Глава 12. Умопомрачение

"Роза пахнет розой,
хоть розой назови ее, хоть нет"
                Шекспир


Ничто так не поражало восточного человека в культуре народов моря, как театр. Каждая страна жила своей уникальной ментальностью, неподражаемой и неповторимой, упивалась духовными достижениями и захлебывалась в собственном не подражании. Ни единства, ни мира, ни взаимопонимания среди народов не существовало, отчего возникали постоянные войны. Завоевание земель, выход к морю, добыча драгоценностей - словом, утилитарная политика государств, - все это безусловно имело место, также как борьба интересов. Но также имело место и невозможность понять и принять культуру другого. Войны останавливались, когда начинались спортивные состязания, но лишь только среди самих народов моря, остальные же не брались в расчет. И все же был один единственный объединяющий элемент - театр, который, зародившись у народов моря, распространялся по миру со скоростью света. Тетр олицетворял единство и согласие народов, невзирая на его конкретное национальное происхождение. Театр создавал видимость войны, видимость ссор, видимость жизни. Только там мог каждый человек - каким бы он не был: закрытым или открытым, злым или добрым, восточным или западным, - отдохнуть от повседневности и увидеть себя со стороны. Только себя - именно это находили люди, взирая на красочные и виртуозные спектакли. Реальная жизнь отходила на второй план, туда, где она переставала тревожить и кусаться.

Впрочем, как ни странно, Омар практически не был знаком с этой стороной искусства - опять же, если и сталкивался, то исключительно в текстах. В Деспотии театра не могло быть по местным законам - «ничто инородное не должно смущать глаз наших жителей», гласил запрет, - а потому даже этот, казалось бы, распространенный и очень популярный вид лицедейства прошел мимо Омара. Разумеется, ему очень хотелось узнать, что это такое и как это выглядит, но условия похода не могли не смущать. «Нужно все обсудить» - эти слова царапали нутро, как и любая фраза такого рода. Как только начинаются разговоры о том, что нужно что-то обсудить, думал Омар, так сразу можно делать вывод: отрада тебя не ожидает. Но ведь и обсудить отношения тоже надо - а как жить дальше? Его не пугала перспектива остаться на улице и без работы: после всего, что он пережил, его вообще такие мелочи не могли задеть. Но возможность остаться одному посреди шумного и непредсказуемого города, неизведанного и чудовищно необычного, однозначно вызывала страх.

Омар направился к Сануру - последнему близкому человеку в этом чужом городе. Не сказать, что они сдружились на почве единой родины; они были слишком разные, абсолютно непохожие и никакие второстепенные причины не могли это изменить. Однако в ситуации безвыходности эти факторы не играют роли: нужно было хоть с кем-нибудь поговорить, излить душу, отчитаться и, наконец, принять решение - идти на встречу или нет.

- Любопытное место выбрала для встречи София, - заговорил после нескрываемых долгих размышлений Санур. Он гостеприимно принял писца, по-родственному обнял, словно не видел несколько лет, а затем предложил сесть, видя, что Омару дурно. Писец рассказал ему все, не скрывая и не приукрашивая деталей, даже о невольном знакомстве с местным развратителем, после чего принялся молчать, внимая советы мудрого Санура, - Нет, все же любопытное место для встречи! Театр... Как многое мы упустили, отказавшись в нашей стране от него. Дескать, он противоречит нашим нравам. Да где же он противоречит? Каким нравам? - Санур ассоциативно улетал куда-то в сторону, но всегда успевал одуматься и вернуться на землю, - Да, так вот, любопытное место для встречи... Это что-то да значит. Место, где все притворяются и изображают чувства. Мне кажется, это верный выбор.
- Это случайность, - перебил его Омар, стараясь добавить в разговор осмысленности, - Просто так совпало. Дело совсем не в этом. Мне не хочется говорить с ней после всего, что произошло.
- Про случайность можешь мне не говорить. Я в них не верю. Как и ни во что. Случайность также закономерна, как твое пребывание у меня в гостях. Мог ли ты это предвидеть? Едва ли, но ты уже здесь, а иного развития событий просто не может быть - они отсечены течением времени. Когда-то уже что-то произошло, все рассуждения о выборе бессмысленны. Ведь это уже произошло, - зловеще сказал Санур, точно изображая пророка. Видимо, это он также почерпнул из театра.
- И все-таки, - вновь возвращая своего собеседника к теме разговора, проговорил Омар, - разве она могла так поступить?
- Она поступила так, как поступил бы тут каждый. Ничего удивительного лично для меня нет, - парировал Санур с видом знатока. Он понимал Омара: какое-то время он тоже все никак не мог привыкнуть к местным установлениям. Но теперь уже его ничего не могло сбить с толку - к хорошему быстро привыкаешь. 
- Вот эти «давай обсудим»... Коробит меня такой тон, а ведь с него и начинается взаимопонимание.
- Омар, ты просто еще не привык к здешней культуре. Тон - последнее в этой стране, на что обращают внимание. Другое дело - слова. Они гораздо тверже и убедительнее. Понимаешь, народы моря не любят утверждать, они любят спорить. Поэтому я сразу отнесся скептически к твоему желанию встретиться с философами. И они, и политики, и простые граждане живут диалогами. Вот как ты думаешь, что значит фраза «в споре рождается истина»? Что, мол, мы поспорим, а потом придем к единому знаменателю? Совсем нет. Она значит, что сам спор для народов моря - истина. Это их жизнь, они так воспитаны. Все обсуждают, все анализируют, обо всем задумываются.
- Поэтому и вера у них такая же... в ней больше корысти, нежели самоотречения, - тихо прошептал Омар.
- Не удивительно, что она возжелала обсудить с тобой отношения, - продолжал Санур, - это нормально. В Деспотии слово имеет утвердительное значение, здесь - дискуссионное. Ничто не претендует стать истиной, все можно подвергнуть сомнению.
- Даже любовь? - все думая о своем, спросил Омар.
- Вот об этом я тебе ничего не скажу, поскольку ничего в этом не понимаю. Но посоветую непременно встретиться сегодня, чтобы это выяснить. Ты сам творец своей судьбы.
- Сомневаюсь...
- Ты продолжаешь верить в своего Бога?
- И в этом тоже сомневаюсь. Вернее, нет, я верю, что он существует. Но я не понимаю, как он может все это допускать.
- Проверяет! - улыбнулся Санур, и что-то светлое просквозило в его улыбке.
- И я обязан оправдать его надежды.

Санур любезно согласился предоставить Омару ночлег. Чем больше они проводили времени вместе - а это было неизбежно в виду сложившихся обстоятельств, - тем больше они сближались. Первоначальная разница в воззрениях рассеивалась, и они находили множество тем, их объединяющих. Санур, со свойственной ему манерой живописно расписывать свои впечатления, докладывал Омару о своей жизни на чужой земле: о еде, которая стала гораздо разнообразней и вариативней, о жилище, которое было здесь выстроено грамотнее и с нацеленностью на комфорт, о нравах, которые первое время его отпугивали, и многом другом. Как это ни странно, но Сануру даже в какой-то степени нравилась жизнь среди народов моря: что-то его огорчало, но что-то безусловно радовало. То, чего он так хотел в Деспотии - обыкновенного диалога, а не монотонной речи, - он смог тут обрести. Будучи правителем, он не ощущал отдачи от подчиненных: он говорил одно, а остальные делали другое. И причина такого расхождения, как он считал, крылась в отчуждении от разговора - ведь мысль всегда можно уточнить или прояснить, человека можно переспросить и понять, чего совершенно не было в его родной стране. Там его слушали, но не слышали. Впрочем, среди народов моря тоже был один изъян: они может и слышали, но вот слушать отказывались. Это как раз огорчало Санура, но не возмущало до неприятия.

- Неужели, Санур, - сказал Омар перед тем как лечь спать, - эта жизнь тебе по душе? Я никак не могу прижиться, никак не могу понять ее. Она не заколдована, нет, она как раз обнажена, и это отнюдь не вызывает радости. Оглянись, как много недовольных, и все они хотят многое тут поменять.
- Этим, Омар, народы моря и отличаются. Не нужно быть смельчаком, чтобы пойти против общества. Это не норма, это даже обязанность. Видя эти недостатки, говоря о них, правительство старается изменить ситуацию.
- И как? Меняет?
Омар запнулся, словно стараясь мгновенно не отвечать на вопрос. Здесь важно было подобрать нужные слова. Или даже лучше - нужную метафору.
- Театр - это не только место, где собираются все граждане страны, - глубокомысленно начал Санур, - Театр - это вообще душа общества. Каждый человек - актер, и каждый же человек - зритель.
- Ты хочешь сказать, что все друг другу врут?
- Почти. Скорее все друг друга обманывают. Но обман этот понятен каждому.
- Быть может, рано или поздно и я смогу к этому привыкнуть.
- Ты слишком серьезно ко всему относишься, Омар, - привстал Санур и заговорил твердо, - Поэтому здесь и к религии относятся иначе. Как к своего рода игре. Боги такие же как люди, также ссорятся, также мирятся, время от времени спускаются к людям, вступают в контакт. Я расскажу тебе одну историю, связанную с театром. Она произошла буквально несколько лет назад и стала притчей во языцех. Один известный драматург написал трагедию о мужчине и женщине, которые любили друг друга, но по разным причинам не имели право видеться. Мужчину заключили в темницу по ложному донесению, а женщине запретили его посещать. Однако, как ты понимаешь, это вряд ли могло ее остановить. Нужно было лишь отыскать помощника или, если угодно, сообщника. И вот, откуда ни возьмись взялся ей помочь один алчный тип, возжелавший на бедствии немного подзаработать.

- Ты не можешь с ним видеться, - говорил он женщине, - но я тебе помогу. У меня есть возможность ходить в темницу и общаться с твоим возлюбленным. Я могу передавать от тебя ему послания и рассказывать о его самочувствии. Но, как ты понимаешь, не просто так.
- Бери что хочешь! - самоотверженно воскликнула она, слепо не замечая запланированного коварства.

Она приняла его условия. Она пошла на все, лишь бы не утратить зыбкую связь со своим любимым. И тогда "коварный сообщник" воспользовался своим выгодным положением и стал брать деньги за свою, казалось бы, дружескую услугу. Но если бы этим история закончилась. Самое главное в другом - он всякий раз их обманывал, передавая ложные известия и ссоря их. Он плел свои интриги, разрушая их и без этого хрупкую любовь.

Трагедию решили поставить в театре, чтобы сделать ее достоянием народа, показать всем. Лучшие актеры приняли участие в спектакле. Причем роль злодея доверили не простому актеру с улице, а одному из самых талантливых. Не загадка, что сыграть зло - это большое искусство. На спектакль собрались как верхи, так и низы. Ветераны, калеки, старцы, нищие, с одной стороны, и богачи, с другой. Во время представления один из богачей, сидевших впереди, не сдержался и выкрикнул: «Каков подлец», имея в виду того злодея, что разлучал возлюбленных и наживался на этом. Недовольству богача не было предела, и он вышел из себя. Неожиданно достав кинжал, - а богачам разрешалось его носить с собой, - он выбежал к актерам и заколол «подлеца». Тот час же зрители неистово заголосили: «Что вы сделали?», «Вы убили актера!» Но богач никого не слышал и продолжал утопать в ярости. Он действительно не понимал, кого убил, полагая, что справедливо расправился со злодеем. Впрочем, пребывал он в таком состоянии недолго - оглядевшись вокруг и прислушавшись к звучащим словам «Это же был актер!», богач скоро пришел в себя и осознал кого он заколол. И тогда чувство чести и достоинства дало о себе знать: он вынул из жертвы кинжал и сам себя заколол!

- Страшная история, - заметил Омар, внимательно вслушиваясь в рассказ Санура.
- Этим история не кончается. И богачу, и невинно убитому актеру решили поставить памятники, рядом друг с другом. Один подписали: «Лучшему актеру», а другое - «Лучшему зрителю».
- Восхитительно!
- Да, Омар, и только здесь так сильно чтут искусство, поскольку она - часть нашей жизни. И грань между искусством и жизнью настолько хрупка, что порой не замечаешь как сам нехотя становишься актером.

На следующий день они собрались в театр. Омар окончательно принял решение туда пойти, хотя и продолжал внутренне колебаться. Но разум помогал ему в борьбе с неутомимыми чувствами. А что, в конце концов? Я все равно ничего не теряю, рассуждал Омар, заодно и посмотрю, что такое театр. Если о нем так много говорят, стало быть, он заслуживает должного внимания.

Надо сказать, что прийти в театр мог каждый по собственному желанию - как ни удивительно, какого-либо особого отбора не было. Обыкновенно театральные представления связывались с праздниками, почитаниями богов виноделия или прочими увеселительными мероприятиями. Поход в театр, между тем, не всегда становился праздником и повышал настроение людей: трагические пьесы, которые показывались довольно часто, обычно вызывали слезы или страх - чувства настоящего гражданина, как говорили среди народов моря. А комедии если и развлекали, то всего лишь на время представления (все понимали, что смеются сами над собой). И тем не менее граждане предпочитали трагедию, как самый высокий жанр. Она заставляла достичь человека такого состояния, что рассудок на мгновение ослеплялся. Человеческое возбуждение перерастало в небесное сияние. Так считали простые граждане. Так считали образованные верхи. И так считали даже философы.

Спектакль, на который пошли Омар с Сануром, а также София, принадлежал именно к трагическому жанру, а, значит, безусловно вызывал повышенное зрительское внимание. Монументальное сооружение, в середине которой находилась арена для представлений, сначала испугало Омара своим внушительным видом. Даже громадные сооружения Деспотии не будоражили его сознание так, как это делала амфитеатральная постройка. Во-первых, она была необычного вида: овальная с возвышающимися к верху местами для зрителей. А во-вторых, они буквально дышала жизнью. Оттуда слышались людские вопли, крики, скандирования, чувствовался дух народа - ничего подобного в постройках Деспотии, статичных и будто мертвых, не наблюдалось. Более того, театр если и пугал в первый раз, то пугал положительно, чарующе. Он не угрожал, а лишь вызывал уважение, как вызывает уважение многое, что пугает человеческую натуру. Омар робко поднялся по ступенькам вверх, к свободному месту, и огляделся вокруг: люди неистовствовали, дрожали в ожидании представления, что-то пылко обсуждали и неустанно веселились.

- Как тебе все это? - воодушевленно, словно предчувствуя одобрительную реакцию, спросил Санур, - Впечатляет?
- Впечатляет, - тихо проговорил Омар, так, что его слова потонули в человеческом гуле.
- Вот это настоящее искусство! Присутствовать при сотворении чего-то нового! Быть наблюдателем и очевидцем того, как на твоих глазах творится жизнь! Что еще нужно простому человеку?
- Простому человеку, наверное, вовсе ничего не нужно... - все также тихо ответил Омар.

Трагедия разыгрывалась в нескольких актах, в перерыве которых музыканты играли развлекали публику нежными мелодиями. Омар сидел в оцепенении, наслаждаясь как музыкой, так и представлением. Во время спектакля он не проронил ни мысли о том, как бы ему встретиться с Софией, настолько все остальное стало блеклым и бесцветным. Мысли о Боге также на время оставили его - если Он и присутствовал, то уже в иной эпостаси, не в виде мысли, а в виде явления: ведь кто, как не Он, мог выдумать такую красоту! Омар сидел, как прикованный, до самого конца пьесы. Иногда подрагивал, иногда морщил лоб, иногда хватался в изумлении за свою простодушную лысину. После окончания представления люди стоя рукоплескали и радовались, Омар же продолжал сидеть, словно не веря своим глазам.

Санур с легкой улыбкой на лице обратился к Омару:
- Что? Понравилось?
Но писец не проронил ни слова.
- Вижу, что понравилось, - продолжил Санур, - я же сказал, что это необычное действо. Оно всем нравится! Не зря же его сравнивают с рождением бога виноделия.

День близился к вечеру. Поскольку в театре не было крыши, спектакли проводились при дневном освещении, и как только солнце заходило за горизонт, веселье немедленно прекращалось. Зрители поплелись домой, обсуждая увиденное, Санур продолжал лукаво улыбаться, словно достигнув своей цели удивить Омара, писец же продолжал пребывать в забытии.

- Пойдем скорее, если ты еще желаешь увидеться с Софией. Я покажу тебе место, в котором обыкновенно встречаются люди после театра, - сказал Санур, но ничего не услышал в ответ. Омар сидел на каменном сиденье, как тот старец из деспотийской притчи - на камне. В этом проглядывалось некоторое сходство: и тот и другой находили свое смиренное состояние прекрасным, не томясь им и не гнушаясь.
- Либо мы пойдем, либо нас прогонят. Одно из двух! - продолжал напирать Санур.
Лицо Омара моментально озарилось, будто он пришел в себя. Услышав последнюю фразу, спешно брошенную в его сторону, он медленно повернул голову и томно проговорил:
- Иди, иди. Я тебя догоню. Еще некоторое время, позволь мне остаться одному.

К причудам Омара Санур уже был подготовлен, поэтому просьба нисколько не изумила: пусть остается, коли так решил. Пойду встречу Сафию, подумал он, и попрошу ее не уходить. Скажу, что Омар пришел к ней, чтобы объясниться. В спешке он зашагал к месту встреч, оставив писца наедине со своими мыслями. Впрочем, один он вряд ли остался. Как говорил известный мыслитель народов моря, вокруг человека всегда на одного человека больше - ведь даже оставшись один на один, все равно выходит двое. Омар не испытывал тоски, ему просто хотелось разобраться в себе, поговорить с тем вторым, который засел глубоко внутри.

Но долго он оставаться там не мог - Санур был прав: либо он уйдет по своей воли, либо его прогонят. Омар встал и нехотя поплелся к выходу. Однако, выйдя из театра, он никого не обнаружил на улице. Удивительно, подумал он. Они не дождались меня? Или что-нибудь случилось иное? Ответить на этот вопрос не представлялось возможным, поскольку ничто кругом не давало никакой подсказки: как будто все умерло перед ним. Солнце зашло за горизонт, и мрак опустился на город - пожирающий и всепоглощающий мрак, заставляющий граждан расходиться домой и служащий знаком для нищих: дескать, пришло их время.

Памятуя об известной опасности, Омар осторожно попятился на светлое место. Софию он так и не встретил, не поговорил, чего так искренне возжелал; возвращаться к ней не было никакого резона - а пустит ли она его? Может быть все кончено? - и поэтому вновь принял решение двигаться к Сануру. Но опасность потому и зовется опасностью, что два раза ее обойти не возможно: если в первый раз писцу удалось проскользнуть сквозь зловещий мрак, то второй раз этот мрак был не намерен упускать свою жертву.

Внезапно на Омара напали грабители, что писец даже не успел разглядеть, как они выглядели. Они что-то громко кричали, не останавливаясь ругались, и повалили его на землю. Омара это так испугало, что он моментально потерял дар слуха: далее он уже ничего не воспринимал. Грабители, увидев, что жертва нападения потеряла сознание, решили утащить его к себе - в место, где они обитали и где обитали все низы общества. Где оно находилось - не знал никто, кроме них. И не должен был знать Омар. Но поскольку писец оказался без сознания, грабители без тени сомнения потащили его к себе - все равно ничего не запомнит, а кидать его на улице они не могли. Несмотря на свою бедноту, переходящую в беспросветную нищету, у этих людей еще оставались какие-то представления о добро и зле. Так они решили судьбу Омара - сегодня он переночует у них.

- Зачем вы притащили его?
- А что мы могли сделать? Оставить его на улице?
- Посмотрите на него! Он же не здешний.
Очнувшись, Омар открыл глаза и увидел вокруг себя людей не самой приглядной наружности. Быть может их внешний вид не бросился бы в глаза, если бы не привычка видеть среди народов моря исключительно людей чистых и опрятных.
- Кто вы? - протяжно спросил Омар, поднимая с холодного пола голову.
- Он очнулся, - сказал один босяк.
- Заговорил на нашем языке? - изумился другой.
- Он же не здешний, - сказал кто-то еще.
Омар поднялся с пола и, отряхнувшись, спокойно ответил:
- Я знаю несколько языков. Я писец из Деспотии.
- Деспотии? - послышался удивленный возглас.
К Омару подошел лысый тучный босяк - по всей видимости, один из главных среди них, - и скупо улыбнулся:
- Значит, ты все-таки не из них?
- Из кого - из них? - озадачился Омар.
- Из богачей, что ходят там и ни с кем не считаются...

Еще один уточняющий вопрос «где там?» казался совсем уже бессмысленным, ведь уточнения здесь, как виделось Омару, ничего не уточняли. Нищие говорили с ним кратко и суматошно. Возможно им не хватало элементарного образования для выражения своих мыслей, а возможно - они просто этого не хотели. Краткость ассоциировалась с понятностью. Именно поэтому они и не любили богачей - те все время норовили высказаться витиевато, скрывая за потоком своих слов истинный смысл.

- А как ты сюда попал? - раздался женский голос откуда-то издалека.
Все, как один, повернулись в сторону источника звука и возликовали: это была Ника, местная проститутка, молодая, но избитая временем. Ее все уважали за остроту ума и дальновидность мышления. Однако желанной она уже давным-давно не была - ссадины и синяки, потрепанность и хромота не привлекали никого. Внешний вид так и говорил: я прошла множество страданий, чтобы стать такой. Но на страдания никто не смотрел, а на «такую» - все.
- Я прибыл сюда из Деспотии, так как там мое пребывание уже никому было не нужно.
- А здесь, ты полагаешь, твое пребывание кому-нибудь нужно? - ядовито спросила девушка.
- Надеюсь, что да, - досадно качнул головой писец.
- Меня зовут Ника, - представилась она, - Извини, что эти два негодяя напали на тебя, - Ника укоризненно показала на двух поникших головой ребят, - В темноте не разберешь: своей человек или чужой.
- Понимаю, но у меня-то и нечего красть. Имущества нет, денег нет, ничего.
- А как же ты тут существуешь?
- Живу у одной женщины, которая привезла меня сюда.
Одноглазый преступник, стоявший неподалеку, громко засмеялся каким-то нутряным смехом:
- Жить у женщины - это большое унижение!
- Перестань ржать, - оборвала его Ника, - Жить у женщины лучше, чем жить здесь, рядом с тобой! - Лицо одноглазого тут же помрачнело, а остальные засмеялись над ним.
- А как вы здесь живете? Что это вообще за место? - заинтересованно сказал Омар.
- А что? Думаешь, что так жить невозможно? Что возможно только купаться в роскоши и ходить по театрам? - реакция Ники как будто была машинальной, словно у нее уже выработалась привычка так отвечать, когда ей напоминали о бедности.
- Я совсем не то хотел сказать, - поправился Омар, - О купании в роскоши я и не помышляю, мне это претит с самого рождения, я по другому воспитан. Но это место... Оно такое мрачное и непригодное для жизни.
Ника важно скрестила руки на груди и сказала:
- Это место - единственное, где мы можем ночевать. Нас гонят отовсюду, мы никому не нужны. Заботиться о нас - дело бессмысленное. «Все равно пропадут», думают люди сверху.
- Я не понимаю, что значит ваше «сверху»...
- Все просто. Мы - низы общества, никому не нужные и никем не замечаемые. Они - верхи, всем владеющие и ни о ком не заботящиеся.
- Странно...
- А ты думал, что у нас все так прекрасно, как говорят наверху? Здесь равны только те, у кого есть деньги. Тут гражданином является тот, кто родился в нужное время и в нужной семье, а не просто по факту рождения.

Казалось бы - чему еще удивляться. Омар навидался уже такого, что по-настоящему шокировать его ничто не могло. Впрочем, исследовательский интерес никто не отменял - являясь от рождения писцом, Омар всю жизнь, хотел он этого или нет, изучал все, что его окружало: пространство, явления, человеческие поступки, события, происшествия. Ему было интересно все, в каком бы состоянии он не находился. Тем более сейчас, когда вера существенно поколебалась в следствие последних непредвиденных открытий. То, что равенство среди народов моря оказалось фикцией, поразило прежде всего самолюбие. Когда-то, когда он еще почитался в Деспотии и делал научные открытия, Омар написал специальный труд, посвященный политической системе народов моря, где обстоятельно доказывал наличие справедливого равенства граждан. Но в настоящий момент становилось наглядно ясно, что все его открытия - из области предрассудков. К науке это имело такое же отношение, какое имеют к ней придания, рассказы и небылицы. Разумеется, писец не мог не остолбенеть.

Увидев растерянность Омара, Никак тут же махнула рукой в направлении остальных собравшихся, чтобы те оставили их наедине. Как-никак при большом скоплении народа не разоткровенничаешься. Преступники, воры, грабители безмолвно рассеялись, как тучи после дождя, и только одноглазый недовольно пробурчал:
- Все секреты какие-то, секреты...
- Уймись ты уже, - выкрикнула Ника, - Ты не видишь, что он чувствует себя неважно? Отпустим его, мы и так натворили много глупостей.
Кряхтя и сопя, одноглазый удалился, время от времени оглядываясь на них, а Ника, чуть погодя, кротко продолжила:
- Это старая история, не обращай внимания. Он всегда чем-то недоволен. Ты мне лучше скажи, - и она еще раз обернулась, чтобы проверить, точно ли все ушли, - Ты мне лучше скажи, каково это - жить в другой стране? А?

Трепетность ее тона умилила Омара. Все стало ясно - строгой и важной она старалась казаться на публике, наедине же она моментальна стала самой собой, простой женщиной с характерными слабостями и чисто женским любопытством. Ей просто хотелось пообщаться с ним лично, а не отпускать и уж тем более заботиться о его самочувствии. В этот обществе это было не принято, если не сказать, вообще не бралось в расчет. Тем более, что растерянность Омара совсем не напоминала внезапный рецидив болезни.

- Что же ты молчишь? Или мой рассказ о неравенстве так сильно впечатлил?
- Нет, просто я узнаю о мире все больше и больше...
- Расскажи про свою страну! Как там живется?
- Ты хочешь уехать отсюда? - сочувственно проговорил Омар.
- С радостью. Здешняя жизнь меня нисколько не привлекает. Приходится продавать свою тело, чтобы хоть как-то прокормится.
Память Омара содрогнулась: так она же та самая проститутка, о которых рассказывал тот причудливый богач! Еще в тот раз Омар побрезговал бы говорить о них, сейчас же он стоял рядом с одной из таких, некрасивых, но не потерявших человеческое достоинство.
- Что тебя заставило заняться столь непривлекательной работой?
- Лучше и не спрашивай. Много обстоятельств, - она устало присела и жалобно застонала, - Проститутками по собственной воле не становятся...
Омар еще раз пристально вгляделся в Нику: ее уродливость на миг показалась даже обаятельной. Несчастная девушка исповедовалась прямо перед ним, открывала душу, признавалась в грехах. Причем, пожалуй, самого главного он не знал - делала она это в первый раз. Перед чужаком всегда легче выговориться, чем перед близким. Чужак рано или поздно уйдет и заберет тайну с собой, близкий же будет носить ее рядом с тобой и всякий раз напоминать о грехе.
- Ты знаешь, - начал он после некоторого колебания, - мне тоже многое пришлось пережить. Но я нашел в своей жизни опору, которая с того самого времени помогает мне и поддерживает.
- Она находится в вашей стране? Тогда я хочу туда...
- Нет, она находится не там. Она пребывает в моей вере, вере в Творца, который создал мир и людей не просто так, а с какой-то целью. И если я страдаю, стало быть, страдаю ради чего-то.

Неожиданно для самого Омара его вера вновь зацвела яркими красками. Сомнение, которое еще совсем недавно терзало его, вдруг моментально исчезло, и на сердце стало значительно легче. Ведь когда Омар был жертвой, он не замечал теплоты возле себя, когда же он столкнулся с другой жертвой, он самостоятельно возжелал эту теплоту выработать. Так вера вновь к нему вернулась: потому что другим нужна была помощь, потому что несправедливость в мире необходимо было побороть, потому что он сам для себя осознал - если даже Бога не существует, то его необходимо выдумать.