Прощание Cлавянки

Налетел порыв ветра, взъерошил молодую майскую  листву,
бросил пригоршню мелких брызг в лица новобранцев, и понесся 
в даль, за горизонт туда,  где осталась бесшабашная, разгульная
молодость.  Глухо ударил барабан, медно взревели трубы, высоко
невидимым жаворонком, пропел печально альт:

Наступает минута прощания,
Ты глядишь мне тревожно в глаза...


Раздалась команда, дрогнули шеренги, и вот уже топот сотен ног,
отражаясь от городских стен, заполнил пространство улиц,   
растекся по переулкам, звякнул в оконных переплетах,
пробежал по крышам, и опустился в толпу провожающих.
 
Прощально махали высоко поднятые руки, шумно шмыгали носы,
натянуто звенел смех, сыпались не уместные шуточки и пожелания
скорейшего возвращения. Пестрая колона стриженых голов
медленно вытекала за черту городских кварталов.

Стучали на стыках колеса, медленно в ночной темноте,проплывали
полустанки, откуда - то со стороны доносился металлический голос
 - Сортировочная, сортировочная... Мать вашу, вы слышите меня? 
Второй вагон на запасном... И еще что - то, и еще, уплывая 
в темень. По вагонному стеклу, грязными смазанными разводами,
стекли струйки дождя, это плакала восемнадцатая Шуркина весна. 
Шмель сидел прижавшись щекой к вагонному стеклу, наблюдая,
как тают в бесконечной пустоте, редкие мерцающие тусклым
светом степные огоньки, как мимо стремительно проносятся
в своем вечном одиночестве, телеграфные столбы, потом осталась       
только одна пустота - Шмель заснул. Снились Шурке - огромная
желтая луна, персиковые сады, общежитие, ребята по группе и
почему - то производственный мастер "Помидор" несущий на голове,
огромный тюк хлопка, потом лай, он приближался ближе и ближе, пока
не ткнулся своим мокрым носом, в Шуркину ладонь - Руслан! Ты!
Ты вернулся!?  Пес взвыл, схватил Шурку за полу пиджака
и резко дернул. - Вставай сынок, приехали! Раздался хохот.   

Шмель открыл глаза, перед ним стоял пьяный сержант и дергал за
отворот куртки - Бабки есть? - Убери руки, коротко выдохнул Шмель,
сердце частыми толчками ударило в голову, ноги стали ватными,
за спиной сержанта, маячил второй - Убери руки, - твердо произнес
Шурка - Только бы не трухнуть, только бы не скурвиться - пронеслось
молнией в голове. - Ты, что сынок, уху ел, или так ох..л?
 - Дыхнул перегаром сержант - Ну?  - Раскошеливайся!- Двое сюда
не втиснутся - прикинул Шурка, слишком узко.  Время на раздумье
не оставалось. Шмель ударил первым,  наотмашь  по  ненавистным
пьяным глазам  сержант коротко вскрикнул  - Глаза, сука - глаза,
- присел сжавшись в комок. - Ах ты    падла! -  рявкнул второй,   
судорожно расстегивая бляху ремня. Шмель рванулся с места, и
коротким тычком ударил в горло второго , тот захрипел, и взмахнул    
коротко рукой, что - то звонко и больно ударило по голове,
а по узкому проходу уже бежал "покупатель" - Отставить, отставить!      
 - Орал лейтенант, Шурка почувствовал, как по щеке, стекает тонкая 
горячая струйка.


Остаток ночи, Шмель просидел, прижавшись к оконному стеклу ва
гона. В ушах звенело, на голове бугром, вздулась огромная шиш
ка, клок волос, слипся от засохшей крови. По проходу, шастали
призрачные тени, из угла, раздавался мощный храп, слышался раз
говор - Говорят в учебку везут - Посмотрим - отвечал другой -
Там видно будет... Шмель прикрыл глаза. Тук - тук, тук - тук -
стучали на стыках колеса, клонило в сон, стукнула входная дверь,
Шурка вздрогнул приоткрыл веки, нет не они, и снова тук - тук,
тук - тук выговаривают колеса вагона... Шурка вспомнил мать   
темное  небо, оно было огромным, черным, усыпанным сотнями
желтеющих звезд, и  монотонное мамино -  Аа - а, Аа - а!
Это выливалась боль женщины, его матери, она неслась в высь, к
звездному небу, прося о  помощи. Тело Шурки - горело, губы за
пеклись, горло было сухим - Пить - шепнул Шурка, дыхание стало
прерывистым, частым - Сейчас сынок, - сейчас... - На попей!
Стукнуло стекло стакана, частые с перерывами глотки, и потом,
Шуркино: - Мама,  посмотри сколько звездочек на небе! Обильная
испарина  и глубокий вздох, перешедший в спокойное дыхание, Шурка
уснул, кризис миновал, в не досягаемой вышине, спокойно мерцали:
огромные, августовские, звезды - Шмель спал.

ОН, подошел тихо - крадучись, огляделся по сторонам, сунул руку
в карман, щелкнула пружина, блеснуло лезвие - вагон спал.
Стучали колеса:   тук - тук, тук - тук, посмотрел в сторону
грязного, оконного стекла, там   вдалеке, на востоке, узкой
полоской белело небо, нового дня. Тук - тук выговаривали колеса.