Бадминтон

Мы всегда летом по пятницам встречались с друзьями на Воробьевых горах, чтобы погонять через сетку желтый, перистый, свистящий волан.
Вот и сегодня Антон должен подобрать нас у метро, где мы стояли с Вовиком Савицким и лизали мороженое.
Вова щуплый и сухопарый. Когда глядишь на него со спины, то кажется, что из легкой футболки наружу выпадают лопатки-крылья. Так и хочется подойти к нему сзади и подпереть два острых уголка. Вдруг это поможет, и Савицкий обретет такую нужную ему стать, потому что он хоть и кандидат наук и начальник департамента в банке, но до сих пор ни жены, ни детей не имеет. Живет с мамой в трехкомнатной квартире. Иногда я спрашиваю его, когда женишься, а он лишь близоруко щурится и поднимает свои очки в дорогой итальянской оправе с красного веснушчатого носа.
У Антона Авакумова Хюндай минивэн. Сначала на заработки валютного брокера он купил себе Вольво, но потом в семье произошло пополнение и девочка и жена уже с трудом влезали на заднее сиденье машины и пришлось купить пузатый раздавшийся в обе стороны кореец. Вон авто Антоши показалось вдали, и мы с Володей бросили недоеденное мороженое в урну. Когда шипящее шинами чудовище притормозило около наших ног, мы залезли на кожаные сиденья, чтобы спокойно добраться до главного входа в МГУ, где на одной из аллей расчерчена бадминтонная площадка.
Еще должен приехать Виктор Брюлов. Он IT-директор в крупном системном интеграторе, поэтому может себе позволить ездить в офис на велосипеде. Пока мы натягиваем сетку он наматывает свой час от Киевского вокзала.
От Виктора Брюлова недавно ушла жена, но детей у них не было. Поехала кататься на горных лыжах в Швейцарию и сбежала с кем-то. Брюлов сначала погоревал, даже ночевал у меня пару ночей, чтобы было с кем поговорить, но так как с женой он расписан не был, то и делать ничего не надо. Сбежала и сбежала. Тем более что и разница в двенадцать лет. Когда нам было по тридцать, то жене Вити было восемнадцать, а сейчас нам уже по сорок.
- На-ка конец, - протянул мне капроновый шнурок Володя, - завязывай на столбе, - а сам ввинтил в землю, припасенную ранее сухую палку, и накрутил на нее другой конец сетки.
Теперь мы ждем Брюлова, потому что играем пара на пару. Витя быстро появляется, кладет на траву велосипед - и уже яркий, перистый, оранжевый волан летит из угла в угол площадки, взвивается от наших ударов прямо в небо, издавая тихий гадючий свист.
Сейчас и не вспомнишь, отчего мы стали играть в бадминтон. Наверное, когда учились, увидели китайцев с ракетками, как они упражнялись на площадке. Один раз кто-то из китайцев не пришел, и взяли мимо проходящего Володю. Вот оттуда все и началось, а китайцы после окончания университета уехали куда-то, я думал в Китай, но через три года увидел, как они стоят на Черкизовском рынке. Разложили пуховики и дубленки и не смотрят в мою сторону. Я подошел и сказал: «Привет Вонг». Но тот даже не повел головой, только прошептал: «Ви сейчаса перепутали», — я постоял, постоял и ушел. Может и вправду не Вонг. Кто их там разберет.
У Володи сегодня игра не идет. Пару раз он улетел в кусты, когда пытался достать волан. Один раз поцарапал коленку об асфальт, и мы столпились все вокруг него и пытались ему помочь, пока Авакумов не вспомнил, что в машине, в аптечке есть йод, и послал за ним Витю.
14 декабря 1989 года умер Сахаров. Мы о нем ничего не знали. Просто видели по телевизору, как он, картавящий и заикающийся, говорит с трибуны 19 партийной конференции, а весь зал ему свистит и улюлюкает. Говорил он какие-то простые и понятные вещи непонятым языком. Тогда мы еще не знали, что он создал водородную бомбу и был в ссылке, но почему-то все вчетвером пошли в Дом Советов на похороны. Отстояли четыре часа. Был сильный мороз, на нас какая-то осенняя одежка, а когда вошли в зал, то в центре, в пустом пространстве стоял гроб. Все его обходили по кругу.
— А может, это не Сахаров лежит, — спросил Володя.
Человек лежащий на отдалении в гробу и вправду был не похож на того Сахарова, которого мы видели по телевизору. Но рядом стояли Ельцин и Старовойтова, и Антон показал рукой:
— Ельцин, — Старовойтову мы тогда еще не знали.
Потом мы бежали в общагу, потому что очень замерзли, а каких-то особых воспоминаний и впечатлений не было, кроме одного: «Умер Сахаров».
Вообще, Антон у нас интеллектуал. Он более пятнадцати лет изучает японский язык. Год назад он взял отпуск на три месяца (интересно, как выдержали этот срок его валютные инвесторы) и уехал в Японию, копаться в иероглифах. Говорит, что так же, как в России, пил пиво, а японцы его даже понимали.
У Вити сегодня пёр. Любой его удар, любая его подача с невиданной скоростью летит в поле. Из-за этого его партнер Володя просто встал у сетки и ничего не делает. Витя истерично носится по всей площадке и достает волан из любого квадрата.
Вообще, Витя всегда был за коммунистов, потому что у него мама работала в Ярославле в НИИ. Когда начались реформы, то институт закрыли, и мама стала мыть полы в пионерском лагере, а растила она Брюлова в одиночестве. Когда в 1991 году Ельцин сказал, что надо идти защищать Белый дом от ГКЧП, то почему-то Витя первым зашел в нашу с Володей 305-ую комнату и сказал: «Пойдем к Белому дому».
От всего этого похода у меня остались карнавальные воспоминания. Мы сидели вчетвером, прижавшись плечом к плечу, у костра вместе с другими защитниками и пели под гитару революционные песни (Варшавянку, Интернационал и Марсельезу), как будто мы в стройотряде. Какие-то незнакомые дяденьки и тетеньки носили нам бутерброды. Еще приходили лидеры (Ельцин, Новодворская, Хасбулатов,) и мы скандировали: «Ельцин-Ельцин. Фашизм не пройдет. Де-мо-кра-ти-я».
А потом нам сказали, что едут танки, и все как-то подсобрались и подрастерялись, но когда пришел танковый батальон, то вылез из люка майор Егоров (тогда мы, правда, еще не знали, что он майор Егоров) и сказал: «Мы со своим народом». Все стали плакать и целоваться, качать танкистов. Володя обнял меня, а Антоша стукнул по плечу Витюшу. Нам казалось, что вот теперь наступит самое прекрасное время и самая восхитительная жизнь, потому что нам было по девятнадцать лет, а когда тебе девятнадцать лет, любая жизнь кажется восхитительной, тем более, такая, полная надежд, счастья, радости и свободы.
У меня не задалась подача. Подачу в бадминтоне надо подавать либо на заднюю линию (под самый аут), либо на переднюю, чтобы противник нервничал и не знал, летит ли волан в поле или стремит мимо. У меня не хватает физической силы, чтобы подавать под заднюю линию и от этого я всегда бью под переднюю. Володя это давно раскусил и стоит прямо у сетки. Из-за этого Антон сердится, и мы проигрываем уже вторую партию.
У меня есть жена, но детей нет. Как-то не складывается уже пятнадцать лет. Получается, что ребенок только у Антоши. Моя мама родила в три раза больше детей, чем все наши жены вместе взятые.
В третьей партии мы с Авакумовым наконец-то выигрываем.
— Ну что, засранцы, — говорю я Вовику и Витюше, — слили, — и ласково бью Антошу ракеткой по пояснице. Авакумов тоже доволен и снова гонит всех на площадку, но мы пьем воду и пиво, чтобы освежиться.
Когда пьешь пиво во время игры, то время тянется медленно. Волан тягуче струится по воздуху и так и норовит проскользнуть мимо, но если много пива не пить, то можно вполне побеждать под алкогольным опьянением.
На четвертом курсе мы дрались с дембелями. С дембелями – сказано громко. Демебелей было всего два: огромный двухметровый татарин Измаил, тупо вращающий глазами во все стороны, больно бьющий под дых, и маленький суетливый Олег из Барнаула, сверкающий блестящим ножом, выточенным урками в бурятских колониях. Мы с Володей сразу перетрусили и согласились строиться в четыре часа ночи. Витюше Измаил дал под дых. Но Антон не растерялся и вытащил из-под кровати нунчаки, и так мы узнали, что Авакумов – каратист. Олег посмотрел на свой нож, но на Антошу не полез.
Брюлов бьет со всего размаха в самый угол. Не попал. Подача переходит к нам с Авакумовым. Я долго пытаюсь подать на заднюю линию, и когда это, наконец, получается, то все бросают играть и долго надо мной ржут. Мне преподносят банку пива, но я отказываюсь. Хочу в трезвом состоянии закрепить свой успех.
Мы все закончили математический факультет в 93 году, а потом осели в Москве, хотя приехали из провинциальных городов: Ярославля, Бендер, Можайска и Владивостока. Остались, потому что дома работы не было. Антоша, я и Володя купили квартиры, Витя снимает до сих пор. Мне квартира досталась смешно. Я журналист, а Авакумов дал денег в долг, чтобы я покрутился на бирже. Я наиграл на квартиру, но больше не брался, потому что нервы слабенькие оказались, не держали удары валютного рынка.
В 1992 году я узнал, что у Володи есть коллекция видеокассет. Как у этого мальчика из Бендер завелся видеомагнитофон, я не понимаю, потому что их семью (папа – главный инженер холодильного завода) выгнали молдаване из дома. Дали лишь час на сбор всех вещей. А потом за ними гналась толпа и скандировала: «Чемодан, вокзал, Россия», - и они сбежали в общежитие в Белгороде прямо перед самой войной, которую только Лебедь и остановил.
Иногда Володя мне показывал свои фильмы: Бертолуччи, Антониони, Кислевский, Лени Рифеншталь. Доставал из затертого кожаного чемодана и показывал. Он мне только нацистские съезды не показывал. Но однажды ночью я их выкрал из чемодана и посмотрел, пока Володя был в Белгороде, и положил кассету на место. Но Савицкий все равно как-то узнал. Наверное, лежали видеокассеты в каком-то порядке. Он со мной год не разговаривал.
А потом мы все после защиты Белого Дома занялись бизнесом. Володя открыл видеосалон и показывал шедевры кино. Но кому нужны шедевры кино в 1992 году?
Я разместил на смотровой площадке столик, где продавал туристам за доллары значки Владимира Ильича Ленина, но скоро заводы перестали выпускать значки Ленина, а принялись за трехцветные знамена, но они туристам были не нужны, и мой бизнес прогорел, хотя кто-то перешел на матрешки, но я не перешел. Поэтому бросил бизнес.
Витя паял компьютеры. Из подсобных деталей и плат непонятного происхождения. Но уже скоро настырные и юркие китайцы монополизировали этот рынок, и пришлось Брюлову из владельца фирмы переквалифицироваться в IT-директоры.
Только Антоша, стойкий, спортивный, волевой Антоша пошел на биржу, да так и задержался на ней на двадцать лет, достигнув определенного успеха и скопив недюжий капитал.
Все устали. Сыграли восемь партий. От этого побаливают мышцы на руках. Антоша вместе со мной и Володей поехали в ближайший кабак догоняться пивом под кнедлики, а Витюша Брюлов водрузился на свой велосипед и через всю Москву укатил в Алтуфьево.
Вечером я ехал в метро и увидел двух двенадцатилетних девочек. Одна была девочка как девочка, а вторая водрузила на себя взрослый пиджак, подкрасилась, как тридцатилетняя женщина, на голове у нее красовалась стрижка каре серо-голубоватого цвета, а надо всем сияла косая челка.
Вот в эту челку я и влюбился. Всю дорогу пялился на взрослую девочку, и она понимала, что на нее смотрит сорокалетний дядя, что я в нее влюбился, и даже пару раз меня внимательно осмотрела и мило скосила в мою сторону свои голубенькие глазки.
Я хотел подойти поближе и познакомиться, но как доехал до Курской, до пересадочной станции, так и вышел. Только воспоминания осталось: сизый, голубой туман на голове, стрижка каре, косая челка и презрительный взгляд.