Пророк и священник

И ныне есть еще пророки,
Хотя упали алтари,
Их очи ясны и глубоки
Грядущим пламенем зари.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мечты Господни многооки,
Рука Дающего щедра,
И есть еще, как Он, пророки –
Святые рыцари добра.

                Н.Гумилев



Простите…  Сейчас, откашляюсь…  У меня  аллергия на пыль, которой вокруг меня всегда полно. Нет, не та, что копится неделями на шкафах у нерадивой хозяйки, не будничная, а много-значительная, почтенная. Пыль с толстых мудрых фолиантов, пыль библиотек и букинистических книжных отделов. “Пыль веков”? Она самая.

Ладно, оду пыли я потом сложу. А к чему я вообще ее начинал? Хотелось-то о другом...

Об историческом феномене, да! Мы привыкли, что всякое явление подходит под какое-нибудь из известных определений, и пока мы не впишем его в какую-нибудь графу в таблице штампов, не успокоимся. А как поступить с феноменом, который ни в одну не вписывается? (Ни в одну или только в одну?..) Если захочется его куда-нибудь вписать, придется заполнять сразу несколько граф.

Такой феномен все путает нам в нашей бухгалтерской стройности. Сколько людей на свете, о которых, без всяких там лишних оговорок, прямо и просто можно сказать: это – священники. А тут что? Что за явление? Под сложившиеся представления о том, каким должен быть священнослужитель,   о н , как думали многие  е г о  коллеги, не подходил. Слишком броская, слишком независимо мыслящая личность.

В среде нецерковных людей, таких как я, где представления о жизни свои,   е г о  тоже до конца не признавали. Здесь было свое недоумение – почему бы  е м у  не остаться бродячим проповедником, зачем  е м у  понадобился церковный сан? “К чему, – прямая речь принадлежит так называемой “независимо мыслящей интеллигенции” (к которой я и себя, без ложной скромности, отношу), – к чему  е м у  понадобилась эта чужая и не очень дружелюбная к нам среда?”

Но поскольку  о н  не прибегал к помощи авторитетов, насилия или хитрости для проникновения в сердца, мы  е м у  это как бы... прощали. Вероятно, так  е м у  захотелось – быть еще и священником. Да, что ни говори: “у них, у великих, свои причуды”!..

Ну что тут скажешь?.. А то, что  е г о  “коллеги” не знают свою духовную историю. Те черты, которые так их насторожили – смелость, внутренняя свобода, революционность, дух преобразований присущи были древним ветхозаветным пророкам, глашатаям Божиим, а никак не отступникам веры.

Значит, черты эти уравнивают  е г о  с теми праведниками, которые занимают важное место в Священной Истории. Но феноменальность явления в том, что  о н  был и пророком и священником одновременно. Такое вот необычное сочетание.

Однако это мне и не ясно. Зачем? Почему он не выбрал что-нибудь одно, ведь так было бы понятней.

…Если не воспринимать историю как надоевший учебник, в нее иногда полезно заглядывать даже не профессионалам. Это касается и светской и духовной ее частей. Так вот, я и говорю, что даже в истории – то есть изначально и самым естественным образом – пророки со священниками не очень-то были близки по духу.

Он об этом писал в своей книге “Вестники Царства Божия”. В Израиле в первой половине V в. до н.э. эпоха раввинов, мудрецов и книжников вытеснила собой так называемое “профетическое” движение. Дух пророческий и священнический Древней Израиль не смог соединить в себе.

Каким был древний пророк? Независимый, свободный, чуждый всякой обособленности, замкнутости, гордыни, присущей “избранным”, он просто и открыто говорил миру о том, что слышал от Бога, слово его было обращено к каждому.

А священник, толкователь Закона, по своему долгу не мог не быть более внимательным к “своим”, к представителям богоизбранного народа. Его усилия были направлены на защиту от внешнего языческого зла, а тщательная внимательность – на внутренние проблемы религиозной общины.

Пророк, личность вдохновенная и поэтическая, был далек от повседневной мелочности; его воля была устремлена в будущее, которое он прозревал в духовных озарениях. Темп жизни и деятельности пророка был стремительный, масштаб мысли гигантский.

Внимание же духовенства должно было быть, в силу самой сути призвания, обращено в тогдашний “сегодняшний” день; от него требовалось оказать сиюминутную, повседневную, иногда самую незначительную нравственную помощь. Здесь требовались спокойствие, ожидание, терпение и осторожность. Напротив, излишней, даже вредной стала бы торопливость. Священник не мог позволить себе “парить в облаках”, когда перед ним развертывалась отнюдь не героическая жизнь простых людей, требующая внимания к ее мелочным заботам.

Пророка призывал и благословлял на служение Сам Бог, непосредственно, тут не могло быть постороннего, и в избрании не было человеческого пристрастия.

Священник же сейчас принимает духовный сан из рук людей или, как это происходило во времена Ветхого Завета, сохраняя преемственность, передаваемую из рода в род. Теперь надо пройти специальное обучение, подготовку и практику, но, в конце концов, достоин человек сана или нет, решают духовные лица, облеченные властью, то есть – люди.

Почти все древние пророки были молодыми людьми, их готовность и способность к служению определялась высшей Волей независимо от их возраста или социального происхождения. Только небесное избрание делало их глашатаями Божьими, не считаясь ни с возрастными, ни с родовыми и кастовыми ограничениями.

Ценность же слов священника повышалась по мере возрастания его духовного опыта, а, значит, и возраста.

Пророки получали высшую мудрость непосредственно с небес, потому ими часто становились самые простые, “некнижные” люди.

Древний раввин, напротив, получал мудрость опосредованно, из духовных книг и устного предания, вбирая в себя накопленный в них религиозный опыт.

Древние пророки всегда подчеркивали второстепенность храмового служения, жертвоприношений, обрядов и религиозных праздников по отношению к милосердию, нравственности, искренней вере и чистоте сердца.

Напротив, большая часть жизни и деятельности священника протекала в храме. Здесь, где в конкретных обрядах зримое прикасалось к незримому, сосредотачивались надежды их и труды.

Пророк ждал вдохновения, только внутренний духовный импульс мог заставить его заговорить, став голосом Вселенной.

Священник, вынужденный служить, ежедневно, годами повторяя привычное, не имел возможности подчиняться изменчивости своего настроения.

Дух пророческий был революционным, преобразовательным, пронизанным атмосферой вечной молодости.

Дух священнический нес в себе приверженность ценностям, значение которых проверялись столетиями. Священник  никогда  не  спешил  поменять  их  на     новые, будучи окутан атмосферой скрупулезной основательности…

…Все, хватит. Сейчас умру, меня просто разрывает от кашля. Не могу так надолго погружаться в древность. Придется вернуться к нам, чтоб подышать свежим воздухом. (Хотя где его сейчас найдешь, чистый воздух!) Продышусь и тогда смогу продолжить…

Так вот. Что дальше? А дальше начинается загадочное и непостижимое: зачем понадобилось  е м у  идти против очевидности истории, рискуя быть не понятым и не принятым до конца ни в церковной среде, ни вне ее? Ведь враждебность двух призваний – не дело прошлого. И если раньше у законников и пророков все же были схожие черты и иногда два призвания совмещались в одном человеке, то сейчас сходства вовсе не осталось.

Что сделала церковь с нашими пророками, в какой угол духовной истории она их загнала? Наши пророки живут коротко и стремительно, счастливые мгновения встреч с ними слишком быстро превращаются в памятные даты, которые мы, живя нерасторопно и неторопли-во, отмечаем, оставшись без них, не один десяток лет. Даты их рождения и смерти, то здесь, то там появляясь алым цветом в календаре нашей памяти, примиряют нас с остальными серыми его страницами.

Но в настоящие календари, учебники и энциклопедии, будучи при жизни изгоями общества, пророки попадают очень не просто. Официальное признание, чины, почести, земная власть убегают их. Люди, которые обладают духовными полномочиями, не назначают их нашими вождями, пророки ими становятся сами, без чьего бы то ни было разрешения. Не “профессиональный долг” священника, не весомость сана делают их мнение для тысяч людей решающим.

Они не вещают с церковных кафедр под защитой благословенных сводов, а находятся в гуще безумно летящей жизни, в стремительном темпе событий. Их язык становится творчеством, поэзией, живописью, музыкой, а, значит, как и древние их предшественники (прибегавшие к выразительным жестам и пантомиме для изъяснения Небесной Воли), говорят они на языке, понятном всем.

Свободолюбивы, не любят гнуть шеи, только Небу подчиняются, которое, как ни выпрямляйся, головой не заденешь... Они зовут к Высшим Берегам, помогают взобраться на Небо быстрее, чем те, на ком лежит обязанность такой помощи, наложенная церковным саном... В общем, они такие же, как и прежде?

Почти. И все-таки одно отличие есть, и оно существенное: наши пророки не подозревают о том, что зовут к Богу... Церковные власти отрицают какую бы то ни было духовную ценность их деятельности. Но что поразительно, ее отрицают сами пророки! Глашатаи Небес быть таковыми перестали, они больше не духовные вожди! А вслед за ними и нам приходится покидать церковные ограды.

Отторгнутое от духовного корня, посаженное на чужую почву, пророческое служение плодит не избранников Божьих, но лжецов и безбожников, заполняя ими историческое пространство. Пророческая устремленность к будущему счастью без крепкой основы оборачивается фанатичной одержимостью, стремящейся, во что бы то ни стало, сегодня же воплотить высшую правду на земле. Расплывчатость и неконкретность таких чаяний обращается горем миллионов. Являются на свет утопии, никогда не достигающие мифически прекрасных своих целей.

Древние пророки всегда боролись за справедливость в обществе, но не путали духовности, которая питает все сферы жизни с одной – узкопрофессиональной – политикой.

 Теперь все по-другому: оторванность от земной церкви способствует появлению лжепророков, духовных уродов и недалеких, упоенных собой богоборцев, несущих с собой только смерть и разрушение. Бывало, что и тысячелетия тому назад тоже путали грядущее духовное Царство с земным государственным устройством. Но те пророки очень скоро, (то есть уже тысячи лет назад!) разоблачили свое заблуждение. Наши же лже-вожди и теперь не готовы последовать их примеру!

В самозванцах на земле никогда не было недостатка. Теперь они самочинно изобретают “новые”, “невиданные” доктрины, фантастическим и иллюзионистским образом смешивая между собой то, что обрывочно извлекли из случайных книг. Даже науки в их “умелых” руках превращаются в объект веры и мифотворения.

Откуда это все? У истории ответ один, и потому как она никогда не стремится никому понравиться, он нелицеприятен: если религия, призванная быть универсальной, веротерпимой и открытой не позволяет произрасти в себе ничему творческому и новому; если личность, ее инициатива становятся ненужными, теряются в общей помпезной пышности ритуалов; если пророческий дух вечно обновляющейся молодости разжалован с духовных высот, люди – и это вполне естественно – начинают искать любые способы утолить голод. Метание из одного учения в другое вослед лжепророкам похоже на то, как если бы человек, у которого в руках был арбуз, начал кусать его, но, почувствовав во рту твердую зелень, бросился есть неизвестные подозрительные ягоды. Ведь далеко не у всех найдется терпение докапываться до сути предмета, разрывая кучу исторической ветоши, если у него вид потрепанный и неказистый. Сколько их было уже, этих “новых” ошеломляющих учений, которые не выдерживали простого испытания временем, того самого “суда истории”, что расставляет все по местам.

Наши глашатаи Высшей Воли получили не только презрение церкви земной, они потеряли тех из нас, кто хочет находиться в религиозной общине. Верующие прячутся от пророков за пределы церковных оград и не желают слушаться их голоса. А нерелигиозные вожди сегодняшнего дня проливают кровь, отдают жизни, совершают подвиги веры за тех, кто за золотыми оградами вовсе не замечает этого.

Подождите, я переведу дух… Попью водички. Одного глотка хватит, и пойдем дальше: второе духовное призвание также претерпело изменения. Священник слишком озабочен хранением традиции, не стремясь в будущее, церковь окончательно превратилась в памятник старины, не поспевая за жизнью, постоянно и стремительно развивающейся. Священники потеряли прежнее влияние на умы.

Чрезмерное внимание к обрядам, придание им слишком большого значения сделали церковь ископаемым чудищем. Как в театре на богослужении мы погружаемся в прошлое, наблюдая старинные декорации, костюмы, слушая старую манеру речи и архаичные, неупотребляемые в современном языке, слова. Эта старина, витающая в атмосфере храмов, скорее убаюкивает, чем пробуждает духовную жизнь или будит нравственный порыв.

Жизнь, руководимая такой церковью, становится “положительной” больше по расписанию, чем по вдохновению; благочестивой скорее по внешней надобности, чем от искреннего импульса.

Дабы не смели думать, даже вспоминать о своих прежних нерелигиозных учителях добра, новые учителя, религиозные, с амвонов объявляют их стихию – искусства и свободного творчества – проданной греху, губительной для незащищенных душ.

Беда их в том, что они не пророки. Слышишь от них: “Это не мое мнение, это мнение Церкви”. Своего же мнения у говорящего подобное чаще всего вообще нет. Приходящие в храм за помощью получают только известные цитаты, (произнесение которых, справедливости ради надо сказать, свидетельствует о неплохой памяти наших пастырей), тогда как нужны не общие места, а советы конкретные настолько, как наша единственная жизнь.

Первоначальное благоговение к таинству рукоположения, как к священной передаче дара из рук Христа через апостолов, выродилось в чинопочитание. Благоговение к облеченным духовной ответственностью – в страх, непонятное желание угодить со стороны даже нас, людей нецерковных. Церковный чин затмил и заменил достоинства самого человека, им обладающего или не обладающего. Спешат послушаться любого, если только этот любой имеет сан.

Даже те, кто никогда не ходил в храм, встретив случайно священнослужителя, начинают расшаркиваться, как-то странно и недостойно втягивать голову в плечи. Так невесть чего опасается, невольно суетится и прячет глаза прохожий под пристальным взглядом милиционера, даже если он – честный человек, а не вор. Люди образованные и в другом отважные боятся того, на ком завидят рясу. (Если конечно ни прикрывают этот страх излишней бестактностью, “бравым”, а на деле трусливым, кощунством.)

Зачастую священники вовсе не заставляют себя вдумываться в то, что заученно повторяют. А стоит ли трудиться, действительно? Ведь слово их и так “закон” для несведущих. Находясь в пределах храмов, где, естественно, оказывают духовную помощь одним “верующим”, то есть крещеным людям, они превратились в духовных целителей, лечащих “по блату”. Разве особая тщательность и внимание, направленные на внутренние заботы и проблемы одних христиан ни превратились в особого рода коллективную церковную замкнутость?

Революционности духовного развития они предпочитают медлительную неторопливость; огненному горению – ровный покой постепенности. Но кто возьмется утверждать, что если бы наша жизнь длилась несколько сотен лет, то, в конце концов, все обязательно “доразвились” бы до совершенства, без всяких особых усилий?! Что духовное развитие человека – исключительно “дело времени”? Ведь есть множество людей, посещающих церковь годами, которые могут “доходиться” до самой глубокой старости и не измениться.

С одной стороны приносят с собой в храм ворох повседневных проблем, скопление повторяющихся грехов, будучи не в силах избавиться ни от одного. С другой – закапываются в этом ворохе. И хотя в том, что внимание духовенства направлено на повседневные заботы людей нет ничего дурного, чрезмерное увлечение деталями оборачивается бедой: духовность лишается поэзии, опускается до обывательского уровня. Церковная жизнь трансформируется в церковный быт, отождествляясь с обрядами и календарными праздниками.

...Правила подтверждаются исключениями. И я с удовольствием должен заметить, что один раз, опровергая законы геометрии, параллельные прямые пророческого и священнического путей, все же пересеклись. История говорит нам о том, что Тот, Кто жил во времена Понтия Пилата был и Пророком и Первосвященником.

Но, сойдясь, две харизмы стали удаляться друг от друга, к нашему времени трещину между собой превратив в пропасть. И вот до чего дошло – один дух пытается подчинить и нивелировать другой: священники желают, чтобы никакой деятельности пророков, так далеко удалившихся от их церкви, не существовало; а пророки объявляют пережитками прошлого действительно весьма консервативные по духу наши храмы.

…Простите, я должен принять лекарство. Кашель меня душит. Видимо, на историческую нелепицу сегодняшнего дня у меня аллергия не меньшая, чем на заблуждения дня вчерашнего. Что делать! Куда денешься от портящего настроение и раздражающего мою несчастную слизистую этого сомнительного “сегодня”...

Но лучше уж я займусь тем самым феноменом, о котором говорил вначале. Хочу перелистать  е г о  жизнь. Вот где надеюсь продышаться, это тебе не запыленный учебник. То, что не удалось истории, сумел сделать один человек. Я опять спрашиваю: зачем? Может, тем, кому мог понадобиться священник, и не нравилась его необычность, больше всего необходима была именно она? То есть больше чем в священнике они нуждались в пророке? А искавшим настоящего пророка, помог священник?

Так или иначе, один начал действовать за всю обленившуюся историю. Не превратившись в игрушку в руках Всевышнего,  о н  стал похож на древнего пророка, потому что так же, как и  е г о  предшественники, мог спорить с Богом, имел право на процесс постижения, священное право на которое не может быть отнято у человеческой свободы.

Используя силу страха, манипулируя авторитетами и “чудесами”, можно и сегодня снова загнать всех в храмы и принудить бездумно подчиниться духовным властолюбцам. Можно еще раз сделать религию государственно-насильственной. Но никакая внешняя сила не может заставить сотни людей покидать ни свет, ни заря пределы Москвы и стремиться к одному, единственному, деревенскому (по местонахождению) пастырю, обходя множество других, московских, которые находились просто “под рукой”!

Небесное избрание дало  е м у  право на рукоположение, а не земное признание. Как многие пользуются саном, когда не хватает силы убеждения. А у него есть только один способ привлечения людей на сторону истины – она сама. Перестраховщики боятся, что сила священного слова ослабнет без принуждения к нему.

Напротив! Этот пророк, не имевший особых духовных знаков отличия, должен был завоевать уважение к произносимому сам. (Хотя “знаки отличия” все-таки были, можно было при желании и воспользоваться.) Зато то, что он приобрел – не уважение из страха, не расшаркивающееся почтение, а нечто большее... Не хочется повторять возвышенное, но затертое слово.

Настоящая духовная эволюция возможна тогда, когда она состоит из плавных, органичных переходов друг в друга непрерывных прогрессивных скачков. Е г о  развитие – это цепь духовных революций, настолько частых, что внешне это выглядит как единый плавный переход.

О н  не служил для “своих”. В  е г о  новодеревенский храм мог прийти любой – неверующий, некрещеный – и почувствовать себя не изгоем, не гостем, а просто дома. Когда  о н  проповедовал с амвона или со сцены, то говорил как пророк – не высоко интеллектуальным языком, не богословским, а за произнесенный на лекции философский термин просил извинения. Не потому, наверное, что хотел принизить и слишком упростить возвышенное, к чему прибегают охотники превратить христианство в пособие для недоразвитых, делая из него только культуру, причем массовую. И думаю, не потому, что не хотел, чтобы слушатели приобщились к богатству философии, высокой литературы и ценной церковной традиции. А потому что Слово, данное Богом, должно быть понятным всем и является таковым по сути.

Как священник, в застоявшемся море земной церкви,  о н  вызвал настоящую бурю. Так будили целые народы древние пророки Израиля своим тревожащим совесть голосом и яркостью примера. Пророки тогда ждали пришествия на землю Мессии, сегодня ожидают великого дня Страшного Суда. Правда, и теперь находятся среди них такие инициативные, что дата за датой сами назначают, и сами же постоянно переносят этот великий день. Но если “забывание будущего”, равнодушие к нему покрывает церковь мхом и поражает как громом длиннобородой старостью, то собственноручное назначение человечеством дат окончания собственной жизни совсем отвлекает от нее. Преждевременный конец, не осознанный как благо, обрывающий путь человечества на низком уровне развития, лишает цели устремления каждого.

У большинства священников правило жизни простое и немудреное: “Тише едешь – дальше будешь”.  Е г о  же чувствование жизни – как огромного пространства,  е г о  видение истории – как пути, наполненного смыслом.

Одна нить, основа, если за нее потянуть, распускает все хитросплетение пряжи. Так духовный уровень  е г о  исповеди распутывал клубок грехов, не обязывая копаться в мусорной яме бесчисленных и мелочных своих недостатков, усиленно разгребая эту грязь руками;  о н  отыскивал их духовный корень.

...То, что нельзя это явление подогнать ни под какой штамп – удача. Конечно, боязливые захотят усомниться в том, что  о н  получал непосредственно от Бога и передавал нам. Но, может быть, вспомнят, что у шаткой их веры есть внешняя опора – в том, что принадлежит церкви: в Писании, в Таинствах, в иерархии, к которой и  о н  принадлежал.

У меня дома есть одна Книга, на которой нет ни грамма пыли. Потому что, с ним познакомившись, я ее часто перечитываю. И могу добавить напоследок: хотя в узкой колее истории более спокойная эпоха раввинов и книжников вытеснила собой эпоху вдохновенных пророков, заменив ее романтизм “духовной практичностью”, широта Библии вместила в себя творения и тех и других: не уменьшая их обоюдной ценности.

И вновь, теперь уже в наше время, случилось чудо с параллельными прямыми, в жизни – не в книге. И недоумения, поверхностность восприятия, закомплексованность, консерватизм не смогут помешать историческому пути пройти сквозь его жизнь. Я уверен, что  о н,  поработав за историю, может спокойно отдыхать. Теперь она будет работать за  н е г о, вписывая  е г о  имя на свои страницы.

Да и надо ли вписывать!.. О н  сам теперь – духовная история.



(Часть 1. Глава 4. Из книги о протоиерее Александре Мене "И вот, Я с вами...",
фото Сергея Бессмертного)