Второй

Лето 1968 г.   
   Счастливое детство подходило к концу. С  учёбой был полный порядок. Многие оставили школу сразу после восьмого класса, часть рассосалась по стране во время девятого класса, и остался всего один комплект выпускников – десятиклассников. Формально полу классов было из трёх два – "А" и "Б". Но итоговая виньетка была одна. Оставалась самая малость - выпускные экзамены, о которых я не переживал, и выпускной вечер. А дальше абитуриент, призывник, студент, ученик, или ещё что-то никому не известное. И у каждого своё неизвестное будущее.
   После новогодних каникул прошёл слушок, что в городе организуют парашютное отделение аэроклуба ДОСААФ. А кому из мальчишек шестидесятых не хотелось полетать. Или помечтать полетать на сверхзвуковых, от которых было рукой подать до космонавтов. Но начало этого пути просматривалось с первого прыжка с парашютом.
И я почувствовал: "Небо зовёт!" Столько нового, неизвестного и неизведанного ждало меня впереди. Новые люди, новые друзья, новые знания, новые неизвестные опасности, новые ощущения. Новые, новые, новые… И гордая принадлежность к аэроклубу.
   Пришёл в клуб, сдал стандартную медицинскую справку формы 286 и удивительно легко был принят в парашютисты – спортсмены. Желающих заняться столь рискованным видом спорта было не то, чтобы много. Их было катастрофически мало. В первом наборе нас было не более двадцати из всего города. Это потом, после наших демонстративных, рекламных прыжков, когда многие вместе со мной получили гордое звание: "инструктор – парашютист",  количество перворазников и допризывников – десантников возросло до
необходимых военкомату объёмов.
   А пока по плакатам и рукописным конспектам надо было изучить историю, конструкцию и возможности отечественных парашютов образца сорок седьмого года.
   К маю месяцу все было выучено на зубок. Парашюты укладывали на скорость и с закрытыми глазами, стараясь подловить, друг -  друга, на ошибке. Короче все и всё было готово к прыжкам. Ждали только известия о дате прыжков.
   И вот этот день настал. ДОСААФ выделил нам автомобиль ЗИЛ – 157. И все парашютисты с ветерком, на открытом полувоенном полу грузовике, переполненные энтузиазмом, отправились на спортивный аэродром в Вадулуй – Водэ. Доехали под вечер. Кое-как переспали на спортивной базе в ангаре на раскладушках между парашютами.
   Утро. Кое-как поднялись ни свет, ни заря, кое-как умылись и выстроились. А тренеры и члены медицинской комиссии уже давно нас ждут. Пилот прогревает краснозвездный ДОСААФовский  АН – 2.
После переклички все пошли на предполетное медицинское освидетельствование. "Белый халат" сказал, чтобы все разделись до пояса и через весы прошли по всей цепочке медиков. Легкий смешок, смешанный с недовольным возгласом, прошёл по нашим немногочисленным рядам; не только мальчишки стояли в строю.
Мальчикам до пояса,- поправился "белый халат". Я, как и все начал медленно расстегивать пуговички своей рубашки. Расстегиваю и вижу, что "белый халат" внимательно смотрит на меня. Заметив, что я тоже смотрю на него, он встал, подошёл ко мне и сказал:
"Не надо!"
"Чего не надо?" - прикинулся шлангом я.
"Раздеваться и разуваться не надо. Иди на весы!"
    Я стал на весы, а весы не шелохнулись.
Внутри у меня что-то защекотало: неужели вот так, из-за какой-то чепухи я один из всех останусь на земле. Все станут парашютистами, а я останусь попутным грузом для ЗИЛа. Белый халат поколдовал над гирьками медицинских весов и прошептал: "Сорок восемь!" И это при минимуме в пятьдесят.
Знал бы – выпил бы пару литров воды.
Очевидно, "белый халат" прочитал в моих глазах размер моего краха.
Или подумал, что я на другом чём-то срежусь? Не думаю!
Он решительно передвинул гирьку на пятьдесят и громко объявил: "Следующий!"
   Дальше все прошло без сучка и задоринки. Таблицу проверки зрения я знал наизусть. Теорию ответил, рассказал, показал, уложил, надел шлём, ботинки и, наконец, парашют.
Я попал в первую десятку. Старший тренер сказал построиться согласно весу; наилегчайший входит в самолёт первым. Посыпались злые шутки в мой адрес; я-то прыгаю последним.
«Плевал я на вас всех с высоты!» - парировал я. Скорей бы. Скорей бы. Вдруг ещё какая задержка. Вот уже ступеньки Аннушки, мешает запаска поднять ногу, а все смотрят на меня сзади. Хорошо, что мотор добротно тарахтит и не даёт одним сострить, а другим услышать эту остроту. Ну, слава Богу, я уже в самолёте, в кресле номер один, уселись остальные девять. Только тренер на ногах в проходе. Взревел мотор и самолет вырулил на взлётную полосу. Притих. Ну что ещё? И тут мотор взревел снова и на долго. Потом резкое ускорение, страшная вибрация от грунтовой полосы и, вдруг, резкое прекращение всякой тряски. Только мерный стрёкот мотора. Самолет спиралью набирал высоту. А в голове повторение всех инструкций: фал здесь и прицеплен, кольцо, здесь, запаска здесь, нож здесь, ноги вместе.
   Вдруг стало тише. Пилот сбросил обороты, и тренер швырнул в дверь пристрелочный мини парашют. Мы сделали ещё один круг и поправку на ветер. Тренер жестом показал первую тройку: "Пошёл!"
Вторая тройка: "Пошёл!" Третья тройка с интервалом в три секунды (хоть нас и четверо): "Пошёл!"
Сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, левая нога в косяк двери, толчок ногой, удар ветра в правую щеку из под винта и тишина. На шестой секунде вдавило хорошенько в подвесную систему. Смотрю вверх – купол в порядке. Запаска и нож не понадобятся. Где-то далеко вверху и в стороне стрекочет АН-2. А я уселся поудобнее, как в детской качели и слушаю, как поскрипывают стропы в крепёжных кольцах подвесной. Нашёл на краю летного поля колдуна, указывающего направление ветра и, согласно инструкции, развернул купол моего ПД-47 против ветра. Посмотрел, куда разбросало моих единовзлетников и начал готовиться к приземлению. Если до сих пор я висел на одном месте, то теперь земля заходила внизу ходуном и слишком быстро стала приближаться. Развернулся в подвесной системе, чтобы не упасть на спину, сгруппировался, рано, рано, рано, пора.
    Бархатное, гладенькое, зелёненькое поле с приближением превращалось в твердую с трещинами черную засеянную клевером землю, покрытую отдельными травинками, стебельками, ромашками. Казалось, что сейчас каждая ромашка будет с подсолнух. Но толчок приземления всё расставил по местам. Ромашки и стебельки перестали увеличиваться, меня обсыпало макаронами строп и чуть не накрыло куполом. Только теперь я понял, как мне страшно идти на второй прыжок. До меня дошло, что первый свой прыжок я сделал  в угаре повторения инструкций и наставлений. В страхе, что-то забыть, не подозревая, что есть более серьёзный страх.
   Следом за мной выпрыгнул сам тренер. Он видел, что только я один из первого взлета шёл куполом, как и положено, против ветра. Когда собралась вся первая десятка, чтобы сдать на осмотр парашюты он поглядывал на меня не так, как на остальных и улыбался. На сегодня прыжки для каждого были окончены; только один прыжок в день.
   Наутро моё ощущение не прошло, а усилилось. Мне было ещё страшней. Даже похвала тренера в мой адрес во время разбора полётов, что я один правильно развернул купол, мало повлияла на моё состояние.
   Но стыдно мне было несколько больше, чем страшно. Мне было стыдно, что кто-либо увидит страх в моих глазах. На второй день я машинально уложил парашют, машинально все проверил, машинально стал в строй в другой десятке, машинально сел в самолет и машинально выполнил команду "пошёл".
   Стыд победил страх!
   Это на третий прыжок я шёл с удовольствием и просьбой о задержке. А вот второй прыжок – самый длинный, тянулся от конца первого до начала третьего.
   Помню первый свой прыжок, помню второй, и совсем не помню четвёртый, пятый...
Помню заключительный прыжок, - но это совсем другая и отдельная история.