Всемогущий Зорекс

     «Проклятье! И до чего же мне хреново! Какой я идиот, что не ушел вчера из бани часов в одиннадцать! А ведь собирался же, блин!  И дернул же меня черт остаться, когда Петрович предложил на спор сыграть в Дартс… Так, а что было потом? Кажется, кому-то пришлось проставляться за проигрыш… А кто проиграл то, он или я?.. Черт, не помню ни фига!.. И сколько же мы с ним усидели - две, три?.. А во сколько же я домой приперся?.. Так, тоже не помню… Должно быть, не так давно, раз башка гудит, и, вон, Светка отвернулась, молчит, притворяется спящей. Ох, не избежать сегодня разборок полетов… Ну, даст Бог, за день чуть отойдет, хотя, кто знает…»- так, со скрипом проворачивая в гудящей колоколом голове ржавые шестерни мыслей, мелко дрожа худыми волосатыми коленками и на ощупь пробираясь по коридору, думал Виктор Друидов.
     Добравшись до выключателя, он нажал на клавишу, вспыхнувший на кухне свет показался ослепительным. Он, еле сдержав стон, зажмурился, опять на ощупь дополз до раковины, сил искать стакан уже не было, поэтому, открыв воду, он изогнулся под краном и, содрогаясь от пьяного озноба, жадно захлюпал пересохшим ртом.
     С усилием, наконец, разлепив веки, Друидов доплелся до ванной и, покачиваясь, с ненавистью посмотрел в зеркало на измятое, перекошенное, с мешками под красными глазами лицо.
     «Ну и рожа, твою мать! Такой детей можно пугать, точно!»- он, с шумом фыркая и брызгаясь, умылся. Легче не стало, но передвигаться по квартире он стал, почти не держась за стены.
     Каждое движение головой вызывало лишающую осколков разбегающихся мыслей мучительную пульсирующую боль в висках, поэтому, свой наплечный предмет он нес бережно, стараясь не трясти и не делать резких поворотов...
     В животе забурчал проглоченный недавно с водой воздух, и, двинувшись обратно, вдруг, отвратительной вонью ударил изнутри в нос; Виктор растерянно икнул, прислонившись лбом к стене, переждал волну дурноты и двинулся дальше.
     На кухне Друидов заварил себе кофе. Держа кружку в дрожащих руках, отхлебнул горячий напиток. Есть не хотелось, но, по привычке открыв холодильник, он увидел оставшуюся после недавнего дня рождения ополовиненную бутылку коньяка. Мелькнула мысль опохмелиться, но от одного вида бутылки так замутило, что этот замысел пришлось оставить; к тому же, он знал себя, – не поможет.
     Когда Виктор, тупо глядя в темное окно и постукивая зубами о край кружки, мелкими глотками пил кофе, на улице раздался сигнал автомобиля. От неожиданности Друидов испуганно и крупно вздрогнул, облив трусы.
     Проклятье! Как же он мог забыть, ведь сегодня он должен съездить на участок в Тихменево! Поэтому-то, он и хотел вчера закончить злополучную баню пораньше. Виктор досадливо отряхнул с мокрой ноги кофейные капли, махнул в окно водителю, - мол, все в порядке,- и, с трудом соображая, стараясь не шуметь и не разбудить детей, суетливо засобирался.

     Сев в машину, Друидов шумно вздохнул. Сашка-водитель потянул носом и насмешливо взглянул на измятое, серое лицо шефа.
     «Усмехается охломон, молоко на губах еще не обсохло, а туда же. Осуждает, небось,  умник,»- подумал Виктор, хотел было что-нибудь съязвить, но сил хватило только на  «Поехали!».
     «Паджерик» бодро побежал по гравийному шоссе. Сашка, чувствуя состояние начальства, вел машину аккуратно, без обычных резких ускорений, плавно объезжая попадавшиеся рытвины. Утро было сырое, хмурое, но без дождя, и он включил отопитель, но, когда для повышения настроения попытался запустить музыку, Друидов схватился за висок, тонко заскулил, и от этой затеи пришлось отказаться.
     Шоссе тянулось по лесистой долине, то слева, то справа сквозь деревья иногда проблескивала извивающаяся змеей река, которую они проскакивали по мостам. На дороге кроме них никого не было. В такой ранний час все еще сидели дома, только собираясь на работу, лишь пылил потихоньку попутный рейсовый автобус, который они легко оставили за собой.

     Друидов пригрелся и попытался заснуть, но толчки иногда подскакивавшей на неровностях дороги машины не позволили ему сделать этого, поэтому он сидел, чуть прикрыв глаза, мучительно ожидая конца поездки и обреченно чувствуя, как похмельная дурнота постепенно поднимается к гортани. Когда машина, пролетая мост, чуть взмывала вверх, тошнота вместе с секундной невесомостью взлетала то же и уже не опускалась на прежний уровень. Он попытался смотреть в окно, но от бегущих мимо деревьев мутило еще больше, поэтому он стоически переносил путешествие, лишь иногда взглядывая вперед.
     В голове было пусто, лишь одна мысль, вместе с пульсирующей в висках болью, периодически возникала и пропадала, – какого черта он поехал, а не остался дома. Но дома была Светка и неизбежный разбор ночных похождений еще более неприятный и мучительный на больную голову, на работе же можно было хоть слегка оклематься и подготовиться к этому.
     Не сказать, чтобы он был такой уж любитель застолий; напряженная ежедневная работа не давала возможности расслабиться. Руководство предприятием, необходимость вникать в мелочи, встречаться с людьми и партнерами по бизнесу предполагали ясность мысли и быстроту соображения, поэтому Виктор особо не употреблял, позволяя себе это только в редкие случаи встреч с друзьями; да и там старался себя контролировать. Лишь изредка, три-четыре раза в год, внутренний контролер почему-то не выполнял своих обязанностей, - наверное, брал выходной,- и тогда случалось то же, что и сегодня.

     Джип, бодро гудя мотором, выскочил из-за пригорка, и впереди раскинулся морской залив. Шоссе, спустившись  вниз, повернуло и потянулось вдоль отделенного невысокими песчаными дюнами берега.
     Друидов зашевелился и тяжело вздохнул.
     -Виктор Алексеевич, может, пивка?- сочувственно спросил Сашка, – в багажнике он всегда держал на всякий случай пару-тройку банок «балтики-семерки».
     Лучше бы он не предлагал! Услышав про пиво, укачанный до одури, державшийся из последних сил Друидов, почувствовал, что больше выносить дорожное испытание не в состоянии. Он икнул, выпучил глаза, повернулся к водителю и, нечленораздельно мыча, замахал рукой. Сашка испуганно посмотрел на внезапно позеленевшее лицо шефа, контрастно отличавшееся от багровой шеи с судорожно ходящим вверх-вниз острым кадыком, мгновенно все без слов понял и, крутанув руль, выскочил с дороги в проход между дюнами.
     Машина замерла. Друидов с минуту посидел с закрытыми глазами, привыкая к отсутствию толчков и раскачиваний и пытаясь справиться с накатившей волной дурноты, потом дрожащей рукой открыл дверь и выполз наружу.
     Он широко открыл рот и хотел вдохнуть, но дыхание перехватило. Напоеный запахами моря, бескрайнего простора, недавней бури, водорослей, дальних берегов и островов  морской воздух был густым, почти жидким. Друидов захлебнулся, из глаз потекли слезы. Он тяжело закашлялся, потом, справившись, осторожно задышал сначала через нос, затем сквозь сжатые зубы и, уже попривыкнув и адаптировавшись, наконец, вздохнул полной грудью.
     От  прохладного воздуха закружилась голова. Виктор схватился за ручку двери, постоял с минуту, длинно сплюнул и, неуверенно ступая, побрел к морю. Зайдя за дюну, он опустился на песок, снял пиджак, стянул с себя галстук, расстегнул ворот рубашки и, глядя вдаль, глубоко и медленно вдыхая тягучую свежесть, затих.

     Великий Океан размеренно дышал, отдыхая после вчерашнего шторма. Все еще раздраженно поблескивающее сталью безбрежное пространство до горизонта, сливающегося с серым небом, было заполнено толчеей еще не успокоившихся волн, вздымавшихся и глухо рокотавших у камней недалекого рифа. Чуть в стороне, там, где в подводной гряде был проход, валы, расчерченные дамасскими разводами пены, набегали на пляж и уже не яростно, а скорее устало вздыбливались и ударялись в песок, растекаясь и сбегая обратно. 
     Сильного ветра не было, лишь холодный легкий бриз пошевеливал прибрежную траву, но следы неистовства стихии были видны повсюду. Сколько хватало глаз, вдоль берега лежал вал источающей острый йодистый запах морской капусты, за которым, далеко заброшенные, валялись стволы деревьев, до костяной белизны обтертые о песок.
     У самой кромки, бегая за отступающей водой и вспархивая при приближении очередной волны, суетились неугомонные кулички. Крупная белоснежная чайка качалась на воде; чуть дальше, на камнях, не захлестываемых волнами, дугой выгнув спины и подняв задние ласты, лежали черные нерпы, головы двух или трех периодически возникали среди всплесков и пенных пятен. За рифом на глубине волна была пологой и в стороне рябела темными точками отдыхающей по пути на юг утиной стаи.
     Берег убегал влево и вправо, теряясь за горизонтом. Вдали, там, где сочно-зеленая лесистая сопка обрывалась отвесной скалой к морю, на вершине ее красиво белела башня маяка.
     Поодаль виднелись неказистые постройки рыбацкого стана, с развевающимся на ветру сохнущим бельем, тянущимся параллельно земле дымком кухни и замершим в ожидании работы по вытаскиванию сетей ржавым трактором. Баркасы рыбаков черными штрихами качались в море, – шла путина, и день сейчас если и не кормил весь год, то месяц точно.

     Ровно дующий холодный ветер приятно шевелил волосы, чуть шумел в ушах и охлаждал гудящую голову. Друидов погрузил кисти рук в песок до прохладной влаги и пошевелил в глубине пальцами. Из-за мелкого камешка выскочил испуганный паук и, быстро перебирая лапками, метнулся в сторону. Виктор с интересом проследил за ним, потом посмотрел вдаль и подумал, что было бы неплохо на обратном пути заскочить на этот стан и привезти домой три-четыре свежих «хвоста» в качестве частичной контрибуции за вчерашнее. Еще он подумал, что в море сегодня довольно здорово болтает и посочувствовал рыбакам, с удивлением отметив появление в голове вполне трезвых мыслей.
     Друидов опять вспомнил свою вечерне-ночную "фиесту", с содроганием поморщился и глубоко несколько раз вздохнул, ощущая, как постепенно стихает гул в голове и уменьшаются болезненные удары в висках...

     Океан никогда не обращал внимания на мелочи, его исполинская работа и безграничная мощь не позволяли избирательно влиять на что-то или кого-то конкретно. Управляя миром и будучи сам необъятным миром, он владел и управлял всем и везде: - дарил и отбирал жизнь, являл новые острова и поглощал, казалось, нерушимую и вечную твердь, а в приступах ярости  вздымался и бушевал, рвал и крушил все и в себе и далеко вокруг себя. Будучи же спокойным, соленый колосс ласково, но строго наблюдал за подданными, снисходительно позволяя им радоваться жизни и восхищаться величественной красотой своего сюзерена.
     Да, он был слишком велик, чтобы обращать внимание на мелочи, так и мы идем по дороге, не думая о бегущих по земле муравьях, но установленные им за миллиарды лет законы и порядок вещей сами по себе устраняли возникающие нарушения. Вот и сегодня на берегу появился некий отравленный организм, поэтому необходимо было либо уничтожить его, либо привести в порядок. Судя по всему, умирать этот организм пока еще не собирался, поэтому прибой мягкими и размеренными ударами принялся настраивать его в конец разлаженные внутренние колебания, а ветер с трудолюбием и упорством добросовестного врачевателя вымывал из тщедушного тела несоответствующие норме ингредиенты...

     Приятные мурашки пробежали по спине. Друидов пошевелился, приподнялся и потянулся, с удовольствием отметив, что дрожание пальцев прекратилось. Он еще немного посидел, пересыпая песок из ладони в ладонь, потом разулся и встал на ноги, ощутив ступнями приятную прохладу. Оглянувшись, и никого больше не заметив на пустынном берегу, он не спеша пошел к воде.
     У линии прибоя мокрый песок был темным и упругим, ноги оставляли на нем мокрые, быстро исчезающие следы. Набегающие мелкие волны с легким шелестом накатывались, пузырясь по краю, и отступали, чтобы через несколько секунд вернуться вновь.
     Виктор с минуту постоял, глядя в морскую даль, потом закатал до колен брюки и, расплескав набежавшую волну, вошел в воду. Большая чайка встревожено закрутила головой и отплыла подальше.
     Студеным холодом обожгло ступни, икры заломило, но это, как ни странно, было приятно, и Друидов с удовольствием брел по отмели, пока вода не подошла к коленям. Там он остановился, чувствуя, как волны щекотно поднимаются и опускаются по ногам, затем наклонился и, плескаясь, громко ухая и вскрикивая, не обращая внимания на намокшие рубашку и брюки, умылся.
     Выпрямившись, он, отдуваясь, с блаженной улыбкой посмотрел на горизонт. В это время солнце, найдя прорыв в сплошной пелене облаков, вдруг, отвесным столбом ударило вниз, обширным пятном засеребрив волнующуюся морскую поверхность. Попавшие под солнце утки оживились и, приподнимаясь на воде, радостно захлопали крыльями. И Друидов, при виде этого, вдруг тоже почувствовал необъяснимую радость; он засмеялся, широко взмахнул руками и громко закричал, - Ого-го-го-о-о! Спасибо, Отец!..

     Сашка уже крепко задремал, когда дверь машины распахнулась. В проеме стоял посвежевший, раскрасневшийся Друидов.
     -Спишь на работе, негодяй!- весело крикнул он и швырнул на заднее сиденье пиджак и галстук.
     Потом Виктор отряхнул от песка ноги, обулся и, крякнув, плюхнулся в сиденье.
     -Ну, чего стоим, кого ждем?- толкнул он в плечо оторопевшего водителя, а когда машина тронулась, с улыбкой добавил,- Вот так-то лучше, а ты все – пиво, да пиво!

     Скоро вдали появились первые дома растянувшегося вдоль дороги Тихменево. В крайнем дворе Друидов заметил цветочную клумбу.
     «Головомойки вечером не избежать, и это справедливо,- подумал он,- «Хвосты», конечно, помогут, но и гладиолусы, наверняка, лишними не будут».