Мимо жизни

Он шёл с работы домой обычной своей дорогой. Мимо старых двухэтажных домов, давно нуждающихся в капитальном ремонте, построенных в далёкие, почти коммунистические времена. Не замечая наступившей весны, нежной майской зелени и уже распустившейся сирени. Он давно не замечал красоту.


Поднял глаза на одно из окон. Опять та же картина. Знакомая и привычная. Хотя,  нет, привыкнуть к ней так и не смог. Снова неприятно сжалось сердце. Точно в чём-то вино-ват.  Грязное стекло окна на втором этаже, отсутствие каких-либо штор. На подоконнике две детские фигурки. Мальчик и девочка, так похожие друг на друга, худенькие, белоку-рые, чумазые, стоят, прижавшись к оконному стеклу. Смотрят на прохожих, на улицу. Три года и пять лет. Танюшка и Костя.

 
Он знал эту семью давно. Ещё по предыдущей своей работе. Родители пьют  беспробудно. Все доходы семьи, как правило,  случайные, на пропой. Детей трое, старшая с двенадцати лет на жизнь зарабатывает, торгуя собой. Родительских прав пытались лишить дважды, передавали документы в суд. Однако детей всё же оставили родителям.


Картинка эта: двое малышей у оконного стекла каждый день у него перед глазами. Когда бы не проходил мимо, почти всегда одно и тоже. Значит, родителей нет дома, а им просто страшно одним.


Включил телевизор, как обычно, как только зашёл в квартиру. Он не любил тишины. Хотел, чтобы квартиру наполняли хоть какие-то звуки. Чтоб квартира хотя бы казалась жилой. Закурил. Достал из холодильника недопитую со вчерашнего вечера водку.


Вот и ещё один день из его жизни заканчивается. А зачем она нужна ему эта его жизнь?

 Часто задумывался о том, что будет, если он умрёт один в квартире, никто не хватится его неделю, а может быть две. А потом квартиру вскроют и увидят его, вернее то, что останется от него. Ему делалось страшно и противно.


Медленно налил водки в стакан, выпил без закуски,  стал переключать программы те-левизора. Опять перед глазами возникли две хрупкие детские фигурки, держащие друг друга за руки, так жаждущие тепла, любви, заботы.  Он отогнал эту картину от себя. Чем он мог помочь? Это была не его жизнь. Чужая. За стенами его квартиры. Он тоже хотел любви, тепла и заботы.


Перед глазами вставали одна за другой картины из его жизни. Девчонка из параллельного класса – с удивительно синими глазами. Он её всегда помнил такой, какой увидел впервые: в короткой форме и висячих колготках. Почему-то эти висячие колготки умиляли.


Армия. Как вернулся домой и, не заходя в квартиру, упал на скамейку возле дома и лежал, вдыхая весну, и вся жизнь была впереди. И свадьба с той самой девчонкой. И рождение сына. И годы оперативной работы.


Воры, проститутки, убийцы. Пьянки, чтобы снять стресс после работы. Скандалы дома. Жена ушла от него три года назад. Банальная история. У неё другой муж, нормальный, который бывает вечерами дома, которого не вызывают на работу по ночам и выходным дням. И у сына давно своя жизнь, в которой ему нет места.


Были какие-то другие женщины и страшная пустота. Полгода назад вышел на пенсию. Пустота стала ещё глубже. Стал подрабатывать. Вечерами пил водку. Задавал себе вопросы: что было не так в жизни? Почему один? Зачем живет? Засыпал. А дни продолжались, похожие один на другой, продолжались ночи и продолжались вопросы.


Во сне ему приснился сын. В детстве, лет пяти. Они идут вместе по парку, он держит его руку в своей. А потом снова картинка: грязное оконное стекло, то самое, но только в окно, прижимаясь к стеклу, смотрит его Артём, глазёнками полными страха.


Он проснулся, потом долго засыпал, спрашивая себя, в чём был не прав. Сын видел его дома редко, чаще пьяным, чем трезвым, уставшим, раздражённым. Ни тепла, ни любви, ни заботы.


Утром долго разглядывал себя в зеркало. Хорош. Мать, любуясь им, часто говорила: «Какой ты красивый у меня».  Ростом Бог не обидел, под два метра, плечи широкие,  мускулы стальные практически. Располнел немного – это есть. Зато не полысел. Была когда-то копна чёрных кудрей, и теперь – копна, только кудри седые.  Глаза карие, взгляд обжигающий, пристальный, а когда – с чертовщинкой, задорный.  Посмотреть он умел. Когда-то. Подбородок волевой, нос, можно сказать,  римский. И морщин почти нет. На переносице только. «Так себе хлопчик», – говорила жена в шутку.


В дверь позвонили. После дежурства пришли бывшие коллеги. Они у него часто так со-бирались. Принесли водку и закуску. Снять стресс. Разговор шёл о том, о сём. 
После третьей рюмки Андрей, так звали одного из пришедших, сказал: «Историйка. Зарезал по пьянке Ванька свою Татьяну, выпивку не поделили». Почему-то сразу понял, какой Ванька и какую Татьяну. «А дети-то?» – спросил. «Да при них и зарезал, в больнице они детской пока».


В голове шумело не то от водки выпитой, не то от неясной какой-то мысли. Что же сде-лать? Что? А может? Отставил рюмку в сторону. «Вы сидите, пройдусь я». И на улицу – бегом почти.


Вечер теплый, осенний. Не темно ещё. Дождик чуть накрапывает. Закурить трудно. Всё же закурил.


Посмотрел на окно, то самое, пустое только. Никто к стеклу не прижимается. Бегут по стелу дождинки. И по лицу тоже.


А была ведь, была же мысль: я никому не нужен, они не нужны. Может, мне нужны? Может, вместе как-то? Может, всё по-другому? Чего испугался? Трудностей? Квартира есть, зарплата тоже. Да и женщину нашёл бы легко. Но ведь чужие же своими не станут? 
Достал из кармана чекушку, глотнул хороший глоток водки прямо из горлышка. Да Бог с ней, с жизнью-то!


А дальше – пустота. В пустоту и шагнул.