А это- мой Пушкин! Глава III. Первое потрясение

Как  обычно, летом вся семья, которая  увеличилась еще на двое детей - Николиньки и Левушки, выехала в Захарово - деревню, расположенную в тридцати восьми верстах от Москвы - по Смоленской дороге. Их ждал там каменный, с двумя входами и двумя флигелями, дом.
    В одном из  них и  устроили детей. Олиньку с Левушкой и няней Ариной поместили в одну комнату, а Сашку с Николинькой и гувернером Монфором - в другую. Остальные взрослые устроились в господском доме.

    …Николинька на свет появился после Саши - слабенький, вспыльчивый плакса. Сашку удивляло, как он  сразу,  чуть что - бежит жаловаться взрослым. Поэтому  он и держался от него подальше, предпочитая гулять один - у него со взрослыми и так не складывались отношения…

    Не успели они приехать, как он бросился по знакомым местам, соскучившись по глади сверкающего пруда, обсаженного березками, по чернеющему на противоположной стороне  ельнику, всегда манящим его загадочной темно-зеленой темнотой… Быстро обежал небольшой сад, окруженный тенистыми кленами. Потом, размахивая подобранной кривоватой палочкой, бегом  пустился по старой аллее из тополей и кленов к калитке -  не терпелось увидеть все, по  чему так скучал долгими зимними вечерами, слушая певучий голос няни и теплый грудной голос бабушки, не спеша повествующих ему былины, сказки и рассказы о старине…  В такие моменты перед его глазами вставали именно эти места в деревне.

     Сразу за двором его глазам предстала  молодая  семья березок – уже  с сережками;  тянущиеся ввысь тополя  - с клейкими  бледными  листочками;  разросшиеся кусты малинника с белыми цветками… Уже буйно цвели ранние садовые цветы.

     Прислонившись к стволу дуба,сложив руки на груди, Саша созерцал окрестности, лаская взором поляну, пригорок за ней, рощицу на нем…

     Постояв немного, бегом пустился  опять в сад – навестить знакомые деревья, на темных стволах которых еще видны вырезанные когда-то полустершиеся имена; сердца с пронзенными стрелами и точками -  "капельками крови"... Он хитро сощурил неожиданно  посветлевшие глаза на темном личике и растянул губы  - уже понимал, что означают эти символы...
         
     Сашка  сначала из неосторожных разговоров  в девичьей услышал  все, что подразумевалось под словом «любовь».  Кое-что почерпнул у гувернеров и гувернанток, меняющихся в доме постоянно. Угадывал в  осторожных  разговорах   намеки на  взрослые отношения людей, а потом - в лакейской, где он любил вертеться,  его жаждущий любых знаний ум был до конца отравлен. Барков из тайного шкафа отца довершил его такое "образование".
 
     К своим  семи годам он знал  уже много ругательных слов и употреблял их лихо,  правда, понимая, где  можно и  нельзя их произносить…

     Теперь он  никому не доверял, кроме бабушки и няни, горячо  и нежно любившим его. Дьякона Александра Ивановича Беликова, преподающего   Закон Божий, русский язык и арифметику уважал. Любил дядьку Никиту - зятя няни. Только их он глубоко почитал за то, что получал от них больше доброты, тепла, заботы, ласки и терпения, чем от всех родных, вместе взятых. 
   
     Думая о дорогих ему людях, он всегда светлел лицом, брови переставали нависать над глазами,   начинавшие сиять необыкновенным светом, когда вспоминал о них…

     В деревне   его  душа как будто отчистилась от всей горечи, которую он накопил в городе. Здесь он всегда бродил один, то вприпрыжку бегая и сбивая неизменной палкой головки полевых цветков и трав, то в задумчивом молчании опускаясь на какой-нибудь пенек на час, а то и на два…

     Монфор, с которым он отправлялся всякий раз  на прогулку, постоянно отставал от него и занимался своими делами, главным из которых  было -  пополнение запаса неизменного бальзама.
     Вот почему в первую очередь  отправлялись в село Вязёмы - соседнее село с магазином, колокольней, и маленькой церквушкой.

     Их появление там как будто ждут. Как только  покажутся по  дороге, жители  неизменно высыпают на улицу и следят за их странной, наверное, парой: за высоким долговязым иностранцем, который то и дело прикладывается  к горлышку фляжки, и небольшого роста крепко сбитым арапчонком с неожиданно ясными голубыми глазами. Они,видимо,понимают, что он - барчук, и кланяются ему, не переставая  глазеть с удивлением.

  Привыкнув, он уже не обращает внимания на эти знаки любопытства - здесь хоть не дразнятся, как в городе…

    Пополнив запасы бальзама Монфора, они продолжают прогулки…

    Однажды они с утра отправились погулять. Монфор проследил взглядом за своим воспитанником, побежавшим по ведомым только ему тропкам, и, по своему обыкновению, сел на пенек и начал рисовать, не забывая прикладываться к источнику своего вдохновения. А когда уставший от непрерывной беготни Сашка подошел к нему сзади и с любопытством уставился на учителя, небрежно посвистывающего и рисующего окрестности, разглядел, как из-под рук графа быстро возникают стрельчатый густой лес за прудом; разные деревья под пышными кронами; пирамиды  высоченных  тополей…

    Еще он заметил, что вместо их дома на пригорке воспитатель раз за разом  рисует  замок с высоким шпилем и однажды не сдержал удивления:
    -   Но ведь это не наш дом? -  ткнул он смуглым  пальцем  в замок.
Монфор ответил ему таким печальным взглядом, что  Сашка в  первый раз задумался, что его учитель тоже может скучать по ком-то, и кинул на него быстрый сочувственный взор. Но сразу опустил глаза - побоялся показать свои чувства. Он всегда скрывал их тщательно…

    А в это время Сергей Львович, утопая  в удобном глубоком кресле, накидку  для которого специально привез сюда,  маялся от безделья - рядом не было любимой библиотеки. Все книги, которые он привез с собой, были уже прочтены. Но больше всего  не доставало ему общества, где бы он блистал, как обычно…

    В один из дней к нему сунулись, было,  крестьяне с жалобой на мошенника-управляющего, но им быстро пришлось ретироваться: барин отказался  вникать в их проблемы. Нахмурившись, широко раздувая ноздри,всем своим видом показывая, что ему некогда, и  даже не выслушав, сразу же  отправил их к теще: "К Марье Алексеевне, к ней!"

   А потом долго про себя возмущался:«Мне только и остается копаться в их   проблемах!.. Мне недосуг  и неинтересно влезать в тонкости этих запутанных и чуждых мне сельскохозяйственных дел! Это все люди Марьи Алексеевны! Вот  пусть и разбирается с ними сама!..»

  Отец семейства с неудовольствием продолжал размышлять: «Ах, как  же я так неосторожно позволил Надин  заманить  меня  сюда! С чего  она взяла, что я хочу сидеть здесь, как пень – ни о чем не думая, ничем не занимаясь, даже не читая  своих любимых авторов? -  потянулся  и зевнул, широко раскрыв рот: - ... Ах,  как хорошо вращаться в салонах города, развлекая общество и самому получая удовольствие от бесед, сплетен, шуток! -  Встал и подошел к  небольшому окну, недовольно покрутил головой, окидывая взглядом  двор. -  А тут только глухая деревня - с ее тишиной и скукой...-  сморщил нос. - Ну, как жаль, что деревня  не может служить продолжением городской жизни!.. И, Господи, как скука отвратительна!».

     Марья Алексеевна, исподтишка наблюдавшая за ним из своего угла с неизменным вязанием в руках, кинула  пренебрежительный взгляд  на  мечущегося от окна к креслу зятя: «Ишь, как томится! Он  действительно уже отчаянно скучает по Москве. Отсюда и сплин, недовольство всеми, дурной тон...- Усмехнулась:- В городе-то ему, конечно,  удавалось избегать детей и не обращать на них никакого внимания. А здесь, в деревне, они, как он считает,  назойливо путаются у него под ногами. Намедни  он  выговаривал Наденьке, что он натыкается на  детей повсюду, крича: «Нет  мне спасения от них: куда ни повернись - всюду они! И -  погляди!  Что за дети  у нас? Олинька вечно недовольна, ходит с насупленными бровками. А Сашка? Посмотри, что  за манеры у него?  Замарашка - замарашкой, грызет ногти постоянно.- Он пресек тогда ответ Надюши,повысив еще больше голос: - Ты почему позволяешь ему  вечно  разгуливать  с палкой, которой  он  размахивает, как ветряная мельница? А когда не ходит, как маятник, то сидит, упершись в землю взглядом и чертя на ней какие-то бесконечные знаки... И кто только из него вырастет?»

Следом выскочил, чтобы не слушать жену, во двор и скрылся в сторону   построек для  прислуги.

 Торопясь от дома, Сергей Львович продолжал спор сам с собой: «А Надин что? Ей бы только рожать их друг за дружкой - уже так раздалась в теле, так заматерела, что превратилась в такое непривлекательное существо, на которое неприятно  даже смотреть...Хм-м!.. Но капризничает, как и прежде…  Да еще смеет ревновать!» …

  Немного успокоившись и замедлив шаг, обратил мысли совсем в другую сторону: «Право, здесь хорошенькие девушки, с которыми можно побаловаться!», - лицо его разгладилось, глаза засияли. Но воровато огляделся по сторонам и быстро стер улыбку с лица. И вовремя! Его догоняла Надин - непричесанная, небрежно одетая и злая, как всегда.

 «Что опять?» - подумал, демонстрируя всем своим видом безразличие.  Но Надин, видимо, задалась сегодня целью  достать его окончательно:
   - Ты знаешь, что опять Монфор ходил в Вязёмы? И таскал за собой Сашку? Ты не думаешь о том, как участились его визиты туда? Поди, посмотри - он языком еле ворочает! Ну, чему он может научить мальчиков? А тебе лишь бы бездействовать, да за дворовыми девками масляными  глазками подглядывать!

   Он  поежился: «Неужели догадалась о моих мыслях? Ах, ревнивица!»
   Лучший способ отбиться - самому напасть! И  быстро  ее сразил:
    - А ты следишь за детьми? Посмотри на Сашку - во что он одет? Чучело, а не мальчик. Лучше ты поменяла бы портного!

   -  А у тебя есть деньги, чтобы платить хорошему портному?

  И началась очередная перепалка, которая могла вновь ввергнуть их в затяжное молчание… В который раз.

  Сергей Львович вздохнул - не прошло и трех дней, как последнее молчание было ею прервано. А сколько труда ему стоило улестить Надин, чтобы она прекратила бойкот, объявленный ею сразу после приезда сюда! Как трудно ему жить, право! Он отвернулся от жены, а она, в свою очередь, круто развернулась и пошла чуть ли не бегом от него…

   Продолжать прогулку  с тайной сладкой мыслью о девках стало невозможно. Он вернулся и уселся, надувшись, в свое кресло,где просидел до вечера, как сыч.

   Надин не показывалась. Бесстрастно подумал: «Потрудилась» над очередной жертвой. Теперь это - девка Татьянка, которая чем-то ей не угодила..."  Глухой плач  доносился из девичьей и сюда...

   Сергей Львович,в который раз, подошел к окну,  поднял занавеску  и унылым взором охватил надоевший до чертиков вид. Увидел прятавшуюся за толстым стволом дуба Олю в ярком платьице. Она  подглядывала за Сашкой и Николинькой, который, как обычно, утирал глаза. «Хнычет, значит, опять! Что-то ему не дают… А Сашка-то, Сашка! Сидит - грызет ногти, как ни в чем не бывало! Вот разворачивает Николиньку… Ах, стервец! Отправил брата от себя... Что-то не дружат  мои  дети меж собой, нет у них заботы друг о друге... Каждый - сам за себя. Ох-хо-хо-шеньки! Сашка вечно хмурый, замкнутый, ни поговорить с ним, ни пошутить… И неопрятный, - стыд  да и только. И что за манера у него – не расстается со своей палкой – бродит ли по двору, сидит ли на  скамейке, уставившись в одну точку. Что за бесконечную думу он думает всегда?"

   Вернулся к разговору с Надин: "В отношении Монфора Надин, наверное, права. Его   надо рассчитать.- Ревниво отметил: -  Теперь он  нашел дорогу еще и к девкам - и на мальчиков никакого внимания!  Как только приедем домой, так сразу рассчитаю!".
 
   Расстроенный отец семейства не находил ни в ком понимания. И это его  раздражало еще больше. Вдруг его взгляд наткнулся на  топавшего из-за угла толстенького, кудрявого, как и Сашка, но со светлыми волосами и кожей, Левушку, который направился к братьям. «Вот он, любимец всех, озорной мой молодец! Веселый! Довольный! Но... Это отрада матери. Надин. Она им владеет безраздельно. Начнешь оказывать ему какие-то знаки внимания - ревнует. К родному-то отцу! Ей,богу,у нее какая-то болезненная любовь к младшему сыну. Как будто у нее нет трех старших. Как ее понять?». -   пожал покатыми плечами. Ему казалось странным все  в характере жены.

 Но решил: «Пусть уж так, чем если  она будет напускаться на всех. И так никому покоя нет... А Левушка пусть отвлекает от всех  ее и занимает… Она-то тает от радости, когда он с ней»,- ласково усмехнулся Сергей Львович, вздохнув легонько. - Но … Как все-таки я устал от них от всех! Пора  уж им понять, что я не рожден для деревни и тишины. Как  это мне  самому  ясно давным-давно... Решено, я уеду завтра... Что бы такое придумать, чтобы все поверили, что у  меня спешное дело в  Москве? Надо обдумать это ночью…»

  Но утром оказалось, что сильно заболел Николинька - перекупался в пруду. Про отъезд теперь и нечего оказалось думать!..

  В доме поселилась тревога... Сашка время от времени вбегал к  брату и молча смотрел на востроносенького, в отца и Олиньку, белобрысого брата, который тяжело, с присвистом , дышал - весь во власти болезни...

 Но, когда Сашка последний раз зашел к нему, Николинька, заметив его, через силу улыбнулся, подняв на него мутные глазки.Осмелев, Саша подошел к кроватке и взял его за горячую тонкую ручку. Несмотря на ссоры и драки, ему было нестерпимо жалко Николиньку. Он погладил его по горящей щеке.  Братец,  как обычно раньше делал, показал ему язык…  А через три дня  - взял и умер…

 У Сашки  в голове не укладывалось: «Как это - умер? И теперь его больше никогда и нигде не будет?.. А где он будет?» .

 Не найдя ответов на эти вопросы,он замкнулся в себе еще больше. Прятался от всех, не ел, не пил. Взрослым же было не до него - каждый переживал по-своему смерть ребенка...

 Николиньку хоронили солнечным теплым утром. За гробом под руку вели очень печального, утирающего беспрерывные слезы,  отца.Maman шла сама. Олинька, не отрывала глаз от папеньки,убитого горем, и все время рыдала.Саша подумал:
 "Наверное,  жалеет  его больше, чем братика ..."

Она, как и он сам,Сашка, плачущего отца видела, наверное, впервые.

...Перед тем, как опустили  гроб в могилу, Сашка, вслед за другими, приложился к бледному мраморному лбу, недоумевая - неужели это тот самый Колинька, которого он дразнил все время и с которым поссорился из-за места на пеньке еще три дня назад?

  Поразило это несоответствие - вечно ноющий и хныкающий, но живой братик, и - холодный  маленький мальчик в гробу – совсем  не их Николинька…

  На кладбище он страдал, никем не замечаемый. Отец, не стесняясь, лил обильные слезы. Maman застыла в немом отчаянии.  С кладбища она шла, крепко прижав к груди Левушку. И больше в этот день она не спускала его с рук. Их, старших: Олиньку и его,Сашку, перестала замечать. Надолго…

  Когда Сергей Львович  немного пришел в себя, заметил, что Сашка не плачет. Спокойствие старшего сына его возмутило. Но смиренно не стал проявлять недовольства. Нет у него сил! «Непрошибаемый!»
 
  И только  бабушка и няня видели, как Сашка, никому не показывая  страдания, прячась по углам, утирает рукавом слезы, похудел, держа все переживания в себе. Добрые женщины пытались тайком приласкать, приголубить его, но он стал дичиться и их, пропадая целыми днями неизвестно где.

  Общее горе сблизило опять родителей. И они вынесли  ему общий приговор: «Сашка - черствый, холодный и неблагодарный человек. Монфор на него никакого влияния уже не имеет и надо его уволить по приезду».
 
 После  похорон они не стали задерживаться в деревне. С утра, перед отправлением в Москву, Марья Алексеевна заметила, что Сашка встревожен, не хочет есть, не поднимает грустных глаз. А перед самым отъездом вдруг пропал...

 Нашли его возле могилки Николиньки, заплаканного, безутешного, икающего от долгого плача…

http://www.proza.ru/2010/10/21/215