Бычок, бычиха и большое облако

               
               
(История, рассказанная Петраном, лютнистом ансамбля «Кантикум»)
               
Дорога, уже много дней разогреваемая палящим солнцем и взбиваемая колесами, копытами и всевозможными ногами, забыла, из чего она состоит. Уже не было ни почвы, ни песка – одна седая пыль, то висящая в воздухе, то медленно оседающая обратно. Можно было сказать, что дорога погружена в глубокую медитацию, при которой душа, не надолго вышедшая из тела, парит где-то рядом, но некому было сказать этого, потому что у всех, кто попадал на дорогу, были свои цели, а дорога была лишь средством, недостойным внимания. Это касалось и овец, что семенили подпрыгивающей походкой на водопой, и торговцев, трясущихся на своих повозках, обязательно прикрыв лицо от солнца широкополой шляпой и бродяг, нанизывающих на эту самую дорогу бусины разных городов...
Дорога лежала на выжженной солнцем равнине, плоской, как блин. Только в одном месте эта равнина вздыбливалась высоким холмом, и дорога начинала круто взбираться ввысь. Если посмотреть с середины подъема – казалось, дорога ведет прямо в небо. И почему-то очень часто, даже в засушливые дни, над этим холмом стояло большое кучевое облако.
В один такой день стадо коров перемещалось по равнине в поисках корма. На знакомых лугах трава уже высохла, но была надежда, что ближе к реке, где больше влажности, еще сохранилась зелень. Стадо вышло к дороге, как раз у самого холма, и начало пересекать ее. Молодой тупорыленький серый бычок загляделся на облако, стоящее над холмом. Он остановился, задрав голову и помахивая хвостом, и тут же к нему подошла серая бычиха.
Ее так всегда и звали: бычиха. На корову она не очень-то смотрелась со своей суровой мордой и большими рогами. К тому же молока за всю жизнь от нее не дождались ни капли. Раньше на ней хоть можно было пахать, но к старости она ослабела, и теперь от живодерни ее спасало только загадочное, ничем не объяснимое участие пастуха. В стаде ее не гоняли, но и особенно не дружили.
– Смотришь? – спросила она бычка, кивая мордой на холм и облако. – Это правильно. Здесь дивно смотрится. Я тоже всегда здесь смотрю.
Бычок почувствовал легкое раздражение от того, что эта чудная старуха заговорила с ним, в то время, как на него, может быть, смотрят телки. Он мотнул мордой и подумал отойти, но место было очень хорошее, облако – занятное, и даже в ложбинке у подножия холма уцелела свежая трава. Если бы бычиха захотела ее пощипать – следовало пропустить ее вперед, но она, к счастью, смотрела на облако, и бычок подвинулся ближе к траве, показывая своим видом вежливую заинтересованность в беседе, для которой ему необходимо принять более удобное положение тела. Бычиха шумно вздохнула и сказала:
– А мне это облако одну сказку напоминает.
Молчать дальше было уже невозможно, и бычок, незаметно покусывая травку, поинтересовался, что за сказка. Бычиха, задумавшись, помахала хвостом и ответила:
– Это сказка про белого бычка. Рассказать?
Бычок моргнул глазом, сгоняя муху, но бычиха тут же истолковала его движение, как знак согласия и встала поудобней.
– Сказка про белого бычка! – торжественно объявила она. Бычок захватил ртом побольше  травы и приготовился незаметно ее пережевывать. Впрочем, бычиха не смотрела на него. Она опять задрала морду вверх, в сторону облака над холмом.
– В общем, так: есть серый бычок, – начала она, – а есть белый. Он всем похож на серого, только белый и пушистый.
Сказав это, бычиха замолкла и начала напряженно вглядываться в облако, словно на нем было написано продолжение. Бычок решил как-то выразить интерес.
– Ну? И что дальше? – спросил он. Бычиха сердито топнула ногой.
– Не перебивай меня. Значит так. Есть серый бычок, а есть белый...
– Ты это уже говорила, – заметил бычок. Он вдруг понял, что можно есть траву не стесняясь, и даже  почти повернулся к бычихе хвостом, дотягиваясь до аппетитного одуванчика.
– Ну, что такое! Ты опять перебил меня! – огорчилась бычиха. – Я так вообще не буду рассказывать.
– Нет-нет, рассказывай, пожалуйста! – утешил ее бычок, краем глаза наблюдая за стадом, которое, медленно огибая холм, брело по направлению к реке.
– Хорошо, – сказала бычиха и, вздохнув поглубже, продолжила:
– Есть серый бычок, а есть белый. Он всем похож на серого, только белый и пушистый…
Повисла мучительная пауза. Бычку было неловко за старую бычиху, он боялся, что от старости она забыла сказку и теперь сильно расстроится, если не вспомнит. Он не знал, что говорят в подобных обстоятельствах, но на всякий случай решил не мешать ей – вдруг вспомнит. Поэтому, он перестал есть траву и даже не сгонял хвостом муху, которая уже некоторое время пыталась пообедать его левым боком. Бычиха помолчала, потом, громко фыркнув, переступила с ноги на ногу.
– Дальше я никогда не рассказывала. – призналась она, – на этом месте все всегда уходят.
Бычок с наслаждением шлепнул по мухе хвостом и взглянул на облако. Оно стояло на том же месте, но теперь в нем просматривался едва уловимый розоватый оттенок, указывающий на то, что день заканчивается и близок вечер. Стадо уже почти все скрылось за холмом. Легкий ветерок дохнул по степи. В нем чувствовался еще далекий, но уже различимо прохладный запах водопоя.
– Ну, я пошел, – сказал бычок, не глядя на бычиху.
– Подожди, – попросила она, – давай, я еще раз попробую начать с начала. Надо же попробовать. Никогда никто не пробовал.
Бычок колебался. Последние коровы его стада уже скрылись за холмом. Надо было идти на водопой. К тому же он не очень верил, что у бычихи получится. Она нерешительно произнесла:
– Если бы подождать до заката… У меня всегда на закате хорошо вспоминается.
Бычок даже возмутился. Ему теперь, что ли, от стада отбиться ради каких-то глупых сказок?
– Ну нет! – решительно возразил он, – так не пойдет. Мне пора.
– Хорошо… – пробормотала бычиха, – я так и думала… то, есть, я хотела сказать, что сама виновата.
Бодро переступая крепкими серыми ногами, бычок пустился догонять стадо. Уже огибая холм, он оглянулся. Бычиха стояла на том же месте и смотрела на облако. Вдруг ему стало жаль ее.
– Эй! – крикнул он, – ты там не переживай! Вспомнишь еще!
И, боясь, как бы она снова не окликнула его, торопливо потрусил дальше. Бычиха напряженно вглядывалась в облако. Ей казалось, что нечто забытое и очень важное крутится где-то совсем рядом. Вдруг она, словно юная телка, подпрыгнула на месте всеми четырьмя старческими узловатыми ногами и закричала:
– Вспомнила!!!
Никто не отозвался ей, и она высказала свои мысли вслух самой себе, как уже привыкла делать за долгие годы старости.
– Просто эта сказка про особенного бычка! – возбужденно, будто споря с отсутствующим собеседником, говорила она. – Его никогда не видно, потому, что он белый, как день, и пушистый как ветер. И он помнит про каждого из нас: про каждого теленка, бычка и корову и даже про белые черепа с рогами, в которые мы иногда превращаемся. Про каждый череп помнит, а их по степи валяется – не сосчитать. Еще белый бычок может пастись на небе, а может и на земле, а во всем остальном он похож на серого...
– Жалко, что сегодняшний серый бычок не дождался, пока я вспомню! – перебила сама себя бычиха, – надо будет рассказать ему при встрече. Только, ведь опять все забуду, старая стала...
В это время серый бычок уже догнал стадо и вместе со всеми спускался к водопою. Теплая неподвижная река лениво изгибалась перед ним. Вода в ней была разноцветная: от огненно красной,  отражающей закатное солнце, до почти черной, металлически поблескивающей в тени плакучих ив, которые росли в излучине реки. Большое облако, устав стоять над холмом, уползло к горизонту и там неспешно примеряло на себя многочисленные оттенки заката. Цвета становились все более невыразимыми в своей яркой насыщенности: казалось, облако вот-вот вспыхнет или истечет кровью, но солнце коснулось земли и начало проворно втягиваться за ее край. Тогда что-то случилось с цветом, и облако, такое живое, вздыбленное, будто рвущееся вскачь, начало опадать, мертветь, уходя в запредельные оттенки синего и фиолетового. Приближалась ночь.