Жизнь овощей

1.

    Алексею жарко. Пот льёт ручьями; он отбрасывает одеяло. Сквозь закрытые веки режет солнечный свет. Зачем лежит под солнцем? Где он? Что это?
    Приподнялся, прикрывая рукой глаза,- луч бьёт сквозь солнцезащитные ставни. Словно во сне оделся, почистил зубы; бриться – лень. Заварил мате на газовой плите, пососал горечь через соломинку, пожевал хлеба, посетил уборную, открыл дверь на улицу.
   Снаружи дрожит раскалённый воздух, всё белое, блестящее ранит глаза; цык-цык-цык-цык-цык-цык – цыкают цикады. Зубы, цикады – смешно? Одни цыкают, других надо чистить. А можно ли наоборот? Зубы цыкают, клацают, цикаду не почистишь!
   Бред!- отметил Алексей; сжал бараний руль велосипеда.
   Из пыльного недвижного леса вышла группка детей с молодой училкой; у всех рюкзаки, туристические коврики. Училка  рыскала как молодая горилла в поле, дети с криком разбегались в стороны, но вдруг, словно по команде, столпились, сели кружком на землю.
  Кто он? Женат? Имеет ли детей?- не вспомнить.
  Один ребёнок спрашивает училку: « Мы избранные, но если один из нашего народа, заявит, что он»…

   Вяло жмёт на педали; не соображает куда, зачем держит путь. Дорога под гору. «Не сбиться на обратном пути,- думает он,- всё время вверх....» Останавливается возле трёхэтажного дома. Наверху располагается жильё, внизу - контора. Охранник кивнул, знакомы? - не помнит.
   Алексей сидит в казённой комнатке; напротив, за столом - баба с необъятными сиськами, распущенными чёрными волосами, сосцы - зрачки.
«Ты классный парень,- орёт баба,- но у тебя проблема: нет нужной специальности, ведь ты философ?»   
  Кивнул. Не помнил, что философ. Баба хохотнула: огромный рот, похожий на дряблую вульву.
  «Денег, тебе платить, у государства нету, идёт война!- продолжала, – придётся выбирать. Работать ведь не хочешь, или не можешь?»
Баба говорила на чужом языке, каркающем и картавом, но Алексей понимал каждое слово. Знает этот язык? Холодный пот; обвел глазами помещеньице. На стене - мерзкий рисунок: два человечка идут, взявшись за руки, рты кроваво-красные, огромные; в углу прислонён американский автомат с оптическим прицелом. Детский?-Рисунок…
  Лицо её посерьёзнело. Продолжала: " Для таких, как ты -  два выхода: либо заморозка, либо прививка. Заморозку выбирает половина обращающихся. Мы усыпляем их, замораживаем, помещаем в спецхранилища. Через лет десять-двадцать разморозим. К тому времени всё наладиться, прийдёт в норму. Они будут работать, приносить пользу обществу, растить правнуков».
«Разработаны технологии выхода из анабиоза?» -поинтересовался Алексей.
«Ещё нет. Сейчас создаём. Наши учённые, самые лучшие в мире, работают над этим.»
   «Второй способ выгодней,- она затараторила как по писанному,- при заморозке деньги с вашего счёта, все ваши накопления, забирает институт национального страхования,- ведь заморозить человека, столько лет держать в холодильнике, влетает казне в копейку. А исследования? Прививка делает вас сильнее, выносливее, более стойким к стрессам. Новоприобретённые качества позволяют больше работать, легко переносить нагрузки, соответствовать требованиям работодателей».
   Алексей уже клюёт носом, но вдруг служащая изрекает такое, что сна ни в одном глазу:
« …качества овоща, который выберите из предложенного списка, составленного государственными астробиологами министерства труда, согласно личным данным и потребностям рынка. Капуста, например, не спит, а кабачок вынослив, агрессивен, хорош для службы в охранных структурах. Внешний вид у вас будет обычный, человеческий. Процедура и переход полностью безболезненны,- укол в вену экстрактом плода, добытым нашими учёнными.»
   « Нет! Не хочу...»
   « Не хотите, не надо! Мы никого не неволим, как говорит мой муж-полицейский, тоже из ваших, в прошлом. Теперь он морковь: сладкая, крепкая и длинная - любого достанет. Где будешь работать, на что жить – твоё дело. Твой диплом никому не нужен! Ба-а-ай!»-  проблеяла баба.

   Пришёл в себя дома; не помнил, как преодолел нудный подъём. В комнате полумрак, в постеле кто-то спит. Откинул одеяло – женщина, красивая. Может заняться любовью? Провёл рукой по спине, пробормотала: «скоро....работа», завернулась в одеяло.
«Кто это?- думал,- жена, подруга, просто кто-то?»


2.


   В полночь катил вдоль длинного забора в нижнем городе.
   Нижнем, как трусы шлюх, выглядывающие над миниюбками, как пупки, зияющие из-под топиков. Подмигивают велосипедисту: старые, комодообразные, увешанные феничками. Снять? Везти на багажнике, сложить под кустом? Да, такую тварь на велике не укатишь...  А может оно вообще мужик? Парады пёсьей гордости:  тычем в ж., х. в дерьме!

   Ворота, шлагбаум. В крошечной будочке сидит огромный человек: ноги – столбы, руки –  канаты, узлы кулаков; лысый череп без затылка и физиономия старого ребёнка.
«Олег», - представляется гигант.
«Кабачок»,-решил  Алексей, назвал своё имя.
«Да, тяжеловато тебе будет! Мы все настоящие перцы, по три недели не спим!»- хвастается Олег.
«Три недели!»- изумляется Алексей.
«А то!»

  Подкатил начальник на «бэхе», пьянный, пористый, круглый: острый запах, блестит. Апельсин?  Хлопнул Алексея по плечу, заорал в ухо:
«****ить их! Всех ****ить! Мы держим базу, прикрываем жопу! Мы крутые пацаны, все знают! Без надбавки, по минимальной оплате, работать будешь?»
Лёша пожал плечами.
«Ну, поработай пока!»- Крюгер, начальник, выжал газ и  умчался.
«На двойку, с Алексом, на разгрузку»,- сказал Олег.
Не один раз вызывали Алекса по связи,- всё был в туалете. Наконец явился. Прямой, крепко сбитый: кукурузина!

   Алексей и Алекс шагают вдоль овощных складов, прожекторы на крышах слепят глаза. Напротив, друг за другом, стоят фургоны, из них выгружают товар, увозят вовнутрь или оставляют на крытых площадках.  Ящики рассыпаются, валятся с поддонов. Литые колёса снующих погрузчиков взрывают помидоры, мнут с треском арбузы, гигантские тыквы, размазывают кабачки, баклажаны, виноград. Сухие грузчики-стрючки тащат ящики на плечах, катят на ручных тележках. Водители погрузчиков носятся туда-сюда, чуть не сшибаются, резко бьют по тормозам, непрестанно гудят, на волосок пролетают мимо людей, предметов. Нечувствительные к постоянной скачке по кочкам на своих аппаратах без рессор, они обладают седалищем и головой деревянными как кормовой редис. Шофёры грузовиков, усталые и дряблые, покрытые жёсткой бугристой кожей, словно увядшие, горькие внутри огурцы, попивают кофе, посасывают вонючие сигаретки.
Рация хрипит. Алекс докладывает о делах на разгрузке.

   Зашли в кафе при пятом складе, взяли на халяву кофе, сели за столик.
« Работа нужна?»- спросила кукурузина Алекс.
« Ну...»- неопределённо промычал Алексей.
« Значит будешь работать. Теперь склады – твой дом. Овощи-фрукты бесплатно - большая экономия. У тебя восемь часов, чтобы тырить!»
« Не так уж на них много уходит»,- возразил Алексей.
« У тебя дети есть?»
« Нет».
« А у меня двое, третий на подходе. Все едят постоянно»…
Алексею представилась поросль кукурузы, которая постоянно плодится, заполняет всё пространство вокруг, всасывает воздух, выделяя взамен углекислый газ и сероводород.
   Кафе изукрасили натюрмортами, отвращающими аппетит: сероватый виноград, розово-марганцевый арбуз, жидкие, цвета здоровой мочи, абрикосы и т.п. Баклажаново-сизая физиономия за стойкой балагурила с посетителями. Темы шуток: деньги, халява, шлюхи.
   «Шлюхи, халява, деньги, шлюхи, халявные …»- облепляет уши гнусом, вонзается в мозг,- белеберда  становится смыслом жизни.
   
Рация захрипела, завыла; они двинулись дальше.
«Как дела-а-а!»- запел по связи кавказский акцент.
« Какие дел-а-а?» - ответ с тем же акцентом.
« Твои дела-а-а».
« Какие мои дела-а-а?»
« Дай в до-олг пятна-ашку!»
« Проценты мои ты зна-а-а-ешь, пятьдеся-ят в ди-ень!»
« Пятнадцать беру-у и пятьдес-я-ят в ди-ень? Не мно-ого!»
« Ты же зн-а-аешь мои пра-авила...» 
Это продолжалось бы бесконечно, но приказали не забивать связь,- окрик на чужом понятном языке. 
« Вовочка с Али прикалываются»,- пояснил Алекс.
« Что за фрукты,- по голосу не догадаешься!» - подумал Лёша.
   Проходили мимо ящиков с виноградом. Кукурузина округлым движением выхватила гроздь килограмма на два, завела руку с похищенным за спину; проследовали дальше, прокладывая путь среди всеобщего кишения.

   На стоянке тихо. Стоят легковые машины и порожние, под загрузку, грузовики. На бетонном бордюре сидит великан. Локтями он опирается на расставленные колени, голову опустил, может спит? Нет, гигант распрямился, приветствовал подходящих. Большие серые глаза и лысый бугристый череп, похожий на картофелину.
На груди великана висит золотой крест со спичечный коробок. Алекс оставил Алексея, чтобы учился работать здесь, на тройке ( позывной стоянки), а сам, нашаривая в ящиках, двигается дальше.

  «Делать в общем-то нечего,-говорил новый знакомый,- они сами знают, как ставить машины».
« Ты сам-то, откуда, как сюда попал?»
« Сам не знаю. Жил бы спокойно в своём Е-ске, да дёрнуло денег заработать. Хотелось многого и сиди теперь!  Только выберешься, а оно назад, ещё глубже затянет, словно окучивает кто-то, землю нагребает... » - пошевелил конечностями. Колени, запястья, суставы пальцев у него круглые, крепкие, клубнеобразные. Радиосвязь снова хрипит, велит новому идти на выезд, на пятёрку.   

   Небольшой ладный охранник дремал у ворот; пробудился, когда Алексей не дошёл ещё пяти шагов до поста. Круглое лицо обрамляли седые волосы, пряди будто слоями. Возраст – между тридцати пятью и сорока годами. «Вова»- представился субьект. «Голова как кочан»,- и Лёша окрестил его капустой.         
   Разговорились. Вова-капуста толковал о каких-то комбинациях, делах. Надо, говорил, вертеться; работать – бессмысленно. «Когда же он всё проворачивает,- думал Лёша,- если все ночи работает, почти не спит?»  Вспомнил слова бабы-службистки: капуста – ей не нужно много сна, дремлет и одновременно бодрствует.
«...скоро на фиг с этой работы. Буду жить только комбинами... здесь очень жарко, я б куда закатился, где прохлада, воды побольше... Столько уходит на воду!  Пятеро малых: пьют, моются,- льётся на карман – мама не горюй! Дорогая здесь вода!»
« Да, проблемы...- заметил Алексей,- мрачно как-то, нечем дышать!»
« Просто ты живёшь неправильно. Приспособиться надо: рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше»,- заметил капустный кочан.
« Но воды-то не хватает!»
« Эту проблему можно решить,- за счёт пособий, например. Государство обязано  взращивать молодь! Молодая поросль – завтрашние солдаты!»
   Алексей представляет: наливающиеся капустные кочанчики, всасывающие вёдра воды. Взрослые кочны на танках, бронетронспартёрах, штурмуют высоты родного городка; пикируют самолёты. Лицо лётчика стыдливо прикрыто сочным листом.
Армия людей ведёт неравный бой. Кочны разлетаются в куски, заживо жарятся в броневиках, валятся с неба. Но их всё больше. Каждый кочан в тылу беспрестанно производит потомство; его быстро, с помощью современных технологий, доводят до зрелости. На поле боя собирают куски павших овощей; после обработки специальным газом, из них получаются солдаты-полутрупы, живущие один день. Хозяевам овощей нужны территории, ресурсы – у них интересы, своё видение истории плодоовощной цивилизации.

    «Не спать!»- слышит Алексей сквозь сон. Резко открывает глаза; Вовы-капусты рядом нет. Из окна машины выглядывает бритая голова.
« Не спать! Я хозяин, Жюльен! Прикрываете меня, если что... Тебе дали рацию и дубинку?»
Лёша утвердительно мычит.

    Жюльен явно не овощ. Разговаривает на том самом странном, но легкопонятном языке.
« Ворота только на выезд. Никого не пускать. Утром приходят подбирать с земли эти, как их, у которых нет денег. Гони палкой! Пусть прививаются и идут работать! Ты гомик?»- неожиданно спрашивает Жюльен.
Алексей отрицательно мотает головой: « Я философ, музыкант, художник. Могу создавать картины маслом, скульптуры из мрамора, бронзы...»
Жюльен молчит пару секунд, потом с хохотом, выжимает газ, уносится.
   «Значит, все разделяются на людей и полуроботов,- думает Алексей,- полуроботы служат людям; хотя им внушили, что они самостоятельны,- решения принимаются за них. Люди, избранные, главные. Я, среди привитых овощной эссенцией полноценно функционировать не могу; к избранным не принадлежу...
 
  Вскоре Алексея  сменили на пятёрке.  Битый час ходил за Жюльеном по пятам с палкой в руках. Тот общался с рабочими, покупателями, продавцами: ругался, обнимался, размахивал руками, целовался взасос. «Жопа прикрыта» и «если что», прибежит подмога с дубинками. Покупатели и хозяева складов не походили на огородные продукты,- солидные люди.
 
    Утро. Происшествие. Через выход прорывается грузовик. Алексей снова на посту, вскочил на подножку машины, остановил. Водитель кричит, подкатываются погрузчики, сбегаются рабочие. Передал тревогу -   уже приближаются уверенным шагом его товарищи: кукуруза, капуста, картофель, какой-то экзотический фрукт. Подъехал Жюльен. Охранники смешиваются с толпой, орут, размахивают руками, тычут дубинками.
Вдруг Алексей, стоявший несколько поодаль, заметил приближающегося лёгкой пробежкой человека в чёрной майке с надписью «секюрити». Вот он ускорил бег, вот врезается в толпу. Крики: Али! Али!
   Первому достаётся шофёру грузовика, похожему на огурец: переломился надвое, брызнул соком, отлетел на подножку своей машины. Водители погрузчиков как рассыпавшаяся редиска, со стуком катятся по асфальту. Овощи врассыпную: воют, уносясь, прочь, погрузчики, торопливо топают рабочие боты. Охранники висят на руках Али, не дают ему преследавать.
   
    Жюль поблагодарил охрану, Али и Алексея, остановившего грузовик.
Али остался у ворот, отдохнуть после битвы. Тонкий в кости, крепкий тип, лет двадцати пяти – тридцати. Бритая голова на толстой шее, правильный небольшого обьёма черепной свод, восточное аристократическое лицо с мощными арками бровей. 
«Ты как попал в Страну?»- спросил Али, закуривая.
После краткого изложения Лёшиной истории, заключил: «Катись к себе домой, на родину, делать здесь нечего!»
«Ты, человек,- подумал Лёша,- тоже здесь, как и я.»
   Али говорил на родном Лёшином языке, по-детски присюсюкивая.
« Ненавису эту овосебасу!»- добавил он.
«Я сто? Шена затасила. Она у меня ис этих, - Али кивнул головой в сторону,-
шила сдесь в дестве, её привили. К нам приехала, а я не снал, сто это. Гуява она, пахнет классно... Притасила меня в Страну: сдесь у неё отец, мать, сестра, кошка, собака... Теперь ребёнок... Дети это радось.» - без интузиазма воскликнул Али.
«Накоплю немного. Уеду. Раснесу напоследок всё это овосебляство. Ненавишу этих травомосгих и их сусьих хосяев!»
   Али оказался непрост. Знал несколько восточных языков – служил в международных силах доовощного мироустройства. Лёшин язык выучил, живя в Стране: на работе, в повседневности - вокруг много Лёшиных бывших соотечественников.

   Светало. У ворот стали собираться бабки с тележками, солидные мужчины в отглаженных брюках, с наплечными сумками; грязный, с пакетом и палкой дед.
  Лёша не пущал. Бабки лепетали на непонятном языке, садились на землю, распрвив юбки, показывали золотые зубы.
Та, что помоложе, с трудом выговаривала:
«Пуси, поесь всять! Ми оттуда, приехали, дом бросили, засем? Дотька пенсия взял себе».
« Пусти, мы здесь работали»,- бубнили мужчины в брюках.
«Мне только банки, банки собрать!» -клянчил дед на чужом, но понятном наречии,  напрягающем Алексея.
Алексей отсылал их к главным воротам. Они плакали, говорили, что там злая батата в камилавке кроет всех матом. Мало-помалу разбрелись.
   
   Алексея сменили. Он возвращается по опустевшей площади, мимо закрытых складов. Бурная ночная деятельность, суета исчезли с рассветом как морок, ночной шабаш. Валяются разбитые ящики, рассыпаные фрукты, овощи,- целые или размазанные по асфальту. В центре этой разрухи возвышается гигантская, вполовину человеческого роста, тыква, у которой в оранжевом боку зияет дыра, пробитая клыком погрузчика.

  Домой. Крутит педали, отдыхает под пальмой, пьёт из фонтанчика. Из новеньких машин бросают взгляд в его сторону, в глазах читается лишь одно слово: «овощ». Дворник в лимонной куртке метёт улицу.

   Наконец добрался. Лёг в одинокую, смятую постель.
«Кем смятую? – думал он, засыпая,- живёт ли со мной та женщина, которая сейчас на работе, а может та, которая больше не прийдёт? Или другая? Может никого не будет,- я живу один? Сон это или явь?
    Спал два дня. Во сне ходил в туалет, пил из-под крана. Разбудил звонок на мобильный: ему сообщили, что уволен, так как не явился на смену. Денег за один день не выплатят.

3.

   Кто ж ты есть? В кресле на веранде, увитой бугенвилией, вальяжно развалился статный, упитанный господин и вещал. Иногда зачем-то переходил на знакомый, чужой язык,- Лёша, заслышав картавые звуки, морщился. Собеседник побывал во многих переделках, служил в спецслужбах, поднимал миллионы, всегда находил выход из тупика; выглядел неглупым, но несколько ограниченным. Увлекался толкованием Писания, проповедывал Слово.
«Ты не понимаешь - это неопровержимо. Есть исследования учённых: математиков, историков, филологов... И все они уверовали, провозгласили Писание чистой правдой. Пророчества сбываются на сто процентов! Там код, всё что происходило, что будет: с тобой, мной, государствами, планетой.»
 
     Алексей невнятно бубнит в ответ, уставившись на бугенвилии, про археологию, историю и т.д.
   «Смотри!- печатает слова Феликс (так звали знакомого)- ты для меня не существуешь, как бы ни родился вовсе, потому, что отрицаешь СЛОВО, хоть я говорю с тобой. Ты, твоя страна - погибнете. Мир изменится, перевернётся! Апокалипсис! Старый мир прейдёт! Поле будет засеяно, Его план непременен! Сказано: мы - семя, мы посеяны, но пока в маленьких коробочках с перегноем. Что вырастет из семян, любовно взращённых Богом в лучах Славы Его? Рассада! Что соберёт Господь? Овощи!»
«Не всегда,- цепляется к слову Алексей,- иногда сеют прямо в землю. Ещё есть фрукты, они на деревьях...»
«Всё это Божьи овощи!»- подытожил Феликс.
«Теперь, когда я обладаю новым знанием о мире,- робко начинает Лёша,- спрошу: ты кто сам-то?»
«Я помидор!»- горделиво сообщает собеседник.
«Помидор!- восклицает Лёша, - странно. Не думал...»

   «Помидор,- обьясняет Феликс,- наилюбимейший овощ Господа нашего! Ещё шумеры окультурили их, а праотцы из Мессопотамии принесли в Египет, где до того растили только лук и чеснок. Смотри, как возвышаемся мы, крепким стволом вьёмся, возносимся к свету. Увешаны сладко-едкими ягодами, которые так любят избранные. Мы и сами избраны! Мы не погибнем с миром,- отрасль наша, побеги, дотянутся до новой Вселенной. Да, в наших листьях яд! Это меч! Так защищаем Веру! Смотри на детей наших: крепки они телом, полны знаний, возвысятся, узреют Великий Свет. Избранные оценят плоды!»
«Плоды, плоды,- бурчит Алексей, - ведь свободы хочется, не гнуться под этими гирями. Выползешь из теплицы, не обдадут ядом,- загниешь, станешь жилищем гусениц. И так всё пропитано отравой, что глаза, нос, рот воспаляются, если приблизиться...»
«Да! Плоды растят в чистоте духа, опрыскивают  истинным Словом! Твои же органы восприятия извращены: ты видишь каких-то червей, болеешь,- но просто гонишь на самом деле!»
« Да органы как органы...»
« Ты живешь без Слова, пред Ним не ходишь, радость плодорождения не познал!» 

   «Открой душу, прозрей! Сделай прививку: стань помидором! Не ломись в закрытую дверь - рядом открыто.
   Вот мы – помидоры: государство выплачивает пособие, можем вовсе не работать, или чуть-чуть, в удовольствие. Вкалывают кабачки, огурцы, а мы признаны нетрудоспособными; обременены таким количеством плодов, что вынуждены двигаться медленно, с осторожностью,- сорвался с гардины и перелом ствола. Тогда государству ещё больше хлопот, растрат,- уж лучше нам платить, чтобы  поменьше двигались.  Мы очень ценны; избранные дня не проживут без помидоров на столе!»   
«Жить, навсегда привязаным к парникам и гардинам?»
«А нам по кайфу! Куда стремиться, кроме пути вверх, к Великому Свету!»
«Вот только жена достала,-  перескочил на другую тему  Феликс,- жить не даёт ни мне, ни завязям!»
«Но она же такая верующая...»
«Вера у неё какая-то странная, не помогает. Бес в ребро.  Оплёл её раз, когда достала, придушил - испугалась. А может вырвать её с корнем и в ботву?»
«Это уж сам решай, у тебя своя семейная жизнь», - устало говорит Алексей, пожимая Феликсу руку-побег на прощание.
               
                (Прод. след.)