Азеф и Котовский. Противостояние. Глава 1

               
                Часть 1. Котовский. Знакомство

      - А тебе д..доверять то можно? – с силой делая ударение на «доверять» внезапно спросил этот человек, при этом щелчком сплюнув прямо на стол перед собой. Сидел он напротив меня совершенно по–царски, широко распрямившись и уставившись мне, аккурат, в самую переносицу. Старое, потёртое, бархатное, широченное кресло с позолотой, для кого другого бывшее просто стулом, для него являлось, ну никак не меньше, чем троном.  Над стрижкой его то ли поработал местный алкаш-цирюльник, то ли сам он был немного лысоват. Умный бойкий взгляд этого человека всё время сканировал неустанно ситуацию, малейшие нюансы, а он тем временем выделял незначительные шероховатости в подробностях рассказа, сопоставлял, отмечал, принимал решение. Ещё далеко не пожилой, холёный, по всему видать, самый здесь опытный и хитрый,  при этом щедро, немного как бы демонстративно, поигрывая мускулистыми бицепсами под кожаной промасленной новенькой кожанкой, человечек этот мнил здесь себя настоящим хозяином. Сразу было видать, что именно он, этот человек и заказывает музыку в здешних апартаментах.

     Его, немного непропорциональная в соотношении с другими частями тела, голова непроизвольно подергивалась иногда куда-то в бок и в сторону. Он же, казалось, совершенно от этого не закомплексовал, - то ли на самом деле сказывалась сила привычки, то ли непоколебимая уверенность в себе. Словом, совсем не терял он от такого не удобства лидерского контроля над сложившейся ещё секунду назад в этой неуютной комнатке сугубо деловой обстановки.

     …И, хотя, если уж совсем серьёзно присмотреться, его округлое румяное лицо, лишь частично скрытое в тени, не было лишено какой-то дальней туземной привлекательности, было в нем, во всем его облике нечто сильное, властное, устрашающее…

     Его внезапный показной плевок, метко хлопнувший прикормленную старую муху в трёх сантиметрах на краю стола передо мной, смазался, дымно черканул по касательной и остановился, не долетев до меня буквально миллиметр-другой, пропитывая пузырящейся пеной маслянистую поверхность совсем древнего, видать ещё, «катерининской» эпохи стола.

 - Ну, плевать и мы умеем, – внутренне, про себя улыбнулся я, - настанет пора, может еще и переплюну! Но только не сейчас… Сейчас обождать немного придётся… - и, чтобы хоть как-то выровняться, прямо всем ноющим телом  незаметно попытался хотя бы чуть-чуть опереться на стол…

     Кухонный широченный стол этот, мастерски изрезанный многократно и нещадно вдоль и поперёк острыми разделочными кабацкими ножами, сам по себе был уже изрядной достопримечательностью. Сильно тяжелый, видать дубовый, неизвестно когда и каким образом занесённый чьей-то непреклонной неумолимой волей на самый верх этого здания, стол прочно занял своё место в небольшой каморочной комнатке с узкими, в толщину с бревно оконцами-бойницами, упёршись в деревянный настил давно уже некрашенного пола всеми своими четырьмя слоновьими ногами…

     В небольшом углублении в стене, прямо напротив места, там, где меня силой усадили на шатающийся стул-табурет, тихо по-восточному копошился над самоваром маленький неприметный узкоглазый человек, по всему видно, слуга-китаец. Жасмин с липовым духом как-то очень медово разносился по всему мансардному закутку, придавая ему каплю чего-то домашнего, обжитого. Ища, куда еще можно проникнуть, зачаровать… Казалось ему, этому запаху, нужно было больше всего, - и места и людей…

- А ну ка, Чен, сваргань ка нам своего фирменного, - подмигнул поверх меня Котовский матросу, хотя явно обращался к китайцу. Я окинул взглядом комнатку. Из восточных людей был только он единственный… Поэтому можно было не сомневаться, что обращается Котовский к китайцу.

     Чен счастливо заулыбался и хлопотно, немного суетливо принялся за дело. Делал же он все достаточно грамотно, не торопясь… Каждое движение у него было тысячи раз отработано и продумано…

     Я отвлёкся…

     Светлые щели окон как бы спускались сверху вниз этакими лучами, расходившись от полукруглого сланца в самом центре наверху у крыши… Было в этом что-то католическое витражное. Однажды я видел нечто похожее в Париже… Однако, через пыльные стёкла этих диковинных окон  словно в увеличительное «цейссовское» стекло очень хорошо просматривался древний бессарабский дворик. …Почти все подходы, ведущие  к дому, были идеально видны, что для любого тайного собрания было только на руку… Тут и дорога через овраг была как на ладони, и подъезды со стороны городских улиц, да и подход с местного базара то же был в полном обзоре.

     От порыва холодного ветра форточка, чудом державшаяся на одной петле, вдруг с силой хрястнула о почерневшую от дождей раму. Я от неожиданности дёрнулся. Матрос в старом потрепанном флотском бушлате, во флотской же бескозырке, где на ленточках всё ещё угадывалась надпись, местами почти без букв, «ПотеминЪ», спеленавший меня еще на входе и затащивший сюда с только ему ведомой целью, желая отличиться перед своими собратьями, с силой треснул чем-то увесистым меня сзади по голове. И занёс было  руку для ещё одного удара… Голова опять противно загудела. Я непроизвольно сжался от нахлынувшей пульсирующей боли. Связанные сзади руки уже почти онемели и совершенно не слушались…

- Довольно! Хватит тебе, Василий! - резко оборвал его попытки выслужиться Котовский. И ещё раз внимательно вчитался в удостоверение партии, вытащенное из неаккуратно впопыхах вспоротой подкладки осеннего прошлогоднего пальто и подписанное самим Базилем*1. Он пару раз переводил строгий взгляд: сначала с мандата на меня, потом взгляд его стал как-то очень спонтанно блуждать по меой одежде, изредка приостанавливаясь на чуть поблескивавших в тускло освещенной комнате медных пуговицах моего пальто...

     Бутылка недопитой Андреевки стояла, прокачивая сквозь себя, геометрически выверено входящие в ее объём, лучи и отражаясь на столе после этого какой-то изогнутой смазанной радугой, буквально с ладонь величиной…

- Для начала пароль спросить надо было, - мои разбитые в кровь губы еле шевелились, - а потом бить… Ведь убить мог, окаянный! Своего ж товарища порешить! – закончил я фразу.

- Убить, – вряд ли! Хотя, под тяжелую руку, да под плохое настроение мог ведь, Василий?! А? – подшутил по-своему Котовский.

     Василий насупился, и хотел было что-то выложить о подозрительном поведении товарища…

- Доверять?! – чуть оклемавшись, смог продолжить я предложенную местным вожаком тему, - Вы думаете, вот так вот можно, по существу первому встречному, что-то серьёзное доверить?! Нет! Думаю, что нет! – подчеркнул я.

- …нет! - тут он сильно встрепенулся, и я посмотрел ему своим металлически выверенным гипнотическим взглядом прямо в глубину глаз. Туда, где должно быть была сама его душа…

- Доверять – нет…! – совсем медленно, отчетливо чеканя каждое слово, словно пытаясь его впаять в саму душу этого бандита, опять спокойно произнёс я.

      И его кучерявый дружок, уже вроде, минут пять назад как успокоившийся, всё это время стоящий как раз за моей спиной, нервно, как будто делает что-то роскошно недозволенное, щёлкнул сильно проржавевшим предохранителем давно уже не смазанного револьвера…

- …Проверять – Да! - закончил я фразу с уверенной восклицательной точкой.

      Кучерявый типчик за моей спиной нервно вздохнул и засунул хлопушку за отворот широкой шелковой расписной рубахи…

- Не надо, угомонись, наконец, Толян! - строго приказал ему Котовский, которому видать уже порядком надоело одергивать своих пацанов.

- По случаю такому, анекдотец вот есть… - как бы припомнил вдруг я, идя на полнейший экспромт и выдерживая долгую театральную паузу… Всё, как учили. Сгодились уроки-то!

- Два брата-близнеца  встречаются раз в одесском порту.

     Один другого спрашивает: - ты, вот жене своей полностью доверяешь? - и я, желая оттянуть время, углубился в небольшую историю…

- Ну, анекдоты, братец, ты после нам рассказывать будешь. Когда повод будет, – резко оборвал меня, но всё же смягчаясь, Котовский… - Хватит тут байки нам заплетать – хватанул он прям по-атамански по столу кулачищем. Хотя было видно, что история ему где-то даже очень понравилась. И конец анекдотической истории хочет он услышать. Было в ней и английское джентльменское, и что-то очень родное фольклорное.

- Ну, с этим хоть разобрались, наконец! В сторону давайте его… а я ведь сначала подумал, что ты шпик засланный, – обратился он уже ко мне. И буквально тут же, развернувшись вполоборота опять к матросу в бушлате, – да и руки ему развяжите и-т-т-так сильно помяли своего же товарища. Но, сам понимаешь, бдительность на первом месте должна быть, не в бирюльки играем, -  он многозначительно на меня посмотрел, - ты уж и в самом деле не обижайся на нас. - И закончил свою фразу матросу, - Ну, чего стоишь, развязывай. Свой оказался. Но пока суд, да дело, Толян, присматривай за гостем всё же. Глаз с него не спускай! В дело пойдёт с нами завтра… Да ты давай, подсоби маленьку человеку, втолкуй что к чему насчёт дельца… - он лукаво подмигнул своему подельнику, - ну и покормите, товарища. Чем бог послал, как говориться, а то, видать, издалече к нам…

- Так я понимаю? – он опять обратился ко мне.

     Я кивнул: - С Самары самой.

- Мы, южные эсеры, поддерживаем здесь линию партии, товарищ! – сказал он, немного подумав, возвращаясь к самому началу разговора со мной.

- Партия требует решительных действий, товарищ, - ответил я в тон ему, глядя опять же тем самым проверенным прямым гипнотизирующим взглядом в глаза.

- Вы же знаете, - Котовский тяжело вздохнул. Помогать , конечно! – тут он вздохнул еще тяжелее, - Но убивать, мы пока не готовы! Котовский не убивает людей просто так. Основания веские нужны. Жизнь человеческую ценю…

- А если они тебя завтра, или друзей наших, товарищей расстреляют, ты всё так же в стороне чаёк барский попивать будешь… Сипягин так и просил передать – не доволен он! Мол, ждут от тебя, от бригады твоей товарищи жёстких боевых действий к врагам. Время пришло своё народное слово сказать! А не трусить здесь, на задних, перед буржуазией…

- Ну, ты говори-говори, да не заговаривайся, -  Котовский понял, что, пожалуй, пора менять тему разговора… Зыбкая почва его жизненной позиции прямо на глазах уходила из под ног…

- А ты парень с юмором, - произнес после небольшого изучения своего собственного плевка на столе Котовский. – Таких уважаю... Если не бахвалишься, конечно. Ну, это мы, как ты там сказал, – п-п-проверим… Выдай ему, Толян, как положено, только без бомб, бомбы у меня в пролётке будут. И то, так, на всякий случай. А вам от греха опять же подальше… - кивнул он кучерявому и нахмурился.

- Как там? - спросил он меня уже доверительным полушепотом, пока я разминал затекшие пальцы, - Наши, как там? – повторил он, - Держаться? Что на последнем съезде? Ищё, что нужно?… - потом, уже переходя на сильный шёпот, чуть наклонившись вперёд, заговорщически, - Золото, передай Базилю*, скоро отправим. Будет ему золото во время! - и он с хрустом сжал свою жилистую испещренную диковинными шрамами руку… и уже через секундную паузу молвил, - Так! Завтра с нами пойдёшь на дело. Нам после последней передряги любые руки нужны.,. Потом, когда посылку всю сготовим, товарищи проводят тебя до парома…

    Здесь, на покинутой не обжитой мансарде дома, прямо над третьим этажом дома, свет керосинки, сливаясь с тусклыми редкими лучами из причудливых окон, безуспешно плясал по углам обветшалой комнаты, тщетно пытаясь развеять чернила темноты по углам.

     У дома этого тоже была своя история. Волей судеб воздвигнут он был в небольшом городишке под Кишинёвом. Строили его не спеша, размеренно строили. То ли по проекту какого-то залётного итальянского архитектора, то ли акой русский, долго и тщетно учившийся за границей, да так и не ухвативший там свою птицу счастья за хвост, вернулся оттуда и, напоследок, на творческо-пиковом издохе создал столь диковинное сооружение. А может и не один он вовсе был, архитектор тот. Может, бригаду целую, вдруг шарахнуло и озарило… Оригинальный вкус каждого этажа, балюстрады маленьких балкончиков и внутренних лестниц, невиданное сопряжение мансард и чуланов. Ступеньки, то круто поднимающиеся , то вдруг спонтанно, почти вертикально вниз, падающие водопадом … Уж слишком больно разными были эти изящные решения…  Винтовой чугун лесенок верхних этажей с ажурными плетениями небольших дамских ступенек, местами прогнувшихся от непредусмотренного веса тех, кто по ним ходил, византийские портики, римские колонны на входе, крылечко, почти  роскошное «арт деко», только какое то совершенно особенное… и в каждом уступе чувствовалось своё время, свой безусловный дух, даже само направление, угол взгляда чувствовался. Словом, проектировщик, казалось, продолжал здесь жить и творить уже и после постройки.

    Этот дом так и прозвали – «дом с привидениями» за его многочисленные лабиринты, тупики в некуда, обманные коридоры, двери в пустоту, винтовые лестницы, чердаки… Да, даже свет из окон был продуман таким образом, чтобы всему, даже самому простому действу придавать облик таинственности, немного правильного мистического ужаса… Постоянно здесь чувствовалось присутствие чего-то ещё, потустороннего. Казалось, из каждого темного угла, либо просто пятна на потолке, что-то внимательно наблюдало за каждым твоим шагом, смрадным зловонным дыханием самого непревзойденного, среди уже описанных глубинного ужаса, тоскливо вздыхало и шествовало за тобой по пятам по всему дому.

     Немудрено, что такое, как по заказу выстроенное для всяких тёмных революционных нужд, здание сразу заинтересовало революционные бригады. Тем паче, что на втором этаже уже много лет успешно сосуществовал бордель. Не изысканный, конечно, какой. Но тоже чистенькие девочки… Так что, уставшие после многодневных тяжелых революционных попек, после чтения «манифеста» и пения «марсельез», товарищи могли сразу же получать все земные удовольствия прямо здесь, не отходя от «кассы», этажом ниже…

     И, здание это, уже с постоянным успехом, действительно уже использовалось революционерами почти три с небольшим, года… Здесь проводились краткие встречи лидеров, дебаты основоположников движения, кроились схемы дерзких налётов и набегов на отделения банков, различных контор, планы грабежей более мелкого полёта купеческих сошок, а в последнее время и регулярно разрабатывались террористические акты против назначенных царских чиновников… То, что не могла решить идеология и хоровое вразнобой пение, с успехом решали бомбы, тысячами созданные студентами-химиками в своих трущобных лабораториях…


Продолжение следует...