Пролог
05 апреля 1943 года
Берлин, Германская империя
Улица Тирпиц-уфер 72-76
Штаб-квартира абвера - военной разведки и контрразведки Германии
«Я хочу поручить Вам довольно необычное – но чрезвычайно важное – задание, Oberstleutnant[1]»
«Я слушаю Вас, Herr Admiral»
Адмиралом был Вильгельм Канарис - руководитель абвера; подполковником – его офицер по особым поручениям Карл Юрген Шольц.
«На этот раз, Карл,» - адмирал сделал паузу, «Вам не придётся ни добывать секретные документы, ни взрывать мосты, ни захватывать вражеские объекты, ни устранять высокопоставленных чиновников…»
«Интересно, что он задумал?» - заинтересованно подумал Шольц.
«Мне необходимо, чтобы Вы прояснили для меня одну довольно тёмную историю…»
«Очень интересно» - подумал Шольц.
«В марте сорок второго года – то есть, год назад, в урочище Козьи Горы…»
«Это ещё где?» - удивлённо подумал Шольц.
«… примерно в двадцати километрах от Смоленска, рядом с деревнями Катынь и Борок, местные жители случайно обнаружили огромные массовые захоронения военнослужащих в неизвестной им военной форме, возможно, польской. Они сообщили об этом полякам, работавшим в дислоцировавшемся в этом районе строительном взводе № 2005, входившем с польскую трудовую бригаду, приданную немецким инженерным частям.
Те, естественно, заинтересовались, произвели – насколько это было возможно – локальные раскопки, которые подтвердили, что в этих могилах действительно захоронены польские офицеры, предположительно расстрелянные выстрелами в затылок из малокалиберных пистолетов.
Поляки сообщили об этом своему немецкому начальству, но те почему-то никак не отреагировали на эту информацию. Вскоре воинскую часть перебросили в другое место… в общем, разговор заглох, толком и не начавшись. Командир немецкой воинской части – полковник Аренс – подготовил доклад об этих событиях, но он то ли застрял в нашей гигантской военной бюрократии, то ли…»
«То ли нашлись более важные дела» - высказал своё мнение Шольц.
«Вероятно» - не стал спорить Канарис. «Тем не менее, в начале этого года этот доклад каким-то образом попал в руки руководителя местного подразделения ГФП[2]..»
«Неудивительно» - подумал Шольц. «Этим до всего есть дело»
Группы и команды ГФП, хотя и подчинялись разведке и контрразведке военных формирований вермахта, либо полевым и местным комендатурам, но исполняли – и весьма эффективно - функции гестапо – тайной государственной полиции - в зоне боевых действий, во фронтовых и армейских тылах.
Сотрудники ГФП набирались из СД и гестапо (только на высшие командные должности) и V управления РСХА - криминальной полиции (Kripo), причём последние, естественно, составляли подавляющее большинство сотрудников ГФП. Дело своё они знали zehr gut и хлеб ели не зря, поэтому их как огня боялись и партизаны, и подпольщики, и диверсанты, и разведчики, и бандиты всех мастей. А попавших в плен к РККА расстреливали на месте (поэтому к середине сорок второго сотрудникам ГФП стали выдавать второй комплект документов – офицеров или нижних чинов пехоты или артиллерии).
Как говорят – и справедливо – «сыскарь – это навсегда», поэтому совершенно неудивительно, что сотрудники ГФП восприняли рапорт Аренса абсолютно по-сыскарски – как свидетельство о совершённом преступлении – пусть даже и массовом – и немедленно приступили к его расследованию – причём весьма профессионально.
Адмирал между тем продолжал:
«… в результате чего в середине февраля этого года ГФП приступила к раскопкам могил в Катынском лесу и допросам местных жителей. То, что они обнаружили, выходило явно за рамки их возможностей и компетентности, поэтому они обратились в Берлин с просьбой прислать специалистов для массовой эксгумации… которая и началась неделю назад под руководством профессора университета Бреслау Герхардта Бутца…»
«Серьёзный специалист» - с уважением подумал Шольц. «Можно сказать, светило. Просто идеальная кандидатура для такой задачи»
Видный судебно-медицинский эксперт (пожалуй, лучший в Германии и, возможно, не только в Германии) Герхардт Бутц был не просто профессором университета Бреслау. Он возглавлял Институт судебной медицины и криминалистики этого университета. Ученый европейского масштаба, он был безукоризненно порядочным человеком, который ни в коем случае не поставит своей подписи под фальшивой экспертизой
С началом Второй мировой войны его призвали в вермахт, где он получил чин гауптмана[3] и стал главой судебно-медицинской лаборатории группы армий «Центр».
Неудивительно, что после 22 июня сорок первого года именно его назначили руководителем Специальной команды ОКВ[4] по расследованию большевистских зверств и действий, нарушающих международное право. Так что расследование этого дела было полностью «в его епархии».
Однако светило светилом, но причём тут абвер, адмирал Канарис и лично он – по мнению многих лучший стратегический оперативник вермахта Карл Юрген Шольц? По мнению Шольца здесь было всё просто и ясно – ну расстреляло НКВД сотню-другую польских военнопленных – что тут удивительного? Они и своих-то тысячами и десятками тысяч расстреливали, а тут – какие-то поляки… Грамотно собрать доказательную базу, а затем передать в рейхсминистерство пропаганды. Со всеми вытекающими отсюда последствиями для сталинского режима. Делов-то…
«Извините, Herr Admiral» - воспользовавшись паузой, вставил Шольц. «Это всё, конечно, очень интересно… но какое это отношение имеет к абверу? Вам, конечно, виднее, но, по-моему это «епархия» ГФП, может быть, гестапо – и уж совершенно точно рейхсминистерства пропаганды. Но уж никак не наша»
«Всё дело в том, дорогой Карл,» - Канарис помассировал правый висок, «… в общем, я хочу быть полностью, совершенно, абсолютно уверен в том, что это…. дело рук НКВД. А не наших эйнзацгрупп[5]…»
Шольца это удивило. Даже очень.
Эйнзацгруппы и эйнзацкоманды, уже который год наводившие просто животный ужас на военнопленных и население оккупированных территорий, являлись специализированными истребительными формированиями – расстрельными командами и предназначались для уничтожения унтерменшей, которые согласно нацистской теории и практике не имели право на жизнь – евреев, цыган, политработников РККА… Они хоть и формально подчинялись соответствующим армейским частям, но организационно входили в состав РСХА – Главного управления имперской безопасности.
Хотя деятельность эйнзацгрупп была широко известна и часто обсуждалась (в абвере, да и вообще в вермахте – в основном в нецензурных выражениях), Шольц ни разу не слышал, чтобы эта публика занималась уничтожением польских военнопленных, к которым немцы обычно относились довольно гуманно.
«А что, есть основания так считать?» - удивлённо поинтересовался Шольц
Вместо ответа Канарис не терпящим возражения голосом приказал:
«Служебная машина у подъезда. Поезжайте домой, возьмите, что Вам нужно на два-три дня – и на аэродром. На аэродроме в Смоленске Вас встретят и отвезут в Козьи Горы. Да, у Вас будут попутчики, причём нейтралы, так что не забывайте об этом, когда будете… собирать информацию»
«Почему я?» - спросил Шольц. «Это же вроде не совсем моя епархия. Точнее, совсем не моя»
«Во-первых, я Вам доверяю. Во-вторых, Вы кристально честный человек. В-третьих, очень хорошо умеете собирать и анализировать информацию…»
Это было действительно так. Шольц действительно был одним из тех уникальных людей, которые одинаково хорошо умели работать и головой, и руками. Поэтому и считался – и совершенно обоснованно - не только лучшим диверсантом, но одним из лучших аналитиков абвера.
И тем не менее, он не поверил ни одному слову из этого потока комплиментов в свой адрес (на которые, надо отметить, адмирал был обычно довольно скуп). Понимая, что этот приказ не обсуждается, Шольц поднялся, вытянулся в струнку по стойке смирно (что не сильно понравилось адмиралу, предпочитавшему в общении со своими ближайшими сотрудниками скорее неформальный стиль), щёлкнул каблуками, как и подобает офицеру вермахта и сухо осведомился:
«Разрешите выполнять, Herr Admiral?»
«Выполняйте, Шольц, выполняйте…» - неожиданно задумчиво произнёс Канарис. И добавил:
«Храни Вас Господь…»
В самой этой фразе ничего необычного не было – ей набожный лютеранин Вильгельм Канарис всегда завершал напутствие своих агентов, отправлявшихся на опасное задание (а районе Смоленска пошаливали и партизаны, и истребители ВВС РККА, поэтому на лёгкую прогулку Шольцу рассчитывать не приходилось). Но сейчас она прозвучала как-то… странно. Он чувствовал, что во всей этой истории что-то было очень сильно не так. Только вот никак не мог понять, что именно.
Выйдя из подъезда штаб-квартиры абвера, Шольц первым делом отпустил служебную машину. Он вообще не любил ими пользоваться, предпочитая свою собранную по спецзаказу BMW 326 сорокового года выпуска. Ибо и не чувствовал себя комфортно рядом с водителем (он вообще предпочитал одиночество), и за рулём ему, как ни странно, лучше думалось, чем на пассажирском сидении служебного «Опель-капитана».
А поразмышлять было о чём. Поэтому он поехал не в свою берлинскую квартиру, находившуюся всего в нескольких кварталах от Тирпиц-Уфер, а в особняк в Ванзее, доставшийся ему в наследство от родителей, погибших в авиакатастрофе в тридцать втором при до сих пор окончательно не прояснённых обстоятельствах.
Его беспокоило даже не столько это совершенно «не его» задание (хотя он даже думать не хотел о том, каковы будут последствия, если выяснится, что в этих Богом забытых Козьих Горах поработали не мясники из НКВД, а молодцы из эйнзацгрупп СС), сколько то, что оно крайне неприятным образом вписывалось в пугающую закономерность алогичности его карьеры, которая началась в начале лета сорок первого – перед превентивным ударом вермахта по РККА. И продолжалась до сих пор.
I. Вербовка
Хотя родители Шольца полностью соответствовали самым жёстким требованиям нацистских расовых законов, а свою родословную по обеим линиям он мог проследить аж до XVI века, Шольц удивительным образом не считал себя немцем. Он ощущал себя космополитом, гражданином мира, что, надо сказать, очень ему помогала в его разведывательных операциях в различных странах этого самого мира.
Сын кадрового дипломата, он до 1929 года в общей сложности прожил в Германии года два, не больше. Жил в Японии, США, России, Великобритании – везде, куда судьба и МИД сначала Второго Рейха[6], а затем – Веймарской республики забрасывали его отца – доктора Манфреда Шольца. Да и закончил Карл вовсе не германский университет, а британский – элитарный Кембридж, который он покинул двадцатичетырёхлетним идеалистом с дипломом бакалавра политологии.
И тайным агентом Секретной службы Его Величества короля Великобритании и Северной Ирландии Георга VI. Британской внешней разведки Ми-6.
Именно по заданию британской разведки он грамотно подставился вербовщикам абвера – возрождавшийся рейхсвер остро нуждался в качественных молодых кадровых разведчиках.
Шольц, как и многие его коллеги по абверу (включая и адмирала Канариса и почти всех его ближайших сотрудников) ненавидел нацизм, считая его в лучшем случае чрезвычайно опасным безумием; в худшем же – бесовской одержимостью (сказывалось католическое образование, полученное в едва ли не лучших частных школах Японии, США и Великобритании). Но, как практически все его товарищи по плащу и кинжалу, гораздо больше он ненавидел большевизм, совершенно справедливо считая его гораздо более опасным злом, чем нацизм. А «красного императора» Иосифа Сталина – несравнимо более опасным диктатором, чем фюрера германской нации Адольфа Гитлера.
Поэтому его задачей была борьба на два фронта – и против Сталина (в первую очередь), и против Гитлера (во вторую). Удивительно, но уже после начала войны он узнал, что примерно так же и представляли себе свой долг и многие его коллеги – вплоть до шефа абвера включительно.
«Мы не ставим Вам никаких конкретных задач» - напутствовал Шольца завербовавший его высокопоставленный офицер Ми-6 сэр Стюарт Мензис. «Да это сейчас и не представляется возможным»
Он сделал многозначительную паузу, затем продолжил:
«Вы сможете считать Вашу работу успешной…» - он снова сделал паузу, «… если Вам удастся не только максимально ослабить оба эти воистину дьявольских режима, но и столкнуть их лбами. Хотя шансы на это, конечно же, чрезвычайно малы»
Шольц с отличием закончил пехотное училище (обязательный этап для всех офицеров абвера), получив новенькие погоны лейтенанта рейхсвера, а затем – тайную разведшколу абвера (согласно оскорбительным условиям Версальского договора 1919 года, Германия не имела права иметь военную разведку – все офицеры и нижние чины абвера формально считались контрразведчиками).
До 1933 года лейтенант Шольц добросовестно готовил самые разнообразные аналитические материалы для руководства абвера, рейхсвера и Веймарской республики – почти исключительно по сталинскому СССР, периодически посещая эту гигантскую страну (всегда исключительно легально) и для того, чтобы увидеть всё своими глазами, и для того, чтобы попытаться сформировать какую-никакую агентурную сеть. Последнее получалось так себе – слишком уж эффективно работали контрразведывательные отделы ОГПУ СССР.
Всё изменилось весной 1933 года. После возвращения из первой в жизни Карла Юргена Шольца нелегальной заброски.
С Советской Украины, охваченной голодомором.
II. Голодомор
Слухи об ужасающем голоде, разразившемся на громадной территории Северного Кавказа, Поволжья, Южного Урала, Западной Сибири, Казахстана но, более всего, Украины, достигли Берлина ещё в конце тридцать второго. Поскольку СССР, как один из наиболее вероятных противников (официально декларированное стремление большевиков военной силой «разжечь пожар мировой революции» и осуществить «освободительный поход» в Европу, подкреплённое невиданными в истории темпами строительства военно-промышленного монстра мог игнорировать только совершенно безответственный политик), руководство рейхсвера приняло решение отправить на Украину агента абвера, чтобы, как говорится, на месте выяснить, что и как.
Наилучшей кандидатурой оказался Карл Юрген Шольц.
Он провёл в охваченной голодом Украине почти полтора месяца, чрезвычайно убедительно выдавая себя то за сотрудника центрального аппарата ОГПУ, то за референта ЦК ВКП(б), то за государственного чиновника, ведающего вопросами хлебозаготовок. Документы, великолепно изготовленные в соответствующем помещении на Тирпиц-уфер («лучше настоящих!», по словам начальника отдела гауптмана Иоганна Дистля), открывали перед ним практически любые двери.
Оставшиеся закрытыми двери легко открывались с помощью других, не менее эффективных ключей – золотых (ещё царской чеканки) десяток, увесистых пачек советских рублей (самых, что ни на есть настоящих), которыми его в изобилии снабдили в штаб-квартире абвера. На смену уничтоженному НЭПу пришёл чёрный рынок. Гораздо менее заметный, но никак не менее вездесущий.
Он до сих пор удивлялся, как не поседел тогда от всего увиденного, услышанного и прочитанного. Но более всего, от разрывавшей душу невозможности помочь тысячам, десяткам тысяч людей, которые пухли и умирали от голода буквально на его глазах. Умирали потому, что хлеб, который спас бы им жизнь, кремлёвский вурдалак чуть ли не до последнего колоска отправлял на экспорт.
Чтобы купить станки, на которых будут производить оружие. Оружие, предназначенное для того, чтобы сделать всех, абсолютно всех жителей Европы (и не только Европы) покорными и бессловесными рабами Великого Хозяина – «красного императора» Иосифа Виссарионовича Джугашвили-Сталина. А тех, кто откажется стать рабом, ждала пуля в затылок. И это в самом лучшем случае.
Технически он мог уложиться и в четыре недели. Необходимая информация была собрана, «окно» на границе открыто. Но он не мог уйти, не попытавшись спасти хотя бы кого-нибудь. Поэтому последние две недели он, забыв и наплевав на свою миссию, как сумасшедший мотался по Украине, потрясая фальшивыми удостоверениями – где ОГПУ, где ЦК ВКП(б) и очень даже настоящим новейшим ТТ (надо отметить, весьма неказистой, но вполне работоспособной копией американского Кольта), где убеждением, а где – угрозой применить ТТ по назначению заставляя местных ответственных работников сначала накормить умирающих от голода и только потом – разбираться с хлебозаготовками «для нужд Центра». Он так никогда и не узнал, скольких сумел спасти. Знал только, что счёт шёл на сотни, если не на тысячи…
Именно тогда он впервые в жизни убил человека. Точнее, сразу восьмерых, без какой либо жалости расстреляв заградотряд НКВД, который по личному распоряжению секретаря ЦК компартии Украины Косиора должен был помешать нескольким десяткам украинских крестьян покинуть деревню и перебраться в соседнюю, чуть более благополучную область в России.
Такие заградотряды размещались повсеместно, обрекая десятки и сотни деревень на полное вымирание от голода. В течение только одного месяца чекистские заградотряды вернули в деревни более двухсот тысяч беженцев. Которые все до единого очень быстро умерли от голода и истощения. Так «вождь народов» ломал хребет свободолюбивому украинскому крестьянству…
Только буквально единицы сумели обойти или прорвать блокаду заградотрядов и спастись. В том числе и те, кому, рискуя жизнью, помог Карл Юрген Шольц.
К несказанному удивлению ожидавших его коллег-оперативников абвера, он вышел к окну не один. За ним «на буксире» шли, точнее, скорее ползли насмерть перепуганная и измождённая молодая женщина, её пятилетняя дочка и жалобно мяукавшая кошка. Все истощённые до последней возможности и еле державшиеся на ногах. Шольц просто побоялся их оставить на Украине, справедливо опасаясь, что до спасительной российской области они могут и не дойти.
И поэтому забрал их с собой в Берлин, объяснив совершенно обалдевшим от его наглости коллегам, что это, дескать, «языки», которые обладают исключительно ценной информацией о реалиях повседневной жизни в СССР.
Что, в общем-то, было правдой. Ибо за опустившийся уже с десяток лет тому на советские границы назад «железный занавес» мало кому удавалось прорваться. А остаться за рубежом – и того меньше.
Поэтому Шольцу эту его эскападу простили (тем более, что своё основное задание он выполнил на исключительно высоком уровне). Маму с дочкой и кошкой подлечили в военном госпитале, подкормили и отправили в один из абверовских особняков в пригороде Берлина – работать над книгой о повседневной жизни в СССР. Для очень узкого круга читателей. А по завершении работы обеспечили новыми документами, деньгами, визами – и отправили по каналам германского посольства на постоянное жительство в Аргентину. Как говорится, «от греха подальше»…
«Неурожаи в царской России повторялись через каждые 6-7 лет, продолжаясь иногда по два года кряду. Тем не менее, своеобразие голода 1932—1933 годов заключается в том, что это был первый в истории России и СССР „организованный голод“, когда субъективный, политический фактор выступил решающим и доминировал над всеми другими. … В комплексе вызвавших его причин отсутствовал природный фактор, как равноценный другим, характерный для голодов 1891—1892 и 1921—1922 годов. В 1932—1933 годах не наблюдалось природных катаклизмов, подобных великим засухам 1891 и 1921 годов…»
Kapitan zur see[7] Конрад Патциг[8] отвёл взгляд от отчёта Шольца о посещении голодавшей Украины, внимательно посмотрел на своего подчинённого и укоризненно спросил:
«Скажите, лейтенант… ну вот зачем Вы всё это сделали? Людей спасали, маму с дочкой… и кошкой в Берлин привезли… Заградотряд этот расстреляли…»
Шольц честно изложил в приложении к отчёту все совершённые им действия во время своей… загранкомандировки.
«Подвергнув нешуточному риску и себя, и ваше задание…» - столь же укоризненно продолжал Патциг
«Я побывал в Аду, Herr Kapitan zur see» - спокойно и уверенно ответил Шольц. «Вы боевой офицер кригсмарине, поэтому я уверен, что на моём месте Вы поступили бы точно так же. Я просто выполнял свой долг. Человека, католика, офицера вермахта…»
«При новом режиме» - усмехнулся Патциг, «Вас вряд ли поймут. У них все, кроме немцев, проходят по категории унтерменшей[9]. Особенно славяне… Так что рекомендую Вам быть поосторожнее в Ваших словах и поступках. Для Вашей же пользы…»
«Мне нет никакого дела до нового режима» - отрезал Шольц. «Я служу Германии… и Всевышнему, а не режиму…»
«Молитесь Богу, чтобы этому режиму не было дела до Вас…» - неожиданно резко произнёс Патциг. «Впрочем, это всё равно бессмысленно. С Вашими талантами, достижениями и выбранной Вами профессией… Вам рано или поздно всё равно придётся столкнуться с ними»
Шольц молчал. Он прекрасно знал, кого его шеф имел в виду. Он только и предположить не мог, как скоро ему придётся иметь с ними дело…
«Ладно, хватит об этом…» - неожиданно улыбнулся Kapitan zur see. «Вот, взгляните…» - он протянул Шольцу лист бумаги стандартного формата с чёрно- бело-красным флагом рейхсвера, чёрным мальтийским крестом и гербовой печатью, между которыми уместились несколько абзацев строгого машинописного текста.
«Что это?» - удивлённо спросил Шольц.
«Я представил Вас к награждению Железным крестом второго класса» - спокойно и даже как-то буднично ответил Патциг. «Ибо Вы его заслужили. Более чем»
Железный крест ему вручил лично рейхсканцлер Германии и вообще фюрер немецкого народа Адольф Гитлер. В рейхсканцелярии на Вильгельмштрассе 77, в бывшем дворце князя Антона Радзивилла (по иронии Всевышнего, никакого не немца, а очень даже литовца).
При взгляде даже на портрет вождя у Шольца каждый раз возникало почти непреодолимое желание почему-то даже не придушить «национального лидера» (хотя следовало бы), а просто-напросто как следует набить ему морду. Ибо было за что.
Поэтому Шольц отправился в рейхсканцелярию с ожиданием нешуточной внутренней борьбы (понятное дело, что существовали куда более эффективные способы навредить режиму, чем набить морду его основателю и лидеру).
Но то ли на него подействовал необычайный личный магнетизм фюрера (о котором не судачил только лишь очень уж ленивый), то ли его до краёв захлестнула ярость и ненависть по отношению к другому вождю – Сталину… в общем, в присутствии Гитлера Шольц почувствовал себя на удивление комфортно.
Поскольку задание Шольца носило совершенно секретный характер, церемония награждения была предельно камерной. Присутствовали только Гитлер, его военный адъютант по вермахту полковник Фридрих Хоссбах и собственно Шольц. Патцига по совершенно непонятной причине на награждение не пригласили.
Впрочем, причина неприглашения капитана цур зее стала Шольцу понятна буквально через пять минут после того, как он покинул кабинет рейхсканцлера.
Адольф Гитлер неожиданно тепло поприветствовал Шольца (потом он узнал, что фюрер вообще относился ко всем своим приближённым исключительно вежливо, заботливо и доброжелательно) и торжественно вручил ему Железный крест (первую в жизни награду Шольца).
Шольц знал, что Гитлер ещё в Первую мировую войну был награждён Железным крестом и второго, и первого класса. Награждён за дело, ибо ефрейтор Адольф Гитлер на фронте проявил себя как храбрый, стойкий и умелый солдат.
«Какая жалость, что он не выбрал военную карьеру» - подумал Шольц. «Стольких напастей удалось бы избежать…»
По мнению Шольца (которое ему по вполне понятным причинам приходилось держать при себе), на этом можно было и закончить. Ибо он с детства испытывал жесточайшую аллергию к любым торжественным мероприятиям. Особенно в свою честь.
Но Гитлер не был бы Гитлером, если бы даже по такому случаю упустил возможность высказать что-нибудь судьбоносное. Пусть даже и для аудитории всего из двух человек.
«Я внимательно прочитал Ваш отчёт, лейтенант» - неожиданно спокойно и без малейшего следа истеричности, столь свойственной его публичным выступлениям, произнёс фюрер. «Это очень важный документ, который, несомненно, окажет значительное влияние на нашу Ostpolitik[10]… »
Любопытно, что ровно то же самое он буквально два дня назад прочитал в полученной и расшифрованной им радиограмме из Лондона, в который он исхитрился передать микрофотоплёнку с текстом отчёта. Только от имени правительства Его Величества. И британцы тоже орден ему какой-то обещали…
Поскольку Шольц был совершенно равнодушен к наградам, название ордена его абсолютно не интересовало.
«Рад послужить своему Отечеству» - неожиданно верноподданнически выпалил Шольц. Видимо, у слухов о магнетизме Гитлера было какое-то весьма реальное основание…
«Я не сомневаюсь в Вашем патриотизме, лейтенант» - всё так же спокойно произнёс Адольф Гитлер. «А также в Вашей верности присяге… и в умении добиваться невозможного. Точнее, того, что слабаки и трусы считают невозможным…»
Шольц молчал, стараясь понять, куда клонит рейхсканцлер.
«Скажите, Шольц» - фюрер впервые обратился к нему по фамилии, «а каковы были – ну, и, наверное, остаются – Ваши личные впечатления от пребывания… в советской России?»
«Сталин и большевики – это исчадия Ада, мой фюрер» - снова неожиданно верноподданнически заявил Шольц. «Если они так поступают со своими…» - он запнулся, «то как же они поступят с нами, если им удастся нас завоевать? А именно на это нацелена вся машина сталинского режима…»
«Не могу себе представить» - неожиданно задумчиво произнёс Гитлер. «У меня просто не хватит воображения…»
Затем подошёл к огромному глобусу в углу кабинета, излюбленным жестом заложил руки за спину, повернулся к окну и задумчиво произнёс:
«Я только знаю, что мы – Германия, вермахт, СС… - это единственная сила, способная спасти европейскую цивилизацию от этих дьявольских азиатских большевистских орд. Надеюсь, что это понимают в Лондоне, Париже, Риме, Мадриде, Вашингтоне…»
«А ведь он прав» - подумал Шольц. «К сожалению. Все остальные либо слабы, либо трусливы, либо и то и другое одновременно. Именно поэтому никто и не будет мешать ни экономическому возрождению, ни перевооружению Германии. Точнее, ревооружению. А на Версальский договор наплевать. Тем более, что договор сей есть гнусность редкостная. Изнасилование и унижение побеждённых в особо извращённой форме»
Гитлер вдруг быстро обернулся и решительно произнёс:
«Я уверен, лейтенант, что Вы сможете ещё не раз послужить Германии и её народу… и что мне не раз представится приятная возможность вручить Вам ещё более высокие государственные награды»
Он тепло пожал его руку (военнослужащим вермахта было запрещено состоять в какой-либо партии, в том числе, и в НСДАП, поэтому нацистский салют был исключён), дав понять, что аудиенция окончена.
Шольц уже спускался по лестнице, направляясь к выходу из рейхсканцелярии, когда совершенно неожиданно услышал мягкий, даже несколько вкрадчивый голос у себя за спиной:
«На два слова, лейтенант…»
Шольц обернулся. Перед ним стоял высокий светловолосый молодой человек примерно его возраста с приятным удлинённым лицом, тонкими пальцами скрипача и явно аристократическими манерами. Одет человек был в идеально сидевшую на нём чёрную униформу штандартенфюрера[11] СС.
«Я Рейнгард Гейдрих, начальник службы безопасности СС и НСДАП» - отрекомендовался молодой человек.
Хотя Шольц работал в разведке, а не в контрразведке, он, конечно, знал, кто такой Гейдрих. Знал он его и в лицо. Как говорится, положение обязывало.
«Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер просил Вам передать, что он прочитал Ваш отчёт и нашёл Вашу работу в высшей степени профессиональной и полезной…»
Шольц уже достаточно хорошо разбирался в специфике нацистской, военной и государственной бюрократии, поэтому совершенно не удивился, что его отчёт стал, как говорится, жить собственной жизнью. К большому счастью для Шольца, Конрад Патциг благоразумно изъял из отчёта Шольца, отправленного им «наверх» всё, не имевшее непосредственного отношения к его заданию. То есть, все эскапады Шольца в течение последних двух недель.
«… а также просил передать» - продолжал Гейдрих, «что в последующих ваших операциях, которые, без сомнения, будут иметь огромную ценность для Германии и фюрера…»
«Без фюрера, надеюсь, как-нибудь обойдёмся» - подумал Шольц. Но промолчал.
«… поэтому Вы всегда можете рассчитывать на полную и всеобъемлющую поддержку со стороны СС и СД…»
Шольц испытывал какое-то чуть ли не животное отвращение ко всему нацистскому. И к штурмовым отрядам СА, и к охранным отрядам СС, и к НСДАП, и к СД… Но он был реалистом и прекрасно понимал, что в новой Германии сколько-нибудь эффективное противодействие кремлёвскому чудовищу рано или поздно потребует сотрудничества с нацистскими структурами.
«Лучше, конечно, поздно, чем рано» - подумал он. Тогда он ещё не знал, что ошибался. До его первой совместной операции с Рейнгардом Гейдрихом оставалось всего чуть больше полутора лет…
«И, разумеется» - чуть ли не елейным голосом продолжал Гейдрих, «если Вы захотите сделать карьеру в СС или СД, наши двери для Вас всегда открыты…»
«А вот это уж дудки» - неожиданно по-русски подумал он. Очевидно, сказывалось чрезвычайно интенсивное общение на этом языке за последние шесть недель. И снова ошибся.
«Конечно, штандартенфюрер» - улыбнулся он. «Если я приму решение перейти на службу в Вашу организацию, я немедленно об этом извещу лично Вас. Всего наилучшего»
С этими словами он козырнул, повернулся и быстрыми шагами направился к выходу из рейхсканцелярии.
III. Blitzeinschlag
Последующие полтора года Шольц провёл в основном в аналитической работе и постоянных думах о том, как бы побольнее укусить ненавистный сталинский режим. Хотя антисемитские и прочие идиотские выходки нацистов (не говоря уже об их совершенно бредовых и безумных неоязыческих расовых теориях) и установленная ими фактическая диктатура изрядно бесили убеждённого демократа, католика, космополита и кадрового офицера вермахта Карла Юргена Шольца; сталинское Зло было на много порядков страшнее. Более того, оно было вообще из какой-то иной реальности. И Шольцу вовсе не хотелось; более того, он просто не мог допустить, чтобы эта реальность пришла на его землю. В его Германию.
Наиболее предпочтительным было бы просто физическое устранение «красного монарха», но на такую операцию разрешения ему не дал бы никто. Ни берлинское начальство, ни начальство лондонское. Слишком велики были риски в случае провала. Да и в случае успеха, пожалуй, тоже.
Украинский успех Шольца изменил отношение к нему и со стороны Ми-6. Если раньше его мягко, но настойчиво просили предоставить ту или иную секретную (а то и совершенно секретную) информацию, то теперь, после того, как он стал едва ли не самым результативным агентом (причём не только в Германии), ему в значительной степени предоставили возможность самому выбирать, какую информацию искать и предоставлять.
Тем более, что ему «на месте» было, как говорится, виднее. Особенно учитывая, что Конрад Патциг перевёл его с должности старшего аналитика сразу на должность офицера по особым поручениям, выхлопотав даже повышение в звании (злые, но осведомлённые языки утверждали, что исключительно для того, чтобы самому присматривать за чрезмерно самостоятельным и инициативным сотрудником). Так что с июня 1933 года Шольц был уже обер-лейтенантом вермахта.
Решающий перелом в карьере Карда Юргена Шольца наступил в самом конце октября 1934 года, когда он предложил своему шефу настолько блистательный и авантюрный план дестабилизации сталинского режима, что тот поначалу решил, что подчинённый его просто разыгрывает. А когда понял, что то всё это предлагает вполне серьёзно, то тоже совершенно серьёзно пригрозил его уволить, если тот немедленно не забудет свои идиотские и завиральные идеи.
«Пожалуйста, увольняйте» - на удивление спокойно отреагировал на эту тираду Шольц. «В тот же вечер меня примут на работу в СД – ровно на ту же должность, что и у Вас. Только помощником по особым поручениям Рейнгарда Гейдриха. Со значительным повышением в звании, окладе, возможностях и так далее. А за это моё предложение в СД ухватятся обеими руками»
Конрад Патциг понял, что перегнул палку, явно недооценив ненависть к сталинскому режиму своего подчинённого. Ненависть, которая постоянно подпитывалась регулярно поступавшими из России сообщениями об уничтожении – по прямому указанию Сталина – католической Церкви на всей территории СССР. А поскольку о безбашенности и запредельном авантюризме СС и СД уже давно ходили легенды, шансы на то, что Шольц получит и одобрение своей очередной авантюры, и необходимые ресурсы для её реализации, были очень и очень высоки.
Опять же, из-за версальских ограничений, которые Германия пока ещё была вынуждена соблюдать, возможности повышения в звании и продвижения по службе в абвере были ограничены. В СС же вчерашние лейтенанты и даже унтер-офицеры делали просто головокружительные карьеры. Патциг по-прежнему был капитеном цур зее – морским эквивалентом армейского полковника, а Гейдрих был уже группенфюрером СС – то есть, генерал-лейтенантом. Поэтому обер-лейтенант Шольц мог уже этим вечером выйти из кабинета Гейдриха в чине оберштурмбанфюрера – подполковника СС, а то и штандартенфюрера (полковника).
Такого поражения в извечной конкурентной борьбе с нацистскими структурами Патцигу начальство точно не простило бы. Тем более, что под ним и так уже кресло шаталось (ходили слухи, что на его место всерьёз прочили другого капитена цур зее – Вильгельма Франца Канариса).
Поэтому он вынужден был скрипя зубами согласиться на эту, по его мнению, совершенно безумную авантюру. Предупредив, тем не менее, что операция будет совершенно «чёрной» - в случае чего абвер и правительство Германии будут всё отрицать и выручить Шольца в случае провала будет некому.
Иными словами, он мог полагаться только на себя. Что его, надо отметить, полностью устраивало. Чем меньше «поддерживающего персонала», тем ниже вероятность утечки информации и, следовательно, провала. В гораздо более сложных условиях Украины он действовал в одиночку. И очень даже успешно.
Он снова ошибся. Не в том, что ему не удастся достичь успеха в одиночку, а в том, что у него не будет никакой поддержки и что его в случае чего будет некому выручить.
При всей несомненной одиозности и нацистском фанатизме Рейнгарда Тристана Ойгена Гейдриха, он был самым настоящим гением (никакие Ягоды, Ежовы и прочие Берии, как говорится, и рядом не стояли). Причём чуть ли не в любом своём начинании. Поэтому по изобретательности, решительности и эффективности ему не было равных не только в абвере, но и во всём вермахте (ну и, понятное дело, в СС). Именно Гейдрих задумал, разработал и непосредственно руководил операцией по установке подслушивающих устройств во всех сколько-нибудь значимых помещениях у своих в некотором роде коллег на Тирпиц-уфер 72-76. В штаб-квартире военной разведки и контрразведки, между прочим.
Поэтому содержание разговора между Шольцем и Патцигом стало известно шефу СД на следующее утро после завершения оного (плёнки агенты Гейдриха изымали и заменяли поздно ночью). А уже тем же вечером к возвращавшемуся домой с работы Шольцу (он предпочитал ходить на работу и с работы пешком, благо жил совсем недалеко) плавно и почти бесшумно подкатил шикарный чёрный лимузин Mercedes-Benz 770.
Лимузин обогнал Шольца, после чего не менее плавно затормозил и остановился. Распахнулась передняя дверь; из открывшегося проёма легко и ловко вынырнул рослый с иголочки одетый эсэсовец в чёрной форме с петлицами штурмбанфюрера – майора СС.
Шольц сразу его узнал, хотя до этого видел только на фотографии. Это был адъютант Гейдриха Альфред Науйокс.
Штурмбанфюрер проворно распахнул заднюю дверь «Мерседеса» и вполне дружелюбным жестом пригласил Шольца внутрь.
Шольц предложение принял. Ибо не видел никаких причин для того, чтобы отказываться. Да и догадывался, кто хочет с ним в этом самом автомобиле поговорить. А вот о чём поговорить… об этом у Шольца не было пока ни малейшего представления.
Он не ошибся. На заднем сидении лимузина удобно расположился шеф СД группенфюрер СС Рейнгард Гейдрих. Как обычно, в шикарно выглядевшей чёрной униформе.
Шольц осторожно забрался внутрь роскошного Мерседеса и опустился на заднее сидение, стараясь соблюдать дистанцию. Науйокс аккуратно, но надёжно захлопнул дверь и вернулся на своё место рядом с водителем.
Стеклянная перегородка, отделявшая заднее сидение от водительской кабины, была поднята до отказа. Шольца это нисколько не удивило. Учитывая специфику его работы… вряд ли во время этого разговора будут обсуждаться вопросы уровня ниже Streng Geheim[12].
Автомобиль тронулся и медленно покатил вдоль Тирпиц-уфер.
«Я отвезу Вас в Ваш особняк в Ванзее, если Вы не против» - медленно произнёс Гейдрих.
Шольц пожал плечами. Ему было всё равно. Он уже давно привык жить на два дома; и там, и там у него имелись автомобили, поэтому никаких проблем с возвращением на работу у него не было ни там, ни там.
«До меня дошли сведения,» - столь же спокойно и медленно произнёс группенфюрер, «что Вы намерены… предпринять на территории Советского Союза некоторую операцию, которая в случае успеха способно значительно ослабить враждебный нам – и всему цивилизованному миру – большевистский режим…»
Шольц, как говорится, навострил уши. То, что эта информация дошла до ушей Гейдриха, его не удивило (у СД агенты были повсюду, и абвер не был исключением). Любопытно было, почему глава СД решил в эту операцию вмешаться. И с какими именно целями.
На всякий случай, Шольц решил промолчать. Пусть группенфюрер говорит. А там посмотрим.
«Мне также известно,» - Гейдрих сделал многозначительную паузу, «что Ваш шеф капитен цур зее Конрад Патциг… скажем так, санкционировал эту операцию. Но исключительно на Ваш страх и риск…»
«К чему он клонит?» - настороженно подумал Шольц.
«Я его прекрасно понимаю» - неторопливо продолжал Гейдрих. «Капитан Патциг уже, скажем так, по уши влез в весьма сомнительные предприятия – разведывательные полёты над территорией Польши, например – польза от которых сомнительна, а вред очевиден, ибо конфликт с Польшей Германии сейчас» - на слове сейчас начальник СД сделал ударение – «совершенно не нужен…»
«Кроме того,» - продолжал группенфюрер – «Ваш шеф никак не может понять – или принять, что СД и абвер, так же как и СС и вермахт, прекрасно дополняют друг друга и должны сотрудничать, а не соперничать. И уж, тем более, не вступать в конфронтацию – тайную или явную – ибо от этого выигрывают только враги Германии. Наши общие враги…»
Шольц с трудом подавил саркастическую усмешку. Патциг никогда не скрывал своей крайней неприязни ни к нацистам вообще, ни к СС, в частности. А в последнее время вообще, как говорят в России, закусил удила, назвав СС «мусорной корзиной с сомнительного рода личностями и преступниками, которые не останавливаются ни перед чем, даже перед убийством, когда встает вопрос о расширении их власти». Что было явным преувеличением, хотя, конечно, в СС – несмотря на старания рейхсфюрера Гиммлера – действительно хватало всякого добра. Как, впрочем, и людей талантливых, а то и вообще гениальных.
Во вполне естественном стремлении СД сформировать свою собственную службу внешней разведки Патциг, успевший привыкнуть к монополии абвера в этой области (уникальный случай, ибо практически во всех крупных странах мира существовало с полдюжины, а то и больше разведывательных структур), усмотрел во вполне разумных амбициях Гейдриха опасность для военной разведки (то есть, для своего монопольного положения).
Кроме того, в «высших сферах» (да и в «низших», пожалуй, тоже), все прекрасно понимали, что Патциг, в общем-то, просто неплохой служака, а Гейдрих – гений. Неприязнь, основанная на зависти, привела к тому, что шеф абвера открыто потребовал, чтобы шеф СД ушел в отставку, что вызвало у Гейдриха лишь снисходительную улыбку.
Ибо шеф СД прекрасно знал, что ни в какую отставку он не уйдёт ни сейчас, ни в обозримом будущем, а вот дни капитена цур зее Конрада Патцига на посту шефа абвера были уже сочтены. Ибо «на самом верху» уже было принято принципиальное решение, что не позднее конца года Патциг уйдёт – командовать новейшим «карманным линкором» Адмирал Граф Фон Шпее – там ему самое место. А на его место придёт другой капитен цур зее – Вильгельм Канарис – бывший начальник и покровитель Гейдриха во время службы последнего в кригсмарине Веймарской республики.
Как говорится, «долг платежом красен»…
«Поэтому меня удивляет не его… наверное, всё-таки, трусость, хотя и выглядит она как осторожность,» - продолжал шеф СД, « а то, что он всё-таки санкционировал эту операцию…»
Типично аристократическая привычка Гейдриха ходить вокруг да около начинала безумно раздражать Шольца. Пора было это безобразие прекращать.
«Скажите, группенфюрер[13]» - без всякого почтения обратился он к шефу СД, «правильно ли я понимаю, что СД в Вашем лице предлагает мне поддержку в осуществлении этой операции?»
«Приятно иметь дело с умным человеком, который ценит своё время» - обворожительно улыбнулся Гейдрих. Нагнулся, достал из-под сиденья довольно пухленький портфель «без опознавательных знаков» и вручил Шольцу.
«Что это?» - удивлённо спросил обер-лейтенант абвера.
«Всё – или почти всё – что Вам может потребоваться на территории СССР» - по-прежнему обворожительно улыбаясь, ответил шеф СД. «Три набора документов, легенды, деньги – совзнаки, доллары и фунты, золотые монеты…»
От такой предусмотрительности группенфюрера Шольц просто потерял дар речи.
«Оружие, разумеется» - спокойно продолжал Гейдрих. «Вальтер PPK с глушителем, запасные обоймы, патроны… Дерринджер[14] в качестве запасного пистолета. Метательный нож…»
Шольц продолжал изумлённо молчать.
«В германском консульстве в Ленинграде и в посольстве в Москве» - невозмутимо добавил Гейдрих, «работают резиденты СД. Дитрих Мозель и Эрих Хаген, соответственно. Вы всегда сможете обратиться к ним по паролю Эмден…»
Шольц с трудом сдержал улыбку. Такой пароль мог придумать только Рейнгард Гейдрих. Несостоявшийся адмирал германского военно-морского флота.
Лёгкий крейсер «Эмден», названный так в честь соответствующего города в германской Нижней Саксонии, был, пожалуй, самым заслуженным и успешным боевым кораблём ВМФ Второго рейха. Надводный рейдер, он с 1 августа по 9 ноября 1914 года захватил двадцать три (!) торговых судна противника, потопил русский крейсер «Жемчуг» и французский эсминец. И геройски погиб в бою с австралийским тяжёлым крейсером «Сидней», значительно превосходившим германца по огневой мощи.
Рейнгард Тристан Ойген Гейдрих в юности и не помышлял ни о карьере военного моряка, ни, тем более, о должности начальника одной из самых могущественных (если не вообще самой могущественной) спецслужб мира. А мечтал он о карьере либо скрипача, либо химика.
Отец Рейнгарда, Бруно Гейдрих, был известным оперным певцом и композитором, оперы которого ставились во взыскательных театрах Кёльна и Лейпцига. Гейдрих-младший был необычайно музыкален от природы, обладал абсолютным слухом и к тому же получил блестящее музыкальное образование (его отец был ещё и директором одной из самых известных в Германии детских музыкальных школ).
А химия ему просто нравилась.
Но, как говорится, Гейдрих предполагает, а Всевышний располагает. Или судьба (это уж кому как больше нравится). Экономический кризис, поразивший послевоенную Германию, скажем так, существенно приземлил розовые мечты молодого Гейдриха. Ни о карьере скрипача, ни о карьере химика теперь не могло быть и речи. Единственной надёжной гаванью представлялась немецкая армия.
Или флот. Военно-морской флот. Кригсмарине.
В марте 1922 года восемнадцатилетний Гейдрих поступил в военно-морское училище в Киле. Военно-морской флот с его жёстким кодексом чести казался тогда молодому Гейдриху элитой нации. В 1926 году Гейдрих закончил училище, получил звание лейтенанта и направился на службу в разведку флота, где и познакомился с Канарисом.
И быть бы Рейнгарду Гейдриху гросс-адмиралом[15] кригсмарине (причём в рекордно короткие сроки), если бы в дело не вмешалась женщина. В те годы брак по расчёту был в порядке вещей, особенно среди небогатых офицеров флота. А помолвка (даже неформальная) считалась столь же нерасторжимой, как и законный брак. Как позднее в СС (по немалой иронии судьбы), кандидатура жены перспективного офицера кригсмарине подлежала пусть и неформальному, но утверждению начальства. В случае Гейдриха, аж самого адмирала Эриха Рёдера – главы ВМФ.
Невесту Гейдриху подобрали адмиральскую – ни много, ни мало дочь хозяина крупнейшего немецкого металлургического холдинга «IG Fabernim». Но молодой Рейнгард влюбился – в самую что ни на есть простушку (хоть и с дворянской фамилией) Лину фон Остен. В деревенскую учительницу. Причём не просто влюбился (влюблённостей в жизни красавца-лейтенанта хватало). Он полюбил её.
И, будучи человеком чести (как вскоре выяснилось, его представление о чести сильно отличалась от флотского), немедленно и публично объявил о помолвке (чувства были взаимными). Опубликовав соответствующее объявление в газете (копию объявления он отправил по почте своей несостоявшейся невесте).
У которой на этот счёт было прямо противоположное мнение. Дамочка, судя по всему, была не промах (видимо, интуитивно чувствовала, что безвестного лейтенанта ожидает большое и блестящее будущее), поэтому немедленно пустила в ход тяжёлую дальнобойную артиллерию.
Своего отца-фабриканта, то есть. О чести, понятное дело, речь не шла. Один голый расчёт.
Отец дамочки, естественно, пожаловался лично Рёдеру. Точнее, обратился с просьбой повлиять на несколько увлёкшегося лейтенанта. А дальше начался самый настоящий фарс. Непристойный и недостойный. Кригсмарине, естественно.
Сначала Гейдриха пытались уговорить не портить себе карьеру, проявить здравомыслие и всё такое. Он ни в какую – «люблю и всё». Затем пригрозили «судом чести». Он только пожал плечами – суд так суд.
Председателем суда стал лично гросс-адмирал Рёдер (невиданное дело для обвинений в адрес лейтенанта). Гейдриха обвинили в том, что у него было два романа одновременно, что по строгому кодексу чести кригсмарине строжайше запрещалось. Неважно, что на практике это требование нарушал как минимум каждый второй, если не каждый первый; с формальной точки зрения это было правдой.
Впрочем, правда-то как раз никого и не интересовала – на суде Рёдер просто грубо давил на лейтенанта, требуя, чтобы он разорвал помолвку и вернулся к дочери фабриканта, потому, что, дескать, дочь «такого человека» достойнее «деревенской простушки».
Гейдрих же спокойно ответил просьбой не вмешиваться в его выбор. Это окончательно взбесило гросс-адмирала. Он немедленно отправил Гейдриха в отставку за «недостойное поведение». Шёл апрель 1931 года…
Никто из участвовавших в этом позорном судилище и подумать не мог, что спустя всего два года безвестный лейтенант станет одним из самых могущественных людей нового режима. Обладающим достаточной властью, чтобы отправить не только в отставку, но и в тюрьму, концлагерь, а то и на виселицу любого. В том числе, и гросс-адмирала Рёдера.
Но месть не интересовала Гейдриха – для него это было бы слишком мелко. Он был выше всего этого. У него были дела поважнее. Намного важнее.
Хотя его и выгнали из кригсмарине с позором (хотя позорным этот фарс был исключительно для кригсмарине и его бравого руководства), он навсегда сохранил странную привязанность ко всему морскому. Не зря, наверное, говорят, «однажды моряк – до конца своих дней моряк»…
«Да, и ещё, обер-лейтенант,» - мягкий и даже, пожалуй, заботливый голос шефа СД вернул Шольца к реальности, «я хочу, чтобы Вы постоянно знали и помнили, что если Вы попадёте в руки НКВД, мы найдём способ Вас выручить…»
Шольцу в это не очень-то верилось, ибо он весьма скептически (и не без оснований) относился к возможностям СД на территории СССР, находившейся под неусыпным и весьма надёжным контролем и присмотром НКВД. Хотя… чего только в жизни не бывает… Особенно, если за дело возьмётся такой гений, как Рейнгард Гейдрих.
«… ибо СС своих в беде не бросает…» - неожиданно добавил группенфюрер.
«Я не член СС» - неожиданно резко заявил Шольц. «И Вы прекрасно знаете, что никогда им не буду…»
«Никогда не говори никогда» - снова обворожительно улыбнулся Гейдрих. «Так, по-моему, говорят англичане?»
«Впрочем,» - добавил он, «это неважно. Сейчас это де-факто операция СС и СД. А Вы – её главное действующее лицо. Поэтому до её завершения – успешного завершения, в чём у меня нет ни малейшего сомнения, Вы можете рассчитывать на полную поддержку и СС, и СД. Ибо сейчас Вы – один из нас…»
«Всю жизнь мечтал…» - подумал Шольц. Но благоразумно промолчал.
Гейдрих выполнил своё обещание и довёз Шольца прямо до двери его небольшого, но красивого и уютного особняка в Ванзее.
«А знаете, Шольц,» - сказал ему на прощание Гейдрих, «я Вам завидую…»
«Почему?» - изумлению Шольца не было предела.
«Потому, что подавляющему большинству людей» - шеф СД сделал паузу, «не удаётся даже повлиять на ход истории. Не говоря уже о том, чтобы его изменить…»
«А Вы,» - добавил Гейдрих, «сможете изменить ход истории одним выстрелом. Или… другим инструментом. В общем, Вам виднее, чем…»
«Выстрелом» - подумал Шольц, провожая взглядом лимузин шефа СД. «Именно выстрелом»
Гейдрих как в воду глядел.
Обер-лейтенант Карл Юрген Шольц задумал и разработал операцию Blitzeinschlag[16] еще несколько месяцев назад, когда анализ динамики развития военно-промышленного комплекса СССР привёл его к крайне неутешительным выводам. Во-первых, он в очередной раз убедился, что в этой стране всё, абсолютно всё, подчинено единственной цели – созданию военного механизма, необходимого для завоевания Европы, Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии, а в перспективе – как ни дико это звучало – всего земного шара. «Красный император» Иосиф Сталин на полном серьёзе стремился к тому, чтобы ещё при его жизни в состав теперь уже глобального СССР была принята «последняя республика».
Во-вторых (и это было куда страшнее), Шольц пришёл к выводу, что при текущих темпах создания этого военно-промышленного потенциала максимум к 1938 году (то есть, менее, чем через пять лет), Сталин сумеет создать вооружённые силы, которым не смогут противостоять даже (если представить такую совершенно фантастическую возможность) объединённые армии Франции, Германии и Великобритании (даже дополненные армиями более мелких стран). С катастрофическими последствиями для цивилизованной Европы. А потом – и для всего мира.
К сожалению, выводы Шольца не разделяли ни в абвере, ни в руководстве рейхсвера. Не разделял их, судя по всему, и фюрер германского народа. То ли ему вообще не докладывали, то ли он не воспринимал СССР всерьёз, то ли он был слишком поглощён текущими политическими проблемами…
Не особенно разделяли их и в руководстве Ми-6, которому Шольц самым добросовестным образом высылал копии своих аналитических материалов, подвергая себя немалому риску. Поскольку авторство документов не вызывало сомнения, то в случае попадания сообщений Шольца в руки контрразведки абвера или СД и их последующей расшифровки виселица ему была бы обеспечена. Впрочем, шансы и на то, и на другое были крайне малы, ибо Шольц пользовался исключительно надёжными каналами связи, пользовался стеганографией[17], а свои сообщения зашифровывал плавающим[18] шифром собственного изобретения.
Именно поэтому Шольц и взялся за самостоятельную разработку и реализацию этой исключительно важной операции, которую был готов и осуществить тоже совершенно самостоятельно, без какой-либо поддержки со стороны руководства или вообще кого-либо в Третьем рейхе. Хотя интуитивно чувствовал (и не ошибался), что даже в таком рискованном предприятии может рассчитывать на поддержку как минимум двоих чрезвычайно могущественных бонз Третьего рейха.
Генриха Гиммлера и Рейнгарда Гейдриха.
Единственным способом остановить (или хотя бы замедлить) бешеные темпы развития советского ВПК была операция, успешное осуществление которой позволило бы надолго (в идеале – вообще навсегда) переключить внимание высшего руководства СССР с подготовки к завоеванию мира на что-то более насущное.
Например, на собственное выживание.
Хотя к концу 1934 года Сталин стал почти единоличным диктатором СССР, и в партии, и в государственном аппарате, и в вооружённых силах, и в спецслужбах всё ещё существовала весьма существенная скрытая оппозиция «красному монарху». Оппозиция, у которой были все основания опасаться за свою жизнь – ибо и политические процессы, и голодомор, и другие сталинские эскапады убедительно продемонстрировали готовность кремлёвского чудовища физически уничтожать всех не только противников, но и потенциально опасных – да и просто неугодных.
Физическое уничтожение Сталина было, конечно, самым эффективным и надёжным способом вставить лом в колёса быстро набиравшего ход сталинского ВПК, но Шольц прекрасно понимал, что на столь радикальную операцию санкции ему никто не даст. Да и добиться успеха в одиночку было уже практически невозможно. Во-первых, пробиться через уже очень многочисленную и прекрасно организованную охрану вождя террористу-одиночке было почти нереально, а во-вторых… даже если бы удалось пробиться и поразить цель… не было никакой уверенности в том, что убит будет именно Сталин.
Ибо после того, как 16 ноября 1931 года в Сталина попытался выстрелить некто Огарёв — белый офицер и секретный сотрудник английской разведки, работавший по линии РОВС (Русского общевоинского союза), Сталин распорядился подготовить для себя двойников, которые бы подменяли его на всех – или почти всех – публичных выступлениях.
Нужно было найти другую значимую фигуру в советском руководстве, устранение которой даст близкий по масштабам эффект, но будет сопряжено с гораздо меньшими рисками.
Выбор Шольца пал на Сергея Мироновича Кострикова, уже давно сменившего свою настоящую фамилию на один из своих партийных псевдонимов – Киров и занимавшего один из высших постов в партийно-государственной иерархии СССР – Первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б).
Для операции, направленной на дестабилизацию внутриполитической ситуации в СССР, Киров был просто идеальной мишенью. Во-первых, Киров был не просто ближайшим сподвижником, а, по сути, единственным близким другом Сталина, поэтому его устранение нанесло бы сильный удар и по Сталину-политику и по Сталину-человеку, лишив его столь необходимой эмоциональной поддержки, что, в свою очередь, неизбежно и резко увеличит количество ошибок Сталина-руководителя государства.
И, тем самым, существенно замедлит рост и снизит эффективность советского ВПК.
Во-вторых, Киров был просто феерическим бабником (сотрудники Восточного отдела абвера даже присвоили ему почётное звание Заслуженный кобель СССР). Поэтому найти среди мужей-рогоносцев (Киров предпочитал почти исключительно замужних женщин, справедливо опасаясь матримониальных претензий незамужних дам) исполнителя теракта было существенно проще, чем желающего выстрелить, например, в Предсовнаркома Молотова.
В-третьих, Шольц надеялся, что антисталинская оппозиция, над которой уже завис дамоклов меч неизбежных репрессий, хотя бы из чувства самосохранения использует гибель одного из ближайших соратников своего противника для того, чтобы дать ему «последний и решительный бой»
Чисто технически операция прошла успешно. За исключением того, что остолоп Николаев промахнулся и Шольцу пришлось стрелять самому – специальной мягкой револьверной пулей из Вальтера-РРК с глушителем (которую после выстрела даже при внимательном рассмотрении практически невозможно было отличить от пули из нагана Леонида Николаева).
В возникшей суматохе Шольцу удалось беспрепятственно покинуть Смольный, а через три часа он уже переходил финскую границу через заблаговременно приготовленное «окно».
Как и в прошлый раз, с «прицепом». В нарушение всех и всяческих правил разведки и терроризма забрав с собой Ирину Гель, у которой он жил всё время подготовки операции на территории Ленинграда.
По всем писаным и неписаным правилам она должна была просто исчезнуть (тем более, что у тамошнего резидента СД были надёжные контакты в городском крематории), но Шольц так и не смог заставить себя устранить «нежелательного свидетеля». Хотя Ирина и не имела никакого представления о реальной цели деятельности Шольца в «северной столице» СССР, самого факта пребывания агента иностранной разведки в городе на Неве во время убийства его руководителя НКВД было достаточно для проведения самого тщательного расследования.
Недопустимо тщательного для руководства Германской Империи.
Только после возвращения в Берлин Шольц узнал, что его исчезновение из Ленинграда было не столь уж беспрепятственным. Ибо нашёлся-таки дотошный сотрудник ГУГБ, который каким-то непостижимым образом засёк проникновение Шольца на территорию СССР; выследил абверовца, проведя самостоятельное расследование (не сумев убедить начальство в обоснованности своих подозрений) и едва не перехватил в Смольном Шольца и Николаева.
И перехватил бы, если бы не люди СД, подслушавшие в одном из питерских кабаков разговор подвыпивших старших офицеров ГУГБ, который и вывел их на слишком ретивого сотрудника советской госбезопасности. В результате сотрудник этот благополучно угодил под трамвай, не доехав буквально пары километров до Смольного. В возникшем после убийства Кирова хаосе всем было не до рядовых происшествий, поэтому эту смерть быстренько списали на несчастный случай.
Ирину Шольц вынужден был передать в СД (шеф абвера Патциг не хотел иметь с ней никакого дела – да и с Шольцем, пожалуй, тоже), предупредив Гейдриха о том, что с ней следует обращаться самым обходительным образом. Во избежание крайне нежелательных последствий для СС, СД, НСДАП и лично для Рейнгарда Тристана Ойгена Гейдриха.
Гейдрих не имел ничего против. Ирине сделали новые документы чистокровной немки (благо она и была фольксдойче – родом из прибалтийских немцев) и поселили в закрытом городке СС в Баварии, в котором Гиммлер пытался претворить в жизнь нацистские расовые теории (в основном, путём подбора оптимальных с расовой точки зрения супругов). Там она покорила сердце молодого штурмфюрера[19] СС Конрада Хёффнера, ответила взаимностью и вышла за него замуж.
Ирина родила пятерых детей (она была католичкой, да и в СС многодетные семьи приветствовались), благополучно пережила войну, а после войны, без особых проблем вместе с мужем пройдя малоприятную процедуру денацификации, переселилась в Бонн, где бывший оберштурмбанфюрер[20] СС – врач по профессии – стал одним из крупнейших светил в области хирургии в ФРГ, а Ирина всерьёз занялась политикой и в конце концов заняла кресло депутата бундестага от Христианско-Демократической партии.
С политической же точки зрения операция Blitzeinschlag оказалась далеко не столь успешной. Антисталинская оппозиция оказалась то ли уже основательно разгромленной, то ли слишком разобщённой, то ли просто банально трусливой, но своим шансом не воспользовалась. Нового витка внутреннего противостояния и политической борьбы не получилось. Напротив, Сталин воспользовался этим убийством для того, чтобы окончательно разгромить оппозицию, навсегда уничтожив, как ему тогда казалось, даже микроскопическую возможность сопротивления его воле.
К счастью для Германии, Европы и всего мира, «красный император» этим не ограничился. Он и так был тем ещё параноиком, а после покушения 1931 года и после убийства Кирова стал параноиком законченным. Террористы стали мерещиться ему буквально везде, поэтому и террор он развязал не индивидуальный, а массовый. Всеобщая шпиономания, подозрительность, аресты, суды, высылки, расстрелы и прочие прелести развитого большевизма значительно снизили эффективность и существенно замедлили великий сталинский проект по созданию невиданного в истории человечества военно-промышленного монстра, ориентированного на завоевание всего мира.
Невиданного по крайней мере, с времён Чингис-хана. Или Тамерлана.
Что, собственно, и было нужно Карлу Юргену Шольцу. А также всему цивилизованному человечеству. Во всяком случае, его акцию одобрили и в руководстве рейхсвера, и в СД, и в Ми-6. Фюрера, правда, о деталях решили не информировать. На всякий случай.
Тем не менее, новоиспечённый кавалер Железного креста первого класса (на сей раз его вручал министр рейхсвера Вернер фон Бломберг), а также обладатель именного эсэсовского кортика с пафосной надписью «За подвиг во имя Отечества. Гиммлер» (который награждённый немедленно запихнул в самый дальний ящик своего особняка в Ванзее) прекрасно понимал, что дело было ещё не сделано. Далеко не сделано. Опасность ещё далеко не миновала.
Хотя Германия ревооружалась ускоренными темпами, а отмена оскорбительных и идиотских ограничений Версальского договора была, вне всякого сомнения, лишь вопросом времени, советский ВПК продолжал расти как на дрожжах (пусть и существенно более медленными темпами, чем до операции Blitzeinschlag).
При этом периодически порождая нечто пугающее. Причём пугающее настолько, что всё остальное, кроме этого «нечто», представлялось мелкими неприятностями. Детской вознёй в песочнице.
IV. Невидимка
Летом 1935 года один из вернувшихся из СССР агентов абвера (что само по себе было большой удачей – настолько эффективно действовала система всеобщего сталинского контроля и слежки) Александр Бригель (фольксдойче из поволжских немцев) принёс совершенно ошеломляющее известие. И это было ещё очень мягко сказано.
Посланный в СССР для добычи сведений о наиболее перспективных новинках советского авиастроения (большей частью которого, впрочем, оставалось копирование не самых удачных иностранных образцов), этот фольксдойче стал случайным свидетелем… впрочем, иначе как магией это назвать было нельзя.
Всё началось совершенно обыденным образом – на одном из подмосковных аэродромов, расположенном в районе Серпухова, механики выкатили из ангара внешне почти совершенно ничем не примечательный самолёт - двухместный моноплан АИР-4 конструкции Александра Яковлева с высоко расположенным крылом. И, как обычно, с немецким двигателем Вальтер (как ни пыжился сталинский авиапром, а создание авиадвигателя собственной разработки оставалось для него недостижимой мечтой – несмотря на всё «передовое учение» и жестокие репрессии). Ну не могут рабы создавать действительно передовые технологии…
«Почти» потому, что внешний вид его обшивки был каким-то неестественным. Уж слишком ярко она блестела на солнце. После стандартных команд «От винта!» и «Есть от винта!», из патрубков двигателя вырвались первые выхлопы, и тут началось нечто совсем уж невероятное.
Летчик прибавил обороты двигателя, и одновременно с этим самолет начал медленно таять. О том, что он разбегается, взлетает и набирает высоту, наблюдатели догадывались только по перемещающемуся звуку мотора.
Два истребителя И-16, поднятые в воздух для сопровождения, очень быстро вернулись на аэродром - пилоты явно просто не видели объект сопровождения. Вскоре приземлился и сам «невидимка». Слышно было, как он катился по взлетной полосе; было даже видно, как траву пригибает воздушная струя от невидимого винта. Только вот самолёт оставался невидимым.
Когда обороты упали, самолет словно вынырнул из небытия. Пилот заглушил мотор, выбрался из машины и ушел вместе с ожидавшей окончания испытания группой специалистов. Механики тщательно зачехлили самолёт и вкатили его обратно в ангар.
Сначала Бригелю просто не поверили (хотя он всегда считался человеком уравновешенным и страдал скорее недостатком фантазии, чем чрезмерно развитым воображением). Однако, когда он продолжал стоять на своём даже после многочасовых допросов, продолжавшихся в течение почти двух недель, новый шеф абвера контр-адмирал Канарис пришёл к выводу, что «в этом что-то есть».
И, разумеется, отправил прояснить ситуацию своего офицера по действительно особым поручениям Карла Юргена Шольца.
Несмотря на, мягко говоря, неблагоприятную обстановку в СССР, Шольц задание выполнил. Действуя где хитростью, где наглостью, где подкупом, а где – и оружием, он довольно быстро установил, что таинственный самолёт называется ПС-4 («прозрачный самолёт», то есть); что это был действительно переделанный АИР-4 (отсюда и «4») и что автором переделки является некий Сергей Григорьевич Козлов, начальник кафедры воздушных винтов, конструкции и прочности самолетов Академии Воздушного Флота СССР (в своё время изгнанный из семинарии с любопытной формулировкой «за неверие в Бога»).
Невидимость ПС-4 обеспечивало использование в качестве обшивки целлона – прозрачного неогнеопасного целлулоида – который оказался действительно очень эффективным средством снижения видимости (даже тень от самолёта была очень слабой и малозаметной).
Эта информация Шольца успокоила. Ибо и целлон, и альтернативный ему родоид французского производства, которым планировали покрыть второй испытательный экземпляр самолёта, совершенно не годились для сколько-нибудь серьёзных боевых машин. По причине и низкой прочности, и высокой гигроскопичности, и малой долговечности. Поэтому на первый взгляд ПС-4 был всего лишь одной из многих экстравагантных идей, которыми баловались авиаконструкторы всего мира (в Третьем Рейхе подобных оригиналов тоже хватало).
Но Карл Юрген Шольц был уже слишком опытным и разведчиком, и аналитиком, чтобы останавливаться на первом взгляде. Он всегда смотрел второй раз. И всегда это того стоило.
Добравшись до документации по ПС-4 (Отдел изобретений Наркомата обороны СССР этот проект всерьёз не воспринимал, поэтому секретность на испытаниях была почти никакой, а вся документация по проекту хранилась почти открыто на кафедре Козлова в Академии), Шольц наткнулся на довольно любопытную постановку задачи, написанную от руки Козловым на листке бумаги, застрявшем между чертежами модифицированного АИР-4:
Для создания действительно невидимого самолёта необходимо решить три задачи:
1. Снижение видимости обшивки;
2. Снижение видимости каркаса планёра;
3. Снижение видимости мотора, экипажа, вооружения и оборудования самолёта
Для решения первой задачи необходимо радикальное повышение эксплуатационных характеристик целлона и/или родоида…
Для решения второй задачи необходимо всемерно снизить габариты силовых элементов. Исходя из этого, вместо дюралюминия для их изготовления необходимо использовать нормализованную хромомолибденовую сталь, а в самом каркасе максимально широко использовать ферменные конструкции…
Для решения третьей задачи необходимо использование так называемой «световой брони»…
И, в самом низу листка явно более поздняя приписка от руки:
До самого недавнего времени я ясно не представлял пути решения третьей задачи. Но результаты экспедиции Я.Б. выглядят многообещающе…
На то, чтобы установить личность Я.Б. и собрать необходимые сведения о его экспедиции и её результатах, у Шольца ушёл месяц. К великому удивлению обер-лейтенанта абвера, таинственным Я.Б. оказался редкостный даже по большевистским меркам авантюрист Яков Григорьевич Блюмкин, а таинственной экспедицией – его экспедиция в Тибет в 1927 году, когда Блюмкин работал представителем ОГПУ и Главным инструктором по государственной безопасности Монгольской республики.
Вскоре после этой экспедиции Блюмкин вернулся в Москву, захватив с собой несколько ящиков различных артефактов и прочих находок. На них никто не обратил внимание – Блюмкину поручили дела поважнее. Как, например, устранение бывшего сталинского секретаря Бажанова, незадолго до того бежавшего за границу. Блюмкин задание благополучно провалил, а затем и вовсе заигрался с Троцким, к которому ОГПУ его направило как провокатора.
Сталину в конце концов всё это порядком надоело, и по его приказу Блюмкина арестовали (что неудивительно, с погонями и стрельбой), судили и расстреляли 12 декабря 1929 года в печально известных подвалах Лубянки. Артефакты отправили в архив ОГПУ, где о них благополучно забыли.
Когда в мае 1934 года ОГПУ возглавил Генрих Григорьевич Ягода, он немедленно отдал приказ о радикальной чистке архивов. Официально – с целью повышения эффективности архивной службы (которая действительно оставляла желать лучшего). Злые языки, правда, утверждали, что истинной целью чистки был поиск и уничтожение некоего серьёзного компромата на нового шефа ОГПУ.
Поскольку артефакты Блюмкина уже давно были признаны не представляющими никакой ценности, они подлежали уничтожению (о чём и был составлен соответствующий акт). Но архивисты – тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. В том числе, и денежные знаки.
Поэтому после составления акта наиболее ликвидные артефакты немедленно оказались на чёрном рынке. В том числе, и довольно странная книга (разумеется, на санскрите) под названием «О превращениях веществ».
Купил эту книгу кандидат исторических наук, доцент востоковедения МГУ Владимир Сергеевич Фёдоров, свободно владевший санскритом. Начал переводить… и вдруг понял, что ему явно не хватает знаний в области современной химии и материаловедения. Ему нужен был эксперт в соответствующих областях.
К счастью, такой эксперт у него был. Заместитель Козлова доцент кафедры Степан Алябьев. Вдвоём они взялись за дело и очень скоро добрались до главы «О невидимости веществ». В этой главе неизвестный автор предлагал рецепт невидимости для практически любого металла – стали, алюминия… да чего угодно.
Рецепт оказался малопонятным (единственно, что было сразу понятно, так это его крайняя сложность), но Алябьев настолько энергично взялся за дело, что к концу лета 1936 года добился ощутимого прогресса. Настолько ощутимого, что, не дожидаясь окончательных результатов его экспериментов, Козлов предложил Отделу изобретений НКО проект невидимого скоростного разведчика и ближнего бомбардировщика…
Что это значило для его Германии, Европы и всего мира, Шольцу не нужно было объяснять. Армады невидимых и неуязвимых «сталинских соколов», обрушивающих тысячи тонн бомб на Варшаву, Прагу, Бухарест, Ригу, Хельсинки, Берлин, Париж, Лондон… Тысячи краснозвёздных танков, которые просто нечем остановить – всё уничтожено с воздуха. Миллионы красной саранчи, заполонившей Европу… Взорванные храмы, расстрелянные священники, замученные монахи и миряне. ГУЛАГ по всей Европе… Голодомор…
Этого офицер рейхсвера (теперь, впрочем, уже вермахта[21]) Карл Юрген Шольц допустить не мог.
Алябьева Шольц убил, введя ему в вену сильнодействующий препарат – экстракт одного из экзотических растений, вызывающий мгновенный сердечный приступ и практически не идентифицируемый даже при самом тщательном токсикологическом анализе. Предварительно выкачав из доцента всё – и о проекте ПС-4, и о других проектах самолётов-невидимок, и о тибетском трактате, и о друге – востоковеде… С помощью другой инъекции – «сыворотки правды».
Фёдорова обер-лейтенант выбросил из окна его маленькой московской квартиры, которая полагалась востоковеду как ценному научному сотруднику (благо тот жил один – жена от него ушла уже давно к какому-то высокопоставленному военному, а детей у него не было). Выбросил аккуратно, поэтому сотрудники НКВД, не найдя никаких свидетельств иного, объявили смерть востоковеда несчастным случаем.
Все документы (включая трактат), имевшие отношение к световой броне, обер-лейтенант уничтожил, для надёжности устроив основательный пожар в лаборатории Алябьева и его кабинете, смежном с лабораторией.
Ибо Шольц был категорически против того, чтобы секрет «световой брони» и невидимого самолёта достался нацистам, которых он ненавидел лишь немногим меньше, чем большевиков. Он вообще никому не хотел его отдавать. Ибо это давало бы в руки обладателю этого секрета необъятную, едва ли не абсолютную власть.
А, как совершенно справедливо заметил католический историк и политик лорд Эктон, «власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно».
Козлова Шольц не тронул, ибо, во-первых, третья смерть уже точно привлекла бы внимание НКВД и, во-вторых, без световой брони Алябьева никакого будущего у самолётов-невидимок не было.
И действительно, ОИ НКО эти проекты очень быстро прикрыл. Их отобрали у Козлова и в начале ноября 1935 года передали в Экспериментальный институт авиаконструктора Гроховского (и даже формально включили в план на 1936 год). Исключительно формально, ибо Гроховского этот проект не интересовал вовсе – он занимался совершенно другими аппаратами: «летающими крыльями», десантными планёрами, экранопланами… Так всё и заглохло.
В своём отчёте адмиралу Канарису, копии которого получили и в Ми-6, и в ведомстве Гейдриха, Шольц вообще не упомянул ни о «световой броне», ни о тибетском трактате, ни о Алябьеве с Фёдоровым. Во избежание явно лишних вопросов. И уж совсем лишних ответов.
Впрочем, копать никто не стал. И в абвере, и в СД, и в Лондоне все вполне удовлетворились тем, что информация Бригеля оказалась ложной тревогой.
Прогуливаясь по Тиргартен-парку (по неписаной традиции абвера, после каждой успешной нелегальной операции агенту полагалась неделя отдыха), Шольц никак не мог отделаться от мысли, что он только что прикоснулся к чему-то неотмирному. Чему-то Иному. Чему-то, что очень хотело войти в его мир; в мир людей; причём войти с явно нехорошими целями. Очень нехорошими. Демоническими.
Да только он не пустил. Он, обер-лейтенант вермахта Карл Юрген Шольц.
И было у него ещё навязчивое ощущение, что эта его первая встреча с Иным, увы, далеко не последняя. И что ему ещё не раз придётся рисковать жизнью и убивать, чтобы не пустить это Иное в человеческий мир.
Во избежание апокалиптических последствий.
А пока что обер-лейтенант Карл Юрген Шольц получил – снова из рук Адольфа Гитлера – пристёжку[22] к Железному кресту первого класса. Что (как, впрочем, и все предыдущие награждения) были из ряда вон выходящими событиями. Причём даже их законность была, строго говоря, сомнительна. Фюрера германского народа Адольфа Гитлера это волновало мало, ибо с самых первых дней после его прихода к власти 30 января 1933 года (и особенно после подписания рейхспрезидентом Гинденбургом – аккурат на следующий день после таинственного пожара в рейхстаге – чрезвычайного декрета «О защите народа и государства») законность в Германской империи постепенно подменялась волей фюрера. Причём чем дальше, тем всё более быстрыми темпами.
Строго говоря, Железный крест был отменён в 1918 году, после поражения Германии в Первой мировой войне как чисто военная награда (а по условиям Компьенского перемирия и Версальского договора Германии категорически запрещалось вести какие-либо военные действия). Волею судьбы (или Всевышнего – это уж кому как больше нравится) Шольц оказался едва ли не единственным военнослужащим вермахта, который вёл самые настоящие военные действия (пусть и тайные) во имя Отечества – с применением оружия, убитыми и так далее. Склонный к театральным эффектам Гитлер никак не мог упустить такую возможность – и наградил Шольца аж трижды – орденом, которого официально просто не существовало.
Благо было за что. Более чем.
Поэтому Шольц получил ордена и пристёжку ещё из старых запасов Великой войны[23]. Ничьего неудовольствия это не вызвало, поскольку Шольц всё равно не мог открыто носить свои ордена – его задания были строго секретными и о них был осведомлён крайне ограниченный круг лиц. Который был полностью согласен с этими награждениями.
Поскольку в обозримом будущем новых боевых действий (пусть даже и тайных) не ожидалось, Шольц вернулся к аналитической работе, продолжая донимать своё начальство – и берлинское, и лондонское – весьма обоснованными предупреждениями о большевистской опасности и необходимости решительных мер по её устранению.
В Берлине его продолжали по большей части игнорировать (хотя он периодически получал сигналы от восходящей звезды разведки и контрразведки СС Вальтера Шелленберга, что его работы в СС и СД знают и ценят), а вот в Лондоне и в Париже (МИ-6 делилась с французской внешней разведкой документами Шольца, разумеется, предварительно реструктурировав их до неузнаваемости, дабы не подвергать риску ценного агента), похоже, к ним прислушивались. Ибо фактически дали «зелёный свет» ревооружению Германии, надеясь создать противовес быстро набиравшему силу «кремлёвскому тигру». Скорее, впрочем, медведю.
Именно поэтому Англия и Франция позволили Гитлеру и объявить о создании люфтваффе, запрещённой Версальским договором; и ввести всеобщую воинскую обязанность; и официально заявить об окончательном и бесповоротном отказе от признания ограничений Версальского договора; и ввести войска в демилитаризованную Рейнскую область 7 марта 1936 года (хотя могли прихлопнуть новорожденный вермахт как муху).
А потом грянула гражданская война в Испании. Guerra Civil Espa;ola. Очередная демоническая атака на христианскую цивилизацию.
V. Se;or Carlos Llorente
Только почти десять лет спустя, осенью сорок пятого, разбирая архивы, пожалуй, одной из самых зловредных и жутких из когда-либо существовавших организаций, Шольц нашёл ответ на вопрос, который не давал покоя ему все эти десять лет.
Почему?
Как могло случиться, что в почти стопроцентно католической стране, стране Реконкисты и освобождения Гранады; Эль Сида и Изабеллы Кастильской; святого Доминика и святой Катерины Авильской; святого Хуана де ла Круса и святого Иакова Компостельского тысячи, десятки и сотни тысяч людей оказались охвачены безумной ненавистью ко всему христианскому и католическому?
И бросились убивать. Священников, аббатов, мирян – зачастую только за посещение Святой мессы.
Шестнадцатого февраля 1936 года так называемый «Народный фронт», в который объединились социал-демократы, коммунисты, радикалы, анархисты и прочий бандитствующий сброд, одержал победу на общенациональных выборах в Кортесы[24].
А уже в начале марта кто-то очень целеустремлённый, влиятельный и бесконечно, дьявольски злой, пустил по Мадриду слух, что какие-то католические монахини раздают детям в рабочих кварталах столицы отравленные конфеты. Причём пустил настолько умело и убедительно, что этому слуху поверили.
Осатаневшая (в буквальном смысле слова) толпа люмпенов бросилась прямо на улицах убивать всех встречных католических священников и монахов, поджигать и осквернять католические храмы. Всего за сутки был зверски убит тридцать один священнослужитель.
Волна антихристианского насилия прокатилась по всей Испании. Гибли аббаты, священники, монахи и миряне; горели или превращались в хлевы и общественные уборные величайшие храмы. Великая католическая страна медленно погружалась в кровавый дьявольский кошмар.
Немедленно учреждённый новой властью праздник Первомая Народный фронт отметил военным парадом. Над марширующими колоннами колыхалось море красных знамён, реяли транспаранты с изображениями Маркса, Ленина и Сталина. Демонстранты пели «Интернационал». Тот, кто отваживался выкрикнуть «;Viva Espa;a!» - «Да здравствует Испания», слышал в ответ: «;Patria, no!, ;Viva Rusia!» - «нет Родине, ура России». То есть, ура Сталину, СССР и большевикам. Как говорится, чётко, ясно и недвусмысленно…
Карл Юрген Шольц был офицером вермахта. И самым что ни на есть чистокровным немцем. Но прежде всего он был католиком. Поэтому как только ему стало известно об этой катастрофе, он немедленно подал Канарису рапорт с просьбой о переводе в отдел, занимавшийся Испанией (благо язык Шольц выучил ещё в Кембридже, параллельно с французским и итальянским). Причём на нелегальную работу.
Он не знал, как он сможет это остановить. Он только знал, что он должен, обязан сделать всё возможное для того, чтобы положить конец этому ужасу.
Его просьба была отклонена. Он снова подал рапорт – и снова получил отказ. Так продолжалось до восемнадцатого июля, когда весь мир услышал по радио фразу, подарившую надежду Испании, измученной осатаневшей чернью. И всей цивилизованной Европе.
Над всей Испанией безоблачное небо. Sobre toda Espa;a el cielo est; despejado.
Это был сигнал. Сигнал к восстанию. К крестовому походу против воинствующего, убийственного безбожия (точнее, анти-божия) и дьявольского марксистского хаоса и анархии. Сигнал, призывавший всех добрых христиан к защите католической Церкви, государства и общества от озверевшего, одержимого самыми жуткими демонами быдла.
Сигнал был передан радиостанцией Сеута по распоряжению великого испанского патриота – генерала Франсиско Франко Багамонде – начальника Большого Генерального штаба Испании. Восстание военных вспыхнуло по всей стране, но быстрой победы не получилось – слишком многочисленной и хорошо вооружённой оказалась чернь (республиканское правительство, напуганное мятежом патриотов, роздало огромное количество оружия, грубо говоря, кому попало, в том числе и откровенным бандитам и преступникам). Началась жестокая гражданская война, которая продолжалась почти три года.
На восстание военных чернь ответила ужасающим террором, в первую очередь, против католической Церкви и добрых католиков. Хотя, казалось бы, куда уж ужаснее…
Тысячи людей были убиты только за то, что были священниками, монахами или монахинями. В первую же неделю, последовавшую за началом мятежа военных, в республиканской зоне погибли все настоятели приходов, не сумевшие скрыться. Все до единого.
По жестокости гонений на Церковь республиканцы умудрились переплюнуть даже своих советских учителей. На всей республиканской территории, за исключением Страны Басков – там местные не позволили быдлу развернуться – были закрыты все без исключения католические храмы и превращены где в склад, где в общественную столовую, где в рынок, где в гараж. Богослужения были строжайше запрещены, как и наличие «предметов культа» в частных домах. За нарушение этого запрета полагались меры военного времени – расстрел на месте. И это в лучшем случае. Ибо жестокости осатаневшей черни не было предела.
К чести Гитлера и Муссолини нужно отметить, что принципиальное решение об оказании всемерной помощи испанским патриотам было ими принято буквально в считанные дни (если не часы) после начала восстания. Не остался в стороне от конфликта (который для него разгорался буквально в соседнем дворе) и фактический диктатор Португалии Антониу ди Салазар.
Прекрасно осознавая катастрофические последствия победы красной саранчи в одном из ключевых европейских государств, руководители Германии, Италии и Португалии, как говорится, не теряли ни минуты. Поэтому буквально в первые же недели после начала крестового похода франкистов через контролируемую ими территорию к ним широким потоком хлынули немецкое и итальянское вооружение, боевая техника (включая танки и самолёты), снаряжение и боеприпасы.
Осенью Гитлер сформировал и перебросил в помощь франкистам добровольческий авиационный легион «Кондор», укомплектованный самыми современными самолётами и самыми лучшими пилотами люфтваффе. В добровольцах, понятное дело, недостатка не было, поэтому командующий люфтваффе рейхсмаршал авиации Герман Геринг имел возможность выбрать действительно лучших из лучших. Муссолини направил в Испанию пятидесятитысячный Corpo Truppe Volontarie[25]. Салазар предоставил порты для переброски живой силы, техники, вооружения и боеприпасов и двадцатитысячный экспедиционный корпус.
СССР, как и ожидалось, всемерно поддержал своих поклонников, направив республиканцам, помимо вооружения и боеприпасов, ещё и несколько тысяч «добровольцев». При этом благополучно умыкнув две трети золотого запаса Испании, успешно осуществив едва ли не величайшее мошенничество в истории (общая стоимость советских поставок была на порядок ниже).
Англия и Франция в конфликт не вмешивались, с удовольствием наблюдая, как ненавистные им диктаторские режимы с упоением колошматят друг друга. И надеясь повторить процесс на территории Германии или СССР. На худой конец, Восточной Европы. А самим остаться в стороне.
В последнем они ошиблись. И ошиблись жестоко.
В столь радикально изменившейся обстановке Канарис уже не мог отказать Шольцу. Поэтому уже двадцатого июля на очередном рапорте обер-лейтенанта появилась резолюция: Согласен. Канарис. А двадцать второго июля Шольц под именем Карлоса Льоренте (абвер предпочитал не афишировать своё прямое участие в конфликте) поступил на службу к новым испанским крестоносцам на должность сотрудника управления разведки штаба Национальной армии Испании[26], располагавшегося в старинном кастильском городе Бургос.
Впрочем, разведкой Шольц занимался мало. Точнее, практически совсем не занимался. Он занимался диверсиями. И старым добрым терроризмом. То есть, наводил просто панический страх и ужас на республиканцев, их «советников», интербригадовцев и прочую дьявольскую нечисть. А также наносил им весьма ощутимый материальный ущерб. Взрывая мосты, склады боеприпасов, узлы связи, командные пункты, корабли, доставлявшие оружие, отстреливая важных республиканских персон (военачальников, чиновников, политиков и прочую шушеру)…
Канарис против этих эскапад своего офицера по особым поручениям не возражал нисколько. Так как и сам погрузился в этот конфликт, как говорится, «по самые уши». Ибо шеф абвера ещё с 1916 года был близким другом генерала Франко. Тогда, впрочем, ещё майора.
Именно Канарис был главным действующим лицом на совещании у фюрера (наряду с самим фюрером, Герингом и военным министром фельдмаршалом фон Бломбергом), на котором и было принято принципиальное решение об оказании всемерной помощи националистам. Именно через абвер Канариса шли практически все поставки вооружения патриотам (хотя СД Гейдриха тоже не осталась в стороне). И именно Канарис осуществил «операцию Обман», организовав поставки республиканцам негодного оружия и боеприпасов через сеть чешских, финских, польских и голландских подставных компаний. В обмен, разумеется, на золото и прочую твёрдую валюту.
Шольц пробыл в Испании более полугода – по конец января 1937-го. За это время он побывал в Берлине лишь однажды – в середине сентября, когда доставлял на Тирпиц-уфер документы, сфотографированные им в мадридском штабе главного военного советника республиканцев Григория Михайловича Штерна. Документы настолько важные, что Канарис потребовал их доставки напрямую ему, минуя штаб генерала Франко.
Побывал, как обычно, «с прицепом». Правда, на сей раз с совершенно иным «прицепом».
Шольц покинул Мадрид, направляясь на рандеву с новейшим немецким самолётом Fi-156 «Шторьх[27]» - идеальным для тайных спецопераций – под охраной спецгруппы разведотдела штаба националистов (Франко своих ключевых сотрудников берёг и надёжно охранял). Но за несколько десятков километров до места встречи группа Шольца напоролась на возникший словно из ниоткуда республиканский патруль. Трагическая случайность войны…
После короткого ожесточённого боя в живых остался только Шольц (его даже не поцарапало – видимо сказалась хорошая пехотная и спецподготовка). Следуя уже хорошо знакомой ему поговорке «бережёного Бог бережёт», в оставшуюся часть пути он отправился, вооружившись не только двумя новенькими «Браунингами» и парой ручных гранат, но и хорошо знакомым ему «дважды трофейным» немецким ручным пулемётом МГ-34 (который республиканцы то ли отбили, то ли перехватили у франкистов).
Пробираясь к точке рандеву по окраинам небольшого городка под необычно знойным для сентября солнцем, Шольц вдруг заметил, что в нескольких сотнях метров от него отделение республиканцев готовится расстрелять нескольких мужчин. Точнее, священников (или монахов – на таком расстоянии сложно было определить).
Такого святотатства ревностный католик Карл Юрген Шольц допустить, разумеется, не мог. Поэтому немедленно приступил к мерам по противодействию. К решительным мерам. Сколь бы рискованными они ни были.
В дополнение к прочим своим достоинствам, Шольц был одним из лучших стрелков абвера. Причём едва ли не из всех видов оружия. Из Maschinengewehr-34 он без каких-либо усилий рисовал на мишени восьмёрку. В стоящую в полный рост мишень попадал за километр. Поэтому срезать очередью отделение безбожников на расстоянии в триста метров не составляло для него никакого труда.
Что он и проделал, как только эти идиоты отошли от приговорённых и приготовились стрелять.
У этого, без сомнения, достойного и благородного поступка оказался чрезвычайно пользительный побочный эффект. Грузовик «рено», который Шольц реквизировал у только что отправленных им в Ад (куда ж ещё) республиканцев (судя по нашивкам, анархистов). На котором он благополучно и добрался почти до места встречи с доблестными люфтваффе (точнее, с KG-200[28]), которым принадлежал «Шторьх».
Попутно познакомившись и даже подружившись со спасёнными им священниками. Двое из четверых были обычными служаками Святой Римско-католической Церкви, каких в одной только Испании были тысячи и поэтому никакого интереса они не представляли (по крайней мере, в качестве собеседников). Третьим был туберкулёзник – польский священник отец Раймунд Крук, неведомо как оказавшийся в ррреволюционной Испании и с которым было решительно непонятно что делать – ибо переход в Андорру, необходимый для спасения от осатаневших республиканцев, был ему явно не по силам.
Четвёртым же священником был человек, имя которого Шольцу ничего не говорило. Впрочем, одного взгляда на святого отца было достаточно, чтобы понять, что это ненадолго. Ибо ясно было видно, что священник этот был самим Всевышним предназначен и для небесной святости, и для земной славы. Очень редкое сочетание, надо отметить.
Священника звали отец Хосемари;я Эскрива; де Балаге;р. Он был основателем организации с кратким и очень привлекательным для любого католика названием.
Opus Dei. Дело Божье.
Когда они расставались близ точки рандеву (едва заметной за деревьями местного леса довольно большой поляны), отец Хосемария достал из кармана сутаны небольшую коробочку и протянул Шольцу:
«Вот, возьмите... В благодарность за то, что спасли нас»
«Что это?» - удивлённо посмотрел на коробочку обер-лейтенант абвера.
«Откройте» - загадочно улыбнулся священник.
Шольц открыл коробочку. И с удивлением достал из неё тонкую длинную серебряную цепочку с маленьким крючком на конце, утыканную короткими шипами.
«Вы знаете, что это?» - не переставая загадочно улыбаться, спросил отец Хосемария.
Шольц кивнул. Это были вериги. Такие носили некоторые монахини-клариссинки, которые преподавали в частной католической школе святой Бригиты, которую посещал юный Карл Юрген Шольц. Цепочка обматывалась вокруг бедра и закреплялась крючком. Шипы впивались в тело, что, говорят, было довольно болезненно. Носить их полагалось час или два в день. Боль от вериг блокировала все – или почти все – мирские искушения и позволяла носителю сосредоточиться на общении с Богом даже в мирской суете. Ну, и, разумеется, была одной из форм епитимьи – самонаказания за грехи.
Шольц, хотя и был довольно ревностным католиком (по крайней мере, по сравнению со своими сослуживцами в абвере и вермахте), подобными практиками не увлекался. В его жизни и так хватало боли и страданий. И тем не менее…
Вериги напомнили ему одну историю, которая произошла в его жизни ещё в двадцать восьмом, за год до окончания Кембриджа и поступления на службу в абвер. Историю, которую он с тех пор всячески стремился забыть, вытравить из своей памяти, несмотря на то, что ничего недостойного он тогда не совершил. Скорее наоборот.
И теперь маленький подарок благодарного священника воскресил эти воспоминания. Или это были воспоминания о будущем?
Шольц решительно вернул вериги в коробочку, а саму коробочку поместил в один из карманов лёгкой армейской куртки.
«Странный подарок» - подумал он. «Хотя…»
«Прежде, чем мы расстанемся» - неожиданно произнёс отец Хосемария, «я хочу сказать Вам нечто важное…»
«Этого ещё не хватало» - обеспокоенно подумал Шольц. Но промолчал.
«Вы станете священником» - ещё более неожиданно, но с непоколебимой убеждённостью произнёс отец Хосемария. «Вы обязательно станете католическим священником. И, скорее всего, гораздо раньше, чем Вы думаете…»
«Почему Вы так решили?» - изумлённо спросил Шольц.
«Я не решил» - спокойно и как-то отстранённо произнёс священник. «Я просто это знаю. Знаю – и всё»
Шольц пожал плечами. Он решил просто пропустить это мимо ушей (ему и без этого было о чём подумать). Мало ли что взбредёт в голову в не по-осеннему знойный день только что чудом спасшемуся от, казалось бы, неминуемой смерти. Особенно тому, кто скрывался от разъярённых безбожников целых два месяца в мадридской психиатрической клинике, довольно успешно симулируя помешательство.
До рукоположения Карла Юргена Шольца в католические священники оставалось чуть больше трёх с половиной лет.
Туберкулёзника Шольц забрал с собой в «Шторьх», благо свободное место имелось. Ни как офицер вермахта, ни как христианин, ни как просто человек он не мог оставить больного фактически на верную смерть (если не от тягот долгого пути, то от рук республиканцев). Тем более, священника.
Самолёт доставил их на главную базу легиона «Кондор» близ Бургоса, откуда они немедленно пересели в транспортную «тётушку Ю[29]», взявшую курс на Берлин. К его немалому удивлению, Канарис вообще никак не отреагировал на его очередной «прицеп».
Сначала Шольц решил, что фотокопии документов оказались настолько важными, что шеф абвера счёл возможным, как говорится, закрыть глаза на очередную эскападу своего подчинённого (в качестве своеобразного поощрения, ибо ни наград, ни официальных благодарностей за результат обер-лейтенант на этот раз не получил). Или что теперь он уже окончательно перешёл из категории сотрудников абвера в категорию «полунаёмников», которые жили не по внутреннем уставу разведки вермахта, а по своим собственным правилам. Что было, в общем-то, довольно типичным делом в разведках всего мира (хрестоматийным примером был известный и чрезвычайно успешный британский разведчик Сидней Рейли).
Однако затем Шольц начал подозревать, что имела место другая, намного более тонкая игра контр-адмирала.
Отец Раймунд Крук несколько дней прожил в особняке Шольца в Ванзее фактически под домашним арестом, хотя и весьма комфортным. После снятия показаний обо всех обстоятельствах его ареста республиканцами и последующего чудесного спасения, священника передали в берлинскую нунциатуру Ватикана, откуда он немедленно отправился в отдалённый польский францисканский монастырь. Шольца же вернули в Испанию, где он с удвоенной энергией принялся подрывать боеспособность и экономику республиканской зоны, нанося немалый ущерб республиканцам в живой силе и технике.
Буквально за несколько часов до своего вылета обратно в Бургос, Шольц получил пакет из берлинской нунциатуры, который ему доставил элегантно, хотя и скромно, одетый молодой священник (скорее всего, один из «специальных сотрудников» нунциатуры и Бюро информации[30] Ватикана).
Вскрыв пакет, Шольц обнаружил адресованное ему письмо, подписанное «слугой слуг Господних[31]» Верховным Понтификом папой Римским Пием XI и заверенное его личной печатью. В письме глава Святой Римско-Католической Церкви выражал ему, Карлу Юргену Шольцу, глубокую и искреннюю благодарность за спасение жизней четырёх католических священнослужителей, а также надежду, что Шольц и далее продолжит трудиться на благо Церкви Воинствующей[32].
Последняя фраза допускала множество толкований (вполне в стиле Святого Престола), что вызвало у Шольца довольно стойкое подозрение, что его шеф не просто простил ему очередной «прицеп», но и одобрил эту, строго говоря, противоречившую всем и всяческим правилам разведки эскападу.
Отношения абвера со Святым Престолом и его спецслужбами были сложными (тем более, что Канарис был по вероисповеданию не католиком, а лютеранином), поэтому вице-адмирал не мог не ухватиться за возможность внедрить своего человека в католическую систему. Так сказать, на будущее. В качестве дополнительного хода в запасном выходе. Ватикан же был весьма заинтересован в сотрудничестве с оперативником-католиком, с которым в случае необходимости можно было бы договориться о проведении операции, важной для Святого Престола, но слишком щекотливой для того, чтобы её можно было поручить сотрудникам Бюро информации.
Шольца это порадовало мало. Ему – агенту одновременно и абвера и МИ-6, сложностей в жизни и без того хватало, да и спас он священников вовсе не ради того, чтобы вляпаться в очередные «дебри плаща и кинжала». Но делать было нечего – с этим, как говорится, теперь нужно было жить (в последнее время обер-лейтенант всё более и более убеждался в справедливости известной английской поговорки о том, что ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным). И надеяться, что дальнейшего усложнения и без того непростой жизни удастся избежать.
Как вскоре выяснилось, надежда сия оказалась напрасной.
25 января 1937 года, после возвращения с очередной исключительно успешной операции (Шольц и его испанские коллеги последовательно взорвали стратегически важный мост, склад с горючим и состав с боеприпасами, после чего навели эскадру штурмовиков легиона «Кондор» на тщательно замаскированный аэродром республиканских ВВС), обер-лейтенант вермахта (теперь, впрочем, формально капитан Национальной армии Испании) Карл Юрген Шольц потягивал неплохое молодое вино в одной из бесчисленных таверн Бургоса.
Обычно он предпочитал более крепкие напитки – хороший французский коньяк или односолодовый ирландский виски (Bushmills или Powers) минимум двенадцатилетней выдержки (благо мог себе это позволить), но на территории воюющей страны предпочитал минимизировать количество употребляемого чистого алкоголя. Мало ли что…
И оказался прав.
Когда он отвёл взгляд от очередной знойной испанской красотки, откровенно строившей ему глазки, то не поверил своим глазам. За соседним столиком сидел элегантный молодой человек лет двадцати пяти чисто арийской внешности, улыбавшийся ему обворожительной, хотя и несколько снисходительной улыбкой.
«Неужели по мою душу?» - обеспокоенно подумал Шольц. «Только этого ещё не хватало…»
Ибо он очень хорошо знал этого человека. Они даже пару раз встречались на каких-то светских раутах.
Перед ним во всём своём аристократическом изяществе сидел одетый в идеально сидевший на нём цивильный костюм обершарфюрер[33] СС Вальтер Фридрих Шелленберг, обладавший в рейхе гораздо большей властью, чем это можно было подумать исходя из его формально невысокого звания. Ибо он занимал в СД при Гейдрихе примерно ту же должность, что и Шольц в абвере при Канарисе. Офицера по действительно особым поручениям.
«Вы не будете против?» - осведомился Шелленберг, делая вид, что не знаком с Шольцем. Получилось, надо сказать, не очень. По крайней мере, с точки зрения Шольца.
«Прошу» - Шольц махнул рукой в сторону свободного кресла.
Утвердившись в кресле, Шелленберг заказал коньяк и, после того, как смазливая официантка удалилась, сразу перешёл к делу.
«Извините за столь неожиданное вторжение в Вашу, без сомнения, интересную и увлекательную жизнь, капитан…»
Шольц был одет в испанскую военную форму, а Шелленберг никогда не упускал возможность съязвить.
«… но я уполномочен передать Вам предложение моего шефа…»
Фамилию шефа можно было не называть.
«И что это за предложение?» - устало осведомился обер-лейтенант абвера.
“Blitzeinschlag-2” – одними губами произнёс Шелленберг.
Шольц похолодел. Ибо придуманное им название операции по устранению Кирова знали только два человека. Он и руководитель СД Рейнгард Гейдрих.
Неужели…
«Правильно ли я понимаю,» - медленно начал Шольц, «что Вы предлагаете мне немедленно вылететь в Берлин?»
«Не я» - спокойно и по-прежнему тихо поправил его Шелленберг. «Я всего лишь курьер. И не обязательно сию секунду. А в остальном – всё правильно…»
«Подождите» - перебил его Шольц. «Я ведь не работаю на Вашего шефа. У меня своё начальство – и здесь, и в Берлине…»
«Ваше и моё начальство» - по-прежнему обворожительно улыбнулся Шелленберг, «живут по соседству. И даже дружат семьями. Поэтому договорятся…»
«Если уже не договорились» - уныло подумал Шольц. Перспектива ещё одно совместной с СД операции, да ещё и на территории СССР его не особо привлекала. С другой стороны, будет возможность поквитаться с кукловодами здешнего быдла. Так что, возможно, всё не так уж плохо…
Гейдрих и Канарис действительно жили по соседству. Регулярно встречались (Гейдрих даже играл на скрипке в одном струнном квартете с женой Канариса), вместе ездили на верховые прогулки…
«Что же касается Вашего здешнего начальства» - продолжал Шелленберг, «то, Вы, я уверен, в курсе того, что оно – если вести речь о самом высшем начальстве – находится в близкой дружбе и не менее близких деловых… точнее, даже союзнических отношениях с Вашим берлинским начальством. Поэтому Вы можете быть уверены, что и здесь у Вас не будет никаких проблем»
Шольц согласно кивнул. А что ещё ему оставалось делать?
«Ну, вот и отлично» - удовлетворённо подытожил Шелленберг. «Я заеду за Вами завтра, во второй половине дня»
С этими словами он поднялся, кинул на стол несколько монет – плату за коньяк и с лёгким поклоном удалился.
Шольц ещё немного понаслаждался молодым истурийским вином, затем расплатился и медленно побрёл по направлению к своему временному жилищу – небольшой квартире, которую он снимал в доме на соседней улице по соседству с другими офицерами разведки националистов.
На следующее утро в дверь постучали. Вытащив из-под подушки Вальтер-ППК (мало ли что), Шольц осторожно подошёл к двери и не менее осторожно её приоткрыл.
На пороге стоял офицер фельдъегерской службы националистов.
«Se;or Llorente?»
«Si»
«Вас срочно приглашает к себе Se;or General;simo. Машина ждёт внизу»
Шольц вздохнул.
«Быстро работают» - с уважением подумал он.
Генералиссимус Национальной армии Испании и глава испанского государства Франсиско Франко Багамонде встретил Шольца с чисто испанским гостеприимством. Затем перешёл к делу.
«Мой друг контр-адмирал Канарис уже сообщил мне, что, к большому для меня сожалению, он вынужден отозвать Вас в Берлин для выполнения особо важного задания…»
«Смею Вас уверить, Se;or General;simo» - честно ответил Шольц, «что я с гораздо большим удовольствием продолжил бы делать то, чем занимаюсь на Вашей службе…»
«На службе государства и народа Испании» - высокопарно поправил его Франко. «Я высоко ценю Вашу преданность нашему общему делу и Ваше искреннее желание послужить моей стране…»
Генералиссимус сделал многозначительную паузу. Затем продолжил:
«Но я, как и Вы, человек военный, и прекрасно понимаю, что приказ есть приказ и Вашему Отечеству Вы нужнее в другом месте и, возможно, в другом качестве…»
Шольц вздохнул. Что его более всего раздражало в Испании, так это высокопарность, театральность и безудержное многословие всех подряд – от мала до велика и от рядового до генералиссимуса.
«Впрочем» - подумал Шольц, «у нас тоже один такой есть. Причём на аналогичной должности».
Франко между тем продолжал:
«На прощание сообщаю Вам, что Вам присвоено звание майора Национальной армии Испании…»
«Всю жизнь мечтал» - подумал Шольц, абсолютно равнодушный к чинам, званиям, титулам, орденам и прочим знакам отличия и различия. Но промолчал.
«… и вручаю Вам небольшой сувенир – на память о нашей совместной борьбе, в которую Вы внесли неоценимый вклад…»
С этими словами генералиссимус взял со стола небольшую, но явно увесистую деревянную коробку, покрытую изумительной резьбой и протянул её Шольцу.
Шольц взял коробку (тяжёлая!), открыл её…
Его изумленному взгляду предстал никелированный американский Кольт М1911А1 с позолоченной рукояткой и надписью по-немецки изящным курсивом:
Карлу Юргену Шольцу - соратнику по борьбе. С благодарностью. Франсиско Франко.
Шольцу нравилось это оружие. Это был, пожалуй, самый мощный, надёжный и эффективный армейский пистолет. К сожалению, он обладал двумя существенными недостатками, которые делали его почти непригодным для разведчика – большими габаритами и редким патроном 45-го[34] калибра. Европейские армии предпочитали пользоваться 9-миллиметровым патроном «Парабеллум» 9х19мм.
Тем не менее, этот подарок его почему-то искренне растрогал. За эти полгода он, как ни странно, эмоционально привязался к этой яркой, солнечной стране и к её людям – пусть резким, многословным и эмоциональным, но несравнимо более открытым и искренним, чем его соотечественники – немцы и его «почти соотечественники» англичане.
«Спасибо, Se;or General;simo» - совершенно искренне произнёс Шольц. «Надеюсь, что я ещё смогу…»
«Конечно, сможете, майор» - неожиданно ободряющим голосом перебил его Франко. «Где бы Вы ни били коммунистов и прочий аналогичный сброд, Вы всегда будете служить нашему общему делу…»
VI. Blitzeinschlag-2
Полёт в Берлин прошёл без неожиданностей. Неожиданности начались в аэропорту Темпельхоф.
Вопреки ожиданиям, его встретила не машина Гейдриха, а другой Мерседес-770. С номерами рейхсканцелярии.
«Это что ещё за новости?» - озабоченно подумал он.
Роскошный лимузин доставил Шольца и Шелленберга действительно прямо в рейхсканцелярию Германии. Пройдя многочисленные посты охраны (на одном из которых им пришлось временно расстаться с личным оружием), они оказались в просторном кабинете Гитлера. Где их уже ждали фюрер германского народа, а также шеф СД Рейнгард Гейдрих, контр-адмирал Канарис, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и невысокий крепкий человек лет сорока пяти, в котором Шольц не без удивления узнал руководителя разведывательного бюро германского МИДа Курта Янке, с которым он несколько раз обсуждал свои аналитические записки. Курт Янке был одним из немногих в руководстве Третьего Рейха, кто на деле, а не на словах, всерьёз воспринимал большевистскую угрозу.
Впрочем, судя по составу участников этого… мероприятия, похоже, количество таковых в последнее время существенно увеличилось. Видимо, Испания их слегка отрезвила, вернув к объективной реальности.
«Представительная компания» - подумал Шольц. «Ох, не к добру это…»
Он щёлкнул каблуками (хотя был в гражданской одежде) и с трудом подавил желание отдать нацистский салют. Ибо магнетизм фюрера за три с половиной года только усилился. Причём как минимум на порядок.
«Здравствуйте, Шольц» - тепло приветствовал его Адольф Гитлер. «Я рад, что моё предчувствие снова оправдалось. Вы снова, постоянно рискуя жизнью, принесли немалую пользу нашему Отечеству и я снова с удовольствием вручаю Вам высокую государственную награду…»
В Испании Шольц действительно брался за самые сложные, опасные и рискованные задания которые нередко на первый взгляд вообще представлялись невозможными. При этом за все эти шесть месяцев его ни разу даже не оцарапало. Так, пара мелких контузий, когда он не успел отбежать достаточно далеко от заложенной им же взрывчатки… Его несомненно хранил Господь.
Он не был фаталистом, зная, что хотя от счастливой (или несчастливой) случайности зависит очень многое, но далеко не всё. «Везёт тем, кто везёт»; «на Бога надейся, а сам не плошай»… в справедливости этих поговорок он убеждался не раз и не два. И даже не десять.
Не был он и религиозным фанатиком, посещая Святую Мессу не каждое воскресенье, как требовали этого католические каноны, а по мере возможности и потребности. Исповедовал не всё, а только то, что не нарушало соответствующих «грифов секретности». Причащался на каждой мессе, а не только лишь после исповеди и отпущения грехов. И вообще к церковным обрядам относился спокойно, без кликушества. Даже, пожалуй, прохладно.
Его отношения с Господом были предельно прагматичными. Он считал, что наилучший способ послужить Ему – это каждый день честно, достойно и эффективно выполнять свою работу. То есть, бороться со Злом. Наибольшим из которого был большевизм, а следующим по гнусности и злодейству – нацизм. К сожалению, в реальной жизни ему практически всегда приходилось выбирать не наибольшее добро, а наименьшее зло. Ибо борясь с большевизмом, он автоматически играл на руку нацизму; борясь с нацизмом – на руку большевизму. Как ни крути, приходилось приносить пользу Злу. Ибо так был устроен наш грешный мир.
Которым пока что оказывался нацизм, хотя вряд ли было правильным утверждать, что Карл Юрген Шольц служил нацистскому режиму. Он боролся с большевизмом и тем самым служил и Германии, и Всевышнему, и немецкому народу, и европейской цивилизации, а режим… режим лишь извлекал выгоду из его операций. Как, впрочем, и вполне себе демократические режимы Великобритании, Франции и других европейских государств. А также Святая Римско-Католическая Церковь.
Шольц был убеждён, что Всевышний, во-первых, никогда не взвалит на него более тяжкий крест, чем он сможет вынести и никогда не поручит ему задание, которое он не сможет выполнить. И, во-вторых, всегда сообщит ему всю информацию и предоставит все «случайности», необходимые для успешного выполнения этого задания. Нужно было только внимательно Его слушать и слышать.
Поэтому Шольц и проводил так много времени в молитве и медитации и столь существенно и совершенно сознательно ограничил свою личную жизнь (и вообще удовольствия). Ещё в последние кембриджские годы, когда он уже твёрдо решил посвятить свою жизнь разведывательной и диверсионной деятельности, он много времени посвятил изучению и духовных упражнений Игнатия Лойолы – основателя Общества Иисуса[35]; и духовных практик военных орденов – тамплиеров и иоаннитов; и духовности наиболее строгих монашеских орденов – картезианцев и кармелитов.
Судя по всему, что он до сих пор был жив, ни разу не был ранен и успешно выполнял все свалившиеся на него задания, слушать и слышать у него получалось. По крайней мере, пока.
К наградам любого вида он был абсолютно равнодушен. Причём, что любопытно, как к земным, так и к небесным. Добросовестно выполняя очередное задание по борьбе с большевизмом, люто ненавидевшим и безжалостно истреблявшим всё христианское (впрочем, иудеям и мусульманам от красных доставалось едва ли не больше), он не думал ни о германских, испанских, британских или даже ватиканских орденах и благодарностях, ни о «почётном месте в Царствии Небесном». Ему это было совершенно безразлично. А удовольствие доставляло лишь осознание успешно и профессионально выполненного задания и достижения поставленной цели. И сделанного добра. Безусловного добра.
Вероятнее всего, сказывалась «самурайская закалка», которую он получил ещё в подростковом возрасте, занимаясь в одной из школ японских боевых искусств в пригороде Токио. В которых, как известно, боевые искусства неотделимы от боевой же философии. И не только боевой.
При этом, по иронии Всевышнего, наградами и благодарностями этими он был уже обвешан как рождественская ёлка игрушками. Вот и сейчас ему любопытно было только одно – какую ещё награду для него изобретёт фюрер германской нации. Ибо официальных военных наград в Германии по-прежнему не было. По крайней мере, ему о таковых было неизвестно.
Адольф Гитлер торжественно взял со стола маленькую квадратную коробочку типичного «орденского» размера, открыл её и протянул Шольцу:
«За проявленные мужество и героизм при выполнении особо важных заданий в условиях исключительной опасности и риска, награждаю Вас, обер-лейтенант вермахта Карл Юрген Шольц…» - театрально произнёс лидер нацистов, «золотым Испанским крестом с мечами…»
Внутри коробочки красовался элегантный золотой мальтийский крест с четырьмя скрещенными мечами, в центре которого расположилась обязательная хищная свастика.
«Только свастики мне и не хватало» - грустно подумал Шольц. Одна, впрочем, у него уже была – на именном эсэсовском кортике, полученном от Гейдриха (на самом деле, конечно же, от Гиммлера) за успешное выполнение операции Blitzeinschlag.
Но орден принял. Ибо выбора у него не было. Да и заслужил он этот орден. Впрочем, как и все предыдущие.
«Я только что учредил этот орден - Spanienkreuz» - пояснил Гитлер – «для награждения граждан Германии, принимавших или принимающих участие в войне с большевизмом в Испании на стороне нашего дорогого друга и союзника генералиссимуса Франко…»
Фюрер сделал паузу, затем продолжил:
«Мечи означают, что обладатель ордена был им награждён за участие в боевых действиях. Гражданский персонал награждается орденом без мечей».
Шольца эти детали волновали мало. Его гораздо больше беспокоило то, что он услышал после этой фалеристики[36].
«Я также рад сообщить Вам, Шольц» - с немалым воодушевлением продолжил рейхсканцлер, как ни странно, не дожидаясь благодарности награждённого, «что в самое ближайшее время Вам предстоит выполнить ещё одно задание, представляющее огромную важность для Германии и её народа. Причём снова на территории очень хорошо знакомой Вам страны…»
«Blitzeinschlag-2» - снова подумал Шольц. «Интересно, что это там они придумали…»
«Общее руководство операцией будет осуществлять СД» - пояснил Гитлер. «Непосредственным руководителем операции назначен группенфюрер СС Гейдрих, которому будут содействовать военная разведка в лице контр-адмирала Канариса и разведывательное бюро МИД в лице его руководителя советника Янке. Ответственным исполнителем назначены Вы, обер-лейтенант Шольц…»
«В чём будет состоять операция?» - спокойно спросил Шольц, еле сдержавшись, чтобы не добавить «мой фюрер». Ибо Адольф Гитлер его фюрером точно не был. И быть не мог. Для католика лидером мог быть лишь Всевышний. И только Он.
Демонический магнетизм вождя нацистов начинал серьёзно действовать Шольцу на нервы.
«Это Вам объяснит группенфюрер Гейдрих. Желаю Вам удачи, обер-лейтенант. Уверен, что очень скоро я снова буду Вас принимать в этом кабинете. С докладом об успешном завершении операции. Храни Вас Бог»
«Очень на это надеюсь» - подумал Шольц. «На Божью помощь, то есть»
Гитлер протянул Шольцу руку. Обер-лейтенант без какого-либо удовольствия её пожал. Рукопожатие фюрера оказалось неожиданно энергичным и крепким.
«Благодарю Вас за доверие, мой фюрер» - неожиданно даже для самого себя произнёс Шольц. Магнетизм Гитлера его всё-таки достал. Или всё это место уже им пропиталось…
С этим дьявольским магнетизмом надо было что-то делать. Для начала сталкиваться с ним как можно реже.
И всё же добавил:
«Задание будет выполнено успешно. Не сомневайтесь, мой фюрер». Опять…
«А я и не сомневаюсь» - неожиданно задорно улыбнулся Гитлер. «Я совершенно уверен в Вас, обер-лейтенант Шольц. Жаль, что наше законодательство не позволяет Вам вступить в члены нашей партии…»
«И очень хорошо, что не позволяет» - озлобленно подумал Шольц. «Только этого мне не хватало…»
Согласно законодательству Германской империи, военнослужащие вермахта не имели права состоять ни в какой политической партии. В том числе, и в НСДАП (никаких других партий в Германии уже не было).
Отменить этот закон Гитлер до сих пор не решался. Ибо был прекрасно осведомлён о том, что подавляющее большинство офицеров и генералов вермахта относятся к нему, как к ефрейтору, выкравшему фельдмаршальские сапоги. И любая попытка всерьёз посягнуть на политическую независимость вермахта вполне может закончится тем, что в Германии сменится рейхсканцлер. Причём в сорок восемь часов.
На выходе из канцелярии их уже ждали три Мерседеса. В первый сели Гиммлер и Шелленберг; во второй – Канарис и Янке, третий был предназначен для Гейдриха и Шольца.
Подняв перегородку лимузина, шеф СД приступил к постановке задачи.
«Две недели назад на резидента СД в Париже вышел некий Николай Скоблин – бывший генерал-майор так называемой Белой армии, а ныне деятель русской эмиграции, правда, не совсем понятно, насколько активный и влиятельный…»
Насколько было известно Шольцу, не особо активный и не очень, чтобы влиятельный.
Гейдрих, между тем, продолжал:
«Он утверждает, что среди высшего руководства РККА сформировалась группа заговорщиков, возглавляемая заместителем наркома обороны маршалом Тухачевским, которая планирует военный переворот с целью устранения кремлёвского диктатора Иосифа Сталина…»
«Возможно» - неожиданно даже для самого себя перебил его Шольц, предпочитавший гораздо более краткое введение. Впрочем, Гейдрих к этому привык и не обижался.
«… хотя однажды такая информация из СССР уже поступала. Потом оказалось, что из ГПУ…»
«Вы имеете в виду операцию «Трест»?» - переспросил шеф СД.
«Именно»
Операция «Трест» была одной из самых успешных операций советской разведки и контрразведки. ОГПУ создала фиктивную организацию, якобы планировавшую захват власти на СССР. На эту удочку попались многие видные деятели русской антисоветской эмиграции (в частности, Борис Савинков) и даже западные разведчики, включая такого аса шпионажа, как Сидней Рейли.
«Кроме того» - продолжал Шольц, которого эта история начинала порядком раздражать, «я решительно не понимаю, причём тут мы. То есть, Германия, абвер, СД…»
«Вермахт» - поправил его Гейдрих. «Им нужен вермахт»
«Я ничего не понимаю» - честно признался Шольц. «Объясните, пожалуйста»
«Объясняю» - спокойно ответил Гейдрих, уже привычный к подобным эскападам абверовца. «По словам Скоблина, маршал Тухачевский и его сторонники настроены крайне прогермански…»
«Может быть» - пожал плечами Шольц. «А может быть, и нет…»
«… и крайне негативно относятся в идеям Сталина о мировой революции, предпочитая воссоздание традиционного русско-германского союза, противостоящего англо-французской Антанте…»
«Маловероятно» - снова пожал плечами Шольц. «Мне приходилось слышать о наоборот, антигерманских взглядах маршала Тухачевского. Впрочем, если он действительно приобрёл комплекс Бонапарта и всерьёз решил взять власть, то искать внешних союзников – вполне разумное дело. Хотя, повторюсь, в условиях нынешнего СССР это крайне маловероятно»
«Скоблин утверждает,» - невозмутимо продолжал Гейдрих, « что Тухачевский хочет заручиться поддержкой вермахта на случай непредвиденных осложнений с захватом власти в СССР…»
«Между нами Польша» - покачал головой Шольц. «Хотя… если высадить экспедиционный корпус в Ленинграде и провести пехоту, артиллерию и танки из Восточной Пруссии через Литву…»
Он вздохнул. Вся эта история ему нравилась всё меньше и меньше. Как говорят в таких случаях в России, «дело ясное, что дело тёмное». Хотя, скорее всего, всё-таки красное. В смысле фальшивки НКВД.
«Я понимаю Ваши сомнения» - по-прежнему невозмутимо произнёс Гейдрих. «Именно поэтому и было принято решение снова отправить Вас в СССР. Чтобы Вы разобрались на месте и чётко, обоснованно определили, с кем и с чем мы имеем дело. Если это провокация НКВД, то нужно понять, кто конкретно её затеял и с какими целями. Если заговор действительно имеет место, то нужно понять, насколько он серьёзен. Если у заговорщиков действительно очень хорошие шансы на успех, то нужно понять, можем ли мы им помочь и стоит ли это делать…»
«А если шансов нет? Или почти нет? Или им не стоит помогать?» - спросил Шольц.
Он, разумеется, прекрасно знал ответы на все эти вопросы. Но в данный момент он занимался политикой. Поэтому ему было жизненно необходимо получить ответы на эти вопросы от Гейдриха. Своего номинального шефа на время этой операции.
«Тогда» - неожиданно жёстко произнёс шеф СД, «заговорщиков нужно просто сдать Сталину».
И добавил:
«Именно поэтому я и принял решение назвать операцию Blitzeinschlag-2»
Как и два года назад, Гейдрих отвёз Шольца в его особняк в Ванзее, неподалёку от принадлежавшей СД виллы Марлир в весьма аристократическом пригороде Берлина.
Шольц распаковал чемоданы, с наслаждением сбросил с себя ещё испанскую одежду и с предвкушением ещё большего наслаждения отправился в душ. Вдоволь поплескавшись, он насухо вытерся огромным махровым полотенцем, облачился в шикарный белоснежный халат с гербом рода Шольцев, прошёл в гостиную и нажал кнопку звонка, вызывая экономку.
Вышколенная в соответствии со строгими английскими традициями (отец Шольца привёз её из Великобритании), экономка материализовалась менее, чем через минуту.
«Эльза,» - максимально учтиво обратился к ней Шольц, «сделайте мне, пожалуйста, холодные сэндвичи с ветчиной и с курицей. И принесите, пожалуйста, кофе в большом кофейнике, сливки и коробку пирожных. Впрочем, лучше две. И плитку бельгийского шоколада»
Шольц старался придерживаться достаточно строгой диеты, чтобы всегда находиться в наилучшей физической форме. От диеты он отступал только когда ему предстояла особо напряжённая умственная работа. Тогда без пирожных и бельгийского шоколада было не обойтись. Мозг разведчика упрямо требовал максимально высокооктанового углеводного топлива. Причём в больших количествах.
А работа ему предстояла серьёзная. Даже очень. Ибо впервые за восемь лет службы в абвере у Карла Юргена Шольца появилась реальная возможность выполнить задачу, поставленную ему его британским куратором Стюартом Мензисом ещё в 1929 году. И даже перевыполнить.
Ибо если информация, только что полученная им от шефа СД Рейнгарда Гейдриха, соответствовала действительности… то он теперь мог разработать и реализовать такую операцию, которая одним махом покончила бы сразу с обоими дьявольскими режимами – и нацистским, и большевистским.
Если, конечно, звёзды правильно встанут.
Шольц не мог сдержать улыбки. Давая задуманной им операции название Blitzeinschlag-2, Гейдрих, судя по всему, и не предполагал, что это название может быть интерпретировано двояко. Не только как «второй удар молнии» (первым было убийство Кирова в тридцать четвёртом), который мог, как минимум, серьёзно ослабить, а, как максимум, и вовсе уничтожить большевистский режим. Но и как «два удара молнии», способные уничтожить оба режима – и сталинский, и гитлеровский; и большевистский, и нацистский.
А назначая Шольца ответственным исполнителем этой операции, шеф СД и думать не мог, что лучший стратегический оперативник и диверсант абвера Карл Юрген Шольц выберет именно вторую интерпретацию.
И сделает всё возможное (и даже кое-что невозможное), чтобы её реализовать.
На подготовку такой операции (пусть даже и с первом варианте), требовалась минимум неделя (скорее, впрочем, дней десять). Поэтому у него было вполне достаточно времени, чтобы продумать и тщательно спланировать второй вариант.
Спустя приблизительно три часа, полторы коробки пирожных, полплитки шоколада и два кофейника изумительного бразильского кофе, общие контуры операции прорисовались достаточно чётко для того, чтобы Шольц мог сделать следующий шаг. Шаг, который за теперь уже почти восемь лет работы на британскую разведку он делал впервые. Шаг, который при неудачном стечении обстоятельств мог стоить ему головы.
Он принял решение вызвать на очную встречу в Берлин своего куратора. Полковника Стюарта Мензиса, заместителя адмирала Хью Синклера – главы МИ-6.
Ещё в 1929 году, когда новоиспечённый секретный агент британской разведки Карл Юрген Шольц отправлялся в Берлин после окончания со всеми возможными и невозможными отличиями Кембриджского университета, они обговорили два варианта форс-мажорных обстоятельств. Экстракцию – срочное извлечение (спасение) агента в случае провала и срочную встречу. Для обеих случаев были предусмотрены средства экстренной связи – авиапочта (British Airways, естественно), посольство, телеграмма и, на самый крайний случай, рация. Портативный «Телефункен», надёжно спрятанный в подвале дома в Ванзее под массивной стальной плитой. Каждый день в течение часа – с десяти до одиннадцати вечера – специальные помощники полковника Мензиса слушали эфир на определённой частоте в ожидании возможной срочной радиограммы от «агента 843». Это был кодовый номер Шольца.
Дождавшись, когда экономка отправится спать, Шольц осторожно спустился в подвал, отодвинул фальшивую стенку, поднял не менее фальшивые половицы и аккуратно убрал довольно толстый слой песка и мусора. Показалась стальная крышка люка. Он открыл её, извлёк оттуда чемодан с рацией и вставил в едва заметное гнездо предохранитель.
Помимо рации, в чемодане находилось пять килограммов нитрола – мощной пластиковой взрывчатки. Попытка открыть чемодан без предварительной вставки предохранителя уничтожила бы всё живое в подвале. И, возможно, не только в подвале.
Вернув всю маскировку на место, Шольц по потайной лестнице поднялся на чердак, извлёк рацию из чемодана, присоединил к потайной антенне, надел наушники и передал короткую радиограмму. Настолько короткую, что даже сам факт его выхода в эфир не смогли бы зафиксировать даже самые опытные сотрудники функабвера[37]:
843 11135 843 843 11135 843 843 11135 843
Кодовое сообщение он передал трижды, чтобы радиооператоры МИ-6 получили его наверняка. Постороннему взгляду даже самого опытного дешировальщика это сообщение не говорило ровным счётом ничего. Операторам МИ-6 тоже. Только Стюарт Мензис знал, что этой радиограммой Карл Юрген Шольц вызывает его немедленно (через максимум один день) на встречу в «третьем» по счёту месте. Это был один из удалённых уголков Трептов-парка в Берлине, по пути к которому можно было легко и обнаружить, и сбросить «хвост». «Пятёрка» означала восемь часов вечера (к переданной цифре следовало добавить тройку), ибо к этому времени рабочий день Шольца в абвере уже давно был закончен.
Ровно в восемь часов вечера следующего дня полковник британской армии Стюарт Грэхем Мензис (имевший в кармане документы на имя ирландского коммерсанта Лайама О’Грэди) и обер-лейтенант вермахта Карл Юрген Шольц встретились в условленном месте в Трептов-парке.
«Надеюсь, что это того стоит» - вместо приветствия почти шёпотом произнёс Мензис, не особо скрывая своего раздражения.
«В двадцать девятом Вы поставили мне задачу максимально ослабить оба режима» - столь же тих ответил Шольц. «Пару дней назад я получил информацию, которая, возможно, позволит оба эти режима уничтожить. Причём практически одновременно»
Заместитель директора МИ-6, казалось, временно потерял дар речи. Такого он не мог себе представить даже в своих самых радужных мечтах.
«Вы уверены?» - переспросил он, после того, как дар речи к нему вернулся. На что потребовалась не одна минута.
«Уверен» - спокойно подтвердил Шольц. И пояснил:
«Пару дней назад я получил от Рейнгарда Гейдриха информацию…»
«От кого???» - полковник Мензис вновь чуть не потерял дар речи
«От шефа СД» - спокойно ответил Шольц. Сделал небольшую паузу, затем продолжил:
«Один из его агентов в Москве сообщил, что в верхушке РККА сформировалась группа, которая планирует осуществить военный переворот и захватить власть в СССР…»
«И Вы этому верите?» - с нескрываемым скептицизмом осведомился британец.
«Я верю в Бога» - спокойно ответил абверовец. «А также во всё остальное, что предусмотрено христианским кредо – Символом Веры. Что же касается планов верхушки РККА, то в Российской Империи в течение почти ста лет гвардия и свергала, и возводила на престол императоров. Да и Николая Второго свергли – то есть, заставили отречься – его генералы. Командующие фронтами. А уж у большевиков всякого рода перевороты просто в крови. Так что лично я ничего невероятного в этом не вижу»
«Убедительно» - вынужден был согласиться полковник.
«Я тоже так думаю» - кивнул головой Шольц.
«Скажите, а зачем Гейдрих Вам всё это рассказал?» - уже более спокойным и деловым тоном спросил Мензис.
Шольц рассмеялся. Тихим, но по-юношески задорным смехом.
«Он поручил мне отправиться в Москву, чтобы, как говориться, на месте разобраться, что к чему и насколько информация от его агента соответствует действительности. Ну, и предпринять необходимые меры»
«И какие же меры Вы намерены предпринять?» - уже намного более заинтересованно осведомился заместитель директора МИ-6.
«Если я пойму, что план захвата власти действительно существует, соответствует интересам Германии и имеет достаточно большие шансы на успех, я постараюсь максимально помочь заговорщикам…»
«В этом случае,» - усмехнулся Мензис, «если всё, что я знаю о Ваших достижениях на службе абвера и генералиссимуса Франко, соответствует действительности, шансы Сталина на выживание равны нулю…»
На этот комплимент Шольц не отреагировал никак.
«Кстати,» - спохватился британец, «а что Вы имеете в виду, когда говорите о соответствии плана заговорщиков интересам Германии? И как это соотносится с интересами Соединённого Королевства, которые я имею честь защищать?»
«Интересы и Германии, и Соединённого Королевства» - спокойно ответил Шольц, «в первую очередь состоят в том, чтобы положить конец существованию двух сатанинских режимов – гитлеровского и сталинского. А также в том, чтобы предотвратить новую войну в Европе, по сравнению с которой Великая война вполне может показаться мелкими неприятностями…»
«Но какое отношение…» - начал полковник Мензис
«Самое прямое» - резко оборвал его Шольц. «Агент СД сообщил, что заговорщики в РККА хотят покончить с бредовыми идеями коммунизма, мировой революции и прочей большевистской галиматьёй. Вернуть, точнее, поставить, страну на нормальные рыночные демократические рельсы, заключить стратегический союз с Германией…»
«Подождите, подождите…» - запротестовал британец. «Это не совсем то, что нужно Соединённому королевству. Точнее, совсем не то»
«Ну, отказ от большевистской идеологии и мировой революции – это как раз совсем то» - улыбнулся Шольц. «А что касается стратегического союза России с Германией… то это смотря с какой Германией… Одно дело – с Германией Гитлера и совсем другое – с Германией без Гитлера. И без нацистской идеологии, НСДАП, СС, СД и прочих замечательных изобретений Адольфа Алоизовича и его клики…»
«Кого?» - удивился Мензис, совершенно не владевший русским языком.
«Адольфа Алоизовича» - улыбнулся Шольц. «Так говорят в России. Это означает Адольф сын Алоиза»
Затем продолжил:
«Вы прекрасно знаете, что Гитлер в тридцать третьем к власти не пришёл. Его к власти пустили. Пустили три единственно реальные силы в немецкой политике того времени – крупные землевладельцы-юнкеры, промышленные и финансовые олигархи и вооружённые силы. В первую очередь, армия. Гитлер стал рейхсканцлером не победив на выборах, а по единоличному решению рейхспрезидента Гинденбурга. Возглавив президентский, а не парламентский кабинет»
Мензис кивнул. Всё это ему было хорошо известно. Шольц, между тем, продолжал:
«Гитлера пустили к власти только потому, что он тогда был единственным политиком, предложившим реалистичную программу решения трёх важнейших задач: восстановления экономической и военной мощи страны, возвращения территорий с преобладающим немецким населением – Ein Volk, Ein Reich[38]; и защиты страны от внутренней и внешней большевистской угрозы. За это ему прощали всю его нацистскую бредятину, от которой в вермахте тошнит почти всех в чине от лейтенанта и выше. Тем более, что военнослужащим вермахта законодательно запрещено быть членами НСДАП. Ну, и прочие эскапады…»
Полковник кажется начинал понимать, куда клонит его агент. Впрочем, теперь уже скорее союзник…
«Экономическая и военная мощь Германии практически восстановлена; версальские ограничения благополучно канули в Лету; возвращение территорий уже началось - ремилитаризацией Рейнской области. Насколько я понимаю, возвращение Судетской области Чехословакией и аншлюс Австрии, в которой подавляющее большинство населения поддерживает принцип Ein Volk, Ein Reich – лишь вопрос времени…»
«Пожалуй» - не стал спорить Мензис.
Шольц продолжал:
«Если теперь убрать внешнюю большевистскую угрозу и довести до конца процесс устранения угрозы внутренней…»
«То потребность в Гитлере и его нацистской клике отпадёт сама собой» - закончил за него полковник.
«Именно» - улыбнулся Шольц.
«Хорошо» - задумчиво потеребил левое ухо Стюарт Мензис. «Что конкретно Вы предлагаете?»
«Как и предусмотрено поручением Гейдриха, через неделю или около того я отправляюсь в Москву» - с нескрываемым энтузиазмом в голосе начал Шольц. «Там я выясню, действительно ли заговор существует, насколько он серьёзен, каковы его шансы на успех и так далее. Да, кстати, было бы совсем неплохо, если бы Вы обеспечили мне резервную поддержку со стороны посольства Его Величества. По известному Вам паролю. Мало ли что…»
«Не беспокойтесь» - улыбнулся полковник. «Уж это я точно могу Вам гарантировать»
Шольц продолжал:
«Если информация агента СД подтвердится – и это очень большое Если, как говорят у Вас в Соединённом Королевстве» - он сделал паузу, «я войду в контакт с заговорщиками и предложу им свою помощь и в организации и осуществлении переворота, и в налаживании контактов с руководством вермахта…»
«С кем конкретно?» - неожиданно перебил его Мензис.
Шольц улыбнулся.
«Я уверен, что Вы прекрасно понимаете, с кем конкретно. Конечно же, с главнокомандующим сухопутными силами вермахта генерал-полковником Вернером фон Фричем…»
Мензис согласно кивнул. Фон Фрич был идеальной кандидатурой для такого сотрудничества. Офицер старой, ещё кайзерской закалки, он был убеждённым консерватором и органически не переваривал нацистов. Кроме того, его военный опыт вызывал у него не реваншистские, а пацифистские настроения, ибо он был реалистом и понимал, как плохо может закончится для Германии новая война. И, наконец, он очень тепло относился и к России, и к РККА, и к СССР, и лично к Михаилу Николаевичу Тухачевскому.
«И что Вы планируете предложить фон Фричу?» - с нескрываемым любопытством осведомился полковник. Хотя в общих чертах догадывался, каким будет ответ абверовца.
«Стать новым Гинденбургом[39]» - улыбнулся Шольц. «Точнее, даже больше, чем Гинденбургом. Ибо Гинденбург был только рейхспрезидентом, а я намерен предложить фон Фричу сменить Гитлера. То есть, стать и рейхспрезидентом, и рейхсканцлером в одном лице»
«Рискованно» - заметил Мензис. «Вы предлагаете генералу вермахта государственную измену. Я думаю, он не согласится…»
«Ну, во-первых, никакую не государственную измену, а устранение узурпатора, который сам является первейшим государственным изменником. Ибо Адольф Гитлер изменил Веймарской республике, устроив в стране чёрт знает что. В буквальном смысле, кстати»
Полковник пожал плечами: «Возможно, Вы и правы. А во-вторых?»
«А во-вторых, если фон Фрич получит предложение о стратегическом партнёрстве от нового руководства СССР, приверженного тем же ценностям рыночной экономики, демократии и прочее, что и фон Фрич…»
«Этого будет недостаточно» - отрезал Мензис.
«Правильно, полковник, одного этого будет недостаточно» - снова улыбнулся Шольц. «Поэтому фон Фричу необходимо будет сделать ещё одно предложение, от которого он уж точно не сможет отказаться…»
«Какое предложение?» - обеспокоенно спросил заместитель директора МИ-6. «Кем?»
«Конечно же, правительством Его Величества» - торжествующе ответил Шольц. «Вашим правительством»
«Поясните» - потребовал Мензис. «А то я вообще перестаю что-либо понимать»
«Поясняю» - снова улыбнулся Шольц. «Фон Фрич вряд ли сможет отказаться от предложения правительства Его Величества снять все ещё имеющиеся военные и прочие ограничения, а также вернуть Судеты, осуществить аншлюс Австрии, вернуть Данциг, получить коридор в Восточную Пруссию через Польшу, а также провести референдумы о присоединении к Германии везде, где преобладает немецкое население…»
«В обмен на что? Ибо что-то уж очень много Вы предлагаете предложить…»
«Это как сказать» - не согласился Шольц. «Во-первых, Германия всё равно от этого не отступится. Можно это отдать ей добровольно, а можно дождаться, пока она пойдёт это забирать военной силой. Второе для Соединённого королевства куда хуже. Ибо чревато немалыми потерями и разрушениями. Проще говоря, войной»
Он сделал паузу, затем продолжил:
«А в обмен… на военный переворот, отстранение от власти Гитлера и его клики, роспуск и запрещение НСДАП, СС, СД, СА, гестапо и прочих порождений глубокого сна немецкого разума; восстановление республики, политических партий и организаций (кроме коммунистических, естественно), закрытие концлагерей, запрещение нацистской идеологии, освобождение политзаключённых… По-моему, эти требования вполне адекватны предложению…»
«А если он всё-таки не согласится?» - несколько настороженно спросил Мензис.
«Тогда фон Фричу нужно будет предложить совершенно свободный выбор между устранением Гитлера вермахтом и его устранением вооружёнными силами Его Величества и Французской Республики. А также Канады, Австралии и прочих стран-членов Британского Содружества Наций…»
«Вы предлагаете нам сблефовать?» - усмехнулся полковник.
«Нет» - спокойно ответил Шольц. «Не сблефовать. Это должна быть вполне серьёзная угроза»
«Вы в своём уме?» Мензис остановился и замер, как вкопанный.
«Абсолютно» - по-прежнему совершенно спокойно ответил Шольц. «Ибо если не придушить нацистов сейчас, через пару-тройку лет они Вооружённые Силы Его Величества сами придушат. Точнее раздавят. Как Panzerkampfwagen[40] зазевавшуюся курицу. И не только Его Величества…»
«Вы уверены?» - обеспокоенно спросил полковник.
«Уверен. Разумеется, если их до того не придушат большевики» - грустно усмехнулся Шольц. «Впрочем, в этом случае старушке-Европе будет ещё хуже…»
«Хорошо» - вздохнул Мензис. «Я поговорю со своим начальством. Возможно, удастся достучаться до премьер-министра Болдуина… Честь имею!»
К сожалению для Германии, Европы и всего мира, блестящей идее Карла Юргена Шольца не суждено было осуществиться. Вскоре после прибытия в Москву он разобрался в ситуации и очень быстро установил, что ни о каком перевороте и смещении Сталина Тухачевский сотоварищи и не помышляли. И никакого антисталинского заговора и в помине не было. А была банальная борьба за власть в РККА (но не в государстве!) между двумя группировками (Ворошиловым, Будённым и Егоровым и их приближёнными, с одной стороны; и Тухачевским, Гамарником, Уборевичем, Якиром и их соратниками, с другой). Генерал Скоблин что-то серьёзно напутал. Или ему помогли напутать…
Сталин, казалось, уже давно сделал свой выбор, поскольку ещё в августе 1936 года отдал приказ арестовать двух сподвижников Тухачевского – заместителя командующего войсками Ленинградского комкора[41] Виталия Примакова и военного атташе при полпредстве СССР в Великобритании Витаутаса Путну (тоже комкора). Скорее всего, дело ограничилось бы несколькими отставками и «посадками» (в крайнем случае, расстрелами) среди высшего руководства РККА, ибо Сталин прекрасно понимал, что ни против него, ни против режима никто ничего не имеет. А может, так и продолжал бы поддерживать то одних, то других (излюбленный приём диктаторов) без каких-либо серьёзных последствий для участников «группировок».
Но это категорически не устраивало ни Шольца, ни Мензиса, ни Канариса, ни Гейдриха, ни Гиммлера, ни Адольфа Гитлера. Ни вообще всю Европу – и Западную, и Восточную. Им нужен был удар молнии. Удар, который потрясёт и если не совсем разрушит, то значительно ослабит и затормозит и РККА, и весь советский военно-промышленный комплекс.
И тем самым спасёт Европу от красной чумы.
Насмотревшись на результаты нашествия красной чумы на Испанию, Россию и Украину, Шольц взялся за Blitzeinschlag-2 с удовольствием и энергией, невиданными даже для него самого – уже тогда лучшего оперативника не только в абвере, но и, пожалуй, вообще в мире. Причём особое удовольствие ему доставило то, что теперь он бил красных их же оружием.
Ибо Blitzeinschlag-2 была фактически римейком – повторением чрезвычайно успешных операций «Трест» и «Синдикат-2», которые ОГПУ успешно осуществило в середине 20-х годов. При этом римейком куда более амбициозным – если операции ОГПУ были направлены против российской антисоветской эмиграции и разведки Его Величества, то целью Blitzeinschlag-2 было нанесение сокрушительного удара по военной, политической, государственной и партийной верхушке СССР.
Причём руками самого «красного императора» - советского диктатора (и по совместительству законченного параноика) Иосифа Виссарионовича Джугашвили-Сталина.
Операция Blitzeinschlag-2 преследовала ровно ту же самую цель, что и её прототипы - «Трест» и «Синдикат-2» - создать иллюзию существования в СССР мощной, многочисленной, глубоко законспирированной и разветвлённой организации, тесно связанной с разведками Германии, Франции, Польши, Великобритании (ну и для ровного счёта, Японии) и готовой в любой момент совершить государственный переворот, устранить Сталина и его ближайших сподвижников, отказаться от идей социализма, коммунизма, мировой революции и «освободительных походов» в Европу и Азию и перевести СССР на буржуазно-демократические рельсы. Организации, щупальца которой охватили весь военный, партийный, государственный и политический аппарат, а также и все спецслужбы – и «внешние», и «внутренние».
Только теперь уже не в глазах российской антисоветской эмиграции и разведок Франции, Польши и Великобритании, а в глазах одного-единственного человека.
Сталина.
Когда Шольц изложил эту идею на очередной встрече «рабочей группы», Курт Янке скептически покачал головой:
«Ничего не выйдет. Это сколько же нужно только документов изготовить для такой дезинформации… Утечка информации неизбежна. Да и в ГУГБ далеко не дураки сидят. Раскроют. Ибо сами ровно тем же самым занимались…»
«А не нужно никаких документов» - спокойно, но не без торжествующих ноток в голосе парировал Шольц.
«Поясните» - потребовал Гейдрих.
«Всё очень просто» - по-прежнему торжествующе улыбнулся Шольц. «Сталин параноик, причём законченный. Он просто одержим страхом, подозрительностью и манией преследования. Поэтому достаточно просто умело распустить достаточно правдоподобный слух о существовании такой организации…»
«Вы уверены?» - настороженно спросил Шелленберг.
«Уверен» - спокойно подтвердил Шольц. «Вспомните, как Сталин отреагировал на результаты первого Blitzeinschlag. Он не стал разбираться, ничего выяснять… он просто назначил виновных. Ровно то же самое будет и в этот раз. Только в несравнимо больших масштабах. Как говорят в России, у страха глаза велики. А у страха сталинского – просто огромны. Чудовищно огромны. Просто грандиозного размера»
«В таком случае» - задумчиво произнёс Гейдрих, «нам, возможно, потребуется помощь ведомства доктора Геббельса…»
От такой перспективы Карл Юрген Шольц был совершенно не в восторге. Ибо и речи доктора Геббельса, которые он был вынужден слушать, и статьи рейхсминистра народного просвещения и пропаганды, которые ему приходилось читать – причём гораздо чаще и в гораздо большем объёме, чем ему хотелось бы, вызывали у него даже не отвращение. А прямо-таки рвотный рефлекс. С другой стороны…
Враг моего врага – мой друг… Не друг, конечно, но… увы, временный союзник. Пусть и временный, но всё же союзник.
Один из самых близких соратников Гитлера, гауляйтер[42] Берлина, рейхсляйтер[43] и рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Пауль Йозеф Геббельс (он предпочитал использовать своё второе имя) принял Шольца в своём кабинете в здании рейхсминистерства пропаганды на «министерской улице» Вильгельмштрассе, протянувшейся от реки Шпрее до Ландверканала.
И буквально с первых минут произвёл на Шольца поистине сногсшибательное впечатление.
Несмотря на свой миниатюрный рост (всего 154 см), хромоту и, мягко говоря, далеко не самые привлекательные черты лица, Геббельс обладал поистине завораживающей харизмой. Находчивый, сыплющий каламбурами и остротами, великолепно образованный (Геббельс получил образование и докторскую степень в области литературоведения в Гейдельбергском университете – старейшем и наиболее уважаемом в Германии) он был просто блестящим собеседником.
Великолепный администратор (Геббельс чрезвычайно успешно руководил предвыборной кампанией Гитлера в 1932 году; с 1929 года не менее возглавлял самую важную партийную организацию НСДАП – Берлинскую, а в последнее время стал фактическим диктатором в культурной жизни Германии), рейхсляйтер оказался внимательным слушателем, который буквально всё схватывал на лету и делал чрезвычайно дельные замечания, хотя до этого никогда не сталкивался с разведывательными операциями.
Шольц никак не мог отделаться от ощущения, что он общается с каким-то другим Геббельсом. С двойником того, кого он слышал по радио, видел на экранах кинотеатров (в документальных киножурналах) и наблюдал на публичных партийных и государственных мероприятиях. С такими актёрскими способностями Геббельс вполне мог стать выдающимся, всемирно известным театральным или киноактёром.
А стал выдающимся и всемирно известным демагогом. Пропагандистом одной из самых отвратительных и человеконенавистнических идеологий.
Шольц ещё раз наглядно убедился в том, насколько правы были те, кто утверждал, что доктор Геббельс действительно был одним из ключевых архитекторов и прихода нацистов к власти, и установления ими «нового порядка». Пока только в Германии, хотя его распространение на другие страны было лишь вопросом времени.
И в очередной раз пожалел о грандиозной ошибке, которую совершили издатели, которые в середине «бурных двадцатых» отвергли стихи, романы и пьесы молодого Геббельса, вынудив неудавшегося литератора заняться политикой. Ошибке, которая дорого обойдётся и Германии, и всему миру. Впрочем, уже обходилась.
«Вы поступили совершенно правильно, обратившись ко мне» - высокопарно произнёс Геббельс после того, как Шольц закончил излагать детали операции Blitzeinschlag-2. «Ибо успех Вашего начинания будет определяться эффективностью пропагандистского воздействия на нашу целевую аудиторию. В данном случае, на Сталина…»
«Мне порекомендовал обратиться к Вам группенфюрер Гейдрих…» - поправил рейхсляйтера Шольц.
Геббельс на это никак не отреагировал. Его внешность была бесконечно далека от арийского идеала, поэтому в присутствии внешне полностью соответствовавшего этому идеалу Гейдриха он отчаянно комплексовал и чувствовал себя крайне некомфортно. Да и не только в присутствии, а даже при одном упоминании имени шефа СД.
«Нам нужно будет создать новую рабочую группу» - невозмутимо продолжал Геббельс. «Я готов её возглавить, ибо считаю эту операцию исключительно важной для обеспечения безопасности рейха…»
«Кто бы сомневался…» - подумал Шольц
«От абвера в неё войдёте Вы; от СД – Шелленберг, от МИДа – Курт Янке… Кроме того, поскольку с русскими довольно тесно работает наше рейхсминистерство экономики, нужно будет привлечь к работе кого-нибудь из надёжных, проверенных высокопоставленных сотрудников Ялмара Шахта[44]…»
Геббельс ещё раз подтвердил свою и без того безупречную репутацию блестящего администратора и не менее блестящего пропагандиста. Буквально за считанные дни под его руководством была разработана, построена и отлажена разветвлённая и эффективная машина политической дезинформации, которая сразу со многих сторон (в основном, через канцелярию президента Чехословакии Эдварда Бенеша) настойчиво и целенаправленно доносила до «красного императора» одну и ту же ложь о якобы нависшем над ним «дамокловом мече»…
«Добро пожаловать в мир политической провокации, обер-лейтенант» - кисло отреагировал на очередной доклад Шольца о деятельности «группы Геббельса» Канарис. «В очередной раз поражаюсь многогранности Ваших талантов… О смене места работы не задумывались?»
Хотя Канарис и был одним из «рыцарей плаща и кинжала», работа которых была, мягко говоря, не особо совместима с принципами морали и нравственности, определённые границы у него всё-таки были. Подобного рода провокация явно за эти границы выходила.
Шольц только пожал плечами.
«Между нами есть одна весьма существенная разница, Herr Konteradmiral[45]»
«Какая именно?» - иронично осведомился Канарис.
«Вам не приходилось бывать на другой стороне. В России, на Украине, в Испании. На территории победившего большевизма»
«И?» - уже намного менее иронично спросил шеф абвера.
«И в данном случае цель оправдывает такие средства» - убеждённо ответил Шольц.
«Какая цель?» - теперь уже совсем без иронии переспросил Вильгельм Канарис.
Шольц вздохнул.
«Я не могу допустить, чтобы то, что я увидел там, повторилось здесь» - спокойно ответил он. «А Вам прекрасно известно, что Сталин делает всё возможное и даже невозможное, чтобы распространить большевистский кошмар на всю Европу. И Азию, И Америку. И Африку. И Австралию. В общем, на весь мир»
Шольц сделал паузу, затем продолжил:
«Вы прекрасно знаете, что я не просто не в восторге от нацистского режима, а с очень большим трудом этот режим переношу. И сотрудничество с Рейнгардом Гейдрихом – Вашим соседом и… приятелем мне не доставляет ни малейшего удовольствия. Да и Вы сами тоже… не особо рады ни тому, ни другому…»
Канарис молчал. Его далеко не восторженное отношение к нацистам было хорошо известно. В том числе, и самим нацистам. Его бы давно заменили… если бы было на кого. Ибо все без исключения компетентные кандидаты на пост шефа абвера относились к нацистам примерно одинаково. Одинаково плохо, то есть.
Шольц между тем продолжал:
«И Вы, и я прекрасно знаем, что нацистский режим есть Зло… Но есть Зло несравнимо большее – большевизм. По крайней мере, в настоящее время. И если для того, чтобы не пустить это Зло в Германию и Европу, мне придётся сотрудничать с Гейдрихом и Геббельсом… да хоть с Гиммлером и Гессом, я буду с ними сотрудничать. Как бы мне ни было неприятно и даже противно»
«Выбор наименьшего из зол?» - задумчиво поинтересовался контр-адмирал.
«К сожалению» - ответил Шольц. «В нашем несовершенно мире почти никогда не приходится выбирать наибольшее добро. А исключительно наименьшее зло…»
«А как всё это выглядит с точки зрения Вашей католической веры?» - неожиданно спросил Канарис.
Шольц насторожился. Его ревностная (по меркам вермахта вообще и абвера в частности) католичность была хорошо известна и его коллегам, и его начальству. Точнее, начальнику, ибо кроме Канариса, никакого другого начальства в абвере у него не было. Вне абвера, пожалуй, тоже. Однако эту его особенность (как, впрочем, и другие) обычно игнорировали в соответствии с неписанным «кодексом общения».
«С чего это он вдруг этим заинтересовался?» - обеспокоенно подумал Шольц.
Единственным разумным объяснением было осознанное или, скорее всего, неосознанное, стремление Канариса ответить на тот же проклятый вопрос: что честный и порядочный человек может и должен делать в этой ситуации цугцванга, когда любое решение, любой выбор прямо или косвенно помогает Злу… Когда невозможно вырваться из клещей зла, а можно только выбрать те или иные клещи. Сциллу нацизма или Харибду большевизма…
Начальству нужно было помочь. Причём очень быстро и максимально эффективно. Ведь Канарис тоже был христианином. Пусть и еретиком-лютеранином…
«В современно католическом вероучении» - медленно начал Шольц, «точнее, в его умеренно-модернистском варианте…»
«Насколько мне известно,» - улыбнулся Канарис, «Его Святейшество Папа Римский Пий XI, католических модернистов не особо жалует. Даже умеренных»
Шольц решил пропустить эту колкость мимо ушей.
«… существует принцип пропорциональности или пропорционализма, согласно которому грех, который совершается для того, чтобы не допустить ещё большего греха, грехом не является и, следовательно, исповеданию не подлежит…»
«Любопытно…» - задумчиво протянул Канарис.
«Собственно, в этом ничего такого уж особенного нет» - пожал плечами Шольц. «Это всего лишь признание неизбежной необходимости выбора наименьшего из зол. И, следовательно, неизбежности совершения греха в нашем несовершенном и грешном мире. То есть, выбора не между грехом и добродетелью, а между меньшим и большим грехами…»
«Надо будет взять на вооружение» - загадочно улыбнулся шеф абвера.
«А я бы с удовольствием обошёлся без такого… вооружения» - грустно подумал Шольц.
Он снова с тоской вспомнил Испанию. Где не нужно было выбирать наименьшее из Зол. Где было совершенно очевидное добро – Национальная армия, и не менее очевидное Зло – коммунисты, троцкисты, анархисты, и прочие «-исты». Красный сброд, в общем.
Он очень хотел остаться у Франко – но не мог. И потому, что отвергни он предложение Гейдриха, оно мгновенно трансформировалось бы в прямой приказ Адольфа Гитлера – ныне Верховного главнокомандующего Вооружёнными силами Германии (и, следовательно, прямого, хоть и не непосредственного начальника обер-лейтенанта вермахта Карла Юргена Шольца).
И потому, что в Германии он был нужнее. Ибо он был одним из немногих, кто сейчас стоял между кошмарным большевистским чудовищем и Германией. Одним из тех немногих, от кого уже сейчас зависело, придут ли в Европу голодомор, ГУЛАГ, рабство, террор и прочие «прелести» большевистского режима. Или всё-таки не придут…
Поэтому он продолжал работать над реализацией операции Blitzeinschlag-2. Он работал как одержимый, по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, иногда даже не отлучаясь домой, чтобы поспать (спал на раскладушке в своём кабинете на Тирпиц-уфер). Работал с упорством, невероятной энергией и каким-то охотничьим азартом. Ибо даже скорее не знал, а чувствовал, что от его работы и от работы других членов их Arbeitsgruppe[46] зависит будущее Европы. А то и всего мира.
Критическая масса лжи, сфабрикованной совместными усилиями рейхсминистерства пропаганды, абвера, СД, и германского МИДа и доведённая до «вождя народов» по соответствующим каналам (в основном, через засветившуюся в Европе и Америке личную агентуру Сталина), была достигнута к середине апреля 1937 года.
Как и предполагал Шольц, законченный параноик Сталин этой лжи поверил. Ибо был настолько одержим всепоглощающим страхом за свою жизнь и безопасность, что уже просто не мог не поверить.
И грянул Большой Террор.
VII. Большой Террор
Прогнозы Шольца полностью подтвердились: Сталин действительно не стал разбираться. Одержимый страхом, подозрительностью и тотальным недоверием, он просто дал команду уничтожить всех тех, кто мог быть членом такой организации. Военных, партийных и государственных чиновников, руководителей, специалистов… да и простых рабочих, крестьян и служащих убивали не за то, что они делали (ибо в реальности ничего антисталинского они и не делали).
А за то, кем они были. Их убивали как социально опасных элементов. Потенциально опасных для Сталина, то есть. Так сказать, «в превентивном порядке».
Гитлер, конечно, тоже пользовался этим нехитрым инструментом, отправляя слишком уж голосистых критиков своего режима в «превентивное заключение» в концлагеря. Но, во-первых, условия в Дахау и прочих концлагерях по сравнению с ГУЛАГом были просто райскими; во-вторых, заключение было недолгим - обычно критиков нацизма убеждали (именно убеждали) либо, как говорится, успокоиться, не гнать волну и не мешать немецкому народу (который в подавляющем большинстве был очень даже доволен политикой фюрера), либо покинуть страну - благо границы Германии были открыты и ни эмиграции, ни временному выезду нацисты не препятствовали.
В результате на конец 1936 года во всех нацистских концлагерях содержался 4761 заключённый (включая алкоголиков, наркоманов и профессиональных преступников) на 60 с лишним миллионов человек населения. Общее число уничтоженных противников Гитлера составляло всего-то несколько сотен человек (и то практически все были убиты в «ночь длинных ножей» 30 июня 1934 года, когда Гитлер расправился с действительно серьёзной угрозой – руководством штурмовых отрядов СА).
За исключением совершенно патологической и безумной ненависти к евреям, Гитлер вообще не был склонен к репрессиям в отношении своих политических противников. Он предпочитал убеждать и договариваться (в крайнем случае – высылать из страны, что он считал очень серьёзным наказанием). И никого и ничего не боялся. Ездил в открытой автомашине; выступал на огромных стадионах; участвовал в парадах, причём шёл в строю как рядовой нацист… Его охрана по сравнению со сталинской была просто смешной – посетителям фюрера лишь предлагалось сдать личное оружие (да и то не всегда). Обыскивать посетителей никому и в голову не приходило. Места его публичных выступлений не проверялись; на любом публичном мероприятии к нему мог подойти кто угодно (Гитлер вообще не терпел барьеров между ним и его народом)…
Только за 1937 год в СССР только духовных лиц (священников, монахов и монахинь) было только расстреляно 85 000 человек. Восемьдесят пять тысяч. А общий счёт убиенных шёл на сотни тысяч. Узников ГУЛАга – на миллионы. Как говорится, «почувствуйте разницу».
Ничего удивительного - масштаб личности у Сталина и Гитлера был разный. Есть всё-таки разница между героем-фронтовиком и профессиональным бандитом – грабителем банков…
Как Шольц и предполагал, опричники Сталина убивали, как правило, лучших. А если не убивали, то отправляли в такие кошмарные лагеря, что многим казалось, что лучше бы сразу убили. Убивали лучших потому, что чем компетентнее и талантливее человек, тем он внутренне свободнее и тем менее склонен раболепствовать перед «выдающейся посредственностью» (так в своё время метко охарактеризовал Сталина Лев Давидович Бронштейн-Троцкий).
В отличие от Гитлера, для которого важнейшим требованием к ближайшему кругу была профессиональная компетентность, Сталин на дух не переносил людей талантливых, да и вообще во главу угла ставил исключительно лизоблюдство и раболепство. Именно поэтому у Гитлера были Геринг, Гиммлер, Гейдрих, Гудериан, Шпеер, Тодт, Дёниц и Манштейн, а у Сталина – Молотов, Хрущёв, Каганович, Тимошенко и Ворошилов. Личности совершенно несопоставимого масштаба.
Поэтому Большой Террор в СССР и превратился в машину тотального истребления таланта и профессионализма. Одним махом были уничтожены все подданные Германии, Австрии и Италии (в своё время бежавшие в СССР от нацистов). Как шпионы соответствующих разведок, разумеется. Относительно повезло только тем немцам, которых Сталин выдал гестапо, ибо они оказались не в расстрельной камере и не в ГУЛАГе, а в довольно комфортных концлагерях, где некоторые даже относительно благополучно пережили войну.
Уничтожили или отправили в ГУЛАГ (и неизвестно, что было хуже) и практически всех поляков и даже китайцев (да и вообще всех советских граждан, работавших на КВЖД). Расстреляны или загнаны в ГУЛАГ оказались и почти все, прошедшие стажировку (или даже просто побывавшие) за рубежом.
На Горьковском автозаводе были расстреляны практически все руководящие работники – от директора до рядового бухгалтера и технолога (и даже почему-то заведующий детсадом и заведующий кинофотобазой). Примерно то же самое происходило и на других предприятиях.
Результаты были поистине ужасающими. Для Сталина, разумеется. Который настолько одурел от параноидального страха, что так до конца жизни и не сообразил, какой чудовищной силы удар он нанёс своими же собственными руками по своей мечте о мировом господстве.
Советская военная промышленность (и без того не блиставшая эффективностью, особенно по сравнению с немецкой), окончательно рухнула в просто неслыханный бардак (как, впрочем, и сельское хозяйство, и все прочие отрасли советской экономики – если это можно было назвать экономикой).
Лишь треть директоров предприятий имела высшее образование; четверть – среднее; остальные же – вообще никакого. От квалифицированных рабочих осталось одно воспоминание; наспех набранные крестьяне могли только гнать брак и гробить высококачественное импортное оборудование (впрочем, на химических заводах ещё и устраивать взрывы, разносившие подчас целые цеха). Средний уровень брака зашкаливал за 50%; а во многих случаях военпреды «заворачивали» вообще всю партию танков, самолётов, орудий…
Ни о какой серийности не было и речи; каждое «изделие» фактически было индивидуальным и собранным вручную, что превращало ремонт в полевых условиях в сущий кошмар.
Урожаи и объёмы производства падали в разы, а то что было произведено… лучше бы, наверное, и не производилось. Орудийные стволы разрывало; корабли и подводные лодки тонули; самолёты не летали, а сиротливо стояли на аэродромах. А если и летали, то регулярно гробили лётчиков, в первую очередь наиболее талантливых (ибо летать на таких развалинах, пусть и только сошедших с конвейера, могли только очень талантливые пилоты). Снаряды летели куда угодно, только не в цель, танковая броня раскалывалась от удара даже малокалиберных снарядов, убивая и калеча экипажи. Ломались коробки передач, танки застревали в канавах, бронеавтомобили (да и просто автомобили) разваливались на ходу (а то и вовсе отказывались сдвигаться с места), пулемёты и автоматические пушки безжалостно клинило…
Парализованные страхом конструкторы (к тому же в большинстве загнанные по нелепым обвинениям в «шарашки» - тюремные конструкторские бюро) были совершенно не в состоянии создать что-либо действительно радикально новое, технологичное и удобное в применении. Изувеченная всепоглощающим страхом советская «конструкторская мысль» была способна только лишь либо тупо копировать устаревшие иностранные образцы (причём копия отличалась от оригинала исключительно в худшую сторону), либо создавать совершенно мертворожденные изделия, по совокупности характеристик в подмётки не годившиеся технике «вероятного противника». Исключения случались (как, собственно, и везде), но они лишь подтверждали правило.
Да и возможности по копированию (в основном пиратскому) зарубежных образцов резко снизились после тотального разгрома до того чрезвычайно эффективной советской разведки (и за рубежом, и внутри страны). Как, собственно, и контрразведки, что не могло не порадовать Шольца и его коллег из абвера и внешней разведки СС.
В Вооружённых Силах было репрессировано (в основном, расстреляно) чуть ли не треть высшего и старшего комсостава (да и среднему капитально досталось). В результате – за редким исключением – почти на всех должностях от комбата до командующего военным округом оказались офицеры, совершенно неспособные – в силу нехватки образования и опыта – эффективно (да и вообще как бы то ни было) выполнять свои обязанности.
Одержимые страхом за свою жизнь (надо отметить, более, чем обоснованным) в РККА практически все – от рядового до маршала – были озабочены только тем, как бы в живых остаться да в ГУЛАГ не загреметь (а то и вообще стали жить одним днём). Что очень быстро привело и к практически полной недееспособности РККА, и (в лучших российских традициях) к повальному пьянству и развалу дисциплины (в такой обстановке нервы сдадут у кого угодно).
Одним решительным сталинским ударом «вождь народов» и «гениальный менеджер» превратил советские Вооружённые силы в вооружённую толпу; в стадо, совершенно неспособное сопротивляться убийственно эффективной машине вермахта, спаянной чувствами товарищества «сверху донизу», верностью присяге, высочайшим профессионализмом (каждый солдат был обучен выполнять обязанности унтер-офицера; каждый унтер – лейтенанта и так далее), находчивостью, изобретательностью, инициативой и твёрдой решимостью защитить свою землю от большевистских орд. В том числе, и путём превентивной войны на территории этого самого большевизма.
В вермахте не только была строжайше запрещена какая-либо политическая пропаганда и деятельность, но даже членство в НСДАП. Поэтому всё время, силы и энергия каждого солдата, офицера и даже генерала и сухопутных сил, и люфтваффе, и кригсмарине уходило на упорную учёбу, тренировки, профессиональное совершенствование, освоение новой тактики, стратегии, военной техники…
В РККА же каждый божий день абсолютно ничего не смыслившие в военном деле комиссары и политработники (зато безгранично преданные «партии и Сталину») часами промывали мозги - и солдатам, и командирам – большевистской галиматьёй (вместо изучения того самого военного дела). Политического толку от этого было мало (у любого слушателя очень быстро включалась защитная «блокирующая» реакция на эти безумные бредни). С военной же точки зрения от этого, понятное дело, был один лишь исключительно вред, ибо время – единственный действительно невозобновляемый ресурс.
И с этим стадом и с такой «экономикой» советский диктатор всерьёз намеревался завоевать весь цивилизованный (и не только цивилизованный) мир… В какой-то момент Шольц даже попросил «экспертной оценки» у знакомого психиатра– настолько безумным выглядело поведение «красного императора». Судебного психиатра.
VIII. Вердикт психиатра
Психиатр взял неделю на работу, а затем торжественно (несколько даже пафосно) огласил свой вердикт.
«Ну что я могу сказать…» - велеречиво начал доктор Эрнст Хельдер. «С медицинской точки зрения можно с уверенностью сказать, что Иосиф Сталин тяжело психически болен. А с юридической – что по этой причине он представляет колоссальную опасность для окружающих. Что он более, чем убедительно доказал не раз, не два и даже не десять. И продолжает доказывать чуть ли не ежедневно»
«Поэтому» - психиатр сделал многозначительную паузу, «Иосиф Сталин, вне всякого сомнения, подлежит принудительной психиатрической госпитализации…»
«Неплохо бы» - с тоской подумал Шольц. «К сожалению, не реально. Как и госпитализация нашего дорогого и обожаемого фюрера. Которая ему тоже явно не помешала бы. По аналогичной причине»
«При этом я должен сделать весьма существенную оговорку» - продолжал доктор Хельдер. «Принудительная госпитализация по закону могла быть осуществлена до того, как данный пациент начал реализовывать свои желания, фантазии и стремления. Поскольку с точки зрения закона – хоть немецкого, хоть, насколько мне известно, советского, пациент является юридически вменяемым. То есть, способен отличать добро от зла и сознавать, что творит Зло…»
«Интересно, вменяем ли юридически Адольф Алоизович?» - подумал Шольц. «Да, наверное. Уж очень грамотно и элегантно обставляет и прикрывает свои тёмные делишки. Откровенные преступления, то есть»
Психиатр между тем продолжал:
«Поскольку данный пациент уже совершил целый ряд ужасающих преступлений против своего государства и народа, а также против отдельных людей, он подлежит уголовному преследованию. По всей строгости существующего законодательства. Которое, насколько я понимаю, предусматривает по совокупности таких преступлений смертную казнь…»
Карл Юрген Шольц с огромным удовольствием привёл бы в исполнение этот приговор (благо был вполне в состоянии). Точнее, оба приговора (одной Nacht der langen Messer[47] хватило бы на десяток смертных приговоров «фюреру немецкого народа»). К сожалению, это было невозможно. Устранение Сталина было практически нереальным – и не столько из-за внушительной охраны, сколько из-за наличия как минимум одного двойника, а устранение Гитлера без предварительной ликвидации Сталина наверняка слишком сильно ослабило бы Германию и открыло бы кремлёвскому чудовищу дорогу к завоеванию Европы, а затем – и других «стран и континентов».
«А можно поподробнее?» - обратился Шольц к психиатру.
«Поподробнее о чём?» - удивился доктор Хельдер.
«О ком» - поправил его Шольц. «О Сталине. Точнее, о его психическом заболевании»
«О заболеваниях» - в свою очередь, поправил его психиатр. «Ибо у него их было несколько».
Шольц вспомнил одну то ли легенду, то ли быль, которую ему не один и не два раза приходилось слышать в Москве. В Ленинграде, впрочем, тоже. Причём от самых разных людей, по их словам, весьма информированных о том, что происходило на самом верху в СССР.
Согласно этим рассказам, в середине декабря 1927 года Владимир Михайлович Бехтерев, выдающийся российский медик-психиатр, невропатолог, физиолог, психолог, основоположник рефлексологии и патопсихологического направления в России, академик и профессор, основатель и бессменный директор Института по изучению мозга и психической деятельности, по просьбе личного врача Сталина осмотрел «вождя народов», в то время только что пережившего сильнейший нервный срыв.
И, будучи кристально честным человеком и выдающимся профессионалом, честно же поставил «красному монарху» неутешительный, но вполне соответствовавший действительности диагноз «паранойя». После чего 24 декабря неожиданно и скоропостижно скончался, будто бы отравившись консервами.
«Информированные источники» утверждали, что хотя смерть Бехтерева действительно наступила от отравления, его причиной стали вовсе не консервы, а действия специалиста по ядам из секретной лаборатории ОГПУ, который по приказу тогдашнего главы этой спецслужбы Вячеслава Менжинского и отравил слишком честного и политически недалёкого психиатра, совершенно не представлявшего катастрофические (для Сталина и большевиков, разумеется), последствия его диагноза.
Поэтому Шольцу было вдвойне любопытно услышать альтернативный диагноз теперь уже немецкого психиатра (как известно, немецкой психиатрической школе в то время равных попросту не было). Пусть даже и сделанного «дистанционно», на основе гораздо меньшего объёма информации.
«Сразу бросается в глаза» - медленно начал доктор Хельдер, «что пациент страдает – причём именно страдает, поскольку это состояние приносит ему постоянные и немалые душевные муки – гипертрофированной манией величия, сформированной глубочайшим и жесточайшим комплексом неполноценности…»
«Этим многие страдают…» - хмыкнул Шольц.
«Верно» - согласился психиатр. «Многие. Но далеко не у всех эта мания принимает столь грандиозные масштабы…»
«То есть?» - переспросил Шольц.
«У психически здорового человека» - пояснил доктор Хельдер, «нет ни комплекса неполноценности, ни мании величия. К сожалению, таких людей немного…»
«Немного» - согласился Шольц.
«Как правило, у каждого человека есть те или иные отклонения от нормы» - ободрено продолжал психиатр. «Точнее, от полного психического здоровья. В том числе, и по комплексу неполноценности, и по мании величия…»
«Согласен» - кивнул Шольц.
«С точки зрения психиатрии,» - продолжал доктор Хельдер, «такие отклонения не считаются болезнью, поскольку оказывают незначительное влияние на так называемые стереотипы поведения, восприятия и мышления человека и не мешают ему – или ей – жить разносторонней, полноценной жизнью…»
«А у Сталина…» - вставил реплику Шольц…
«А у пациента» - психиатр упорно отказывался называть объект по имени, «эта мания приобрела характер действительно психической болезни, ибо – наряду с параноидальным страхом – практически полностью подчинила себе и определяет практически все без исключения стереотипы его поведения, восприятия и мышления…»
«Похоже на правду…» - вынужден был согласиться Шольц.
«Это и есть правда» - спокойно подтвердил доктор Хельдер. «Очень печальная правда, надо отметить. И для пациента, и для его страны – точнее, для её граждан; и для Европы, и для всего мира…»
Психиатр сделал паузу, затем продолжил:
«Болезненный комплекс неполноценности – совершенно неудивительный, если принять во внимание и внешность, и национальность, и детство, и вообще раннюю жизнь пациента - замаскированный под манию величия, превратился в ненасытное чудовище, постоянно требующее эмоциональной, или, как сейчас говорят некоторые – энергетической – пищи…»
«Пищи?» - удивился Шольц
«Да, пищи» - с улыбкой подтвердил доктор Хельдер. «Именно пищи. Пациент стал рабом своей болезни – обычное дело для психического заболевания – полностью подпал под её власть и вынужден постоянно кормить это ненасытное чудовище чуть ли не ежедневными актами самоутверждения…»
«??» - Шольц непонимающе уставился на психиатра.
«Иными словами,» - спокойно разъяснил доктор Хельдер, «пациент буквально каждый день – а то и несколько раз в день – просто вынужден демонстрировать самому себе – точнее, своей болезни – свою значимость. Чтобы не свалиться в ужасающую энергетическую недостаточность…»
«Что, простите?» - не понял его Шольц.
«Депрессию, если использовать язык классической психиатрии» - пояснил психиатр. «Глубокую клиническую депрессию…»
«Ааа… теперь понятно»
«А если принять во внимание, что в его мире значимость определяется исключительно властью, а также что, согласно основам психологии, повторяющиеся впечатления притупляются…»
«То с каждым днём Сталину нужно вся больше и больше власти» - закончил за него Шольц.
«Именно» - просиял доктор Хельдер. «Вы всё поняли совершенно правильно. На языке психиатров это называется эскалацией»
Затем глубоко вздохнул и продолжил:
«Но это даже не полбеды. И даже не четверть. Ибо в дополнение к этому маниакальному стремлению к абсолютной власти – ибо болезнь постоянно гонит пациента именно к власти абсолютной – пациент страдает (опять же в самом прямом смысле) ещё и параноидальным страхом – постоянным и глубоким недоверием к окружающим (как впрочем, и другой составляющей паранойи – абсолютной нетерпимостью к даже минимальной критике), манией преследования…»
«… а также эгоцентризмом, переходящим в нарциссизм. При полном отсутствии даже минимального уважения и интереса к окружающим, которых он рассматривает исключительно как средства для достижения своей цели. Как винтики» - подытожил Шольц.
«Вы ещё забыли садизм» - спокойно добавил психиатр. «Получение маниакального удовольствия от причинения страданий окружающим. От изощрённых психологических издевательств»
«В общем» - подытожил доктор Хельдер, «вы имеете дело с мегаломаньяком, параноиком, эгоцентристом, нарциссистом и психологическим садистом. То есть, психопатом и социопатом, как говорится, в одном флаконе»
«Если использовать более привычную для Вас богословскую терминологию» - неожиданно продолжил психиатр, «то пациент – то есть, извините, грешник – демонстрирует совершенно феноменальную по своим масштабам одержимость демонами гордыни, алчности – в смысле алчности власти – в материальном смысле он, как это и бывает в таких случаях, совершенно аскетичен; зависти и ненависти (то есть, гнева). Ну, и, разумеется, страха. В общем, весьма внушительный букет смертных грехов. Которые уже оказались смертными для сотен тысяч людей. А могут оказаться и для миллионов.»
«Весёленькая картинка…» - подумал Шольц.
«И каков прогноз?» - настороженно спросил он.
«Прогноз неутешительный» - вздохнул доктор Хельдер.
«В смысле?»
«Если бы не совершенно стальная воля, полностью соответствующая его партийному псевдониму,» - пояснил психиатр, «пациент уже давно находился бы в соответствующей психиатрической лечебнице. Слишком уж тяжёлое у него заболевание…»
«Однако,» - продолжил он, «сила воли у него под стать болезни, поэтому, вне всякого сомнения, он будет продолжать своё движение к абсолютной власти. Сначала внутри страны, а потом, когда он добьётся полного подчинения себе всех и каждого – чего, насколько я вижу, он уже практически добился – и за её пределами…»
«То есть,» - вздохнул Шольц, «это война»
«Вне всякого сомнения» - бесстрастно подтвердил психиатр. «Это война. Пациент неизбежно будет распространять – или пытаться распространить - свою власть на все страны, до которых сможет дотянуться. Как изнутри – с помощью подрывной деятельности по каналам своей внешней разведки и Коминтерна – так и извне – с помощью грубой военной силы. Агрессивной войны, то есть. У Вас и Вашего начальства не должно быть никаких иллюзий – война неизбежна»
«И что же нам делать?» - несколько даже растерянно спросил Шольц.
«Убейте его» - тихо произнёс доктор Хельдер. «Убейте его, Шольц. Только так Вы сможете спасти миллионы жизней. И в его стране, и за её пределами. Боюсь, что и в Германии тоже. Вы же можете это сделать…»
«Я постараюсь» - заверил его Шольц. Хотя вовсе не был уверен ни в том, что добьётся успеха, ни в даже в том, что у него будет возможность хотя бы постараться…
«Да, и ещё» - обернулся к нему психиатр, уже покидая особняк Шольца. «У Вас вполне достаточно и образования, и здравого смысла, и жизненного опыта, чтобы поставить диагноз и другому пациенту…»
Они поняли друг друга. Доктор Эрнст Готфрид Хельдер имел в виду фюрера немецкого народа, рейхсканцлера и рейхспрезидента Адольфа Гитлера.
IX. Гитлер и Сталин
Проводив психиатра, Шольц вызвал экономку и, как обычно перед началом серьёзных размышлений, заказал сэндвичи, пирожные, бельгийский шоколад и большой кофейник с крепчайшим бразильским кофе. И кувшин сливок, разумеется. После чего приступил к постановке диагноза второму пациенту.
Шольц поймал себя на том, что до сих пор – то есть за все почти десять лет постоянной жизни в Германии - так ни разу всерьёз и не задумывался о своём отношении лично к Адольфу Гитлеру. Он ненавидел нацизм (хотя и не так сильно, как большевизм), а вот своего личного отношения к основоположнику нацизма и фюреру нацистов и нацистского государства, по сути, так и не определил. Как, собственно, и к другим высокопоставленным нацистам, с которыми ему приходилось встречаться и даже работать – Геббельсу, Гейдриху, Гиммлеру…
Похоже, пришло время определиться.
Обер-лейтенант вермахта, помощник шефа абвера контр-адмирала Вильгельма Канариса Карл Юрген Шольц был мастером на многие руки. Но, в первую очередь он был, пожалуй, всё-таки высокопрофессиональным диверсантом и киллером. Ибо целью практической каждой его операции, начиная с первого «удара молнии» было физическое устранение одного или нескольких (или многих, или очень многих) представителей противника. Или, по крайней мере, наиболее вероятного противника. Ну, и/или причинение точечного, но очень и очень чувствительного материального ущерба.
Поэтому, ненавидя нацизм, он не раз и не два задумывался над устранением, как минимум, его основателя и лидера – Адольфа Гитлера. А также его ближайшего окружения. Благо возможностей для этого у него было предостаточно. Фюрер постоянно выступал на публике и часто ездил в открытой машине, причём в таких местах, в которых его можно было совершенно спокойно расстрелять из дальнобойной винтовки с глушителем и оптическим прицелом, при этом не подвергаясь ни малейшему риску.
Такую винтовку, сделанную на основе стандартной винтовки Gewehr 98 ещё кайзеровской армии было легко достать (её можно было просто выкрасть из оружейки абвера), да и владел Шольц ею прекрасно, за километр попадая в спичечный коробок пять раз из пяти.
Но он этого так и не сделал. Более того, даже и не попытался. И потому, что такая акция без одобрения своего всё-таки начальства в Лондоне выходила даже за самые широкие границы (на такую операцию требовалось разрешение не только главы МИ-6, но и премьера правительства Его Величества, которое, разумеется, ни один британский политик в здравом уме и твёрдой памяти в мирное время никогда бы не дал); и потому, что это противоречило приоритетам Карла Юргена Шольца (гибель фюрера с очень высокой вероятностью пока ещё могла слишком ослабить Германию и вермахт и сделать их беззащитными перед кремлёвским чудовищем)…
Но всё это были чисто рациональные, прагматические причины. А были ещё и эмоциональные, связанные как раз с его личным отношением к Адольфу Гитлеру. Которые особенно усилились после возвращения Шольца из Испании.
Ещё летом 1936 года, когда он отправился в Бургос бить республиканско-коммунистический сброд, сплошь состоявший из сталинских марионеток и защищать от этого самого быдла католическую Церковь, испанское государство и вообще христианскую цивилизацию, он почувствовал какую-то… наверное не близость и не эмоциональную привязанность, а, наверное, ощущение боевого товарищества не только с франкистами, но и с лётчиками легиона «Кондор», бойцами итальянского и португальского добровольческих корпусов…
И не только с ними, но и с теми, кто их отправил в многострадальную Испанию; кто их вооружал, обеспечивал, поддерживал, организовывал…
С Бенито Муссолини. Антониу Салазаром и Адольфом Гитлером.
Ибо они были товарищами по оружию, которые вместе, в одном строю – хотя и совершенно по разному – сражались с большевистской нечистью, защищая всё, что было дорого христианину. Да и просто цивилизованному человеку.
Это ощущение боевого братства ещё более усилилось после того, как Шольц по возвращении из Испании по-новому воспринял боевой опыт рядового, а затем – ефрейтора Адольфа Гитлера на Западном фронте Великой войны. Ибо уж очень этот опыт был похож на его собственный.
Ефрейтор Адольф Гитлер был курьером – связным, в обязанности которого входила доставка сообщений от одного подразделения к другому (в те годы на фронте не было ни радио, ни телеграфа, ни телефона, поэтому обмен письменными сообщениями с помощью курьера был единственным способом связи – и на передовой, и вообще на фронте).
Во время окопной войны (которая, собственно, и занимала практически всё время на Западном фронте), работа курьера была самой опасной из всех возможных. Ибо для доставки сообщений курьеру необходимо было постоянно покидать безопасные траншеи, блиндажи и бункеры и перемещаться поверху в направлении другой траншеи, бункера, блиндажа, зачастую покрывая весьма значительное расстояние. Нередко днём – на виду у противника.
Это была работа практически смертника, поскольку вероятность остаться в живых была минимальна. Прекрасно осознавая важность передаваемых сообщений, противник постоянно охотился на курьеров, используя и снайперов, и пулемётчиков, и разведгруппы, нацеленные на захват и курьера, и соответствующего сообщения. А ведь были ещё и минные поля…
Адольф Гитлер стал курьером добровольно, да и в немецкую армию он пошёл тоже добровольно. Причём для этого ему – тогда гражданину Австро-Венгрии, к тому же начисто провалившему медкомиссию, которая признала его негодным к строевой службе, пришлось обратиться с личной просьбой непосредственно к королю Баварии Людвигу Третьему с просьбой о зачислении в баварский пехотный полк. Несколько ошалевший от такой целеустремлённости молодого австрийца, король просьбу удовлетворил.
Как ефрейтор Гитлер умудрился на такой работе просто оставаться в живых, да ещё в течение практически всей войны – с августа 1914 по октябрь 1918 – было решительно непонятно. Но он не только остался в живых, но умудрился ещё и заслужить и полковой диплом за выдающуюся храбрость, и Железный крест и второго и первого класса (награждение крестом первого класса ефрейтора было из ряда вон выходящим событием и говорила о совершенно незаурядных заслугах).
Заслуги были действительно незаурядными - Адольф Гитлер в особо тяжелых условиях под огнём врага доставил на артиллерийские позиции важное донесение и этим спас немецкую пехоту от обстрела собственной артиллерией, сохранив не один десяток жизней. Он был серьёзно ранен, но приложил максимум усилий к тому, чтобы как можно быстрее вернуться в строй. Все без исключения его командиры отмечали исключительную храбрость и мужество ефрейтора.
Шольцу был очень хорошо знаком этот опыт – долгое ожидание задания в относительной безопасности блиндажа или бункера с последующей ежеминутной смертельной опасностью. Только у него ожидания происходили в комфорте Бургоса, а задания – за линией фронта. И длились они несравнимо дольше – что ожидания, что задания. Поэтому к Адольфу Гитлеру, да и ко многим из его ближайшего окружения (в первую очередь, конечно, к лётчику-асу Первой мировой Герману Герингу) Шольц относился с глубоким и совершенно искренним уважением.
Хотя Карл Юрген Шольц и не был чужд эмоциям и даже определённому романтизму (не такая уж и редкость среди специалистов его профиля и его уровня), он был убеждённым прагматиком и умел подчинять свои эмоции и чувства беспощадному рацио. Поэтому он ни на секунду не сомневался, что если ему поступит приказ из Лондона о физическом устранении фюрера или кого-либо из его окружения, и, что немаловажно, если он будет уверен, что это устранение будет полезно для достижения его цели – ликвидации обоих дьявольских режимов – нацистского и большевистского – он без колебаний нажмёт на спусковой крючок винтовки. Или пистолета. Или на кнопку детонатора бомбы.
И не промахнётся. Хотя ему и придётся приложить немало усилий, чтобы подавить своё личное эмоциональное отношение к объекту.
А вот личное отношение к Сталину у Карла Юргена Шольца было совершенно однозначное. Да и как мог относиться боевой офицер германского вермахта и Национальной армии католической Испании, кавалер нескольких боевых орденов к бандиту, грабителю, убийце и налётчику, который вместе со своими большевистскими подельниками за иудины сребреники предавал своих товарищей по оружию, продавал военному противнику территорию своей страны, разлагал собственную армию, собственное государство и экономику, беззастенчиво грабил, порабощал, уничтожал, насиловал и эксплуатировал население собственной страны (причём так, как и не снилось самым жутким тиранам и деспотам рабовладельческих государств)?
И всё ради власти. Безграничной, ничем не ограниченной власти. То есть, алчности и гордыни. Двух самых страшных смертных грехов.
Для Шольца Сталин был нелюдью; мерзким, грязным и отвратительным двуногим (человеком это назвать было решительно невозможно), которое каждый честный человек должен был просто раздавить (при этом прикрываясь от невыносимой вони). Он без колебаний вогнал бы пулю – и не одну - в эту мразь. Если бы был стопроцентно уверен, что перед ним именно Сталин, а не его двойник, виновный лишь во внешнем физическом сходстве с «вождём народов».
Хотя, честно говоря, на такую нечисть ему было жалко даже пули. Такая гнида заслуживала исключительно петли. Повешения на самом ближайшем фонарном столбе. С соответствующей надписью на груди:
Абсолютное Зло.
Гитлер был несравнимо более сложной, неоднозначной, яркой и противоречивой личностью, чем Сталин. С «вождём народов» всё было кристально ясно и однозначно – эгоцентрист да нарциссизма, мегаломаньяк; параноик до шизофрении, страдавший одновременно и манией величия, и манией преследования, и комплексом неполноценности; патологический садист; бандит и по менталитету, и по образу действий, не имевший ни малейшего представления (не говоря уже хотя бы о зачатках) о чести, совести, порядочности и человеческом достоинстве, совершенно неспособный любить, он вместе со своими подельниками-большевиками до основания разрушил уникальное государство с тысячелетней историей и на его руинах построил нечто, что было одновременно и бандитской шайкой и тоталитарной языческой сектой – культом имени себя.
Троцкий был неправ, когда называл Сталина «выдающейся посредственностью» - сделать верное суждение ему явно помешала зависть к намного более успешному политическому сопернику, выигравшему у него борьбу за «советский трон». Сталин вообще не был посредственностью (посредственность никак не могла стать полновластным диктатором – Хозяином – такой огромной страны, как СССР). Сталин был примитивен, это да (особенно по сравнению с Гитлером); он был на удивление серой и тусклой личностью (с маленькой буквы) но далеко не посредственностью. Он, конечно, не был гением (от гения требуется гораздо большая созидательность), но, был всё же, без сомнения, выдающимся политиком, бюрократом и государственным деятелем.
Но не только. Из всех исторических личностей Сталин ближе всего подходил к образу Антихриста (настолько, что многие глубоко религиозные христиане и в России, и за её пределами всерьёз и обоснованно заговорили о грядущем Армагеддоне и конце времён). Особенно учитывая патологическую ненависть и Сталина, и вообще большевиков к христианству, да и к религии вообще…
Сталин (как, собственно, и другие руководители большевистской партии и государства), судя по всему, изначально (возможно, даже с рождения) был классической нелюдью, ибо ни в нём, ни в них не было вообще ничего человеческого.
В Адольфе Гитлере изначально человеческое было; более того, в нём человечности было несравнимо больше, чем в «среднестатистическом» немце (даже у его критиков и противников не было сомнения в его глубокой и искренней любви к Германии и немецкому народу и не менее искренней заботе об их благополучии – как отдельных людей, так и народа в целом). И понятия чести, достоинства, совести и нравственности (как и личного мужества) не были для него пустым звуком. В отличие от большевистских лидеров.
К сожалению, в какой-то точке своего жизненного пути Адольф Гитлер совершенно добровольно пустил в свою душу ужасающих демонов гордыни, алчности, зависти и ненависти, которые постепенно заполонили его душу, вытравляя и изгоняя из неё всё человеческое. И, тем самым, неуклонно и последовательно превращали его в нелюдь, мало отличающуюся от Сталина. А его уникальное и весьма неоднозначное государство – в государство преступное, причём, по сути, такую же языческую тоталитарную секту – культ личности вождя - как и сталинский СССР.
«Хрестоматийный пример того, что происходит с человеком, причём талантливым и достойным человеком, который связался с демонами» - вздохнул Шольц. «Прямо классика для учебника курсов католической катехизации…»
Однако это был ещё далеко не окончательный диагноз. Для окончательного диагноза необходимо было ещё основательно потрудиться, тщательно изучив личность фюрера германского народа. К счастью, Карл Юрген Шольц располагал прекрасным источником знаний об этой личности. Источником, созданным самим фюрером полтора десятка лет назад – тогда, казалось, полным и окончательным лузером (и вообще заключённым крепости Ландсберг).
Mein Kampf[48].
Шольц познакомился с этим произведением ещё в 1928 году, когда ему – тогда ещё студенту Кембриджа - порекомендовал ему для курсовой работы его ментор, профессор истории и политологии Кристофер Рамсей (как потом выяснилось, с весьма определёнными тайными целями). Это сработало – тщательно изучив эту книгу, убеждённый демократ, космополит, католик и либертарий[49] Карл Юрген Шольц немедленно стал убеждённейшим антинацистом. Что сыграло немалую роль в его последующем решении стать сотрудником британской разведки МИ-6 (на которую, как потом выяснилось, уже много лет работал и профессор Рамсей).
Все последующие годы Шольц не раз, не два и даже не десять задавал себе один и тот же мучительный вопрос – правильно ли он поступил, став агентом пусть и идеологически близкой, но всё же иностранной разведслужбы? Ведь он же был гражданином Германии (хоть, будучи сыном карьерного дипломата и провёл почти всю свою сознательную жизнь за пределами своей родины)… Не было ли это просто банальной (или не очень) государственной изменой? Изменой Родине? Он же ведь мог, например, пойти в политику или в журналистику, чтобы «на этих боевых постах» бороться с нацистским злом. Благо и образование у него было соответствующее – профессионального политолога и журналиста.
И вновь и вновь приходил к выводу, что он всё-таки поступил правильно. Во-первых, он всё-таки слишком долго прожил вне Отечества, поэтому для него было намного более естественно бороться с этим злом извне, со стороны. Во-вторых… он не мог это доказать, но он чувствовал, что сам по себе германский народ не сможет победить ни нацизм, ни какой-либо другой тоталитаризм. Что эта победа может прийти только извне и любой германский тоталитаризм можно победить только внешней военной силой.
Оккупационными вооружёнными силами коалиции цивилизованных демократических стран. Великобритании, США, Франции, Канады, Австралии… в общем, всего Британского Содружества Наций. Которые, таким образом, были естественными союзниками любого борца с немецким тоталитаризмом.
Но даже и это было не важнейшей причиной. Важнейшую же причину ему с убийственной убедительностью сформулировал его вербовщик – заместитель директора МИ-6 полковник Стюарт Мензис – за пару десятков минут перенаправив основную часть целей, сил и энергии новоиспечённого выпускника Кембриджа на борьбу с гораздо более страшным врагом западной (и вообще христианской) цивилизации. Большевистским режимом и его фюрером – Иосифом Виссарионовичем Джугашвили-Сталиным.
А в такой борьбе – теперь уже с «двумя драконами» рассчитывать на успех можно было только опираюсь на поддержку третьей силы. Которой для Шольца и стали His Majesty Secret Intelligence Service [50], и вообще все Вооружённые Силы Его Величества. Сначала Георга V, затем Эдуарда VIII, а потом снова Георга – теперь уже Шестого.
Пройдёт чуть меньше двадцати лет и его интуиция получит наглядное и блестящее подтверждение. А сам Карл Юрген Шольц наденет форму полковника британской армии – чтобы продолжить непримиримую борьбу – теперь уже с единственным оставшимся чудовищем. Кремлёвским.
С «красным императором» Иосифом Сталиным и его режимом. Чтобы в ночь с 28 февраля на первое марта 1953 года (в первый день весны) на так называемой «ближней даче» советского сатрапа поставить в этой борьбе жирную точку. Предотвратив и Холокост-2, и Третью мировую войну, которая неизбежно стала бы тем самым Армагеддоном, который чувствовали те, кто вполне обоснованно считал правление Сталина пришествием Антихриста.
Чтобы успешно бить врага, нужно хорошо знать его оружие. В том числе, и идеологическое. Поэтому Шольц максимально тщательно изучил основополагающее произведение национал-социализма. Правда, в то время он сосредоточился на изучении нацистской идеологии, учения, а сейчас нужно было обратить первостепенное внимание на другое.
На личность основателя национал-социализма Адольфа Гитлера.
[1] Подполковник (нем.)
[2] Geheime Feldpolizei — тайная полевая полиция вермахта (нем.)
[3] Капитана (нем.)
[4] OKW - das Oberkommando der Wehrmacht - Главное командование вермахта (нем.). Аналог Ставки Верховного Главнокомандования в СССР
[5] Оперативные группы (нем.)
[6] Полуофициальное название Германской Империи с 1871 по 1918 годы
[7] Воинское звание в ВМФ Германии, аналогичное капитану первого ранга в ВМФ СССР и России
[8] Шеф абвера с июня 1932 по конец декабря 1933 года
[9] Недочеловеков (нем)
[10] Восточную политику (нем.)
[11] Звание в СС, соответствующее полковнику вермахта
[12] Совершенно секретно (нем.)
[13] В СС специальным распоряжением Гиммлера было запрещено в обращении друг к другу использовать слово «господин». Поэтому члены СС обращались друг к другу просто по званию. Это правило затем переняли и солдаты и офицеры вермахта, которым приходилось обращаться к членам СС
[14] Двуствольный миниатюрный пистолет американского производства
[15] высшее военно-морское звание в германском ВМФ
[16] Удар молнии (нем.)
[17] Вид тайнописи, при которой сохраняется в тайне сам факт наличия тайного сообщения (симпатические чернила, микродоты и т.д.)
[18] Вид шифра, практически исключающий наличие в зашифрованных сообщениях повторяющихся групп, что в те годы в отсутствие мощных компьютеров делало расшифровку сообщений практически невозможной
[19] Звание в СС, соответствующее званию лейтенанта вермахта
[20] Звание в СС, соответствующее званию подполковника (оберст-лейтенанта) вермахта
[21] 16 марта 1935 года в Германской империи был принят новый закон о вооружённых силах, по которому рейхсвер («государственная оборона») был реорганизован и переименован в вермахт («вооружённые силы»)
[22] В Германии, в отличие от СССР, не практиковалось повторное вручение воинских наград. Вместо этого к основной награде добавлялись так называемые пристёжки – знаки вторичного награждения тем же орденом.
[23] Так в промежутке между мировыми войнами называли Первую мировую войну. Иногда называют и сейчас.
[24] Испанский парламент
[25] Добровольческий армейский корпус (итал.)
[26] Официальное название вооружённых сил повстанцев
[27] Аист (нем.)
[28] Kampfgeschwader 200 – «боевое крыло 200» (нем.). Секретная авиагруппа люфтваффе, предназначенная для проведения специальных операций и прикреплённая к абверу (хотя формально и находившаяся в подчинении Геринга)
[29] Ласковое прозвище немецкого трёхмоторного транспортного самолёта Ю-52
[30] Внешняя разведка государства Ватикан и Святого Престола
[31] Один из официальных титулов Римского папы
[32] Официальное название земной составляющей Святой Римско-Католической Церкви
[33] Воинское звание в СС, соответствующее званию фельдфебеля вермахта
[34] 0.45 дюйма или 11,43 миллиметра
[35] Официальное название ордена иезуитов
[36] Наука, занимающаяся изучением боевых и гражданских орденов и прочих наград
[37] Служба радиоперехвата немецкой военной контрразведки
[38] Один народ – одно государство (нем.)
[39] Рейхспрезидент Веймарской республики Пауль фон Гинденбург до своего избрания на этот пост был высокопоставленным военным
[40] Танк (нем.). Дословно – «бронированный боевой автомобиль»
[41] Сокращение от «командир корпуса». Воинское звание в РККА того времени, примерно соответствующее званию генерал-лейтенанта в современной российской армии
[42] По советской терминологии, первый секретарь Берлинского горкома НСДАП
[43] Высшее партийное звание в НСДАП – аналог армейского генерал-полковника
[44] В 1937 году – президент Рейхсбанка и одновременно рейхсминистр экономики Германии
[45] Контр-адмирал (нем.)
[46] Рабочая группа (нем.)
[47] Ночь длинных ножей (нем.). 30 июня 1934 года по приказу Гитлера отряды СС под руководством Геринга, Геббельса и Гиммлера и с согласия рейхсвера провели «операцию Колибри», в результате которой по сфабрикованному обвинению в подготовке государственного переворота были убиты руководители штурмовых отрядов СА и другие политические противники Гитлера – по разным данным, от 77 до 800 человек
[48] Моя борьба (нем.). Это традиционный перевод названия основополагающего труда Адольфа Гитлера. Хотя правильнее было бы перевести его скорее как Моя война.
[49] Сторонник максимальной личной свободы и минимального вмешательства государства в личную жизнь граждан
[50] Секретная Разведывательная Служба Его Величества – другое название МИ-6
Blitzeinschlag. Удар Молнии. I-IX
© Copyright: Юрген Хольтман, 2010
Свидетельство о публикации №210101300779
Свидетельство о публикации №210101300779
Рецензии
Прочла до конца, и не скрою, не без интереса,не перестану говорить о том, что Ваш стиль ВЕЛИКОЛЕПЕН! Много интересного для себя узнала. За что огромное Вам спасибо!
Идущая По Краю 04.03.2011 23:31 • Заявить о нарушении
Идущая По Краю 04.03.2011 23:31 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.