Мольба

"Ты жива еще, моя старушка?.." С. Есенин
"Там,за далью непогоды, есть прекрасная страна..."Н.Языков

 Белку он прикормил на лесоповале скудной тюремной пайкой, - черным черствым куском.
 "Это тебе от белочки,"- в бело-розовом детстве говорила  бабушка, подсовывая ему, проснувшемуся, леденец под подушку. Теперь он возвращал долги.Из всей взрослой жизни не
было у него светлого воспоминания, а из детства - бабушка: всегда добрая, веселая;она боялась за него, но скрывала тревогу, хотя он замечал,как во время дворовых игр тихо отгибается краешек белой занавески и бабушкины глаза следят из окна с любовью.Он даже не знал сейчас, жива она или нет. Он и сам здесь уже не жил, а был, работая как простой механизм и его мечтой уже стало просто не проснуться утром. Рок свалил его так,как пила валила ровные, высокие сосны, в которых на сто лет еще хватило бы сил.
 В эту жизнь черного цвета, - черных фуфаек, черного хлеба,черной щетины, - впрыгнула белка с упругой ветки. Он один заметил ее и она выходила только к нему, прячась от других людей; и когда она однажды, тихонько пища,вцепилась лапками в его рукав,а потом легкими длинными прыжками помчалась меж деревьями,он бросил пилу и, не оглядываясь, рванулся за ней.
 Был конец дня, стемнело; это и помогло уйти от погони.
 Крики, выстрелы, лай собак остались позади, а потом и совсем стихли и он, задыхаясь от бега,оказался у кромки леса.
 Белка вспрыгнула на плечо, коснувшись щеки воздушным хвостом, будто прощаясь, а потом, больно оттолкнувшись, взмыла вверх в темноту ночи по шершавому древесному стволу.
 Поле перед ним тонуло во мраке, но еще раз пронзительно вскрикнула белка, побуждая шагнуть вперед, и он доверился той, что вывела его из плена.
 Мягкий снег до колен, под ним - земля в камнях и ухабах. Он брел, пока не упал без сил.
Стал зарываться в снег, разгреб его до гладкой мраморной плиты в свой рост, на ней и уснул. Во сне ему становилось все теплее, тепло заполнило все вокруг, камень дышал теплом, оно разлилось по телу,разрумянило щеки, пахло, -но не запахом печки,а тающим воском. Зимний рассвет разбудил его: он спал на могильной плите прямо под стеной маленькой покосившейся часовни. Он толкнул низкую дверь...
Он толкнул низкую дверь и вошел под высокие своды.
Низкий голос распевно читал молитву и паства отзывалась шепотом и вздохом.Островками горели тысячи свечей, вдоль стен горели иконы, каждая - в человеческий рост.Плотными рядами стояли люди со своими мыслями и мольбами. Никто не смотрел на него и он не боялся, что его выдаст одежда с нашитыми номерами.Денег не было,а он хотел поставить свечу за чудесное избавление. Взгляд упал на восковой огарок тоньше вербной ветки на скамье у входа. Боясь не удержать, сломать грубыми пальцами, он осторожно нес свечу к распятью, - все ближе и ближе,как вдруг остановился,влекомый знакомым взглядом бабушкиных глаз с иконы, но только лицо было совсем молодым, - такой бабушку он не знал и не помнил, -дева держит ребенка на руках, прильнув к нему щекой, а смотрит - на весь мир, чаще злой, чем добрый, в который уйдет дитя.
В ее глазах боль и надежда, - только на чудо.Он зажег перед ней свечу и, стесняясь,поцеловал край древней рамы, - шероховатой и теплой,как старческая щека.
Под куполом грянул хор, из глаз полились слезы, он просил за бабушку:"Дай знать, как ее утешить. Только для нее прошу , - радости..." Он плакал и шептал, шептал и плакал и все вокруг становилось  четче: линии - строже, краски - ярче.
 Закончилась служба, он вышел из храма, - таял снег, птицы шумно склевывали рябиновые гроздья на деревьях у древнего храма. Дорога между погостами с пышными скульптурами плакальщиц и ангелов довела его до ворот. Леса не было.
 Он шагнул за ворота, в шум и в слякоть городских улиц. Шум был жизнью,дыханьем большого города: его мощными вдохами. Он рванул ворот телогрейки: сбросить,спрятать,_ но в руке оказался мягкий шерстяной лацкан  длинного светлого пальто. Он оглядел себя с изумленьем, достал из прорезных карманов  тонкие перчатки и тугой бумажник,в нем деньги и паспорт, с фотографии в котором смотрит на себя он сам, но другой: с ясным открытым взглядом, без морщин и шрамов на лице. С несмелым предчувствием он перевернул страницу:
адрес с названием города и имя женщины и ребенка, - сына.
 Он шел в цветной людской толпе вдоль стройных домов с колоннами и лепниной,которые казались шоколадными украшениями просторных проспектов; шел, отмечая женщин с детьми на руках и замирая от мысли , что вот так, в толпе,он может встретить жену и сына и надеясь, что узнает ее по взгляду, но в каждой женщине с ребенком, - старше ли, моложе,-
он узнавал один только взгляд: тревожный взгляд матери, которая медлит, готовясь отдать
дитя миру, - чаще, все-таки доброму, - в надежде на это чудо.
 Он шел и шел по прямым лучам улиц в незнакомом городе к незнакомому дому и к родной женщине и знал, что дойдет. Он - знал.
 Краешек облака тихонько отогнулся белой занавеской и из-за него, немного прячась, выглянуло Солнце.
                "Жизнь - длиннее, чем надежда,
                Но короче, чем любовь."
                Б.Окуджава.