Друд - сын пирата Осе Ланселин следует за своей су

9 Осе Ланселин следует за своей судьбой


История с дуэлью вызвала много пересудов в среде знакомых Ланселина и Стеена, особенно из среды сторонников Объединённых провинций. Недоумение было связано с тем, что обиженная сторона, а именно Борд – Сигюрд, внезапно заявила, что это именно она виновата во всём, а обидчик, наоборот, является пострадавшим. Объяснять более подробно офицер не стал, но заявил, что всякий, кто усомнится в честности и порядочности Дорстена Эсклермонда, будет иметь дело лично с ним. Тут – то и возник вопрос: а кто этот Дорстен Эсклермонд и откуда он взялся? Многие знали, что у капитана Руфрия Эсклермонда был только один сын, казнённый в крепости Сен-Катарен. Ответить на этот вопрос могли только три  человека – Стеен, Борстен и Ланселин, но первые два знали мало, а третий отвечал скупо и неохотно. Тем не менее, в руках у самых любопытных оказались некоторые факты, которые, в результате многократного пересказа, при котором догадки одних превращались в достоверные сведения в руках других, у Друда возникла следующая биография.
После смерти жены капитан ради заработка и забвения всех горестей отправился в дальний рейс. Куда он отправился, было точно неизвестно: то ли на материк, то ли на Андегавские острова Груз его корабля состоял то ли из пеньки, воска, мёда и шкур, то ли из пряностей и вина. Где-то в городе, по прибытии на место, он познакомился с некоей особой женского пола. По одной версии, она была  хорошего рода, по другой – она была из простых, и как-то ловко уловила его в свои сети. Далее достоверно было известно, что у них родился сын. Поскольку Ланселин, не колеблясь, заявил, что новоявленный Дорстен законный ребёнок, следовательно, перед его появлением на свет родители обвенчались. Но почему, в таком случае, никто не знал о наличии второй семьи у капитана? Стыдился ли он слабости, бросившей его в объятия этой недостойной женщины, или просто считал своим долгом загладить вину перед будущим ребёнком, не испытывая уже симпатий к матери? Ещё один вопрос состоял в том, как оба сына Руфрия Эсклермонда получили одинаковые имена. По одной версии, неизвестная злобная фурия знала о существовании первого сына и дала своему такое же в надежде, что он вытеснит из сердца отца воспоминание о сводном брате. По другой, женщина ничего не знала, а капитан к этому времени отправился в обратный рейс, поэтому она выбрала имя по своему разумения, и оно случайно совпало. Что случилось со второй женой, тоже оставалось тайной. Тем не менее, капитан счёл своим долгом позаботиться о втором ребёнке и привести его на Скалла-Веру. Здесь он отдал сына в торговые ученики Фиборсу Баллири, снова скрыв его существование. И, если бы не шум в связи с дуэлью, никто так и не узнал бы об этой истории.
Больше всех был озадачен и испытывал возмущение двуличием капитана молодой адвокат Хэблот Борнум Лантье, брат первой жены Эсклермонда. Он считал своего родственника однолюбом, решившим остаться верным памяти умершей от воспаления лёгких Беатрикс Каролинэ. Хэблот полагал, что капитан в силу этого боготворит и надышаться не может на своего единственного сына. И тут вдруг всплывает какая-то авантюристка, да ещё и её практически взрослый сын! Неужели все печали капитана были лишь ловким лицемерием? Не успел он отъехать от своего опустевшего после смерти супруги дома, как тут же утешился с кем-то ещё? Возможно, он быстро раскаялся, поэтому и скрывал мальчишку, но каково столько времени водить родных за нос!
Хэблот Борнум горел страстным желанием встретиться с новым Дорстеном, по его словам, «самозванцем, сыном этой наглой авантюристки, посмевшей осквернить имя, принадлежащее нашей семье».  Он был так оскорблён этой историей, что Друда ждала весьма неприятная перспектива объяснения с ним. Однако судьба в лице главы тайного патриотического общества Роберта Уостерли избавила его от этого: адвокат отправился с тайным заданием на север.
Между тем человек, которого всё это касалось наибольшим образом, меньше всех подозревал о разразившейся буре вокруг его персоны.  Провалявшись несколько дней  в постели в полном одиночестве, так как Осе и Борд-Сигюрд могли заходить к нему лишь по вечерам, Друд в очередной раз пересмотрел всю свою жизнь. И она снова ему не понравилась, особенно после того, как он начал читать подаренного Осе Плутарха. В книге перед ним открылся яркий, бурный мир античной Греции и Рима. Великие мужи древности уверенно шли к намеченным целям, совершали подвиги, произносили значимые слова, умирали в ореоле уважения и славы. А он, Друд, как он выглядел в глазах окружающих, что о нём хорошего могли бы сказать, если бы он умер прямо сейчас? Только то, что он был глуп, заносчив, мало думал и всюду совал свой нос. Самое обидное, что старик Фиборс, наверно, так и ушёл из жизни, не увидев в нём ни одного стоящего качества. Недаром он всё время стремился контролировать Друда. Значит, не доверял. И Мельхиор ведь тоже так к нему относился. И Шэерлот видела в нём только ребёнка, но она была так добра, что её Друд был бы не прочь увидеть снова, доверить ей свои мысли и даже попросить совета. С ней он смог бы поговорить откровенно, а вот с теми, кто был рядом, не мог. Чем лучше становилось юноше, тем сильнее между ним и приходившими к нему друзьями ощущалась какая-то натянутость, словно им неудобно было глядеть друг другу в глаза. Причиной тому были не только произошедшие недавно события, но и ряд сложных вопросов, которые предстояло решить.
Во-первых, необходимо было выяснить вопрос о деньгах, на которые Друд будет жить. Осе долго мялся, но под конец предложил ссудить ему некоторую сумму до приезда капитана. Друд сразу понял, что речь идёт о том, чтобы Ланселин взял его на содержание, и отказался, заявив, что станет искать источник заработка самостоятельно. Это было неожиданное и сложноодолимое препятствие. Впрочем, Друд и сам с трудом верил, что он что-то найдёт, в нём просто говорили остатки гордости. Однако через несколько дней Осе принёс ему пачку хозяйственных счетов, сказав, что нужно снять копии для ведения тяжбы одному старику. Счета были из прачечной, а некоторые – из продуктовой лавки, поэтому у Друда зародились сомнения, и он потребовал назвать адрес, по которому следует сдать работу. Осе назвал. Пачка была очень толстой, и Друд с ней промучился дня четыре. Отправившись с готовой работой по адресу, он в глубине души беспокоился, что такого дома нет, но, к счастью, ошибся. Дверь ему открыла девушка, которую, как он потом узнал, звали Эртрюд. Она нисколько не удивилась его приходу, деловито забрала пачку бумаг, а взамен вручила деньги и новую пачку счетов. В глубине дома слышно было, как кто0то ворчит, поднимаясь по лестнице. Наверно, это был старик, затеявший тяжбу.
В следующий приход Друд даже смог его увидеть. Опираясь на трость, старик вышел из кухни. Судя по надвинутой на лоб треуголке и тёплому плащу, он собирался на улицу. Заметив пачку только что принесённых юношей счетов, он взял верхний и протёр им свою трубку.
-Дядюшка, что вы делаете! – всплеснула руками Эртрюд.
-А что такое?
-Это же счета для тяжбы!
-Какой тяжбы?
-Для нашей! Господин Эсклермонд принёс копии счетов для тяжбы, а вы вытерли одним из них трубку!
-Ой, прости, Эртрюд, совсем позабыл!
Не смотря на забывчивость, старик платил хорошо, видно, тяжба была для него очень важной.
Вторая задача, которую решали друзья Друда, состояла в том, чтобы переместить его со старой квартиры на новую, которая бы исключала возможность повторения недавних событий. Как и ожидалось, поначалу юноша упёрся и не желал переселяться ни в какую под предлогом, что капитан Эсклермонд будет искать его именно здесь. Но к концу октября его сопротивление начало слабеть, а к середине ноября он согласился. Этому способствовало как заявление Осе, что он больше не может себя компрометировать, посещая дома подобного рода, так и поведение хозяйки с прислугой, не упускавших случая выразить Друду своё презрение, тем более, что Борд-Сигюрд уверял, что на новом месте платить придётся меньше, а удобств будет больше. Всё это было так, но Друда смущало, что теперь ему придётся снимать комнату в квартире, занимаемой родными Стеена.
Дом, где на втором этаже находилась эта квартира, стоял на берегу обсаженного деревьями канала. От улицы его отделял ров, покрытый решёткой, которая поднималась на ночь. Верхняя часть фасада дома плавно переходила в треугольный  фронтон, покрытый черепичной крышей с сильно скошенными скатами. Напротив, из-за жилых домов за каналом, виднелось здание купеческих гильдий, куранты которых отбивали каждый час.
Семья Стеена, как и другие жильцы, снимала своё жильё. Оно состояло из четырёх спален, гостиной и кухни. Главой семьи реально была дюжая служанка по-имени Эккитарен, которая любила свою хозяйку, мать Борда-Сигюрда, и всех её детей, но считала их полностью непригодными к ведению хозяйства. Конечно, она обсуждала с ними вопросы обеда, уборки и покупок на базаре, но, в конечном счёте, всегда всё делала по собственному разумению. Мать и обе сестры Борда-Сигюрда, моложавые дамы неопределённого возраста, были такими спокойными, медлительными и благостными, словно жили в каком-то ином мире и никогда не знали зла. Все их интересы были сосредоточены вокруг Борда-Сигюрда, самого младшего ребёнка в семье. Они, казалось, не замечали, что он уже вырос, и постоянно с любовью о нём говорили. Друд немного опасался встречи с этими дамами, помня, что это именно он спровоцировал Борда-Сигюрда на дуэль. Однако, судя по всему, последний не сказал об этом дома ни слова, иначе они вряд ли согласились бы поселить чужого молодого человека в одну из спален своей квартиры, и едва ли смогли бы его простить. Итак, дамы ничего не знали, а потому одного слова их сына и брата было достаточно, чтобы окружить Друда самой внимательной заботой. Сам офицер жил в казарме и бывал дома не чаще двух раз в неделю, поэтому вся ласка и всё внимание, предназначавшиеся ему, доставались новому жильцу. Друду было так непривычно его новое положение, что поначалу он страшно смущался и часто уходил из дома бродить по городу. Конечно, в расположении дам Стеен была некая доля эгоизма, ведь юноша был для них лишь частью любимого сына и брата, но всё равно он был им благодарен.
В городе, всё больше нищавшем из-за блокады, полном порой самых невероятных слухов о ходе военных действий на континенте, дом Борда-Сигюрда с его невозмутимыми и безупречными обитательницами, для которых самой важной проблемой было понравятся ли новые вафли их общему любимцу, когда он придёт в субботу обедать, выглядел надёжной и прочной гаванью.
Своё утро на новом месте Друд, после завтрака в кругу семьи Стеен, проводил за перепиской счетов и иных видов бумаг, которыми его по-прежнему снабжала Эртрюд. После обеда, во время которого среди них незримо присутствовал офицер («Борд-Сигюрд это любит, а вот то блюдо не мог терпеть с самого детства. Смотрите, какие тучи! Надеюсь, он не стоит в каком-нибудь ужасном карауле и т.д.»), юноша отправлялся побродить по городу. Дамам казалось, что мир за пределами их уютной гостиной с тёплым камином, дроздом в клетке  и четырьмя полосатыми кошками, полон страшных опасностей, а потому умоляли Друда быть осторожным и неизменно выражали сильную радость, когда он возвращался. По вечерам всё семейство, включая служанку, собиралось у огня.  Матушка Борда-Сигюрда и служанка вязали, сёстры вышивали, а Друд читал вслух книгу. Женщины живо реагировали на прочитанное, вздыхая, умиляясь или негодуя. Кошки мурлыкали, сидя у них на коленях. Всё было так родственно и  уютно, и временами Друд завидовал, что это не его семья.
Ситуация с войной всё не прояснялась. Официальные газеты писали о ней мало и скупо, словно ничего особенно важного не происходило, и населению вовсе не следовало беспокоиться. Тем не менее, сведения о событиях, разворачивающихся на материке, доходили самыми невероятными путями. Их привозили контрабандисты и моряки стоявших в порту военных кораблей. Прошедшие через множество рук слухи, сами по себе не всегда точные, обрастали самыми невероятными подробностями. Из них следовало, что внутреннее море превратилось в арену жестоких столкновений флотов Северных провинций и княжества Арнес. Обе стороны выдавали каперские удостоверения на потопление военных и гражданских вражеских судов. Помимо законных каперов, в море действовали пираты, грабившие суда, не разбирая, под каким флагом они плывут, а также нападавшие на прибрежные города. Рассказывали об ужасном уничтожении флотилией некоего Хэриворда Бремера из города Эвримона в провинции Гринигин,  и о почти полном обезлюдении прибрежной полосы в провинции Левелин. По слухам выходило, что владетельный князь Карл-Александр вот-вот одолеет регента герцога Фёррила. Впрочем, были и другие известия. Однажды, когда Друд шёл по улице, мимо него, расталкивая всех, пробежал парень, разбрасывавший листовки. Юноша очень ловко спрятал одну под плащом и свернул в ближайший переулок, чтобы не попасть в лапы вёльнеров, преследовавших парня с листовками. Он прошёл четыре квартала, прежде чем убедился, что его никто не выслеживает, и только тогда отправился домой. Запершись в своей комнате, юноша дрожащими руками расправил листок. Краска на нём слегка размазалась, но это не мешало читать. В листовке говорилось, что войска князя Арнес полностью захватили провинцию Овей, часть юга провинции Ленхорленс и глубоко вклинились в провинцию Фёррил. Однако войскам канцлера удалось отбить север Ленхорленса, а также занять твёрдые позиции в провинции Огмё, что помешало войскам противника из Нижней Арнес прорваться в Левелин. Кроме того, сообщалось, что в столице провинции Гринигин, Арвентуре, вспыхнуло восстание в поддержку объединения земель всех бывших Соединённых провинций. Листовка призывала население поддерживать борьбу тех, кто стремился скинуть власть чужеземного князя Карла-Александра.
Дождавшись прихода Борда-Сигюрда, Друд показал ему листовку и спросил, правда ли написанное в ней. Офицер подтвердил её достоверность, но выразил неудовольствие по поводу того, что юноша принёс такую бумагу в дом и тем самым подверг опасности его семью.
-А разве ты не подвергаешь опасности своих сестёр и мать? – сорвалось с губ Друда, но, встретив потемневший взгляд товарища, он спохватился. – Да, конечно, ты прав. Я сделал глупо, принеся листок сюда. Я его уничтожу.
-Сожги на моих глазах.
Друд бросил листовку в камин. Борд-Сигюрд дождался, когда она сгорит, а затем кочергой тщательно перемешал пепел с углями.
По воскресеньям обязательно приезжал Осе Ланселин. По просьбе Друда они встречались только вдвоём. Юноше пока не хотелось видеться с знакомыми из фехтовального зала, хотя он интересовался ими и передавал  приветы в ответ на их пожелания здоровья. Как-то они ездили на пляж, любимое место прогулок горожан в тёплое время года. Хотя в ноябре погода была совсем не подходящей, народу там было предостаточно. Все эти люди собрались посмотреть на столкновение корабля Северных провинций с несколькими кораблями князя Арнес. Бой шёл довольно далеко, но у части зрителей, в том числе у Осе, были подзорные трубы. Звук выстрелов пушек относило ветром, но облачка дыма после них виднелись хорошо.  Фигурки людей, словно игрушечные, махали руками, прыгали с борта на борт, падали в воду. В конце концов, корабль Северных провинций, сильно потрёпанный, но непокорённый, ушёл от своих преследователей к радости сочувствующих ему зрителей.
Обычно разговоры Друда с Осе были нейтральными. Они касались то книг, то смысла жизни, то неясных для Шанталя вопросов по истории, ибо Ланселин мягко пресекал всё, что могло относиться к политике. Но однажды Осе снова «прорвало». В тот день он приехал какой-то рассеянный и явно расстроенный. Ему нужно было кому-то излить душу. Сделать это в доме Стеенов ему не удалось бы из-за постоянного проявления заботы со стороны хозяек, которые никак не могли оставить гостя хоть на минуту в покое. Поехать в приличную кофейню тоже было нельзя из-за множества любопытных ушей соседей по столикам, а также возможных встреч с знакомыми, к которым Осе был явно не расположен. Не шла речь и о том, чтобы отправиться в дом его тётки и сестры: вид человека «не их круга» сразу повергал женщин в ужас и наводил на мысль, что их племянник и брат связался с «политикой». Поэтому юноши отправились на окраину города и, оставив карету, поднялись на старую городскую стену, служившую местом прогулки и осмотра окрестностей. Перед ними раскинулась холмистая равнина, слегка прикрытая снегом, с серо-зелёными прямоугольниками и окружностями озёр. Над ней нависало свинцовое небо. Всё окутывали сумерки, благодаря которым, хотя ещё было утро, можно было подумать, что вот-вот наступит темнота. Деревья уже сбросили листья, и только алые гроздья рябин привлекали внимание даже вдалеке. Белобокие сороки оглашали окрестности своим неумолчным стрёкотом. Не смотря на то, что погода была сырая и промозглая, по стенам, кроме юношей, бродило ещё несколько гуляющих пар.
-Ты хочешь что-то сказать, - начал разговор Друд. – К чему тянуть? Здесь нас никто не слышит.
-Да нет, собственно, с чего ты взял? – сказал Осе, но Друд видел, что он хочет приватного разговора.
-Осе, ты ведь знаешь, что можешь мне довериться. Конечно, я совершал глупости, не без того, но никогда не предавал тебя. Разве не так?
-Верно, - подтвердил Осе, кутаясь в плащ.  – И всё же…
-Ты ведь мне доверял разные важные вещи. Скажи, кто-нибудь узнал о них что-то от меня?
-Нет, но это опасно.
-Жить вообще опасно.
Осе поколебался некоторое время. Борьба между желанием поделиться тяжестью, лежавшей на сердце, и желанием проявить волю и промолчать, отразилась на его лице. В конце концов, победило первое.
-Ты знаешь, - сказал он, оглядываясь, - в среде патриотов есть опасный предатель. Мы не знаем, кто он,  и где он находится. Он буквально забрасывает канцелярию наместника своими доносами. Некоторые из них мне удалось изъять, но он как-то пронюхал об этом и стал посылать их в нескольких копиях в разные департаменты канцелярии. Этот человек проявляет чудовищную осведомлённость в делах нашей тайной сети. Он знает больше, чем отдельные наши руководители, присылает целые списки наших членов. Кое-что я могу похитить, но о некоторых его писаниях могу только предупредить. Вследствие этого некоторое члены из числа сторонников объединения провинций обвиняют меня в трусости, едва ли не в предательстве. Они не хотят понять, что если меня арестуют, а до этого уже недолго, так как в канцелярии заметили постоянную пропажу бумаг, то возможность узнавать новости о планах наместника будет полностью потеряна. Ты тоже считаешь, что я предатель?
-Нисколько. Ты ведь не кудесник, чтобы суметь изъять все доносы. Достаточно, если ты хотя бы сможешь предупредить об их содержании.
-Вот именно. На последнем собрании мне припомнили пропущенный донос на доктора Алисандера, хотя это произошло из-за моей болезни. Меня обвинили в гибели доктора и его семьи, а также ещё нескольких патриотов, о доносах против которых я не смог предупредить, потому что они пришли в другой департамент. Раньше все бумаги подобного толка шли напрямую туда, где работаю я. Я лично раскладывал почту и нёс её наместнику. Теперь же неизвестный предатель  рассылает доносы в несколько департаментов, из которых минимум два руководителя могут идти напрямую к наместнику, минуя меня. Некоторые товарищи считают, что я должен наладить сеть наших агентов в этих департаментах, чтобы изымать все доносы. Они не желают признавать, что это не везде возможно. Лишь в одном месте, мне кажется, есть человек, которого можно привлечь на нашу сторону. Но без хорошей проверки довериться ему нельзя. Между тем, за медлительность меня обвиняют в трусости. Ты тоже думаешь, что я трус, который заботится только о себе?
-Я ничего не знаю о ваших делах, Осе, но я уверен, что если ты действуешь осторожно, то значит так нужно, - уверил Ланселина Друд, крепко пожав ему руку, одетую в замшевую перчатку.
-Видишь ли, я постоянно хожу по краю. Пока подозрение в пропаже бумаг падает на шпионов, доставляющих их, и мелких служащих канцелярии. Круг всё уже, уже…
-Осе, поклянись мне, вот здесь, на этом самом месте поклянись, что если у тебя когда-нибудь возникнет нужда в верном друге, который, может быть не очень разумный, но верный человек, то ты обязательно вспомнишь обо мне. И что ты не станешь думать обо мне как о мальчишке, способном на одни глупости. Поверь, я могу быть очень верным другом, который никогда тебя не предаст, - попросил Друд, не выпуская руки друга.
Осе поглядел на серьёзное лицо своего товарища и пожалел, что рассказал ему всё. Меньше всего он хотел впутывать в политику этого красивого в своём чистом порыве мальчика. Однако Ланселин улыбнулся одними уголками губ и обещал. Он и сам не ожидал, что слова Друда так взволнуют его, а потому отвернулся и закашлялся.
-Снова волнуешься? – участливо спросил Друд.
Осе закивал головой, отводя наполнившиеся слезами глаза.
После разговора Друд не спал всю ночь. Ему казалось, что только установившееся равновесие в его жизни снова рушится. Он лежал, глядя в темноту и мечтая больше всего на свете быть сейчас с Осе Ланселином. Последний, впрочем, тоже, видимо, думал о нём, потому что заявился к Стеенам на ужин, был беспечен и весел, как райская птичка, а затем повёз Друда в театр. По дороге Осе заявил, что накануне был в дурном расположении духа, а потому слишком сильно сгустил краски. На самом деле, хотя некоторая опасность существует, она не так серьёзна, как кажется. Оживлённая болтовня Ланселина, его радость по поводу падавшего с утра снега, словно сняли камень с души Друда. Они вместе дурачились на обратном пути, ловя снежинки в ладони высунутых в окно кареты рук и громко хохоча. Выйдя возле своего дома, Друд с искренним чувством попрощался с Ланселином, крепко обняв его за плечи, а затем скрылся за дверью.
Когда карета отъехала, Осе откинулся на подушки и сильнее закутался в плащ. Лицо его сразу осунулось, как у человека, захваченного событиями, которых он не может изменить. Он очнулся от своих раздумий только тогда, когда раздался скрип железных ворот: это означало, что карета въехала во двор особняка его тёти. Выйдя из кареты при помощи лакея, Осе не пошёл в дом сразу, а направился в аллею небольшого сада, разбитого перед ним. Мокрый снег уже совсем покрыл землю. Он падал крупными белыми хлопьями. Внезапно от одного из деревьев отделилась тень. Осе прищурился, даже остановился, но потом снова пошёл навстречу.
-Маннинен, что ты здесь делаешь? – спросил он удивлённо.
-Жду тебя, и уже давно, - ответила ему сестра. – Где ты был так долго?
-В театре.
-Один?
-С другом. Смотри, как интересно лежит снег на ветвях деревьев.
-Похоже на кусочки хлопковой ваты с Андегавских островов.
-Снег нежнее.
-Сегодня он закончит падать, а завтра растает.
-Быть может, похолодает, и он останется. Гляди, как блестит обледеневший карниз возле фонаря! Словно серебряный!
-Осе, я не маленький ребёнок. Я уже выросла. Не нужно рассказывать мне сказки.
-Зачем же ты сюда вышла?
-Я хочу спросить. Только прежде обещай говорить правду. Обещаешь?
-Клянусь светом луны, которой я сегодня не вижу.
-Пообещай серьёзно.
-Разве я не сама серьёзность?
-Я сейчас заплачу.
-Только не это, моя принцесса. Так чего же ты хотела?
-Осе, ты ведь не занимаешься политикой?
-Только на службе, когда разбираю почту господина Беера.
-Ты знаешь, что я не это имела в виду.
-А что? Видишь, я даже не понимаю, о чём идёт речь, что свидетельствует в пользу моей невиновности.
-Осе, я так боюсь, что к нам снова придут солдаты, станут описывать нашу мебель. Снова кого-нибудь арестуют…
«И казнят», - мысленно закончил фразу сестры Ланселин.
-В общем, если ты когда-нибудь променяешь меня и тётю на…них, я от тебя откажусь, так и знай. И не потому, что не люблю, а потому, что это ты нас бросишь, - с этими словами Маннинен обняла его за шею и прижалась, как маленький испуганный ребёнок.
-Ну, что ты, моя королева,  этого никогда не будет, - отозвался брат.
-Расскажи мне что-нибудь хорошее, - попросила девушка.
-Ну, слушай.
Обняв Маннинен за плечи, Осе пошёл с ней в самую глубь сумеречной аллеи. Снег перестал падать. Стояла глубокая тишина. Молодой человек стал декламировать, словно рассказывая сказку и утешая свою спутницу:
Тёмные деревья.
Длинный ряд аллей.
Мы укрыты плотно
Вязью из ветвей.
Вечер серо-синий.
Шелест трав сухих.
Снег клочками ваты
Опадает с них.
Серебром сияет
Ото льда карниз.
Звёзды, как сквозь слёзы,
Молча смотрят вниз.
-Ты всё врешь, - тоном обиженного ребёнка сказала девушка. – Нет никаких звёзд.
-Хорошо, нет никаких звёзд, моя принцесса.
-Пойдём домой, я совсем озябла.
-Как скажешь, моя маленькая, - ласково отозвался Осе, согревая её руки своим дыханием.
-Я знала, я знала, что ты нас любишь и никогда ни на кого не променяешь! – воскликнула сестра и крепко поцеловала его в щёку, холодную и влажную от недавно падавшего снега. Осе поглядел на неё и одновременно сквозь неё, улыбнулся уголками губ и ничего не ответил.