Самый страшный роман Достоевского

                Самый страшный роман Достоевского
               
 
Почему возникает тягостное ощущение от прочитанного?  Хотя в романе не совершаются преступления против человечности. У каждого свое восприятие того или иного произведения. Кому-то тяжело погружаться во внутренний мир персонажей «Идиота», кому-то – «Бедных людей», «Вечного мужа», «Братьев Карамазовых», «Преступления и наказания», «Записок из мертвого дома». Степень тягостности определяется мерой серьезности преступлений и глубины раскаяния. Так должно быть, если исходить из разумных критериев. Но эмоциональный мир героев Достоевского может не подчиняться строгой логике, да и сам он устами своих героев декларировал следующий постулат: человек иррационален. Как бы ни пытались мыслители наподобие Чернышевского подвести под его эмоциональные проявления логическую схему, нервы разуму не подчиняются. Хотя, нельзя не признать, что теории такие привлекательны и далеко не всегда способствуют упрощению человеческой природы. Людям может и импонировать сумма взглядов, в равной мере учитывающая особенности нервной системы индивидуума и его интеллекта.

Но Достоевский – художник другого склада. Герои его бывают не то, что иррациональны, а подчеркнуто иррациональны. Хотя, тем не менее, логика в его произведениях очень четко прослеживается. Отсюда – своеобразие восприятия.  «Подросток» - роман, где есть место безумию и самоубийству (причем не основных персонажей), мошенничеству, жестокости. Но нельзя даже сравнивать каторжан из «Записок из мертвого дома» с этими, пусть и эгоистичными, но достаточно цивилизованными людьми.

Ощущение – мрачное, безысходное. Хотя главный герой трагикомичен, но улыбаться не хочется. Достоевский мастерски передает речь человека не зрелого, но из кожи вон лезущего, чтобы показать, что он может самостоятельно мыслить и оригинально судить обо всем. Но при кажущейся заносчивости (как сказали бы те, кто живет в наше время: заносчивости сопливой) он способен к глубокому состраданию.

Высокомерие сочетается с нем с ребяческой непосредственностью.  Сумма качеств, типичная для героев писателя. Неуравновешенность, импульсивность, порывистость, глубина. И, естественно, детскость. В данном случае – детскость подчеркнутая.

Аркадий – человек, на долю которого выпало достаточно совершенно не детских страданий. Но главная его беда – восторженное преклонение перед человеком, рассудок которого на его глазах подвергается процессу распада.

Противопоставление Макара Ивановича Долгорукова, православного странника, и европейского либерала Версилова, поклонника западной культуры, для Достоевского типично, и отдельного напоминания не заслуживало бы. Если бы не особенности личности того, кого Аркадий мысленно вознес на недосягаемую высоту, о любви которого мечтал со всем пылом восторженного молодого человека.

Версилов, который всегда был окружен женским вниманием и любовью друзей, привык воспринимать это как должное, относиться к окружающим слегка снисходительно, с большой долей иронии. В какой-то момент с ним произошло то, что, как он считал, совершенно ему не грозит. Это может быть с кем угодно, но только не с ним.

Другие теряют голову, сходят с ума, безответно влюбившись, впадают в ярость, доходят до состояния аффекта, могут мстить, интриговать или убить, как Отелло. Другие. Но только не он. Ироничный разумный сдержанный скептик.

Если Дмитрий Карамазов или человек близкого темперамента бушует, рвет и мечет, пьет, дерется по причине неразделенной страсти, то это и не пугает. В людях такого склада все это естественно, они и сами этого от себя ждут и ничуть не стесняются. Для них это – в порядке вещей. Эмоциональный взрывной Аркадий тоже мог вести себя так. И сам в себе этого не испугаться.

Страшно, когда те, кто считал себя существом иной породы, превращаются вдруг в безумных зверей. Они начинают бояться себя сами и пугать окружающих так, как не пугают никакие буяны и пьяницы, потому что к их безобразиям все привыкли. Именно проявления внезапно открывшегося буйного темперамента у образцов хладнокровной сдержанности и разумной умеренности бывают страшны. Прежде всего – для них самих.

Но страх – это не главное. Они начинают злиться на источник своих страданий, на окружающих, которые – о, ужас! – могут заметить их крайне униженное неприглядное положение. И если они до поры до времени считали, что кто угодно может не справиться со своими эмоциями, но не они, то им предстоит тяжелейшее открытие.

Версилов, по словам автора, чувствовал себя глубоко оскорбленным тем, что это произошло именно с ним. Как будто Господь решил так подшутить, подвергнув его жесточайшей пытке: потере контроля над собой. А это для таких людей – самое страшное. Осознание того факта, что они собой не владеют. И в любой момент могут стать смешны или жалки. Упасть с пьедестала. Наивное признание Катерины Николаевны Ахмаковой в том, что она почти любит его, яростное желание Версилова ее «истребить» пугают больше, чем преступление Раскольникова. Здесь обнажилась такая человеческая пропасть, такой разлад между разумом и эмоциями, трагикомический конфликт между которыми может привести к еще более тяжкому последствию – психической болезни, потере рассудка необратимой.

А поскольку свое самолюбие для них всегда было и будет дороже и важнее любой ситуации и любого человека, даже самого ценного, то и страдают они сильнее, чем те, кто тщеславием не одержим, как Дмитрий, или может забыть о себе, как Алеша. Именно поэтому многих трогают страдания рассудочного Ивана, который переживает все тяжелее двух братьев и отца, вместе взятых. Он хочет справиться с эмоциями, одолеть их, одержать верх над людьми, которые хотели бы утвердить свою власть, освободиться от них. Когда наступает миг эмоционального освобождения, то он счастлив, готов смеяться над недавней любовью к Катерине Ивановне, шутить с братом, рассказывать анекдоты. Самая большая радость – обрести власть над собой, вернуть себе ощущение своего «я» как наивысшей ценности.
 
С Версиловым этого не происходит. Болезнь его – временная. Автор должен привести его от помрачения рассудка, как и у Ивана, к принятию своего страдания и христианскому смирению. Но этот процесс он описывает глазами сострадающего Аркадия, для которого образ несоизмеримо превосходящего его во всем отца останется в прошлом. Останутся воспоминания, ощущение утраты и горькое прозрение. Все пути, как это свойственно логике Достоевского, должны вести к евангельским ценностям и прощанию с гордыней. Но у каждого персонажа в зависимости от его индивидуальности это происходит по-разному.

Вера в единичное добро, в то, что вода камень точит, и в душе любого человека останется воспоминание о бескорыстной привязанности – это то, что питало творческую мысль Достоевского, было выражено им самим многократно в произведениях, письмах, статьях.

Образ Версилова – это во многом ответ на искусственно,  по мнению Достоевского, созданных персонажей. Подобных героям романа Чернышевского «Что делать?» Нельзя вразумить человека и изменить его к лучшему, если втиснуть его природный эгоизм в разумные рамки. Так считал Достоевский, споря со своими оппонентами.

Глубочайшая иррациональность – вот что лежит в основе человека, делает его отличным от других божьих тварей. И эту иррациональность он пытается нащупать в характере каждого, даже самого последовательного и хладнокровного прагматика.

Он демонстрирует то, как люди, свысока относящиеся к рабам своих страстных привязанностей, сами оказываются в таком положении. Для Достоевского неразделенная любовь – путь к преодолению гордыни. Но могут ли люди определенного типа преодолеть ее настолько, чтобы прийти к так ценимым им евангельским истинам?

Он и сам не дает ответа на этот вопрос, боясь погрешить против психологической истины, изобразить неестественное раскаяние и тем исказить единственный неповторимый характер героя.