в его отсутствие, но постепенно перестали стараться… Компенсаторно я, по-прежнему, «светилась» на работе, в своём коллективе. Очнулась же, когда одним весенним утром заметила, что восходящее радостное солнце не может пробиться сквозь тёмно-коричневые шторы на наших окнах, что вокруг серая мебель и тёмные обои… Больше всего меня ужаснуло то, что всё это куплено, если не мной, то с моего полного согласия!! А когда один из бывших пациентов, не видевший меня пару лет, при встрече спросил: « Что с Вами, Валентина Андреевна? У Вас нет света в глазах! Вы как-то потускнели… Что-то случилось?» Я поняла – случилось… и давно. Я уступила ему свой душевный свет в обмен на страх возможных конфликтов. Темнота победила. При всём внешнем благополучии нашей семьи (нас некоторые считают «новыми русскими», может быть оттого, что супруг частенько выражает брань на любимом французском?)… Ха! Так вот, при всей этой внешней мишуре внутренне мы все давно чужды друг другу и беспросветно  одиноки.
В одной из книг я прочитала интересную фразу, что дефицит обмена энергиями между людьми, особенно близкими, схож с мытьём посуды в непроточной воде. И, что удивительно, сейчас, может быть, по причине моего плохого видения, я всё чаще различаю, особенно на светлом фоне стен нашей квартиры, тёмное свечение вокруг туловища моего супруга и серое – вокруг наших детей... От этого мне и грустно, и тревожно за нас…
 А когда я получаю газету с вашими стихами, я просто физически ощущаю, как яркий поток света, именуемый не иначе, как «счастье», проходя через меня и наполняя всю меня радостным трепетом, вытесняет тёмные краски из нашего жилища; освещает моих домашних, вначале как бы снаружи, затем постепенно словно пропитывает в глубину и чудесным образом, вдруг, объединяет их у телевизора или за обеденным столом. Возможно, я невольный проводник Вашего внутреннего света? Или чьего-то ещё, Свыше? Как бы то ни было, спасибо Вам за самое главное на свете – за Ваше понимание!
                До свидания. С нетерпением жду ответа.
                Валентина».

           «Свет радости моей, твоей  -  печали
            (Едва соединённые вначале)
             Нас пропитали горечью хмельной.
             Но был рассвет… Влюблённости волной
             Нас захлестнул, чтоб мы не замечали:
             Свет радости моей, твоей  -  печали» -

  Таким вскоре был ответ Евгения на её послание. Валентина Андреевна ликовала: «Он всё понимает, мой единственный, самый близкий, родной!». Она писала ему всё чаще и подробнее обо всём, что её озадачивало, волновало, озаряло… Обо всём, кроме одного: о том загадочном пришельце, «небесном целителе», как она его про себя называла, Валентина Андреевна пока не могла рассказать никому. Это было нечто, что она сама ещё не могла постичь ни чувствами, ни рассудком. Это было чем-то наподобие Знания, берущегося откуда-то; безошибочного знания обо всём в ней и вне её…В одном она теперь была уверена точно – в том, что частичка этого Некто постоянно находится в ней или рядом с ней… Что Его огромная жертвенная, благородная, всемогущественная сила теперь не позволит ей так просто покинуть этот мир. Имевшая некоторый багаж оккультных знаний, Валентина Андреевна как-то пыталась «заговорить» с «небесным целителем» (вдруг услышит?), но – тщетно. По крайней мере, тема эта была тонкой, осторожной, и несчастная женщина боялась даже какой-нибудь своей случайной мыслью спугнуть это нарастающее ощущение своего рассудочного уже  «неодиночества».
Как-то одним холодным декабрьским вечером Валентина Андреевна оказалась привычно оставленной всеми своими домочадцами. (Последние разом отлучились по срочным делам). На улице мело. Колкий снег разметался частыми порывами ветра, ударялся и царапался в окно. Свет, еле различимый глазами Валентины Андреевы, струился из глубины её любимого торшера, и вот уже несколько минут недобро мигал, мигал и, всё  - таки, погас (последнее время частенько экономили электроэнергию на их подстанции – к Новому году). Погас свет, погрузив женщину в окончательно кромешную темень. В груди «забилось» беспокойство: страх темноты, да ещё в закрытом пространстве, был её «ахиллесовой пятой» с детства. Время тянулось сверляще - муторно. Темнота и беспомощность «тянули» за собой панику. Жуть  -  своими тёмными щупальцами  -  подбиралась к горлу, сдавливала сосуды. Плюс богатое воображение Валентины Андреевны, которое  щедро рисовало всё: от безобидных домашних барабашек до привидения ранее жившей в их квартире и, по пьянке, убитой - её же сожителем -  молодой женщины… Да метель за окном, в свою очередь, звуками не радовала, не щадила. Снег залепливал окно, замуровывал… Воздуха не хватало…
 - Не хватало… мне сейчас ещё и в истерике побиться!.. – громко думала Валентина Андреевна. – Расписалась вся, как есть. Дурёха! Возьми себя в руки! Распустила своё подсознание до безобразий! Надо переключиться… Переключиться. Вот если бы я ходила! Сейчас я бы достала тот набор разноцветных свечей, что Петя привёз из Питера. Надо бы ещё, пока мы живы, отправить его по тур путёвке, может быть даже за рубеж. Хотя и опасно: он не большой патриот… ещё махнёт куда-нибудь туда, по контракту, после окончания универа… А свечи красивые и горят, наверное, очень ярко… Сейчас я бы в каждой комнате зажгла по свече, налила бы себе горячего чая со сливками и вприкуску с любыми конфетами… Хочу, очень хочу конфету, вкусную, большую, в красивой обёртке… Нет – яблока хочу, и ещё – виноград, целую гроздь винограда… Чего я боюсь? Умереть, вот так, в темноте? Лучше прикрыть глаза, всё равно ничего не вижу, даже очертаний…
Снег отчаянно царапался в небольшое окно их спальни. Этот звук ей всё отчётливее напоминал то настоящее царапанье, настоящими когтями одного, по-настоящему приблудного, чёрного кота…

Прошлой весной, как положено, в марте, худой бездомный кот заходился – забегался возле окон их первого этажа. Причина вполне понятная: весна и две кошечки в семье Лебедевых. Кошечки частенько восседали именно на этом, самом широком подоконнике – в их спальне. Обе такие зовуще - манящие, ангорские, с пышными хвостами и с шерстяными «штанишками» на удлинённых задних лапах. Загляденье, а не кошечки! Облюбовал несчастный возлюбленных ни по положению, ни по масти, никак не ровню себе. И дразнили они его, через стекло (мама с дочкой), как им только хотелось… И демонстрировал он им свои желания, как умел… Жалобно, скрипучим голосом демонстрировал, за что в последствии почему-то и был назван Скрипачём. Изредка, тогда ещё ходячая Валентина Андреевна, выгуливала на поводках своих любимиц – поесть в палисаднике лечебную молодую травку, так как магазинный проросший овёс кошкам за долгую зиму до чёртиков надоедал. Выгуливала осторожно, чтобы темпераментный кот не осмелился подпортить репутацию их семьи (и породу). Несчастный кот, всё понимая, издали сладко облизывался и рыдал-скрипел, скрипел-рыдал… Жалостливое зрелище! Но один его поступок, как случается в жизни, оказался поистине геройским, за что кот, впоследствии, был награждён ежедневной не слабой кормёжкой в том же палисаднике у их же окон. А произошло следующее…
В одну из нечастых кошачьих прогулок, происходившей при привычной расстановке действующих лиц, вдруг откуда-то появился огромный пёс мастью дог, размером с упитанного барана. Пёс бросился в сторону важных красавиц в шерстяных «штанишках», и последние могли бы в ближайшие секунды изрядно помокреть, если бы не «рыцарь». Скрипач выскочил наперерез догу и увлёк его внимание и саму его тушу за собой. Время на обдумывание действий у кота не было, и выбора тоже… Дог загнал оборвыша в глухой бетонный угол дома и оскалился над ним. Скрипач на этот, как и на все последующие угрожающие манёвры пса, неожиданно для свидетелей этой драмы(а их было четверо: Валентина Андреевна, две её холёные кошечки и, всегда проходящий мимо, пьющий сосед с пятого этажа); неожиданно для всех, кот спокойно присел в углу, посмотрел прямо в глаза остервенелому, негодующему псу, и, отвернув в сторону свою неказистую мордочку, прикрыл глаза. Терять ему в его жизни было нечего. Пёс понюхал глупую голову отчаянного заступника и, презрительно спустив с губ солидную порцию слюней, ретировался. Валентина Андреевна стояла, как вкопанная, держа под мышками своих совершенно ополоумевших кошек. Именно с того памятного дня Скрипач кормился на равных (с теми же меню и сервировками), как и его хвостатые домашние красотки.
Целыми днями пылкого марта влюблённые пересматривались через стекло. Правда, иногда тяга к противоположному полу затмевала нарастающую интеллигентность бомжика, и он многократно запрыгивал на подоконник, царапался в окно, а однажды умудрился юркнуть в приоткрытую форточку, приведя тем в стеснение хвостатых кокеток. И наградив их, как в последствии обнаружилось, доброй бригадой своих уже откормленных блох (через ковёр), на котором его обнаружила Валентина Андреевна через две минуты его пребывания в жилом помещении. Надо было видеть, какими отчаянно тусклыми глазами он смотрел на Валентину Андреевну, умоляя позволить ему подольше просто посидеть, просто подышать тем, что называется домом… На кошечек ему в те минуты было, как минимум, начихать: масса новых, приятных запахов перебила ему аппетит на любовь. Какой смиреной походкой он покидал квартиру, ощущая себя по всем параметрам «нищим во дворянстве!». Естественно, кошечки проводить его не рискнули. Они рискнули проводить его траурное шествие только своими пристальными взглядами с высоты холодильника и кухонного навесного шкафчика. Трижды Валентина Андреевна купала своих длинношёрстных красавиц во всяких пахуче-вонючих лечебных жидкостях, пока, наконец, последняя «эстафета любви» не смылась душем с носа младшей кошки. Обретённое, в связи с происшедшим, настроение Валентины Андреевны ни коем образом не отразилось на дальнейшем рационе нахала, и последний продолжал всё чаще и теперь уже настойчивее царапаться в их окно, грустно поглядывая на засеченную форточку… Терпимо жить плохо, когда не с чем сравнить… Теперь Скрипач знал что такое жить хорошо. Он отчаянно рвался  в тепло, бился в стекло, порой до крови из носа. Для домочадцев дни становились долгими и мучительными: изначально шутки, затем издёвки мужа по поводу прирученного кота теперь перерастали в его нетерпимое раздражение и злобность. После очередных скандалов по поводу… Павел, уже дважды, идя на работу, пинал завтракающего кота, крича без малейшего стеснения: «B;te!..  B;te!» («Скотина!» /фр./.). Беспощадно опрокидывал его миски и даже бравировал своими поступками: «Ну и пусть про меня скажут, что я  coquin (негодяй /фр./.). Я всё равно прибью твоего che valier d’honneur (благородного телохранителя /фр./.). Ma foi! (Честное слово! /фр./.)». Теперь кот ел, оглядываясь. Чуть позже стал исчезать на два – три дня. Говорили, что его забирают дети, играют с ним и держат его в комнате для сушки белья на восьмом этаже. Валентина Андреевна кота там не находила. Потом бомжик исчез на целый месяц. Соседи говорили, что его кто-то взял к себе в дом… Валентина Андреевна не верила. Когда же она, наконец, услышала за окном знакомое скрипучее мяуканье (она тогда уже с трудом передвигалась по комнате) – её глазам предстала ужасная картина "детских" игр с котом. В палисаднике, на фоне пышно цветущей сирени сидел худой, с обожжёнными и теперь нагноившимися боками, Скрипач, с какой-то совершенно чужой своей мордочкой. Увидев в окне родное лицо, кот издал почти человеческий крик и радостно-возбуждённо навострил свои уши, криво обрезанные чьей-то живодёрской рукой. Валентина Андреевна тогда заплакала громко, навзрыд. Они стояли друг против друга, разделённые всё тем же стеклом, неотрывно глядели друг другу в нескончаемую глубину глаз. Они, как ни кто, понимали бессмысленность всех на свете стёкол, заборов, запоров, от чёрноты человеческих душ… Подоспевший супруг даже не стал слушать просьбу Валентины Андреевны принести ей кота, оказать ему помощь. Муж грубо обозвал её истеричкой, помог добраться до постели и наглухо задёрнул шторы. Сын, будущий врач, внимая её умоленьям, попытался отловить кота и хотя бы смазать его бока антисептическими средствами. Но, то ли кот не давался, то ли сын не слишком старался… – ни тот, ни другой её в известность об этом не поставили... По более тихим крикам Скрипача можно было отслеживать, что он был болен и недоедал, хотя дочь убеждала Валентину Андреевну, что кормит кота регулярно, как и её саму. Не веря никому и ничему, украдкой, с огромным трудом, Валентина Андреевна добиралась до окна и почти ежедневно сбрасывала в продырявленную ею сеточку на форточке, когда картошку, когда мясо из своего супа. А чаще просто хлеб: он долетал наверняка. Опасалась, что муж застанет её за кормёжкой, и тогда бедному бомжику будет совсем несдобровать. Минуло ещё пол месяца, пока кот куда-то окончательно исчез.


Валентине Андреевне стало невыносимо стыдно, обидно и горько за себя, что вот так вот за своими проблемами, болячками, страстями совсем забыла про кота. Ведь не вспомнила ни разу! Почему? Чёрствость? Такое же бездушие? Страх? Как она, боясь гнева мужа, щадя его, могла позволить коту, вот так просто, исчезнуть из их жизни, и из своей, возможно, тоже; провалиться в темень чувств, темень времени… Темень!.. Сердце несчастной колотилось под сто сорок ударов в минуту. Хоть бы с кем-нибудь поговорить… Отвлечься… Даже в стенку соседям постучать сил нет. Валентина Андреевна деревянным непослушанием руки чуть подтянула телефон, стоящий на табурете у изголовья, опустила все пять пальцев в дырочки циферблата, ощупью считая цифры, и находя нужные, с трудом крутила тугой диск. Тани дома нет, о чём известили противно-монотонные длинные гудки. Кому? Кому ещё позвонить? Как назло, все номера вылетели из головы... 03? Вдруг приедут кто-нибудь из своих девчат, вспомнят свою бывшую сотрудницу – врача кардиолога… А дверь? Кто им откроет дверь? Да и что я им скажу? Что мне страшно?.. Ещё упекут, куда следует… Кто поймёт?.. Если только Он?.. Номер Пташкина Таня раздобыла почти сразу, «по секрету», и Валентина Андреевна его вспомнит наверняка, потому что
никогда не забывала этот «секрет». Пальцы дрожат, непослушно ныряют в отверстия диска. Наконец, нашла. Есть первая цифра! Теперь перебирать, насчитывать следующие. Всё, набран номер! Гудок. Сработал определитель номера. Сняли. Его голос:
- Слушаю…
- (Он слушает…А что говорить?).
- Слушаю Вас… (с некоторым нетерпением).
- Это я, Валентина…
- Вы кому звоните?
- Вам, Вам, Женечка! Это я пишу Вам. Беспокою… Простите…Просто у нас свет выключили…
- Ах, это Вы? Ну, да я же не мог узнать Ваш голос. Не слышал раньше… Здравствуйте! Приятно…
- (Конечно, ему не было приятно, она это уловила отчётливо: хуже  видящие – лучше слышат…)
- Что Вы говорите о свете? Какой свет?
- Обычный свет…Электричество…
- И что?
- Нет света у нас… Выключили…
- Бывает… Экономят или авария…Включат.
- (Он говорит, почти зевая!.. Он уже устал от неё!..)
Давно нет, Женечка! И никого дома нет тоже…Смешно, правда?..
- Вам виднее…Конечно… А Вы что-то хотели?
- Нет, я просто… поговорить…время так долго тянется, оказывается, когда света нет…
- Не переживайте. Зажгите свечу. Или ложитесь спать: уже поздно…утром включат ваш свет. Ведь не оставят же Вас без света!..
- ( Он раздражается!.. Я ему надоела!..)
Конечно не оставят… А Вы торопитесь?..
- Нет…Да!.. Вообще… Впрочем, хотел тут ещё… кое – что…Завтра надо в редакцию…
- Простите…
- Ничего… Я потом…как-нибудь…сам…поговорим ещё. Хорошо?..
- Конечно. С удовольствием!.. Вы позволите мне, хоть иногда Вам звонить?.. Просто писать… Таня не всегда может… последнее время ей затруднительно часто вырываться ко мне, чтобы написать…А иногда так необходимо…                посоветоваться с Вами…
- Звонить?! Право, не знаю,.. если застанете…Я же - одинокий холостяк, могу… часто ночевать у друзей… в разъездах…Лучше, как обычно: письмом…
- ( - - ?- - !- - -? -  - - )
- Вы не обиделись?..
- Нет, нет…Что Вы! Спасибо. Извините меня, пожалуйста, извините! За беспокойство…

Он первым положил трубку.
Взволнованная Валентина Андреевна непослушной своей рукой нашарила рычаг телефона, уместила на него пикающую трубку и заплакала… Сначала тихо, как плачут обиженные, затем громче, как не понятые, затем взахлёб, как отчаявшиеся или от смертельного страха(!)..
- Котик! Прости меня, котик мой! Прости, что я тебя предала … тогда… не настояла… испугалась…Что не ласкала тебя …что прогнала…Коти-ик!!  Ты искал доброту…понимание…Ты разуверился в людях…в помощи… Где ты? Что с тобой?!! Миленький мой, хороший, отзовись!.. – Она всхлипывала громко-прегромко, чтобы ничего, кроме своего голоса, не слышать, не прислушиваться к уже пожирающему её страху… Отогнать его от себя, на сколько это возможно. Перебить его своими причитаниями,.. закрыться… Она делала это безотчётно, подсознательно. (А сознание ещё пыталось удерживать её руку на телефонном аппарате, сохраняя тем  хоть какую-нибудь связь с окружающим миром).
- Вконец обессилив от рыданий, Валентина Андреевна обмякла… Сколько времени продолжалось её забытьё, сказать трудно. Она, то словно просыпалась (контролируя положение своей руки), то опять «проваливалась» в теперь уже не страшную, а скорее успокаивающую темень… В одно из своих очередных  «выныриваний» Валентина Андреевна, мало удивившись чему-либо (как бывает при выходе из наркоза), почувствовала под своей рукой не нагретую теплом своей руки пластмассу телефонного аппарата, а что-то тёпло-мягкое…живое… Бесстрашно определила дальше – дышащее…шёрстка густая, гладкая…лапки… И это не съехавшая с рычага телефонная трубка ритмично пищит – это ритмичное урчание, конечно же урчание её любимого котика, Скрипача… Скрипача?! Он рядом! Довольный, сытый, спокойный её кот!! Вот он напрягся, изменил своё положение, теперь выскальзывает из под её руки – чёрный… устремляется в ещё большую черноту… Пошёл… Валентина Андреевна встаёт за ним… легко встаёт, легко идёт послушными, лёгкими ногами… Он  -  быстрее и она  -  быстрее (почти невесомо!). Невдалеке показался луч света. Кот уверенно идёт на этот свет. Валентина Андреевна идёт за ним…Вот уже хорошо виден Скрипач: его чёрная шерсть лоснится, крепкий, упитанный и ушки целые… Вместе идут куда-то, будто наверх поднимаются… Становится всё светлее… Выходят на свет. Свет слепит, разливается бескрайним чистым потоком! Остановилась…Присматривается… Начинает различать очертания густой травы под ногами…Кот… Где кот? Он исчез… Опять куда-то исчез… Она на поляне, залитой светом поляне. Трава высокая, упругая, формой напоминает ту, которую любят есть кошки по весне, только в несколько раз больших размеров, просто гигантская трава! Кузнечики, бабочки с разноцветными крылышками, совсем не пугливые. Если долго смотреть на бабочку, она начинает менять узор и цвет своих крыльев, становясь такой, какой хочешь её видеть. Взметнулась птица, тоже большая; глаза у неё юркие, смышлёные; полетела туда, откуда льётся основной поток света. Свет льётся,. как водопад. Рядом невысокая отвесная гора. Солнца не видно. Свет несколько иной: более яркий (с серебринкой) и не греет. Уютно. Красиво. Сказочно! Не успела Валентина Андреевна оглядеться, как откуда-то из-за горы появилась знакомая фигура. Быстро приблизилась, беззвучно… «Небесный целитель»?! Он! Он!! Стоит рядом, смотрит прямо на неё, в глаза.   
- Учитель! – вырывается из уст Валентины Андреевны. - Простите меня, Учитель: я так грешна! Я…
Слёзы текут по её лицу, но не по тому, изъеденному болезнью, а по её молодому, розовощекому лицу (она себя видит как бы со стороны). Он  продолжает молча смотреть не неё, только глаза Его становятся мягче, добрее, лучистее. Она понимает, что Он её успокаивает (она «слышит» в себе, своим голосом, Его слова. При этом, рот Его закрыт, как и при первом их общении). Это- телепатия. Она понимает, что её пригласили сюда, в это измерение сознания, чтобы ей помочь. Она должна здесь узнать что-то такое, что определит её дальнейшую жизнь, с помощью чего она постигнет самою себя и нечто большее…Она ещё ничего не знает. Но уже ощущает , что Этим общением ей оказывается высокая честь, и уже сейчас чувствует огромную ответственность за Это… Валентина Андреевна не плачет, она стоит на коленях перед Учителем. Он помогает ей подняться с колен, показывая своим видом, что предпочитает общение на равных. Берёт её за руку и заводит под поток Света. Это поток Вселенской энергии, поток Жизни, целебный поток! Валентина Андреевна не ощущает  прикосновения этого потока. Она опять, как бы со стороны, отслеживает его прохождение сквозь всю неё; то, как он стекает  с её тела через ладони, стопы и область копчика; то, как, по мере очистки её тела, меняется окраска потока (от серых выплесков до ярких, почти изначального серебристого цвета, вытекающих «струй»). После «энергетического душа», Учитель отвёл Валентину Андреевну на соседнюю небольшую поляну, сплошь усеянную белыми цветами, внешне схожими с горными тюльпанами. (Будучи подростком, Валя часто ходила в горы  за тюльпанами, в горы Тянь-Шаня; у подножья этих могучих гор, в селе, -  вплоть до нынешней перестройки  -  жили их родственники. Там, в Киргизии, «сибирская племянница» гостила почти каждое лето! Труднодоступными были алые, душистые тюльпаны: росли преимущественно на крутых склонах и чаще  -  поодиночке…). Цветы, которыми сейчас любовалась Валентина Андреевна, были столь же очаровательными, только белыми, и росли ковром. Откуда-то, будто из воздуха, материализовав чашу, Учитель, не срывая цветов, начал наклонять над чашей головки распускающихся бутонов. Ароматный, лечебный нектар каплями стекал по стенкам чаши. Набрав половину емкости, Учитель подал чашу Валентине Андреевне, и она, не торопясь, выпила сладковато-терпкую, питательную жидкость. Через какие-то секунды (земного времени) она ощутила приток сил. Силы нарастали.  Появилась приятная тяжесть в теле (притяжение?). Она поняла, что приближается момент её возвращения в привычное измерение человеческого сознания. (Но, как, когда они снова встретятся? Кто Он, этот Учитель? Как зовут Его? Что ей теперь делать?!;?..?..?). Валентина Андреевна цепляется взглядом за всё. Что может охватить её «здешнее» зрение, пытаясь запомнить место их встречи, самого Учителя… И тут же (не без подсказки) осознаёт, что место встречи может выглядеть по-разному, в зависимости от задачи контакта. Что сам облик Учителя – это продукт работы её представления – адаптация рассудка к привычной форме общения (с конкретным собеседником), а не с какой-то бесформенной энергоинформационной субстанцией. Ведь общение ни с кем и ни с чем – это, для некоторых, почти диагноз… Итак, внешний облик её высоко духовного наставника, более чем устраивал Валентину Андреевну, можно сказать, - восторгал. Возможно, так должен был бы выглядеть мужчина её мечты, или… Она, вдруг, вспомнила это лицо… Вспомнила! Оно – реальное, родом из её детства. Да, да! Её, где-то пятилетнюю, тогда крестили в деревенской церквушке. Она, как сейчас, видит «старца в светлом» и молодого священника в тёмных одеждах. Именно молодой «пел» какие-то молитвы, стоя чуть поодаль, возле огромной, обрамлённой золотом иконы. Потом он пел, когда старец вынул её из холодной купели, пахнущей чем-то древним. Затем они долго ходили по кругу (Валюшка на руках у крёстного, а потом, когда крёстные стали почему-то смеяться, на руки её взял старец…). А молодой священник (с лицом Учителя) шел за ними следом и пел, пел, пока крёстные не перестали смеяться. Голос у него был то тихий, то громкий, но всё равно приятный. В конце обряда Валюшке надели на шею лёгкий алюминиевый крестик на длинной верёвочке (крестик болтался ниже пупа и «мешался»). Этим же вечером, в большом доме родственников, на её празднике, все много ели, пили и пели песни! И ещё её крёстные мать и отец всем рассказывали, что на крестинах было что-то невероятное: за неё, Валюшку, сражались чистые и нечистые силы. И что победили – чистые. И что старец сказал, что Валюшка дитя не обычное, а  -  помазанница Божия. Что такое "помазанница" Валюшка не понимала и объяснять ей никто не собирался.Она без конца выбегала из душного дома на свежую улицу, чтобы послушать свой праздник со стороны, и побыть в многозначительном одиночестве… Русские и особенно украинские песни удивительными голосовыми аккордами переплетались со звёздной бескрайностью неба, неприступным величием гор, таинственным плеском речной воды, нетерпеливым топтанием и фырканьем домашнего скота в стойле и трезвоном разбуженных человеческими звуками кузнечиков… Этого ощущения детского, живого восторга Валюшке не забыть никогда!   
 - Что же мне теперь делать? Как быть? – Валентина Андреевна испуганно отслеживала начинающееся  «растворение» облика Учителя и «понимала» следующее: ей необходимо принять и «переварить» всё происходящее. Помехой  тому, в настоящий момент, является она сама, её несовершенство: очищение, которое она прошла под энергопотоком  - это лишь поверхностное очищение – тела, ей же необходимо научиться «чистить» себя изнутри (свои мысли, чувства, желания и т.д.). И это так серьёзно, так надолго, возможно на всю её оставшуюся жизнь… Далее она считала информацию, что ей желательно учиться, в полном смысле этого слова): поступить в Университет, стать психологом; и что болезнь тела – вещь поправимая…
Как она очутилась, вернее, вновь «осознала» себя лежащей на своей кровати? Как она вернулась (?), Валентина Андреевна не знала и даже сфантазировать бы не смогла, при желании… Она помнит, что попрощалась с Учителем, что Он  удалился за ту же гору, из-за которой и появился какое-то время назад… Только сейчас Валентина Андреевна осознала, что по-прежнему почти ничего не видит, но это её, как раньше, не огорчает, не кажется катастрофой: она видела, очень хорошо видела всё там, на контакте, и обязательно будет видеть всё здесь (откуда взялась эта её уверенность?).
Учитель! Как много она читала об Учителях,.. верила и не верила… И вот Он был рядом! Вне всяких сомнений!  Как ей сейчас хорошо. Как спокойно! Тихая, трепетная радость наполняет грудь. Слова восторженной благодарности теснятся в ещё слегка затуманенной голове. Эмоции торжествуют над разумом! И какие тут могут быть страхи?! Мысли проявляются, настроение у них «свежее»:
 - Контакт… Значит я контактёр? У меня теперь есть мой, таинственный наставник. Есть помощь! Здорово!.. Но, моё первое задание – работа над ошибками (исправляй, двоечница, исправляй в себе: обидчивость, нетерпимость, вспыльчивость, злобность, завистливость, гневность и ещё какие там пороки бывают?..).  И учёба… Учёба?.. Мне, инвалиду второй группы (а собираются дать первую)… Мне: чурке слепой, в мои – то сорок?! Учиться… Ого-го – задачка! И-то-го  -  прямо на грани того…(Господи, прости меня, дурёху: развеселилась не к добру, наверно).
Валентина Андреевна слухом отметила щелчок дверного замка, но отреагировала на хлопок входной двери… Привычное потаптывание
 на пороге… Это  -  муж. Вернулся. Встретить бы его как-то по особенному: как-то тепло…прикосновением руки?.. Ей, впервые за долгие последние месяцы, вдруг, захотелось поделиться с Павлом тем, что её беспокоит в их семье, попробовать «навести мосты» в их отношениях, отношениях с детьми. Попытаться спасти всех друг для друга; их - самых близких и родных людей! Она с нетерпением ждала, когда Павел разденется, пройдёт в ванную вымыть руки и лицо. (После одной журнальной статьи «аномальщиков» о пагубном воздействии  -  особенно на детей и больных  -  «грязной энергии», которую приносят домой люди с работы, тем более, связанной с криминалом, ни во что не верящий Павел, на всякий случай, стал  регулярно проводить этот краткий гигиенический ритуал). Теперь он непременно заглянёт к ней (обычно молча) и пойдёт на кухню – ужинать и читать свежие газеты. Всё шло, как всегда. Валентина Андреевна услышала его шаги, бурчание по поводу отсутствия света. Она увидела слабый жёлтый свет (от свечи) в руках Павла. Сегодня он даже спросил: «Как ты?». Но, не дождавшись ответа, ушёл на кухню и унёс с собой свечу ( он, наверно, забыл про те разноцветные свечи, что привёз Петя). Валентине Андреевне, опять-таки, к своему удивлению, не стало обидно за его невнимание, а наоборот – ей стало жаль мужа, уставшего от своей «адской адвокатской» работы  и несостоявшейся супружеской жизни (о своей супружеской жизни Валентине Андреевне, особенно сейчас, совсем не думалось: «новые» мысли активно скакали по гребням волн её извилин…).
 - Что же ещё Он мне «сказал» такое?.. А, что тело – это дело поправимое. Что основа лечения – постепенное освоение целебного воздействия энергетического потока на человеческий организм (организм пациента). Что мне, целителю, необходимо быть «чистым проводником», так как энергия будет проходить в первую очередь через меня и мои «негативы» не должны пополнять проблемы пациента. Интересное это состояние – понимания… При первой встрече с учителем я была уверена, что слышу в себе его слова. Сейчас чётко уловила, что первично в общении -  понимание, осознание информации, а уже затем мой мозг (при необходимости) может озвучить эту информацию. (Страхуется «крыша» привычной речью, как и созданием привычного человеческого облика Учителя). Да, да ещё о вибрациях… Что в основе всего  -  вибрации. Интересно, если я представлю Учителя  - птицей?..  Или  не я представляю, а облик уже заложен в Его энергоинформации и от совершенства моего восприятия зависит видимое мной? Не знаю. Устала… Спать! Нет, хочу поесть! Где мой Павлуша? Нечто ещё не отужинавши? А подать мне перепелов жаренных да винца бургундского!.. Ладно, согласна на яичницу и чай (только свежезаваренный). Ух, проголодалась!
Спустя каких-нибудь пол часа после прихода Павла, в квартире Лебедевых собралась вся семья. Дали свет. Валентина Андреевна ужинала с небывалым аппетитом и загадочно улыбалась кому-то или чему-то… Улыбалась одними своими, красивыми глазами…