Дело одной ночи

Около часа ночи, когда практически весь многоэтажный дом уже спал, Он стоял в ванной  своей обшарпанной квартиры. Облокотившись на заваленную грязным бельем стиральную машину, Он рассматривал в зеркале бледное отражение собственного я. Рассматривал, но не видел ничего. Причиной тому было вовсе не грязное зеркало, в которое он смотрел, а взгляд, который ни на что не опирался – пустой взгляд.

Царившая ночная тишина будто ставила реальность на паузу. Она словно гипнотизировала все вокруг. Но, не смотря на ее тотальный контроль, шум водопроводных труб вернул Его в действительность. Приложив некоторое усилие, Он приподнялся на руках, а потом встал. Раскачиваясь из стороны в сторону и цепляя стены, он направился на кухню.

Еле-еле переставляя заплетающиеся ноги, Он приближался к разваливающемуся шкафчику, где на липких закрученных клеенках хранилась его немногочисленная кухонная утварь. Не с первой попытки открыв ящик со столовыми приборами, Он достал из него маленький нож с круглой деревянной ручкой, маленький, но самый острый нож, после чего вернулся к заляпанному зеркалу.

Еще около получаса он стоял неподвижно в омерзительной ванной, внешне напоминавшей подвал заброшенной больницы. Казалось, на ее стенах специально выращивали черную плесень, а на потолке рисовали зеленые разводы. Отвалившаяся кафельная плитка, ржавые подтеки на раковине, сгустки волос в водостоке, оголенные провода на месте розетки для электробритвы – все это было похоже на декорации для фильма ужасов. Но это было не кино. Это была реальность. Его небутафорская реальность. Он же был просто телом во всем этом кошмаре, потерявшим счет времени. Телом, чьи мысли, надежды и мечты сбивали друг друга с ног, падали и разбивались вдребезги.

Будто от звона их осколков Он вздрогнул и словно скинул с себя некоторое остолбенение, в котором пребывал это время. Запустив тонкую изящную кисть в длинные волнистые волосы, он медленно отвел их назад. Теперь, сонная сорока ватная лампочка, наконец-то, смогла увидеть его прекрасное лицо.

В сырой угрюмой ванной повисла сухая пауза. Он лениво запрокинул голову назад, провел кончиком языка по краю ровных зубов, облизал распахнутые выразительные губы и зачем-то правую ладонь, после чего непослушными, дрожащими пальцами расстегнул изношенную светлую: не то серую, не то голубую рубашку и наклонился над раковиной. Неуверенными движениями острого ножа с круглой деревянной ручкой человек с прекрасным лицом, молча, вскрыл свою грудную клетку. Не раздумывая ни секунды, он впустил под плоть правую руку и, сжимаясь от боли, одним рывком достал свое едва трепещущее сердце.

Он, молча, стоял, держа в руках сердце и нож, сотрясаемый изнутри бесконтрольной нервной дрожью. Из разодранной груди тем временем сочилась мягкая теплая кровь. С каждой секундой она все сильнее и сильнее заливала «цветущий» пол. Он чувствовал ее тепло своими босыми ногами и никак не мог решить, что же делать дальше с этим колыхающимся кусочком мяса. В конце концов, сев на край желтой от времени, шершавой ванны Он, словно черный картофельный глазок, стал выскабливать из сердца, то светлое пятно, что называлась Она.

Он долго корчился, но на этот раз не от боли, а от сжигающего его изнутри чувства вины и стыда. Он ощущал себя мерзким предателем, подлым обманщиком, который обманывал и ее и себя. Себя, которого никак не мог провести, ведь знал, что даже, если дочиста выскоблит ее из своего сердца, в нем навсегда останется шрам, который до конца Его будет напоминать о ней и о его бесконечной к ней любви. О любви, которая однажды заполнила всего его и смешалась с кровью. Он понимал что врет. Он ненавидел себя.

Ненавидел и все скоблил свое разделанное сердце, мучаясь в невыносимых терзаниях от безысходности и собственной слабости. Он никак не мог смириться с тем, что больше не должен ее любить, потому что она теперь принадлежала ему - Его Другу. Она и сама, как, оказалось, любила Друга. Она теперь была счастлива с ним – с другим.

К четырем часам утра Он все еще сидел на краю ванной и выводил большим пальцем правой ноги Ее имя на поверхности собственной крови. Ее к тому моменту было достаточно для того, чтобы соседи снизу могли написать жалобу в ЖЭК, на то, что их затопили. Писать Ее имя, где только возможно и не возможно было его странной привычкой. На страницах книг, которые он читал, на запотевших стеклах, на пыльных капотах машин – везде, он аккуратно выписывал это прекрасное «Она». Привычка балансировала на грани безумной увлеченности и откровенной маниакальности. Зависимость доходила и до того, что он вырезал ее имя на собственном теле. Шрамы левого запястья стали тому вечным подтверждением.

Плавный и перетекающий из одной позы в другую Он, казалось, рефлекторно удерживал свое безразличное тело в сидячем положении. Он был измотан и пуст. Пренебрежительно бросив нож и свое несчастное сердце в потрескавшуюся раковину, человек открыл кран и пустил на него спокойную струю теплой мутной воды, а сам медленно сполз в холодную чугунную ванну.

Он лежал, не шевелясь в неестественной позе приоткрыв рот. И не было сил даже сделать глоток собственной слюны. Губы и вся полость пересохли. Он редко и глубоко дышал, глотая воздух, в котором смешались запахи крови, боли и невыносимой любви. Он был в забытье.
Перед его едва приоткрытыми глазами проносились воспоминания о Ней. О том, как он ждал нового дня, чтобы хотя бы один раз увидеть ее, о том, как его била дрожь, а в животе порхали бабочки, когда он понимал, что рядом с ней, о том, как он несколько лет жил ею, дышал ею, не видя ничего и никого вокруг. Та неразделенность мучила его, принося при этом непонятное и неестественное наслаждение, теплила в нем надежду и рождала новые мечты.

Лежа в ванной, Он вспомнил и о тех ее фотографиях, которые он выпрашивал у своих друзей и знакомых, чтобы потом носить их с собой в маленьком блокноте и всегда иметь возможность любоваться Ею.

Время текло так же медленно, как и вода из крана. Оно словно топталось на месте, а Он все неподвижно лежал. Вдруг, в утренней тишине стало отчетливо слышно, как его едва уловимое дыхание начало сопровождаться тяжелыми глубинными хрипами и стонами. Он заметался по узкой ванной. Мокрая красная рубашке фиксировала каждую его позу на непонимающих чугунных стенках, в которые он бился до тех пор, пока не кончились силы.

Он заплакал. Заплакал крупными нескончаемыми слезами, которые никому и никогда не показывал. Они лились из его бесконечно печальных и бесконечно прекрасных глаз до тех пор, пока совсем не кончились. Но даже без слез он не мог остановиться. Он подергивался в тихой истерике до самого рассвета. Скулил, переходя время от времени на откровенный душераздирающий вой.

Череду нечеловеческих звуков прервал наглый дверной звонок, который и вернул к реальности Хозяина сердца в раковине. Он аккуратно вылез из ванной, придерживаясь за гнилое полотенце на согнутом крючке, чтобы не поскользнуться. Оставляя за собой плотный бардовый шлейф Он подошел к входной двери. Не заглядывая в глазок, он открыл ее. На пороге стояли его очаровательные, семейные соседи.

- Извините, у Вас все в порядке? Мы просто услышали шум и забеспокоились…
- ….. Все…  Все в порядке….  Да….  Все нормально…. Спасибо… - Почти шепотом произнес нарушитель спокойствия.
- Точно?
- Дада…
- Мм… Ну тогда, … просто шум у вас…  ладно… не будем вас отвлекать… - с услужливым оскалом произнесла парочка на пороге.

Он захлопнул дверь и остался в своей убогой квартире один на один с собой. Накопленные долгим лежанием в ванной силы были растрачены на то, чтобы удержаться на ногах, и не рухнуть на глазах заботливых соседей. Поэтому теперь он медленно сползал по стене вниз. Растекшись по полу, Он думал о своих великодушных посетителях, которые пришли проведать его сразу же после того, как проснулись, оделись, умылись, причесались, позавтракали и выгуляли бестолкового мопса. Они так внимательно слушали то, что он шептал, что даже не заметили обезумевшего взгляда, пропитанной насквозь кровью одежды, луж крови и дыры в груди.

Неужели никто так и не увидел его страданий? Неужели никто не понял, что Она никогда не будет его? Что он потерял смысл своего существования в этой убогой квартире? Да не только в квартире, в этом мире. Для них, не для соседей, для них для всех все было слишком просто и неважно. Никто не верил в силу его чувств и масштабы сокрушений. Глухие слепцы.

Нащупав на небольшой подставке для обуви старый телефонный аппарат, Он взял справа пачку сигарет и спички. Выкурив одну сигарету, и  прикурил вторую, Человек с прекрасным лицом на коленках пополз в комнату. Там, прям на полу, стоял громоздкий музыкальный проигрыватель. Вокруг были аккуратно разбросаны самые разные пластинки.

Он включил ту, что уже несколько недель лежала под иглой проигрывателя. Из хриплых динамиков запел старина Джим Моррисон. Riders on the storm…

После второй выкуренной сигареты Он глубоко выдохнул и, придерживаясь за письменный стол, осторожно поднялся с пола. Там на столе в куче прочего мусора лежала старая аудио кассета. Крепко сжав ее в руках, он разломил кассету напополам и отправился туда, где его сердце до сих пор принимало водные процедуры.

Подойдя к раковине, он зачерпнул в руки исполосованное сердце. Не зная, как его залатать Человек просто обмотал его кассетной пленкой. Крепко накрепко, так чтобы в нем не осталось места для любви. Перекрыв воду, и аккуратно вложил сердце в грудь, Он заполнил оставшееся пустое пространство обрывками старых газет и страницами любимых книг.

Внезапно его снова забила неконтролируемая дрожь - это был ритм вернувшегося домой сердца, от которого он успел отвыкнуть. Телу стало тепло, а Он наконец-то почувствовал голод. Застегнув рубашку и поправив спутанные волосы, Человек с прекрасным лицом направился пить крепкий час с молоком.

Все страдания прекратились. Он больше ее не любил, он победил -  раз и навсегда, ведь знал, что так будет лучше. Хотя если бы и не знал, то все равно ничего бы не изменил.

Через семь лет Он стал задумываться о том, что стоит  стереть все воспоминания о событиях той одной ночи. Настроив радиоприемник на музыкальную волну, он стал отмывать высохшие кровавые следы от квартиры. Человек с прекрасным лицом лениво потягивал сигаретку, одновременно размачивая теплой водой и размазывая пятна на полу. Не смотря на уверенность в своих действиях, в нем все же оставалась йота сомнения в их правильности. Этот один процент неуверенности нервировал его. Не давал покоя.

Riders on the storm…. Запел приемник…. Riders on the storm…

Он ухмыльнулся. Все было правильно. Теперь никаких сомнений. Тем более что в его холодильнике хранился замороженный кусочек сердца с тем светлым пятном, что называлась Она.