Отрывок3. Братство черепа

  Вставная новелла в роман "Поцелуй Персефоны"

 «Он откинул одеяло и встал, стараясь не будить жену. Спальня на девятом этаже была залита пробивающимся сквозь шторы колдовским светом. Константин Селенин подошел к окну и, отдёрнув штору, уставился на луну. Ему хотелось выть. В последнее время с ним происходило что-то странное. Ему, доктору исторических наук, знаменитому археологу, знатоку алтайских древних культур стало мерещиться всякое. У него обострились слух и нюх. Волосы на подбородке, щеках и даже на лбу начали расти с такой скоростью, что он брился по три раза на дню, брал с собой в университет электробритву, чтобы, уединившись в деканате, ещё раз пройтись по щетине, но это мало помогало. Запахи, исходящие от некоторых студенток, его буквально терзали. А началось всё с того, что во время последних раскопок он наколол палец о зуб черепа шамана. Это было захоронение в долине Чарыша, где до сих пор бытовали легенды об оборотнях. Село Змеиное, где в екатерининские времена поселились казаки, а вслед за ними пришли старообрядцы-бегуны и скрытники, было гнездовищем легенд. По поверьям, в соседней пещеристой горе жил Змей, который должен был выйти из подземелья в последние времена. Местные шаманы считали себя детьми Змея и были способны превращаться в зверей-тотемов.

Череп шамана и несколько оберегов в виде плоских волчьих фигурок Константин Эдуардович привёз домой и пополнил ими коллекцию в своем кабинете-библиотеке. И вот сейчас, голый, он прошлёпал босыми ногами в это ставшее чем-то вроде музея прибежище анахорета. Лунный свет мерцал на медной скульптурке Будды, скользил по корешкам старинных книг.

Неладное начало с ним твориться ещё в лагере экспедиции, где студенты удумали поклоняться духам долины. Пораненный палец зажил довольно быстро, но вдруг начали отрастать и загибаться ногти на руках и ногах. От них он кое-как избавлялся с помощью кусачек. Стричься и бриться в экспедиции было не принято, поэтому никто не обратил особого внимания, какие у него выдурили космы и борода. К концу полевого сезона он походил на друида, дервиша, австралийского аборигена. Вот тогда-то так и получилось, что он, в сущности, изнасиловал практикантку Клавдию. И хотя она сама напросилась, согласившись прогуляться с ним до места с наскальными рисунками, где так же были изображены теперь уже редкие в этих краях волки, но такого натиска, как видно, не ожидала от почтенного доктора исторических наук даже эта весьма фривольного поведения девица.

Ещё раз взглянув на фосфоресцирующий диск луны, Константин Эдуардович открыл балконную дверь, легко перебрался через ограждение — и, цепляясь когтями за неровности панелей, без особых усилий спустился на газон. Его вёл лунный свет и, чувствуя, как удлиняется его лицо, превращаясь в рыло зверя, как заостряются зубы, как закипает в пасти волчья слюна, он мчался на четвереньках туда, куда звали его запах и завораживающее имя Клавдия.
Он не знал, почему, но знал — та самая спортсменка-биатлонистка, чемпионка с районной Доски почёта знаменитых земляков, должна была сейчас возвращаться в свой загородный домик. Она была студенткой их университета — и он давно обанял соблазнительные флюиды её запахов. Здесь, невдалеке от поселка Огурцово, всё перемешалось — дома окраины, частный сектор, сады и особняки. Замерев в кустах, существо, которое ещё полчаса назад было Константином Эдуардовичем, выжидало. Он должен был овладеть Клавдией Прониной! И вот — лёгкие шаги по тропе, запах духов, неизъяснимо дурманящий аромат женской кожи. Подождав, когда она пройдет мимо, Константин Эдуардович ринулся вслед и, предвкушая, распластался в прыжке. Ударившая в нос струя из газового баллончика заставила его откатиться в кусты. Скуля, он пытался стереть лапой выедающую глаза гадость. Тем временем он слышал, как затопали по тропе кроссовки на убегающих ногах, как скрипнули петли ворот. Но не таков он был, чтобы отступаться! Кроме похожей на крысу коротконогой таксы в двухэтажном особняке Клавдии не водилось никакой охраны — и, влекомый зовом луны, Константин Эдуардович вознамерился совершить ещё одну попытку. Его гнал инстинкт!
Сделав круг вдоль забора и пометив пару углов, он встал на задние лапы и попробовал заглянуть внутрь усадьбы. Окна светились. Дверь была заперта, но он легко мог проломиться сквозь окно первого незарешёченного этажа: стекла его шкуре были не страшны! Отбежав от ограждения и разогнавшись, Константин Эдуардович перемахнул через забор и уже собирался сигануть в оконный проём, когда раздался лай таксы, прогремел выстрел и, чувствуя, как обожгло пулей ухо, — он быстро ретировался по другую сторону забора.

Входя утром в аудиторию, Константин Эдуардович поймал взгляд Клавдии. Девушка зарделась.
— Вот! — опережая ехидные вопросы студентов, скалясь, обратился к своим подопечным профессор. — Взялся вчера ремонтировать люстру. И надо же! Прилетело плоскогубцами по уху. Едва залил йодом, залепил пластырем!
Клава ухмылялась. Девушка, конечно же, была одной из тех, кто, как и он, и ещё несколько участников экспедиции, оцарапала палец о зубы черепа!
— Н-да! Я, кажется, обещал рассказать вам о тотеме волка! О родственном уренхайцам племени алтайцев, веровавших в то, что они оборотни. А уренхайцем был Чигисхан, — отвернулся он от Клавдии, остро чувствуя спиной присутствие самки, каждой клеткой обновлённого тела помня, как ночью, в свете луны, у скалы, испещрённой петроглифами, он вскакивал на неё, перевоплотившуюся в отлитую из лунного света волчицу…»