Собиратель душ. Глава 2. Я

-Ваалберит, это ты?! – раздался голос моего папочки, как только я переместился домой.
Какого чёрта он здесь делает?
Домой…. Само название места моего жительства «домом» смешило, а любого смертного просто довело бы до панического страха. Это был Ад, в самом что ни на есть прямом смысле.
-Чего тебе? - прошёл я в одну из каменистых башен.
Князь псевдобогов сидел передо мной в облике человека, закинув ногу на ногу, и курил трубку. Весьма готично. Он всегда являлся передо мной в облике человека и всегда талантливо разыгрывал какое-нибудь представление, одно из которых я мог видеть перед собой сейчас. Повелитель Гордыни во всех её проявлениях, второй после того, у которого много имён и все они верно отражают его сущность, мой отец – Вельзевул театрально поднялся с высокого стула, измерив меня горделивым взглядом, и медленно направился ко мне. От всего этого у меня вырвался презрительный смешок, на что князь никак не отреагировал.
-Вот, зашёл проведать сына или ты мне и это запретишь? – высокомерно подошел, чуть ли не впритык он.
-Я запретил тебе соваться в свои дела, - огрызнулся я, желая, чтобы разговор поскорей закончился, - но не могу запретить входить в мой дом.
-Почему ты всегда так делаешь? – начал ходить вокруг меня он, выпуская изо рта клубы трубного белого дыма.
-Как? – скрестил руки на груди я.
-Ты меняешь внешность, каждый заказ с новым телом, - продолжал медленно расхаживать вокруг меня Вельзевул, так же медленно произнося слова, - но глаза всегда остаются твоими.
Он резко остановился передо мной, и его кисть зафиксировалась на моём подбородке, а горящий огненно-рыжим цветом взгляд впился в мои глаза, прожигая меня насквозь. Я резко отвернулся, отпихнув его руку.
-У твоей матери тоже были такие глаза, она видела всех насквозь, тёмно-серые штормовые океаны, - не унимался папаша, зная, что этим действует мне на нервы, попадая в самую больную точку.
-Кажется, тебе пора, - развернулся я, стараясь сдержать гнев в голосе, но это только заставило театрально рассмеяться папочку.
-Выгоняешь собственного отца? – веселил его этот факт.
-Вам есть чем заняться, князь, - металлически отчеканил я, - гордыня не спит.
-Какого я сына вырастил, - гордо сам за себя произнёс он, снова выпустив струю дыма на этот раз прямо мне в лицо, - самостоятельный, надменный, хорошо выполняющий свою работу. За триста пятьдесят лет ни одного сбоя в работе, всё было легко: заказ – исполнение, в Его обители новая душа, корчащаяся в муках и агонии. Мне похвала, как отцу такого сына, тебе – беззаботная жизнь без всяких ограничений и предрассудков, а главное – без адских терзаний, как у всех самоубийц. Верно, сынок?
-Я устал, - крепко сжав челюсть, процедил я, - поговорим утром.
-Конечно, конечно, - развёл руками Вельзевул, - отдыхай, девочка ведь попалась не простая…
-Откуда…?! – не успел завершить вопрос я, как он растворился в воздухе.
Я знал, что папочка суёт нос во все мои дела, но не знал, что настолько глубоко и детально, что располагал сведениями о последнем заказе и о том, как я его выполнил. Передо мной снова всплыли огромные зелёные глаза, опять наполняя меня человеческими чувствами – тревогой и болью, сконцентрировавшейся где-то в груди, обжигая меня пламенем, хуже адова. Я помотал головой, стараясь выкинуть из неё воспоминания о последнем заказе и догадки о том, что же пошло не так.
На смену этим догадкам сразу же пришли мысли о том, кто я и воспоминания о том, кем я был когда-то давно: триста пятьдесят лет тому назад.
Родился я в тысяча шестьсот сороковом году в небольшом европейском городке. Точнее в лазарете одной из тюрем во флигеле, куда помещались все душевнобольные или подозреваемые в связи с нечистой силой или колдовстве, где временно пребывала моя мать перед тем, как закончится расследование инквизиции по её делу. После рождения меня тут же отобрали у матери и поместили в детский приют, по счастливому случаю своим забором граничащему с забором двора, в котором был расположен флигель. Это помогло мне, помогло познакомиться с матерью, когда она выходила на прогулки. Она садилась у самого забора и просто смотрела на меня своими необыкновенными глазами, которые видели всё и всех насквозь. Её истощённые бледные руки с обломанными ногтями тянулись к моему лицу, но она не плакала, хоть и очень хотела, только улыбалась. Все называли мать ведьмой, обвиняли её в том, что она продала душу самому Сатане, меня сторонились дети, ненавидели и боялись взрослые, стоило им только заглянуть в мои глаза. Я был щенком, которого пинали при каждом удобном случае, не забывая при этом оскорбить мою мать. Так прошли первые двенадцать лет моей жизни, мать ничего не рассказывала о моём появлении на свет и тем более о моём отце. Её взгляд тут же становился холодным, как металл и она пресекала все мои попытки что-то разузнать. Какое-то время нам казалось, что Святая инквизиция просто позабыла о ней, так как признанных виновными в связи с нечистой силой казнили, чуть ли не сразу. Так прошло ещё полгода, мама становилась всё тоньше прямо на глазах, а в один прекрасный день я как обычно подбежал к забору приюта, принявшись ждать её там, но она всё никак не появлялась.
-Что, мамку ждёшь? – прозвенели в моей голове слова из прошлого, и перед глазами в который раз нарисовался образ какой-то юродивой горбатой старухи, - Так жгут её, на костре адовом жгут! И тебя сожгут, дитя Сатаны!
Я, что есть сил, рванул к центральной городской ратуше, перед ступенями которой происходили все казни на народное обозрение, чтоб было неповадно другим совершать преступления перед Богом и людьми, слыша за своей спиной смешивающийся с кашлем злорадный смех старухи. Я не помнил, как преодолел всё это расстояние, как пробирался через толпы довольных зевак, жаждущих зрелища и как оказался у самого подножия кострища, беспощадно разгоравшегося у ног моей матери, разверзая под ней необъятную Геенну огненную. Тогда она ещё успела увидеть меня, выкрикнуть моё имя, которое я больше никогда не слышал из уст людей, и которое прокручивалось в моей голове её криком, полным слёз и боли. Я не нашёл в себе сил смотреть на её мучения и отвернулся, но то, что я увидел, рвало мою душу на части ещё сильнее – толпа гоготала, тыкала пальцами в неё и в меня, бесновалась от восторга и вони горящей плоти.
Кто-то схватил меня за шиворот и резко развернул к кострищу, злорадно заорав: «Смотри, смотри Нечистый, как горят грешники!» С трудом, но мне всё же удалось вырваться из цепких мужских рук и побежать, побежать сквозь толпу, куда глаза глядят, лишь бы не слышать её беснований, лишь бы не видеть чёрного дыма, вздымающегося к небесам, побагровевшим закатной кровью.
В приют я больше не возвращался, несколько недель я скитался в поисках пропитания и ночлега, но вся пакость маленьких городков состоит в том, что слухи в них растут, как снежный ком, превращаясь в лавину нелепых домыслов, в которые начинают верить все эти слепые овцы, называющие себя праведниками. Стоило им только завидеть меня на своей улице, как все лавки и двери захлопывались перед моим носом, женщины в панике хватали детей на руки и, крепко прижимая их себе, тащили в дом, стараясь не смотреть мне в глаза. До меня часто доходили слухи, отражающиеся в голове мерзким шёпотом горожан, что я сын самого Дьявола и тот сам поднимется на землю из преисподней, чтобы забрать мою душу в свою обитель.
Ночлегом для меня служили заброшенные хижины на окраинах города, пропитанием – дикие плоды или то, что удавалось стащить с прилавков местных торгашей, когда они в панике в рассыпную убегали при первом моём появлении, забывая даже о своём товаре. В этом случае моя репутация играла мне на руку.
К двадцати годам я уже всей душой возненавидел людей, этих копошащихся тварей, готовых спалить парочку душ на костре, лишь бы повеселить свою мерзкую чёрную сущность, скрывающуюся за безгрешной завесой. Тогда-то мне в голову и пришла эта мысль в первый и последний раз: не видя ничего за свою короткую жизнь, кроме мучений и оскорблений, и раз уж все считали, что мать моя была вместилищем Сатаны, и он самолично явится за моей душой, то самым рациональным выходом было поступить так, как я и сделал, решив избавить город от самой грешной его души.
В одну из осенних, пронизывающих своим холодным ветром, ночей тысяча шестьсот шестидесятого года я лишил себя жизни, перерезав себе вены остро заточенным о камень куском металлической пластины, которую я по счастливому случаю нашёл недалеко от места своего ночлега. Решив резануть как можно глубже, чтоб наверняка, я слегка перестарался и перерезал себе запястные сухожилия, от чего кисти мои повисли как плети. Резкая боль начала растекаться по всему телу от рук к сердцу, стук которого стал постепенно приглушаться, становиться всё реже и реже по мере того, как во все стороны от моих рук растекалась тёплая бордово-алая жижа. Больше всего меня поражало теперь, что тогда не было ничего – ни страха, не надежды на спасение, а только предвкушение того, что я скоро покину этот жестокий мир.
Люди были правы, как только моё тело окончательно ослабло, но глаза ещё не переставали видеть, за мной пришли. Он появился из неоткуда – седовласый статный мужчина средних лет с трубкой в зубах, огненно-рыжими пронзительными глазами, в чёрном одеянии и с театральной улыбкой – он присел передо мной на корточки и многозначительно покачал головой, остановив свой взгляд на моих руках.
-Так, так, - со знанием дела, высокомерно произнёс он, - глубоковато резанул, другого способа в голову-то и не пришло, небось? Менее болезненного и чтоб точно наверняка. Ну, там, скинуться со скалы, что ли или яду принять.
-Яд до-ро-го у ле-ка-ре…, - что-то попытался произнести я.
-Да у лекарей всё дорого, жулики они, скажу я тебе по секрету! – чуть прищурившись, рассмеялся мужчина, кажется, сложившиеся обстоятельства его очень забавляли, - У них даже яд не ядовитый, сам на себе пару раз пробовал, ну, знаешь, от скуки...
-Так ты…? – снова попытался произнести слова я, но язык уже отказывался меня слушаться.
-Я? – наигранно поднял брови он, вынув трубку изо рта и пустив мне в лицо клубы белого терпкого дыма, - Здравствуй, сынок!
Ошиблись люди только в одном: отец мой оказался вовсе не самим Сатаной, а его приспешником – тёмным князем, повелителем Гордыни – Вельзевулом. Он соблазнил мою мать, хотя всегда говорил, что любил её, но узнавая его с годами всё лучше и лучше – этот миф для меня довольно скоро развеялся. Неизменным оставалось только одно: я был полудемоном. Причём самоубийцей. Моя душа должна была гореть в аду, но, видимо, ей было суждено попасть сюда в любом случае. Тогда-то я и заключил эту сделку. Папаша постарался сделать всё, чтобы душа его сына не испытывала адских терзаний, а полудемоническая сущность только помогла мне в этом деле. Князь Тьмы предложил мне работу, от которой я не смог отказаться, в силу своей ненависти к людям, сгубившим мою мать и меня, но взамен моей душе пришлось отказаться от всего человеческого. От чувств и эмоций, от радости и страданий, от любви и жалости. Единственное, что позволили мне оставить – это память о том, сколько бед причинили люди моей семье, а так как беды шли за мной по пятам с самого рождения, то моя память не утратила ни крупинки всей моей человеческой жизни. Мне было дано новое имя, подобно тому, как люди называют своих детей в честь святых, так я стал зваться в честь Великого Демона – Ваалберита, скрепляющего все договоры между простыми смертными и адскими силами. 
Я стал Собирателем душ, существом без жалости и без чувств.