Тело. часть 2

 
«Джаз от джаза»

Я прощаюсь и прощаю вас,
Невидимый небом.
Плачет сердце – мой играет джаз:
Мне нравится это.
Не слушайте вы музыку мою,
Она непонятна.
Но часто говорите ей: - Люблю.
Ей будет приятно.
Мой джаз – мой композитор – моя тень
Пока еще дышит.
Но я не музыкант, и завтра
День меня не услышит.
Я джаз играю вовсе наугад,
Танцуют пальцы.
Я музыки не знаю, но я рад
С ней не прощаться.
Фанатик джаза, верный ученик
Его полета.
Не помню нот, да и не знаю их,
Но это что-то.
Я горд игрой, ее я не боюсь,
И сердце плачет.
Я счастлив оттого, что вам я друг,
А это значит,
Что музыка, которая моя,
Вам непонятна.
Но знать, что вы уже ее друзья
Ей будет приятно.
Ведь я прощаюсь и прощаю вас,
Невидимый небом.
Учитесь и играйте джаз,
Мне нравится это…

«Песнь о павшем от света»

Рукою заслонив светило,
Он взмыл навстречу облакам.
С проснувшейся сверхзвуковою силой
Расправил крылья великан.
Холодным телом был проглочен,
И тем быстрее стал стократ.
Все видит он и днем и ночью.
К земле направлен красный взгляд.
Сверкает телом несвободным.
На равных в царстве вольных птиц,
На равных с ветром – одиночкой:
Пределов счастья нет у лиц,
Коснувшихся живого неба,
Приласканных теплом лучей,
И в жертву в качестве кусочка хлеба
Стальному чреву напросившихся гостей.
А он как всадник перед боем:
Вдохнул надежду, сжал кулак,
Вселив в сердца мечты и волю,
Перед которой сам слабак.
Он – Повелевший великану,
Он близок к солнцу в этот миг.
Страх таится в глазах титана,
Не верит небо в рукотворный миф.
Смеется ветер – одиночка,
И дразнят птицы смельчаков.
Поставлена в полете точка
Для возжелавших воли простаков.
Возмущено нахальством солнце:
Страх лжетитана в царстве не своем.
Не верит страхам, смешанным с мечтою.
Сожгло титана с великаном испепеляющем мечом.

«Блеклость»

Радуйся, радуйся! Ты победил!
И блеск твоих глаз потух навсегда!
И как необычна блеклость тебя!
Ты уничтожил тебя, и уже никогда
Ты не поймешь, что значит блеклым быть:
Плыть по бесцветной воде.
Растворяться как бесцветная ночь,
Где? Разбиваются в прах.
Где? Уже не страшен страх.
Где? Не видно ничего.
Где? Бесцветная вода омывает тебя одного.
-Блеклость, блеклость! – зовешь ты в бреду.
Ты не хочешь понять,
Что уже не придут
Твои тени и страхи твои.
Радуйся, радуйся: ты победил!
Ты победил: ты остался один…

-Что за ерунда?
И Голем отбросил листы в сторону. Они расстелились на сыром каменном полу целым одеялом. Но часть их была подхвачена налетевшим через широкий оконный проем холодным порывом ветра. И растворилась в непроглядной густой тьме снаружи.
Голем проводил их холодным взглядом, практически неразличимом в прорезях глазниц черного шлема.
-И тебе не стыдно? - неожиданно услышал Голем сзади, - Мы же договаривались, забыл?
Скуля словно от прикосновения к свежей ране, доставляющей невыносимую боль, Ангел сделал несколько шагов внутрь арены. Это был самый настоящий ангел, в белоснежных длинных одеждах, со сложенными пернатыми крыльями за спиной, и золотистыми локонами до пояса. Ангел сам взял себе такое имя и требовал от остальных обращаться к нему так же.
Последний раз страж Западного Шпиля слышал этот поднадоевший писк четыре смельчака назад. С тех пор никто, кроме Голема, не заработал права встретиться со смертными. И только Ангел не мог спокойно этого выносить.
-Прости, я забыл про тебя, - спокойно развел руками Голем.
Ангел остановился рядом с мертвым телом, сжавшим в кулаке обрубок обоюдоострого меча. Золотые латы на нем ярко блестели в огнях десятка факелов. Именно здесь, на арене Западного Шпиля, Голем всякий раз ожидал очередной схватки, счет которым давно потерял. И всякий раз к нему приходил вот такой «золотой» рыцарь, лицо которого было закрыто глухим забралом. Оружие и доспехи всегда повторяли друг друга; их можно было найти в основании Шпиля, в главном его зале, откуда к стражу наверх вела длиннющая лестница. Но золотое защитное облачение редко кого спасало от всесокрушающего клинка Голема. Страж никому не давал поблажек, и победить его можно было только с помощью собственной физической силы и выносливости, и только выбив меч из мертвой хватки земляных пальцев, закованных стальными фалангами. В случае, если клинок Голема, все же, звякал о сырой пол, знаменуя победу смельчака, страж сам открывал решетку выхода с поля боя. И никогда не выражал эмоций поражения. Гораздо более интересным ему представлялись всяческие безделушки, которые смертные приносили с собой в качестве амулетов или талисманов победы.
Этот смертный пришел с запечатанной сумой на поясе, вскрыв которую Голем с удивлением и растерянностью обнаружил целый ворох исписанных листов бумаги.
-Почти ребенок совсем, - Ангел сел на колени подле мертвого тела, доспехи которого рассекла косая линия, - Бедное дитя.
-Что с тобой? - хмыкнул Голем, пресно разглядывая своего бывшего соперника.
-Это последний фирлес (fearless (англ.) – бесстрашный,  С. Л.), - напомнил Ангел, - Последний.
-Надеюсь, навсегда, - прямо заявил Голем, - Эпоха фирлесов закончилась. Этот сопляк самое ярчайшее тому подтверждение, не считая тех четверых никчемных кретинов.
Ангел ничего не ответил Голему. Его тонкие пальцы подобрали несколько исписанных листов.

«На крыше мира»(фрагмент первый)

Я вижу солнце на закате,
Я вижу чудный горизонт
В лазурно-золотом параде.
Меня он запер, будто бы, со всех сторон.
Я вижу чуть реальный город,
Фантомная тропа ведет к его стенам.
Далекая дорога, ей в спутники могучий холод,
Какой непрочный мост, подстеленный к ногам.
Я вижу шпили острых башен,
Я вижу, как мертвы они.
И образ стражников не страшен,
Хранящих города огни…

Текст обрывался на самом краю листа.
-На кой черт тебе сдалась эта писанина? – наконец высказался Голем, дослушав певчую интонацию стража Северного шпиля до конца.
-Ты не поймешь, - Ангел попытался найти вторую часть стиха, безуспешно перебирал страницы, - Зря только по полу раскидал. Мы же договорились, что он выйдет отсюда живым.
-Накажи меня за мой проступок.
И земляная грузная фигура, закованная в неуязвимое снаряжение рыцаря, встала прямо перед Ангелом, уронив меч себе под ноги.
-Ты уже наказан, к моему глубокому сожалению.
-Я только выполняю свою работу, черт бы тебя побрал, хренов святоша! – бросил Голем вслед выходящему с территории арены Ангелу.
-И мне жаль, что ты не дал этому несчастному ни малейшего шанса и нарушил договор…

Черная непроглядная тьма встретила Ангела резкими порывами сырого ветра. Он видел только узкую полоску света, выходившую из основания остроконечной башни за спиной. Ангел пошел по ней, прижав к груди подобранные листы со стихами юного фирлеса. Он не ненавидел Голема за содеянное, хотя имел полное право вызвать стража на дуэль за нарушение заключенного договора. Потому что ЭТОТ фирлес должен был пройти три Шпиля со стопроцентным шансом сохранения своей жизни. Судьба ЭТОГО фирлеса решалась исключительно Ангелом, исключительно на арене Северной башни. Таков был договор, заключенный последним из четырех стражей с тремя другими. В принципе, только от Голема, не особо одаренного разумом, можно было ожидать такой исход дела. Но в том его задача – сражаться с фирлесами, ступившими на Крышу Мира. В том задача всех четырех стражей, в том числе и Ангела. И все четверо до последнего момента выполняли ее более чем исправно. И абсолютно не имело смысла заключать никаких сделок с остальными о сохранении жизни последнего из фирлесов до встречи с Ангелом.
Он всхлипнул и вытер рукавом слезы, сочившиеся из голубых красивых глаз.
-Не надо плакать, - она сложила руки на плечах Ангела.
Видимо, страж не заметил своих рыданий вовремя. Несколько слезинок достигли пола, тем самым вызвав Ласку – стража Южного Шпиля.
Она выросла сзади, она всегда появлялась со спины. В основании ее башни стоял нежно розовый фонтан в виде трех женских обнаженных тел, сцепивших друг друга в знак единства. Сверкавшие в свете огней холодные свежие брызги вырывались в три этажа прямо из-за спин изваяний. Ласка встречала фирлесов прямо там, в образе молодой светловолосой красавицы в роскошном атласном платье с отливом. По одному ее желанию вода в фонтане оборачивалась нежным и сладким на вкус вином,  аромат свежести наполнял воздух всего Шпиля, кружил голову, замутнял рассудок. Очень немногим удавалось держаться против такой расслабляющей атаки. Для продолжения испытания Ласка приводила в действие механический подъемник, поскольку у ее гостей практически не оставалось сил держаться на своих ногах, не говоря уже о том, чтобы подниматься по сотне ступеней на вершину башни.
На арене Южного Шпиля фирлеса ожидал поистине шикарный прием. Столик на двоих, бокалы вина, приятное магическое освещение, все та же дурманящая свежесть вокруг. Ласка старалась максимально расслабить очередного фирлеса, увести в царство вечной неги и наслаждений. Поддавшемуся всем этим уловкам оставалось только прикоснуться своими губами к прелестным губкам Ласки, чтобы буквально захлебнуться свежей холодной водой. Кроме того, страж Южного шпиля мог обернуться мужчиной, если фирлес оказывался противоположного пола.
-Он убил его, - Ангел больше не мог сдерживать своих переживаний, и не по-детски разревелся, - Он убил бедного мальчика. Голем нарушил свое обещание не драться в полную силу.
-Мой маленький, - Ласка оказалась перед рыдающем стражем, - Иди ко мне, мой хороший. Дай я обниму тебя.
Ее прелестное личико, милый добрый взгляд больших голубых глаз, сделали свое дело. Ангел сам шагнул в ее нежные объятия, так мать обнимает родное дитя, напуганное жутким кошмаром.
Слившиеся тела вспыхнули слепящим ярким светом. Множество лучей прочертили кромешную темень, устремились вверх. И в следующий миг грянул мощный раскат грома. Ливень обрушился на обнявшихся стражей, электрические разряды осветили черное небо, будто затрещали фотоаппараты тысяч репортеров.
-Ну почему Голем такой? – сквозь слезы причитал Ангел, - Что я ему сделал?
-Бедняжка, - Ласка гладила его по голове, - Ну все, все…. Хватит плакать.
-Не отпускай меня, ладно? - в этот момент Ангела с головы до ног охватила искренняя нежность, на которую Ласка была способна.
Она всегда помогала ему.  Ни с кем другим не вела себя так, как с Ангелом. И в ответ на его просьбу не расцепить объятий только еще крепче прижала к своему слегка прохладному телу.
-Иногда мне хочется, чтобы ему срубили голову, - признался Ангел под действием нежных рук, - Иногда я просто его ненавижу.
Что-то полыхнуло ярким оранжевым факелом сверху после его слов. Капли дождя буквально испарялись от нарастающей жары, приближающейся с неимоверной скоростью. А через миг что-то приземлилось в нескольких шагах от застывшей парочки, озарив ее огненным светом.
-И кто же у нас кого ненавидит? – Файя скрестил на груди руки, - Я не узнаю тебя, святоша. Что-то случилось?
Обо всех экстренных случаях, навроде убийства последнего фирлеса, стражу Восточного Шпиля рассказывали в самую последнюю очередь. Так повелось с самого первого дня. Уж кто и вселял в остальных стражей какой-то страх, то только Файя. Он любил страх, наслаждался дрожью в телах фирлесов, оказавшихся в его владениях. Восточный Шпиль был переполнен освещением на каменных стенах. В его основании горел просто огромный факел. Пламя мощной струей проходило сквозь весь Шпиль этаким ярким жгучим столбом, вырываясь из каменной пасти львиной головы, направленной вверх, и огороженной острыми стальными пиками. А прямо под остроконечной вершиной башни стены соединял железный крестообразный мост, раскаленный до красноты от мощной жары снизу. Файя встречал фирлесов, стоя прямо на самой его середине. Чтобы выбраться отсюда живым очередной смельчак должен был потушить огонь каменной головы. Четыре механических рычага торчали прямо из стен. Страж требовал только дойти до них по раскаленному железу. В случаях отказа выполнить задание Файя предлагал альтернативный бой на острых стальных клинках, победить в котором можно было, нанеся сопернику как можно больше ранений. Побежденный фирлес долго агонизировал в болезненных мучениях под пламенным взглядом стража, наслаждавшегося результатом своего превосходства над беспомощным соперником.
-Голем сильно обидел нашего мальчика, - поделилась  Ласка. 
-Так открой мне дорогу в свое сердце, и я сорву его голову с плеч! – с нескрываемой страстью пожелал Файя, обратившись к Ангелу, даже сжал кулаки.
-Остынь, Файя, - Ласка взмахнула рукой прямо в черные выжженные глазницы смуглого лица стража.
Тот отшатнулся в сторону. С громким шипением из них вырвался густой клуб пара.
-А когда дело доходит до фирлесов, я самый желанный гость для тебя.
-Прости, если обидела. Но сердце этого бедняжки вряд ли доступно для твоих пылких чувств. Не забывай, что это не фирлес.
-Не ругайтесь. Нет смысла винить Голема. Он сделал, что должен был сделать. На то он и страж, чтобы охранять выход из башни. Это только моя вина, я доверился его рассудку.
В этот момент послышался приближающийся лязг металла.
-А вот и наш виновник всех последних несчастий! Ты как посмел обидеть святошу, жалкий недоумок?
Вслед за тем, пламя взметнулось в сторону подошедшего к троице остальных стражей Голема. Но тот лишь взмахнул своим мечом, срубившим немало чужих жизней. Огонь механически рассекло на два шлейфа, один из которых ушел в землю перед мощными земляными ногами, а второй был проглочен тьмой над головой стража.
-Осторожнее, не спали сумку того неудачника, - Голем, кажется, и не почувствовал негодования «горячего» Файи, четко сунув клинок обратно в ножны на широкой спине.
-Ты принес сумку?
-Я собрал все листы в нее. Мне она не нужна. А для тебя эта писанина наверняка представляет интерес. Возьми ее.
-Какая еще писанина? Почему я ничего не знаю?
-Голем убил последнего фирлеса, Файя. От несчастного остались сочинения, которые он взял с собой, надеясь на победу здесь.
-Какие еще сочинения?
-Вот послушай, - Ангел окончательно высвободился из приятных объятий Ласки и обратился к первому же из листов писчей бумаги, что прижимал к груди до сих пор.

«Огню»

Мне снился сон:
Стоял среди руин и мертвых тел
Один как Он.
Живой и дерзкий Он смотрел
В мои глаза.
И не на бой, и не для мира
Меня безмолвно Он позвал,
Одушевив в себе кумира.
Он сердце мне ласкал,
Касался жгучими руками.
И в нем Он не нашел, кого искал,
И смерть играла между нами.
Я видел сон:
Кровь закипала, сердце билось часто.
Их было где-то с миллион,
И шли с войной ко мне напрасно.

-А ну-ка, прочти еще что-нибудь! Люблю когда есть интерес. Это так зажигает изнутри, черт.
Файя широко взмахнул руками, раскидывая огонь вокруг собравшихся стражей. Стало совсем светло, даже можно было увидеть все четыре Шпиля, расположенные друг напротив друга.
-Эй, тугодум, сотворил бы ты, что ли, нам стулья.
-Что же ты так груб с ним?
-А ты смотри, чтобы Голем от твоих слов совсем не разбрюзнул до состояния чавкающей под ногами жижи. Совсем отупеет.
-Не слушай его, Голем, - Ласка даже прикоснулась к стражу Западной башни.
Но тот сбросил ее руку с плеча.
-Чхать я хотел на грубость Файи. Он такой же сопляк, как и большинство фирлесов, поднявших против меня меч. И бесится, потому что я не боюсь его выкрутасов.
Тем не менее, после беспристрастной речи Голема, из-под ног каждого стража стали вырастать земляные холмики, постепенно принимая формы широких крепких стульев со спинками и подлокотниками. Файя собирался послать ответ в сторону самого невозмутимого из стражей, но какая-то сила бросила его в седалище. Файя по-королевски развалился на стуле, сразу же забыв о туповатом страже:
-Читай, святоша.

«Без имени»

Без имени рожден,
Без имени воскормлен,
Без имени зажжен,
Без имени раскован.
Без имени смельчак,
Без имени король,
Без имени дурак,
Без имени герой.
Без имени храбрец,
Без имени легенда,
Без имени к награде:
И к орденам и к лентам.
Без имени слуга,
Без имени пленен,
Без имени безжалостно
Под землю погребен.


«Судья»

Здравствуй, Смерть, принимай гостей.
Вспомним о друзьях; где они теперь?
Как у них дела? Помнят ли меня?
Плачут по ночам? Есть у них семья?
Хочешь, Смерть, поговорим?
Посмотрим в глаза твои и мои.
Помнишь меня: как я мечтал,
Как я летал, как я умирал?
Возрадуйся, Смерть, вина наливай.
Кости кидай, меня обыграй!
Я же твой друг, я же твой труп.
Дорогой иду, знакомства хочу.
Знаешь, Смерть, дай свой бокал.
Мы ведь друзья, и я испью за тебя.
Что ты молчишь? Что ты дрожишь?
Время пришло,
Я за тобой.

 
«Сто миллионов вольт»

Просыпаясь сквозь холодные ветры,
Взлетая выше всех облаков,
Набирая скорость, подобную скорости света,
Замедляя всевышнего Времени ход.
Обернув вспять вольные реки,
Соблюдая законы дождей,
За пределы строжайших границ целиком и навеки,
Разменяв бесконечность и порядок вещей.
Набрать бы ту силу в сто миллионов вольт,
И как ослепительна вспышка!
Ударить всей мощью (неведома более боль),
У середины оставаясь так близко!
Забрызгав светом хаос и прозябшую тьму,
Заново перекроив границы,
Начав и мгновенно закончив неведомую по силе войну,
Ударив смертельно по призрачным лицам.
И слушая вой и угрозы холодных ветров,
Пробивая глухие стены из облаков,
Против всевышнего Времени, замедлившего ход,
Неограниченные сто миллионов вольт.

«О симметриях»:
ЛИНЕЙНАЯ

Карандаши готовы к работе,
И разбавлены краски.
Следуя общепризнанной моде,
Нарисую я сказку.
Независимый холст награжу я победой:
Солнечный луч тенью змеей проползет
По песчаному рыхлому «снегу»,
И на закате без сил упадет.
Черным пятном на песке вдохнет в него жизнь
Вольный орел заплутавший,
К солнцу парящий у самых дальних вершин,
От жизни в горах убежавший.
Расправит орел свои мощные крылья,
Укроет обессиленный свет.
И подставив свое орлиное сердце,
Захватит его на тысячи лет…

БРИЛЛИАНТОВАЯ

Добавлю кристальный оттенок:
Жаркое небо на закате остынет,
Золотое одеяло на стенах
Ночная ладонь мягко скинет.
Разноцветные звезды проснутся,
И весело радугой разойдутся.
Но спящий город их не увидит,
Опустевшие стены их не услышат.
Новые улицы ночных небожителей примут,
Новые улицы чистым сиянием дышат.
Под яркой луной пестрая жизнь пролетает -
Праздники, смех, бесконечный калейдоскоп.
И каждая поющая звездочка знает
Что новое утро с собой принесет…

ФАЛЬШИВАЯ

Немного темного не помешает:
Ветер, набирающий дикую злобу,
Тело черного столба принимая,
Назвал бы себя сверхважной особой.
Трепет и страх в его каждом шаге,
Пустошь, простор за черной спиной.
Рвутся на части некогда яркие флаги
Слышен всеобщий неслышимый вой.
Только самый отважный и дерзкий,
Нахальный немного, орленок почти.
Тот, что пока еще выскочка резкий,
Уже рядом с ветром, не хочет уйти.
В руках его меч, мечишко точнее,
Не лошадь, а крыса под юным седлом.
Но от того лишь орленок становится злее;
На «ты» он в общении с черным столбом.
Намерен отнять он корону у ветра,
И, мало того, просто хочет побить.
Но схватка начата от ветра за несколько метров,
И меч из рук выбит, и просто хочется жить.
И ветер поднял свою жертву с дороги,
Безмолвно забросил за спину назад.
Орленок упал с высоты, и в итоге
Просторы пред ним, лишь обезжизненен взгляд…

Ангела прервал неожиданный громкий храп со стороны стража Западного Шпиля. Голова Голема была опущена на грудь, и сам он, похоже, давно отключился, едва лишь развалившись в своем кресле.
-Эй, тугодум, кончай тарахтеть! – Файя бросил в голову Голему огненный факел.
Огонь врезался в черный стальной шлем стража, разлившись надвое, просочился внутрь.
Раздался глухой стон боли.
-Что же ты творишь, изверг? – Ласка никак не могла сдержаться, чтобы не броситься к пострадавшему Голему, - Все хорошо, мой хороший.
Ее ладони с шипением сжали накалившийся металл шлема. Пар повалил густыми клубами.
-Ш-ш-ш, - со смехом передразнил Файя, - Прямо жених и невеста. Ну, точно, сейчас тесто получится.
-Заткни свой пламенный рот, - и Голем погрузил руку в тело Ласки (она все еще сжимала его голову в своих ладонях).
А в следующую секунду густой комок грязной жижи врезался в лицо Файи. Она тут же потекла по его подбородку, закапала на черный костюм, так горячо любимый огненным стражем.
-Ах ты кусок гнили! – Файя словно ужаленный подскочил в кресле, вмиг оказался на ногах, - Мало того, что ты тарахтишь во сне целым грозовым раскатом, так ты еще мой костюм испоганил, чтоб тебя разорвало на куски! Я же тебя сейчас в пыль высушу, отморозок!
Файю буквально трясло от гнева. Огненные язычки мурашками покрыли все его тело, нагревая холодный воздух. Через каких-то пару-тройку секунд вокруг стражей словно печь разожглась.
-Поспокойнее, горячее сердце, - вмешался Ангел, с испугом глядя на тлеющие страницы.
Вслед его призыву мощный порыв ветра чуть не сбил с ног его самого, не говоря уже о других стражах. Огонь на теле Файи моментально затух. Новая жесткая волна отбросила Файю обратно в кресло.
-Ты сам виноват, признайся, - заметил Ангел, сдувая обуглившиеся уголки бумаги.
-Я же еще и крайний.
-Прости, но твой пыл берет над тобой излишний контроль.
-По-другому не умею. Если ему так охота спать, совсем бы не приходил. Только мешает слушать. А кто мне костюм в порядок приведет, а?
-Будешь так себя вести и дальше, никто, - Ласка заботливо провела рукой по грязным потекам на черной материи, начисто их стирая, - Ты и меня обидел, если хочешь знать.
Только что, во время психоза Файи, она буквально кипела, пар клубился вокруг Ласки густыми облаками. Впрочем, остыла она так же молниеносно.
-Последнее время ты сильно изменился, Файя, - негромко сказала Ласка, глядя в черные отверстия пустых глазниц, - Я имею ввиду, не в лучшую сторону. Почему ты так агрессивно настроен против Голема?
-Он просто давно не встречался с фирлесами. Что бы ты сейчас не говорил, Файя, но тебе обидно, что Голем надолго заблокировал фирлесам дорогу в другие Шпили, в том числе, и твой. В силу твоего образа жизни, не драться ты не можешь. Огонь так и рвется наружу.  Поэтому, лучше будет, если я продолжу чтение.
-Если этот болван будет и дальше храпеть….
-Не больший болван, чем ты, - подал голос Голем.
-Я бы советовал и тебе помолчать сейчас, - быстро перебил Ангел, слегка повысив нежный на слух голос.

«Мертвее живых»

Однажды на закате услышишь странный зов,
И сердце забьется с тревогой.
И тени по углам напомнят стаю псов,
Бредущих забытой дорогой.
Вокруг тебя осколки разбитой суеты
И тишина в придачу.
Ты просишься в ту стаю, так хочешь только ты,
Твоя основная задача.
И нет дороги назад:
Все заперты двери.
А псы в дороге не спят,
Тебя на прочность проверят.
Живее мертвых,
Мертвее живых.
Мечтой погребенный
О днях золотых.
Ты бредишь, веришь свято, что все не наяву,
И будто глаза открываешь.
На стенах ровно в полночь часы пропоют
Мотив, который ты знаешь.
А утром, на рассвете вернется бодрый дух,
Все страхи только виденье.
Душа и тело вместе, ласкают вместе слух
И просят прощенья.
И вроде все ясно:
Ты вышел из снов.
Но вопли ужасны,
Ужаснее псов,
Живее мертвых,
Мертвее живых,
Закатом рожденных,
Забитых и злых.

«О ней»

Ее я видел лишь однажды.
И сразу понял, что – ОНА.
Мою она утолит жажду,
Испью ее почти до дна.
Я ей все больше интересен,
Со мной она полна весны.
Я для нее герой поэм и песен
И воплощение души.
Ее глаза блестят от солнца;
В ее глазах лазурный океан.
Зажжен во мне рассвет: она смеется;
Ее улыбка, что чарующий дурман.
Мы вместе неделимым целым.
И нет того, кто мог бы разлучить,
Разъединить, разрушить наше тело,
Заставить нас вдвоем не быть.
И с каждым днем она прекрасней.
И с каждым днем ее краса сочней,
И с каждым разом все опасней
Мне оставаться рядом с ней.
Она не может быть фальшива, знаю.
Хочу я чувствовать рассвет.
Боюсь, моя к ней верность тает,
Мы вместе много тысяч лет.
Я видел это солнце много раз,
Парил в лазурном небе многократно.
Ее познал я не сейчас,
И потому устал. Хочу обратно
Я в первый раз ее увидеть,
И догадаться, что – ОНА.
Избавиться от жажды дикой,
Испить ее почти до дна…

 «Битва при монастыре»

Был ветер, мчался надо мной;
Его я слышал плач.
Он бил в лицо. Я шел тропой
Вкусивших неудач,
Сквозь опустевшие холмы,
Сожженные дотла.
Но вот увидел монастырь,
Его по слухам знал.
Назад дороги больше нет,
Лишь волны за спиной.
Сюда приходит редко свет,
Приходит он с войной.
Едва ступил на пепел я,
И задрожала от шагов земля.
Померкло небо, тьма холмы накрыла,
Под вопли воронья из пепла вырастали рыла.
Уродливые твари меня здесь ожидали.
И грянул колокольный звон,
Призвав на бой их целый миллион.
Казалось мне, вся злоба мира
Предстала в этот час:
Мутанты, ведьмы и вампиры.
Слились их рыки в общий глас.
Зачем я шел сюда?
Зачем я с голыми руками
Ступил в холмы, когда сия орда
Могла бы смять меня одними голосами?
И тем  ожесточенней
Я бросился вперед.
И я не слышал стоны,
Проталкиваясь сквозь этот сброд.
Руками их ломал, они вцеплялись в ноги,
Грозились в пепел повалить.
Они не видели моей дороги,
С которой невозможно было отступить.
Их мерзкий повелитель встречал меня внутри монастыря.
Они упали на колени,
Едва услышав скрип ворот, что я открыл.
Поднять своих голов не смели,
Их повелитель их остановил.
Он ждал меня, оскалившись в улыбке,
И каждый клык его сверкал стальным клинком.
Он вырвал зуб и бросил мне к ногам,
На битву приглашая.
За тем я и пришел, прекрасно понимая,
Что так звало других сюда.
Почти что зверь, огромный ростом,
В железных латах как в броне.
Огнем дышал проклятый монстр,
Сжимая смерть мою в руке.
Поднял бы я клинок его в подарок,
Упал бы окровавленный к его ногам,
Сраженный первым же его ударом
 Его железного и проклятого кулака.
Отбросил я подброшенный мне клык,
К подаркам Дьявола я с детства не привык.
И выбрал крест, висевший на стене.
Коснулся лишь слегка,
Вся мощь монастыря пришла в кулак ко мне.
Я вырвал десять метров камня. Ух! И сжал его в руках.
И стены пали, я взлетел,
Готовый биться с ним на равных.
Он сам сражаться так хотел,
Не удивленный и бесславный.
Хотел я броситься к нему,
Он подпускал меня к себе так близко.
Но словно оказался я в плену,
Не мог и шагу сделать, и опускался низко.
Все твари, весь этот сброд поганый,
Собрались дружною толпой под нашими ногами.
Они тянули меня вниз и не пускали с ним сразиться.
Их было слишком много,
Чтоб я сумел со всеми ними биться.
Взглянул я им в глаза, и выпал святый крест.
И стало страшно мне тогда,
Что я один из тех, кто был здесь до меня,
Не смогший победить, и Демон вновь воскрес
В стенах монастыря.

«Кардинал льда»

Как цель его озноб и страх,
 А сердце в белых орденах.
И свет в глазах погас.
Как меч стеклянная рука:
Остра, легка и холодна.
Возьмет последний шанс.
Сияет тело на свету,
Играет в пеструю игру.
 Теплу дороги нет.
И в этот мертвый маскарад
Осколки нежности летят.
Молчание в ответ.
Рискнут его озноб и страх
И сердце в белых орденах
Найти живой искры,
Растопит солнце мертвый лед,
И холод в воду перешагнет.
Нет жизни у воды.

«Гимн»

Ровно в полночь! Ровно в полночь
Наши силы слово скажут!
Вскроем вены, вскроем души!
И огонь огню с поклоном!
На поклон придет победа!
 Сила наших предков бросит
В битву – всех боев царицу!
Гибель на колени встанет!
Силы наши будут вечны!
Все победы вместе с этой
Мы добудем в этой битве
Ровно в полночь, ровно в полночь!
А пока мы будем нами!
Будем праздновать свободу:
Будет золото кумиром,
Наслаждения – законом!

«…»

1. Кап… Кап… Кап… Кап -
(Это вода капает)
Где-то рядом, но совсем не видно.
Срывается сверху, падает:
Дождь пролился, дождю обидно.
И в каждой капле солнце,
И в каждой капле исход,
И в каждой капле память,
И в каждой капле калейдоскоп.
Вот промелькнула чья-то тень,
Вот закончился и начался день -
Один из сотен тысяч, миллиардов;
Как жаль и хорошо, что нет тех стартов.

2. На равных с ветром,
На равных с миром,
И даже мир немного жаль.
Так много пепла,
Рабы, кумиры;
Щелчок двух пальцев вызовет пожар.
Там боги смертны, как рабы.
Там власть сильнейшего – ничто.
Вся воля разума. Увы,
Грызутся пешки там друг с другом. Но:
Там смерть дороже жизни дерзкой,
Там белое чернее тьмы.
Храбрейшие пугают смерть хулой вселенской,
И знают жизнь с конечной стороны.
 
3. Кап… Кап… Кап… Кап…
Бегом, скорее прочь.
Но в каждый новый этап -
Осталось переждать лишь ночь.

-Ты чего остановился, святоша? – нетерпеливо подгонял Файя, заметив излишне продолжительную паузу, неожиданно созданную Ангелом.
-Мы ведь даже не знаем друг друга, - вдруг признался Ангел и обвел остальных стражей странным, до того неизвестным им взглядом, - Столько времени вместе, но практически незнакомы. Кто мы и откуда? Взять хотя бы тебя, Файя. Почему ты здесь? Почему ты стал стражем?
-Это что-то новенькое, святоша. Совсем непохожее на тебя. Смахивает на образ мышления нашего тугодума.
-И все же, Файя, расскажи как ты оказался среди нас. Кто ты?
-Я оказался здесь, потому что дрался с самой Смертью, если тебе это так интересно. В качестве наказания она отправила меня сюда. Но если быть честным, я бы победил Смерть, не будь у нее столько хитрости, против которой я оказался бессилен. Она ослепила меня, чтобы я больше не смог смотреть ей в глаза…
-Надо же, - нежданно загоготал Голем, - Ты признаешься в бессилии. Я не узнаю тебя, Файя. Ты ли это? О, как низко ты пал в моих глазах.
-Вели этому тугодуму заткнуться…
-О, нашего бедненького стражика, оказывается, задели за живое, - опередил Голем.
-Как же тебе не стыдно, в самом деле.
-Значит, когда Файя позволяет оскорбления в мой адрес – это в порядке вещей. Но стоит мне ответить ему тем же – меня осуждают и пристыжают. Да будет вам известно, именно я первым ступил на эту землю. Файя может подтвердить мои слова, он пришел сюда после меня…
-Хотелось бы знать, что за глупость ты совершил в своей непутевой жизни, за которую тебя оставили здесь.
-Я отрекся от собственного Сердца. Оно только мешало мне в достижении моих целей. Поэтому я избавился от него при первом же удобном случае. Однажды Сердце пришло ко мне в образе молодой соплюшки и приговорило меня к вечному заточению среди Шпилей. Сердце ничего не могло дать мне, я привык брать все своими руками. Никогда не оглядывался по сторонам, никогда никому не подчинялся. И сейчас не намерен проглотить выпады Файи, когда мне представилась возможность для достойного ему ответа.
-Не понимаю как можно гордиться таким наказанием. Не понимаю как можно вообще гордиться, как можно отличить оскорбление от шутки, не имея сердца.
-А я их и не отличаю, если хочешь знать. Все, что говорит обо мне этот «вояка» направлено против меня. При возможности я плачу ему той же монетой.
-Ну а ты, Ласка… Я не думаю, что ты сделала нечто похожее на деяния Файи и Голема. Я знаю, ты никак не подходишь на роль безумца.
-Я отказалась от своего Тела. Оно всегда было для меня слишком обременительным. А последнее время и вовсе обернулось некоей клеткой, откуда я была вынуждена наблюдать за такими как Файя или Голем, ослепленными и обезвоженными. Их было слишком много, чтобы им всем помочь. Тогда я прокляла свое Тело. В ответ оно навсегда заперло меня здесь. Но я только рада оставаться среди вас, Ангел. Здесь я свободна, - Ласка даже позволила себе улыбнуться как она могла это сделать: приятно и нежно.
-А мне пришлось ступить на тропу Одиночества, - сделал собственное признание страж Северного Шпиля, - Хотя Одиночество всегда было моим верным союзником. Но как-то я встретил старика, он нес с собой толстую книгу, запылевшую и обветшавшую от времени. Старик стоял на самой вершине горы, откуда можно было увидеть, казалось, весь мир. Я поднялся к нему. Он бросил свою книгу вниз. Потом повернулся ко мне и просил, чтобы я сделал новый шаг, который ему уже было не под силу сделать самому. Я шагнул с вершины той горы вперед. Когда я встал на пустое место, потеряв привычную твердь под ногами, я обернулся, чтобы порадовать его своим успехом. Но старик уже лежал мертвым телом на земле. Мне ничего не оставалось, кроме как идти по новой, невидимой тропе вперед, в бесконечность. А следующий шаг привел меня к Шпилям, вокруг которых нескончаемая Тьма.
-Это наверное просто круто – идти по самому верху, когда вокруг нет ничего, за что можно было бы зацепиться при падении. Я просто хотел бы сейчас оказаться на твоем месте в тот момент.
Файя даже вспыхнул ярким пламенем от нахлынувших эмоций. Красно-оранжевый факел взвился в черную бездну над головами стражей, где был тут же проглочен ею без остатка. Ангел проследил за полетом огня в темноту.
-В тот момент страшно хочется, чтобы это что-то оказалось под рукой, - улыбнулся он. 
-Боишься умереть, святоша? – хмыкнул Файя, - Со смертью надо драться. Это единственное, чего она старается избежать…
-Потому и пускается на хитрость, чтобы ее нельзя было увидеть.
-Ты на что это намекаешь, святоша?
-Хорошо, что тебя не оказалось на моем месте в тот момент.
Файя взял паузу, а через секунду неожиданно расхохотался:
-А мне чертовски понравилось твое суждение. Вижу перед собой прежнего святошу, который знает о чем говорит. Которого приятно слушать в отличие от всяких… Големов. Продолжай читать.

«Между небом и землей»

Между небом и землей –
Просто страшно подумать,
Просто страшно представить.
В погоне за стальною душой,
Натыкаясь на грубость,
Чтобы грубость возглавить.
Между небом и землей –
Просто страшно поверить,
Просто страшно очнуться.
В погоне за душой золотой,
Натыкаясь на двери,
Чтобы позже вернуться.
Между небом и землей
С обеими душами на середине.
Прикрываясь прозрачной мечтой
Будто маской, рука об руку с ними.

«Плач стервятника»

Под солнцем палящим нещадно,
Кружа над горячей землей,
Стервятник и зорко и жадно
Следит за моей головой.
Он голоден и не отстанет
Пока не паду я без сил.
Желанье его дико манит,
Чтоб я тело свое подарил.
Наверное только от страха
Отдать в острый клюв свою плоть,
Разлегся я дохлой собакой,
На жаркой земле. Сам Господь
Назвал мой поступок достойным
 Победы над тысячью зол.
Спустился стервятник спокойно
И близко ко мне подошел.
Схватил я за шею безумца,
Нет страха в птичьих глазах.
Скорее, печаль и рассудок дерутся
Практически насмерть. И я в них не враг.
Увидел я битву большую,
В жестокости неоспоримою:
Дети бились с родителями,
Любимые дрались с любимыми.
Два войска схлестнулись враждебно
За землю, за воду, за кров.
Как хищники хваткой не бедны.
Сбежала былая любовь.
И раненых не оставляли,
И в плен воспротивились брать.
В ком смелость была – умирали,
Стараясь в бою умирать.
А сверху стервятники кружат,
Бросаются в пекло скорей.
Со смертью стервятники дружат,
Мелькают в сраженьи людей.
И грязную правят работу,
Над трупами вместе трудясь.
И голод их гонит заботой
Остаться в живых в этот час.
Нет, не оплакивал мною плененный
Страшную ярость внизу.
Только просил он о смерти проворной,
Смерть даровал я ему.

«Проходя через эхо»,

Я слышу чаек бесконечный зов.
Устав от непримиримого бега,
Надеюсь найти непокоренный кров.
Эта хрупкая лодка без весел
Не более чем анти всему океану.
Свои весла я намеренно бросил,
Не выдержав бы самообмана.
Ведь мне не нужна причина
Быть слишком заметным и громким,
Проходя через эхо. В долине
Вокруг меня плеск только четкий.

«Темный красный шар»
 
Шаг за шагом, под голос стеклянных часов.
Час за часом, на чашах стеклянных весов.
Сумерки накрывают мир за окном,
Склонив мою тень над стеклянным столом.
В ее руках стеклянный, темный красный шар.
Она осторожно опустит его на стол неспеша.
Как тихое сердце, зажатое в стеклянных стенах
Мой темный красный шар недвижим в мечтах.
Но тень слегка подтолкнет его стеклянной рукой,
Под звук линейного пульса он покатится в бой,
Мерцая под пламенем стеклянной свечи,
Со звоном расколется, моя тень промолчит

-Этот стих не закончен, - смущенно прервался Ангел, - Дальше все зачеркнуто и ничего нельзя разобрать. Впрочем, и эти строчки перечеркнуты крест-накрест. Я каюсь, я не должен был это читать сейчас.
-И мог лишить меня удовольствия послушать такой занимательный, на мой взгляд, эпизод, - с категоричным восторгом добавил страж Восточного Шпиля, - Нет, правда, мне понравилась эта абстракция. Пожалуй, лучшее сочинение из всего прочитанного.
-Я сейчас расплачусь от счастья, - безвкусно фыркнул Голем, - Файя, оказывается, знает толк в сочинениях фирлесов. Может определить абстракцию в строчках.
-Между прочим, это послание специально для тебя, тугодум. Но вряд ли ты сможешь его понять, к моей глубокой радости, потому что в нем больше чувств чем в твоем холодном и мертвом теле, - сдержанно среагировал Файя, чем немало удивил Ласку и Ангела.
-Оно мне важнее всяких писулек.
-Читай, святоша, читай, - быстро перебил Файя, сморщив лицо, словно от дикой вони задыхался, - Что толку с ним говорить?   

«Послание взлетевшему»
 
Что бы ни случилось –
Лети. Лети. Лети. Лети.
Что бы ни приснилось –
Лети. Лети. Лети. Лети.
Как бы ты ни падал –
Лети. Лети. Лети. Лети.
Как бы ты ни плакал –
Лети. Лети. Лети. Лети.
Теперь твоя дверь позади,
Лети. Лети. Лети. Лети.
Не бойся и просто лети.
Лети. Лети. Лети. Лети.

«Аэро»

Меня зовут Аэро; имя многим знакомо.
Для них я король, мистерия, страх.
Меня зовут Аэро, и пусть это слово
Навечно пропишется в этих умах.
Подвластно мне время; законам природы
Не писано в правилах со мной враждовать.
И сквозь мое тело границы проходят
Рассудка, привыкшего всегда побеждать.
Меня зовут Аэро, имя мое неизменно,
Проверено временем, избито мечтой.
Меня зовут Аэро; Судьба непременно
С охотой останется вместе со мной.

«Воде»

Как если бы пронзить пришлось мне небо
Всесокрушающим мечом,
Как если бы пришлось стать первым:
Коснулся я воды лицом.
И встретился с холодным незнакомцем.
Кристально ясный его взгляд,
Казалось, ослепил бы чистотою солнце.
Хотел бы я, чтоб это был мой брат,
 Мой брат-близнец, водой рожденный,
Моими мыслями живой.
Моим удалым прошлым опьяненный,
Наполненный моей душой.
Наш поцелуй свежее утреннего ветра -
Вода слилась со мной.
Она как я: оставила свой разум где-то,
Увидела во мне и облик свой.
Мы копии друг друга, друг друга мы достойны,
И наши чувства так свежи,
Что все небесные и мной устроенные войны
Скучнее нашей, слившейся из двух, души.

-Этот фирлес должен жить, - вдруг заключил Ангел, взяв новую паузу и обведя остальных стражей задумчивым взглядом.
Мысль о воскрешении последнего фирлеса пульсировала в его голове все последние минуты. С каждым новым прочитанным стихом она только набирала силу. И озвучив ее, Ангел словно сбросил со своих плеч неимоверно тяжкий груз. Страж Северного Шпиля должен был прийти к мысли о воскрешении еще когда стал свидетелем смерти этого несчастного от бездушной руки Голема.
-Я надеюсь, ты говоришь это в порыве восхищения от прочитанного. Я, конечно, тоже очень впечатлен мыслями нашего фирлеса. Но что сделано, то сделано.
-Я говорю вполне серьезно.
Со стороны Голема раздалось презрительное фырканье.
-В конце концов, я имею на то право, - надавил Ангел, на секунду отвлекшись в сторону западного стража.
-Зачем тогда надо было заключать какие-то никчемные соглашения со всеми нами?
-Кстати говоря, мой договор о сохранении его жизни еще не потерял свою силу, - твердо напомнил Ангел, - И если ты его нарушишь вновь, я накажу тебя со всей строгостью.
-Ты всерьез намерен вернуть фирлеса к жизни?
-А почему нет?
-Я бы советовал тебе хорошо подумать, святоша. Следует напомнить, мы не вправе знать о целях фирлесов, проходящих Шпили…
-Не думаю, что нам следует особо волноваться, - Ангел даже позволил себе улыбнуться.
Он вообще редко волновался по поводу целей фирлесов, приходивших сюда. Как правило, они повторяли друг друга – счастье, свежие силы в преодолении мирских тягостей, материальные блага, и прочие слабости, для преодоления которых фирлесы были готовы вступить в смертельную схватку с любым врагом. Даже с таким как, например, Голем, или Ласка, или Файя, или сам Ангел. Ангел мог с легкостью угадать причину, заставившую очередного фирлеса обратиться к Шпилям. Ему достаточно было только понаблюдать за сражением с каким-либо из стражей, принявшим вызов. А в случае с последним фирлесом, мотивы того были прозрачны как никогда. 
-Я просто поражаюсь твоей самоуверенности, святоша. Ты что, способен читать мысли или глядеть в будущее?
-Он даже не видел как тот слабак сражался, хотя и сражения никакого не получилось. Тот сопляк даже меч в руках не удержал, при первом же замахе выронил.
-Что вы наседаете на него как стервятники на беспомощную жертву? – неожиданно вступилась за Ангела Ласка, - Я, например, хочу поддержать твою идею о Воскрешении.
-Спасибо за заботу и солидарность, Ласка. Я прекрасно понимаю все опасения, но тем не менее отдаю самый полный отчет в своих намерениях. А пока, давайте, я продолжу чтение. 

«Лукавство»

Лукавство и коварство –
Все просто, беспристрастно.
Лукавство и жестокость –
Все подчиняет скорость.
Лукавство и мечта –
Полунебесные врата.
Лукавство и победа –
И ложь во тьму одета.
Лукавство и надежда –
Забыто все, что прежде.
Лукавство и прощенье –
Во благо, на спасенье.
Лукавство и покорность –
Все подчиняет скорость.
Лукавство на лукавство –
Все просто, беспристрастно.

 
«Последний из первых»

Ты был бы последним из первых,
Если бы смог только вовремя остановиться.
Ты нашел бы себе помощников верных,
С которыми нетрудно навеки проститься.
И через целую тысячу будущих лет
 С улыбкой ходил бы в гости в вечернее небо,
Испил бы немало нектара в счет пройденных бед,
Без них не состоялось бы твое кредо.
Ты был бы счастливее дважды,
Если бы знал, где твое прописано имя.
Ты бы построил целую вечность из жажды
 Для всех остальных, и ты не был бы с ними.
Ты был бы последним из первых,
Чьи голоса до сих пор не забыты.
Но ты не увидел, не остановился. Наверное
Все же ты прав: быть впереди только для битых.

«На болоте»

На свой страх и риск ступаю на ложную землю:
Холод пронзает и сырость вокруг.
Себе я не друг.
И кажется, солнце давно отреклось от темной глуши.
Тем громче затишье, раздавит меня,
Чуть выйдя из сна.
Но других вариантов не запутать следы не приемлю,
Зная, что дьявольский круг
Уже позади.
Все пройдены страхи, от них прочь поскорее надо спешить.
Под самый последний занавес дня
Мне нужно уйти.
Над моей головой стрекозы и мошки стальные порхают,
От ряски вонючий струится дымок –
То ли яд, то ли смог.
Черные кочки взрываются кровью как лопнувший гной,
И камни как кости из раны торчат.
И болью горят.
Меня будто все они по давней памяти знают,
И ждут мой злой рок
С нетерпеньем.
Мне б только прорваться сквозь это безумие, выдержать бой.
Это излишне похоже на ад,
Не наважденье.
А что впереди? Кто меня через час, через век здесь заменит?
Кому предстоит все еще раз пройти?
Удачи в пути.
Но есть полоса испытаний, значит найдется смельчак,
Он превзойдет меня, должен.
Иной исход невозможен.
О нем сложат легенды, запомнится всем как общепризнанный гений,
Сумевший от вечных несчастий уйти,
И ад обмануть.
Но это забудется в мифах, в реальности останется враг.
Реальность ему, как и мне, не поможет,
Заставит уснуть.

«По серой воде»

По серой воде, минуя светлые рифы,
По серой воде, по течению прочь.
По серой воде, туда где безмолвия крики,
По серой воде, прямо в вечную ночь.

«Радуга»
Закат догоревшего солнца поджег небесное поле,
И пламя костра на зеркальной пленке воды
Ярким лучом зашивает две грани, которые в споре
За свежую душу, за обновленную плоть новой взросшей травы.
И как на волшебной чудесной медали в подарок от солнца
С одной стороны лазурная, девственно чистая высь,
Напротив – остывший, потухший поток чистой нежности льется.
Но их рассмотреть, что упасть с облаков в парадиз.

«Земле»

Прощай, земля. Прощай навеки,
Открою двери я сейчас.
Была ты матерью, разлила реки,
Что кровью залилась.
Я слышал плач твой несвободный
Когда твою терзали плоть.
Готов я сердцем благородным
Признать твою немую боль.
Стою один я на пороге,
Совсем один перед тобой.
И нет отступной мне дороги.
Готов ответить головой:
За то, что был как все ослеплен,
За то, что власть твою не знал,
За то, что просто не замедлил
Тебя предать, и не предал.
Прощай, земля. Я стану пленным,
А может быть, убьешь меня...

-Последующие две строчки отсутствуют, - смущенно закончил Ангел, тем более, что это был последний лист.
-Он просто не смог продолжить слишком трагичное обращение.
-Это не все его работы, - вслух признался Страж Северного Шпиля, - Благодаря Голему, часть сочинений унес ветер.
-Так чего ты стоишь на месте, святоша?! Заставь ветер вернуть схваченные листы. Если хочешь, я помогу тебе увидеть их, вырвать из тьмы.
-Я думаю, в этом нет необходимости.
-Что ты такое говоришь? – Файя не мог усидеть на месте, требуя еще чтения.
-Ангел прав. Я тоже считаю, что мы достаточно услышали, чтобы продолжать.
-Ласка, ну хоть ты-то меня поддержи. Да что с вами, в конце концов?! – кипятился огненный Страж, - Мне очень даже понравились эти сочинения, мы просто обязаны услышать их все. Не может быть так, что по чьей-то глупой милости пропадают такие занятные тексты. Мы должны их вернуть в общую корзину.
Ангелу было немного горестно наблюдать за нервным поведением Стража Восточного Шпиля. Со «святоши» хватило и того, что он прочел. Он уже понимал, что и с утерянными листами общий смысл всех этих строчек нисколько не сможет измениться. А Файя… Файя слишком сердечный, что ли, и уж ему-то достаточно сложно понять изложенные фирлесом видения. Конечно фирлес обратился в своих сочинениях ко всем четырем Стражам. Но сам господин Случай распорядился так, что Ангелу не дано было услышать послание к нему самому. Хотя «святоша» уже мог сделать определенные предположения о том, ЧТО БЫ он услышал.
Ведь только Ангел имел право говорить с фирлесами, задавать вопросы, предупреждать об ошибках, которые могли бы исказить их пожелания. Не мог, правда, заблокировать любому из них дорогу на Мост, в конце которого их ждал сам Господин. 
-Нет, Файя, пусть все останется как есть, - притормозил Ангел, разошедшегося Стража, - Я понимаю твои стремления, твои эмоции, но если так распорядился случай, неважно чьими руками, не стоит что-либо менять. Но я верну фирлеса к жизни, потому что он заслужил свой второй шанс быть услышанным Господином. Это единственное, что можно сделать.
-Вот именно, святоша, не стоит что-либо менять, если так распорядился случай, неважно чьими руками. И я не дам тебе возможности воскресить фирлеса, пока не услышу последнее его сочинение.
-Ну вот, начались детские обиды, - мягко улыбнулся Ангел, подобно матери, успокаивающей капризного малыша обещанием купить игрушку в самое ближайшее время, - Пойми, я не могу сделать то, о чем ты просишь.
-А может, просто не хочешь?
-Файя, тебе не кажется, что это уже слишком? В самом деле, ты похож на самого обычного шантажиста. Что тебе эти сочинения? Ты услышал то, что хотел…
-Услышал не все.
-Иногда желания не совпадают с возможностями, наш пылкий «коллега».
-А ты бы вообще заткнул свой поганый рот, кусок гнили, - огненный Страж вспыхнул новым ярким пламенем, охватившем все его тело, - Ты виноват в том, что случилось. По твоей вине этот несчастный мертв. Ты сунул свой грязный нос в его тексты, безмозглый тугодум.
-Кто бы говорил, - огрызнулся Голем, из под шлема его раздался приглушенный хохот, - Мне, хотя бы, глубоко плевать на всю его писаную ересь.
-Надеюсь, ты еще не избавился от тела, Голем? – прервал Ангел новую из бесчисленного множества между ними перепалку.
-Я больше не намерен возвращаться в Шпиль. Если это последний фирлес, пускай он сгниет там.
-Я не позволю…
-Если ты попытаешься меня остановить, я буду вынужден просить Господина вмешаться. Он непременно отправит тебя в заточение до конца жизни. Ты навечно останешься биться со Смертью, и всякая победа или поражение будут возвращать тебя к ней вновь. Это будет лучшее наказание за твой излишний пыл.
В голосе Ангела проснулся настоящий холод. «Святоша» еще никогда не был таким грозным с огненным Стражем. Если бы Файя посмел что-либо возразить сейчас, Ангел непременно выполнил бы задуманное без промедления.
-А ты, Голем, отведешь меня в свою башню, хочешь ты этого или нет. И на этот раз, проиграешь фирлесу поединок…

3. Это был молодой парень, как правильно заметил Ангел, еще ребенок совсем. Он явно не дорос до Шпилей, несмотря на то, что дорога сюда была открыта для всех. Кстати говоря, Ангелу не нравилось, что Господин принимал  фирлесов любого возраста. Не нравилось, что принимал он их именно через испытания. Потому что не всем они были по силам. Как, например, в случае с этим несчастным юношей.
Даже на лице его с легкостью читались кротость и страх. Не мог этот фирлес быть бесстрашным, не мог он пройти все испытания Шпилей, потому что никогда бы не отважился их пройти. Только в этих голубых красивых глазах (подобных глазам самого Ангела) ярко горело отчаянье. Он пришел сюда с одной-единственной целью – победить. Пройти все испытания Стражей, победить в каждом Шпиле, чтобы потом просить Господина избавиться от своей боли невыносимого одиночества, перед которым невозможно не сломаться в столь молодых летах. Он не должен был остаться один – Последний фирлес. Он не заслужил сего бремени.
Этот фирлес и внешне слегка напоминал Ангела. Такое же статное телосложение, такие же светлые кудри на прекрасном нежном лице, искаженном гримасой безысходности. Совсем недавно он выбил из рук Голема меч, нанеся всего один удар, на который ему хватило недоразвитых физических сил. Ласка сама отказалась проверять этого бедолагу на «прочность», слишком открыт он был для нее. Позже был Файя с едва теплым железом мостов.
И вот теперь Ангел. Фирлес стоял прямо перед ним, практически безоружный, но с надеждой на победу.
-Как твое имя? – после длительного молчания, в ходе которого он изучал своего протеже, наконец, задал первый вопрос Страж Северного Шпиля.
Это был стандартный старт его игры с каждым фирлесом. Ангелу необязательно было знать их имена, они мало его интересовали, на самом деле. Обычно, «святоше» хватало нескольких минут, чтобы определить силу ветра на Мосту для того или иного фирлеса по окончании беседы.
-Зови меня Последним, - пожал плечами фирлес, - Я привык называть себя именно так.
-Ты здесь, в моем Шпиле, что характерно только для первых, - улыбнулся Ангел, - Я буду называть тебя Первым, договорились?
-Чего ты от меня хочешь? – вместо ответа спросил Первый/Последний.
-Я хочу побеседовать с тобой, Первый. Мне всегда было интересно говорить с теми, кто был здесь до тебя. Я часто слышал ложь, которая приводила сюда одних и тех же по два, а то и по три раза. И вновь они лгали мне. Но мне, представь, все равно. Потому что и ложь и правда теряют свое значение за дверью, что позади меня. Ты откроешь ее сам когда мы закончим.
-А если я не хочу говорить с тобой, ангел?
-Я думаю, ты заблуждаешься, Первый. Позволь полюбопытствовать, что у тебя в этой суме, что висит на твоем поясе?
Фирлес не помнил своего провала в первом же испытании против Голема. Он не помнил своей смерти, получив второе рождение. Само его время совершило скачок назад после процедуры воскрешения. И Голем не копался в его стихах, и ветер не взял с собой их часть, сохранив весь сборник в целости.
Первый/Последний опустил взгляд на сумку.
-Если честно, полный бред, - сказал он через паузу, и подумав снял свою ношу, - Какие-то фрагменты, не имеющие даже образов. Я стыжусь их, я ненавижу себя за то, что перенес их на бумагу и взял с собой в Шпили. Я никогда не был поэтом, и наверняка им не стану. Ты можешь забрать их себе.
-Это было бы самым простым способом забыть о своей ошибке, Первый.  Быть может, ты совершил ошибку, придя сюда. И когда ты ступишь на Мост, у тебя совсем не будет времени думать об этом. Прочти что-нибудь.
-Если для тебя это представляет интерес, ангел, то

«Пятому Океану».

Услышь меня, Великий Пятый Океан!
Один я был, надеюсь, верный у тебя:
Молчал когда другим позволил ты греметь,
Гремел когда б не разрешил ты им посметь.
И голос твой всегда безропотно и свято почитал,
Готов был пасть я в бездну, но к солнцу я взлетал.
Узри меня, Великий Пятый Океан!
Один я был, надеюсь, яркий у тебя:
Блистал когда сгущались сумерки и страх,
Горел когда была неотличима явь от яви в снах.
И власть твою буквально видел каждый миг,
Я чувствовал ее, дышал ей, и ее постиг.
Прими меня, Великий Пятый Океан!
Одна я буду, я надеюсь, жертва для тебя:
 Ступлю за грань рассудка и законов здравого ума,
Спущусь в твои объятья, таков почтения финал.
Надеюсь, ты меня осудишь, но поймешь,
Ведь как и ты, я не приемлю ложь.
На мой взгляд, настоящая ересь, - закончил фирлес, с явной неохотой начав свое чтение.
-У меня тоже есть свое собственное сочинение, Первый, - Ангела вполне, как говорится, зацепило, он даже позволил себе новую приятную улыбку, - Я никогда никому не цитировал его. Даже тем, кто, как и ты, посвятил свое время написанию собственных чувств и анализу своих переживаний. Поверь, таких было очень, ОЧЕНЬ много до тебя.

«Против ветра»

Сбивало с ног, обжигало лицо
Горячим холодом.
Все что я знал, все что хотел –
Фальшивое золото.
И было все единым, давило,
Тратились силы.
И правы были все те старожилы
С края могилы.
Но невозможное стало возможным,
И засосало.
Встал и пошел я шагом несложным,
Так было надо.

Ангел замолчал, ожидая реакции фирлеса.
-Ты хочешь знать причину? – не замедлил тот с ответом.
-Нет, Первый, не хочу. Главное, что именно она привела тебя сюда, побудила на состязание с такими сильными противниками, что были в прошлых Шпилях. И я не буду тебя отговаривать, если ты этого так опасаешься. Я никогда не отговаривал приходивших ко мне. Ты сможешь вернуться, если почувствуешь, что тебе не по силам пройти Мост. Я дам тебе второй шанс. Если не получится вновь, ты вернешься туда, откуда пришел в Шпили.
-Я пройду твой Мост с первого раза, ангел, - уверенно, с неожиданными для фирлеса искорками азарта, заявил Первый/Последний и сам направился мимо Стража к двери.
-Хоть бы раз кто-нибудь остановился при первой попытке, - но скрип ржавых мощных петель заглушил негромкий голос Ангела.
Сразу за деревянной тяжелой дверью фирлеса встретила узкая, всего в два шага, полоска стальной сети, заканчивающейся далеко впереди чуть заметным светом. Прямо под ней начиналась безграничная черная бездна. Впрочем, тьма была вокруг Шпилей повсюду.
-Ветер будет со всех сторон, - Ангел встал прямо за спиной юноши, - Тебе придется крепко держаться. Но не останавливайся, Первый. Ветер будет набирать свою силу с каждой новой секундой твоего промедления. Если захочешь назад, я возьму его под контроль.
-Я не хочу назад, - железно повторил фирлес, - Не хочу сойти с ума. Я намерен построить свой рай, чего бы мне это не стоило.
И он живо опустился на четвереньки, чтобы вцепиться пальцами в сеть...
 
(fearless (пер. с англ.) - бесстрашный)