***

ТО, ЧТО ОНА ХОТЕЛА…

      Светка в очередной раз поругалась с мужем. То есть, как поругалась – он кричал и высказывал претензии по поводу и без, а она, молча, закипала, отворачивалась и уходила от него из комнаты в комнату. Он шел следом как привязанный, клокоча гневом и обидой на нее, такую бездушную и непонимающую его мужскую душу. Получался бег по кругу. Она бежала от скандала, а он за ней, торопясь высказать какая Светка нехорошая жена, а ведь была когда-то такая замечательная, добрая и отзывчивая, сексуальная и любящая его, своего дорогого супруга. В результате она заперлась в туалете. Милый постоял под дверью, еще немного покричал и, не дождавшись реакции со стороны вредной жены, пошел воспитывать детей. Светка вздохнула, пожалела детей, которые в данный момент выслушивали лекцию о вреде плохого влияния их мамы на их же папу, прикурила сигаретку и предалась воспоминаниям.  Последние полгода она все чаще вспоминала некоторые события своей молодости и даже знала причину этих воспоминаний.

      С мужем отношения складывались чем дальше, тем хуже. Прожив пятнадцать лет вместе, воспитывая двоих детей, они все чаще раздражали друг друга. Светка пыталась поговорить на эту тему с мужем, поставить, так сказать все точки над известной буквой, все-таки она психолог, как-никак. Муж очень быстро терял терпение и кричал, что вся эта психологическая чушь для дураков, нечего его запутывать, все дело в самой Светке и ее идиотском характере и лени. И вообще, ты меня не любишь! А Светка уже и сама не знала, любит, не любит. Так все осточертело, прости Господи… То, что так легко она объясняла другим супружеским парам у себя в кабинете, очень тяжело было объяснить дома родному мужу. А еще она устала. Просто физически, по-женски устала. Милый приходил с работы и укладывался на диван, поужинав остатками вчерашнего ужина или сегодняшнего завтрака или еще чем. Попутно ругая жену за неприготовленный сегодня обед. Потом целый вечер с неизменной бутылочкой пивка пялился в телевизор, позевывая и подремывая. Или сидел за компьютером, играл во всякие компьютерные игрушки. Светкины оправдания, что обед она приготовить не успевает, потому что приходит с работы позже него, а вечером не хватает времени на все хозяйство, вызывали у мужа только раздражение и приступы воспитания. Светка крутилась по кухне, одновременно моя гору посуды, помешивая в кастрюлях и сковородках какую-то еду, тут же помогала младшему Даньке с домашним заданием. Муж, развалившись на кухонном диванчике (опять же с бутылочкой пива) нудно и подробно рассказывал как построить график своего дня, чтобы все успевать. Потом добавлял пару-тройку заданий вроде «убери кошкины горшки» или «там у тебя на полу что-то валяется» и опять уходил отдыхать после трудов своих праведных, то есть от работы. Светкины попискивания по поводу того, что она тоже работает, опять же провоцировали претензии папика. «Я работаю физически, а ты целый день сидишь в кабинете и ничего не делаешь», - возмущался он. Светкины «сидишь и ничего не делаешь» выматывали не хуже махания лопатой, среди клиентов попадались такие вампиры, что после часа консультаций, Светка буквально еле дышала или мучилась от головной боли. Мужа она понимала – да, устает, да, уже не молодой козлик. А как же я? Кто меня поймет? Я ведь тоже устаю. На мне дети, готовка, уборка, работаю опять же полный рабочий день. Двух выходных хватает только на более-менее нормальную уборку квартиры, стирку кучи грязного белья, прогулки с младшим и быстрый забег в магазин за всякими хозтоварами, которые муженек не покупает, потому что все вечно путает. Продукты покупает, а разные там порошки, средства для мытья посуды (или пола, или окон или еще чего подобное) не может – путает.

       Работать Светка начала около года назад, до этого несколько лет благополучно просидев дома, воспитывая детей. Грянул очередной финансовый кризис и денег стало категорически не хватать. Ей удалось пристроиться на хорошую работу, просто чудом ее взяли психологом в Семейный центр. Она работала в кабинете бесплатных консультаций, помогала семьям не развалиться, утешала жен алкоголиков и трудоголиков, давала советы мамашам трудных подростков и все такое. Зарплата была государственная, то есть смех, а не зарплата. Но была. И вот тогда-то она и начала уставать. Сначала думала, с непривычки, все-таки столько лет не работала. Потом поняла, что помимо домашней работы, на ней еще и просто работа, на которую нужно тратить время и нервы. Домашние же, в прошлом избалованные постоянным присутствием мамы дома, помогать не хотели. И, похоже, даже не понимали, что помогать вообще-то надо бы. Светка валилась с ног и потихоньку становилась злой и раздраженной.  Ругаться и скандалить у нее не оставалось сил, она молчала и копила, копила все в себе. «Все мужики такие, все одинаковые», - устало утешала себя Светка, - «все бабы так живут. Просто у них сил больше, чем у меня. У всех разный уровень жизненных сил, поэтому и…», - философствовала и плакала душой. Психологические приемы не действовали. Сапожник без сапог, как говорится.

       Просвета в этой каторге никакого не предвиделось. И она начала вспоминать. А какие еще у нее были мужики? Как бы она жила в браке с тем или другим бывшим своим ухажером? И вспомнила однажды то, что долго и старательно запрятывала глубоко-глубоко, чтобы, не дай Бог, это не вырвалось в неподходящий момент. Был у нее мужчина. Давно, пятнадцать лет назад. Как она любила его! До обморока, до боли в сердце… И как старалась забыть потом, когда вышла замуж, чтобы быть честной перед самой собой. И как она ломала и перестраивала себя.

      Его звали Вовка. Вовка «Монтана». Красивый, нахальный, добрый и бабник. Вот у кого никогда не было претензий по поводу неприготовленных обедов, неубранной квартиры и тому подобной чепухи. Он приезжал к ней, чтобы любить ее. Все остальное не имело значения. Он смотрел в ее зеленые глаза, пристально, своими зелеными глазами и она таяла, таяла, таяла. Для нее тогда тоже все остальное не имело значения. Кроме ребенка, дочки Ленки, тогда совсем еще маленькой. Вовка это понимал и не приставал с нежностями, если дите лезло к маме на руки и требовало внимания. В таких случаях они втроем играли или кушали, или укладывали спать маленькое сокровище. Ленку устраивали на большую кровать посередине и располагались по бокам от нее. Вовка рассказывал сказку и Ленка, вообще-то не особо послушная и вертлявая, раскрыв рот, слушала дядю и даже не порывалась вскакивать и бежать куда подальше от кровати. Голос у него был бархатный и завораживающий. Светка с ума сходила от его голоса. На Ленку он действовал как колыбельная и она быстро засыпала. Они перебирались на диван и долго, обнявшись, смотрели телевизор или разговаривали ни о чем и обо всем. А потом любили друг друга. Без лишних слов и обещаний, без планов последующей жизни. Просто любили друг друга, здесь и сейчас. И опять все остальное не имело значения.

       Даже то обстоятельство, что Вовка был женат, как-то не очень смущало Светку. В те годы это вообще никого не смущало. Тогда вся молодежь будто сошла с ума и занималась сексом направо и налево, наплевав на моральные принципы и коммунистическое воспитание. Не особо стеснялись и семейные пары, напропалую изменяя своим вторым половинам, иногда с их же друзьями или подругами. Поэтому Светка представляла себе его жену как предмет, который имеет место быть, но пока не мешает.

       Светка безумно любила Вовку и прощала все его походы налево, прямо говоря, измены. К жене она не ревновала, понимая что, собственно, это та должна ревновать к ней своего неугомонного мужа. Но вот все остальные бабы вызывали такое сильное чувство, что тряслись руки и Светка худела от горя с поразительной быстротой. Но как только блудный возлюбленный возвращался, из Светкиной памяти как будто стирали его похождения, и она бросалась ему навстречу, почти теряя сознание от счастья. Они никогда не обсуждали это. Когда он был рядом, Светке было все равно где и с кем он был до этого. А у него хватало ума не напоминать об этом. И они опять любили друг друга.

       Одно время Светка думала, что кроме секса Вовке ничего от нее не нужно. Потом поняла, что секса как такового ему хватило бы и с другими. Значит, что? Любит? Сама она никогда не говорила ему «я люблю тебя», боялась спугнуть. У нее сложилось твердое убеждение, что как только скажешь мужчине о своей любви к нему, так он тут же или сядет на шею или сбежит, боясь серьезных отношений. Поэтому высказывала свою любовь не словами. Да ее и не надо было высказывать. Только слепой не видел, как она его любит.

        А потом… она сама его оттолкнула. И он все понял и ушел. И вот в тот момент Светка и начала твердо, закрыв глаза и стиснув зубы, выгонять его из своего сердца, а потом и из своей памяти. Давалось это тяжело и больно. Несколько раз она срывалась и звонила ему, не зная что сказать и какую выдумать причину, чтобы его увидеть. А ему и не нужны были предлоги и причины, он срывался и тут же приезжал. Они встречались в дверях квартиры, и она буквально падала на него, а он сжимал ее руками крепко-крепко, будто боясь уронить. И они опять любили друг друга. И ее сердце разрывалось на части, так она хотела быть с ним всегда. Утром, когда он уходил, она стояла у темного окна, сжимая голову ладонями изо всех сил, и стонала, стонала не в силах даже заплакать, так ей было больно расставаться.
 
  Но делать нечего, надо было устраивать свою семейную жизнь. Вовка никогда не женится на ней, в этом Светка была уверена на все двести процентов. Светкин возраст неумолимо приближался к тридцати, еще немного и замуж не выйти. А тут еще подвернулся очень даже симпатичный кандидат в мужья. Светка несколько месяцев разрывалась между чувством любви и чувством долга.

        «Дочь надо растить в полной семье, у ребенка должен быть отец, быть матерью-одиночкой неприлично, еще немного и тебя вообще никто не возьмет!» - вопило чувство долга. Навязанные в детстве школой и строгими родителями жизненные принципы и стиль поведения, до сих пор давали о себе знать. Света была послушной дочкой и маму с папой уважала и любила. Все, что они говорили не вызывало сомнений и не обсуждалось. Женщина рождена, чтобы выйти замуж и рожать детей, так они говорили, и Светка им верила. Так верила, что  лет с шестнадцати начала присматривать себе жениха. Женихов в обозримом пространстве не наблюдалось. Рядом маячили одноклассники, дети друзей семьи и соседские мальчишки. На женихов они никак не тянули. В Светкином представлении ОН должен был быть высоким, красивым и мужественным. Как в романах о старинной заграничной жизни, которые давали по талонам за определенное количество сданной государству макулатуры. Светка читала эти романы взахлеб и по нескольку раз. Потом, конечно поняла чем мужчины из романов отличаются от современных. Но родительская установка, что она должна выйти замуж и нарожать детей засела в ее голове очень крепко. Жизнь в стране изменилась, родителей давно не стало, но по инерции Светка продолжала думать также как в детстве. Я. Должна. Замуж.

       Вот и получила. Светка глубоко затянулась и, вытянув губы трубочкой, выпустила дым в потолок. Прислушалась. Папа все еще воспитывал детей. Старшая Ленка не очень-то поддавалась папиному воспитанию, вообще никакому не поддавалась. Ей скоро восемнадцать, считает себя взрослой и современной, а родителей – отсталыми и туповатыми насчет жизни. Данька тоже уже привык к папиным нотациям и не особо-то и слушает. Тут два варианта – или папа устанет воспитывать и пойдет курить с чувством выполненного долга, или распалится еще больше и Светке придется брать огонь на себя. И опять весь вечер коту под хвост.

        А ведь тоже когда-то у них с мужем была любовь, или что-то похожее. И ей с ним было хорошо. Были, конечно, всякие мелочи, на которые не обращалось внимание, но которые не очень нравились Светке. Вот, видимо, и переросли эти мелочи в явное непонимание друг друга. Муж на контакт не шел, хотел, чтобы все было как он хочет и как решил. Светке надоело молчать и терпеть, вот и начала возражать и порявкивать. И вспоминать.

       С Вовиком они никогда не ругались, не получалось. Светка пыталась высказываться насчет его гуляний по бабам, но он только улыбался. Улыбка у него была просто убойная. Таких сексуальных улыбок Светка не видела даже в американских фильмах. Когда он ей улыбался, она просто-напросто тут же теряла дар речи, и хотелось не ругаться, а срочно броситься ему на шею, а еще больше хотелось как можно быстрее прыгнуть с ним в кровать. Как она скучала по его улыбке, когда они расстались! А ведь сама хотела этого расставания. Не мог он дать того, о чем она так мечтала – семью и еще детей. Несемейный он был человек, неусидчивый и беспокойный, как птица вольная. Она и не говорила с ним на эту тему, боялась, что улетит и не вернется.

        А все же пришлось поговорить, когда пришло время. Честно и прямо, лицо в лицо сказала: «Не приходи ко мне больше. Я замуж выхожу». И увидела на миг, как глаза его зеленые потускнели и заполнились тоской. И тут же свои глаза опустила, чтоб не видеть его. Прощались, держась за руки, а они дрожали. И непонятно чьи руки дрожали, его или ее. И он ушел. Ее жизнь, ее дыхание, ее любимый, который не мог дать ей то, что она хотела. А она променяла свою любовь, свою жизнь, свое дыхание на статус замужней женщины.

        Светка совсем расстроилась. И опять прислушалась. Тишина. Относительная конечно – орал только телевизор. Похоже на футбол, такой характерный звук скандирующих болельщиков. Хотя может и хоккей. Значит, муж будет занят как минимум час-полтора. Вот счастье-то, можно улизнуть в спальню и притвориться спящей. Лишь бы ему не пришло в голову приставать к ней на сон грядущий, а то опять скандал получится. Секс опротивел Светке давно и бесповоротно, до тошноты и скрежета зубовного. Хотя раньше, давным-давно очень даже нравилось. А потом как отрезало, вот не хочет и все тут. Светка тихонько вышла из туалета и прокралась в свою комнату, попутно заглянув к детям. Ленка лежала на кровати в наушниках, закрыв глаза, с мечтательной мордочкой слушала музыку (наверное, какую-то современную, непонятную взрослым) и дрыгала ногой, видимо в такт. Младший в своей комнате уже спал с книжкой на пузе. Светка выключила ночник, убрала книгу и закрыла дите одеялом. Полюбовалась немного на сладенького спящего сыночка и чмокнула его в лобик.

        На следующий день привалила нечаянная радость – Светку отправили в отпуск. Начальству вдруг взбрело в голову сделать ремонт, поэтому всех сотрудников Центра выгнали отдыхать на две недели, чтобы под ногами не путались. Дали неплохие отпускные и еще премию за какие-то там Светкины заслуги. Светка пораскинула мозгами и решила деньги потратить только на себя, погулять по магазинам и прикупить себе что-нибудь приятненькое. Ну, понятное дело не все деньги, а большую часть. Или хотя бы половину. В общем, как получится и что попадется хорошенького, для души. Утром разогнала семью кого в школу, кого на работу, накрасилась, чтобы выглядеть более-менее по-человечески и полетела в Торговый комплекс. В метро заняться было совершенно нечем, поэтому в голову опять полезли крамольные мысли.

         По тем еще временам Светка пыталась анализировать их с Вовиком отношения. Себя она усердно и обстоятельно раскладывала по полочкам. Анализировать любимого не получалось и не хотелось. Вывод напрашивался вполне определенный – она его любит и хочет, и пусть все идет, как идет. Пусть у него семья, которую он никогда не бросит, сразу дал понять, что семья на первом месте. Пусть у него куча баб, ну любит человек женщин, ну куда деваться… Лишь бы приходил к ней и любил ее. Конечно, это неправильно, но в жизни редко бывает правильно и честно. Поэтому, когда Светка на протяжении трех-четырех месяцев встречалось одновременно и с Вовкой и с потенциальным мужем, именно так, по жизни, она себя и оправдывала. «У него же есть любовницы, а я не просто так гуляю, я семью хочу создать. Я же не знаю, что у него на уме. Может, ему жаль меня потерять как чашку из сервиза. Был полный комплект чашек (то есть любовниц), а одна вдруг потерялась (замуж ушла) и теперь попробуй, найди такую же, подходящую, или новый сервиз покупай». И все же ох, как не хотелось расставаться! Каждый день Светка работала над собой – уговаривала себя, сравнивала, приводила доводы, как ей тогда казалось объективные. Вовке, понятное дело, ничего не говорила, ну, что у него есть так называемый соперник. Этот соперник на роль мужа подходил практически идеально – хозяйственный, добрый, с руками из положенного места, симпатичный и, что самое главное разведенный. А еще жутко влюбленный в нее, Светку. Но для полной идиллии не хватало одного – Светка его не любила. Да, нравился, да, в постели хорош. Но… Последним доводом в его пользу стало то, что он замечательно пел и вдобавок еще и играл на гитаре. А это для Светкиной творческой души  очень много значило!

Вовик тоже пел. Своим бархатным, мягким, завораживающим голосом. Когда он что-то напевал, Светке хотелось зарыться в него как в подушку или завернуться как в одеяло – так уютно и нежно он пел. Однажды он приволок магнитофонную кассету с какой-то там новой русской группой и велел тут же ее включить. Светка включила, и Вовка сурово сказал – «молчи и слушай!».  И Светка молчала и слушала. А Вовик подпевал неизвестному солисту неизвестной Светке группы.

«Дым сигарет с ментолом… В глаза ты смотришь другому, который тебя ласкает. А я нашел другую, хоть не люблю, но целую…», - вторил Вовка голосу с магнитофона. Он пристально смотрел ей в глаза и крепко держал за руку. А она смотрела ему в глаза и слушала. И понимала, что он все знает. И ему неприятно делить ее с другим мужчиной.  Но он ей ничего не скажет и не запретит встречаться  с тем, другим. Потому, что он знает, что такое свобода и не станет лишать этой свободы ее, Светку.

«А когда я ее обнимаю, все равно о тебе вспоминаю…» Потом, когда закончилась песня,  они долго лежали обнявшись. И Светка уткнулась носом ему в плечо и молчала.  И он гладил ее волосы и тоже молчал. Говорить не хотелось. Она гладила его лицо, тихонько пальцем проводя по губам, по глазам, по красивым густым бровкам и опять ее сердце разрывалось от боли. И нежности. И опять они пристально смотрели друг другу в глаза. Его зеленые и ее зеленые. Две зелени – тоска и расставание. Она вглядывалась в его лицо, стараясь запомнить все до мелочей. Как он щурится, какая у него улыбка, какие красивые зубки, родинка над правой бровью, маленькая, родная. Родная родинка… Утром она опять стояла у окна, вцепившись руками в волосы, изо всех сил дергая пряди, чтобы почувствовать боль. Обыкновенную физическую боль, способную заглушить все, что творилось у нее в душе. Душа кричала и плакала, билась и старалась вырваться и улететь за ним. Туда, в раннее темное утро. Прилепиться к его душе и срастись с ней.

А еще от Вовки пахло бензином. Таким специфическим автомобильным запахом. Светке нравился этот запах. Особенно зимой, когда он заходил к ней в прихожую,  с мороза. Они обнимались, и она зарывалась ему под холодную куртку и нюхала смесь свежести и холода с запахом его машины. Если бы от ее мужа пахло так же, она бы еще долго не смогла забыть Вовку. Но у мужа автомобиля не было, да и сейчас нет. Не любит он водить машину – в молодости накатался, когда работал водителем автобуса. А у Светки до сих пор эти запахи вызывали какое-то саднящее чувство.

Первые годы жизни с мужем Светка еще часто вспоминала Вовика. То мужик пройдет похожей походкой, то у другого мужчины улыбка знакомая, то так что-то привидится. Потом родила сынулю Данилку и стало не до воспоминаний. Хотя пыталась через немногих общих знакомых узнавать о нем. Осторожно и, как бы вскользь. Говорили, что он подсел на наркотики и бросил семью. Или сначала бросил, а потом подсел… Говорили, что нашел себе богатую молодуху и ушел к ней жить, а уже потом подсел на наркотики. Говорили, что пропал и никто не знает где он и что с ним. В общем, говорили немного и разное. И Светка расспрашивать перестала.

Светка прогуливалась в Торговом комплексе, не торопясь и наслаждаясь одиночеством и свободой. Не было рядом недовольного мужа, который терпеть не мог магазины и все время ныл и портил настроение. Не было рядом детей, вымогателей еще тех. Светка всегда удивлялась – как это так, пришла купить что-нибудь себе, а в результате дети уходили с полными пакетами новых вещей, а она в лучшем случае только с парой колготок, да и то, самых дешевых. А сейчас красота, она одна, никто не путается под ногами, не вопит, не морщит носик, не учит жизни и экономии.  И не бегает по всему комплексу, а потом ищи его по всем пяти этажам.  Светка зашла в кафе выпить кофейка и слопать чего-нибудь вкусненького. Уютненько и душевно расположилась на мягком кресле, покидала рядом пакеты с обновками. Долго и придирчиво изучала в меню разнообразные пирожные и десерты. Потом так же долго пила кофе со сливками и смаковала кучу маленьких сладких шедевров. В кафе был полумрак и играла музыка, не так громко, чтобы утомлять, но и не так тихо, чтоб прислушиваться. В общем, в самый раз, под настроение.  Светка лениво пожевывала и вспоминала что она там напокупала для себя, любимой. «Интересно, сильно я с тех пор изменилась? Поправилась-то я порядочно, килограмм на десять, а то и на все пятнадцать.  Вот так вот вдруг мы встретимся, а он меня и не узнает, такую толстуху… Да, скорее всего не узнает. Столько лет прошло, я постарела, пострашнела (наверное), прическу сменила, цвет волос другой». Светка даже немного расстроилась. Хотя с другой стороны, ни разу не встречались нигде с тех пор. Вовка жил в другом районе города. Шансов где-то столкнуться особых не было.

  Светка вдруг вздрогнула и прислушалась. «Дым сигарет с ментолом…» пел на все кафе до сих пор  неизвестный Светке исполнитель. «Он знал, он все знал. И знал, что я знаю, что он знает. Он не хотел уходить от меня сам. Он ждал, когда я его об этом попрошу. Почему? Не хотел, чтобы я считала себя брошенной? Или что?» Светка брякала ложечкой в чашке с кофе, равнодушная к куче новеньких вещей, валявшихся рядом. Они уже не радовали. Под эту немудреную песню опять заныло где-то в глубине души. Стало дико жалко себя и его, такого непонятного, такого любимого. Светка как будто услышала его голос, подпевающий: «себя ты ему бросаешь, меня же и знать не хочешь…» Вернулось давно забытое ощущение боли, разрывающей сердце. Показалось, что Вовка сидит рядом и держит ее за руку, и шепчет: «слушай…» И Светка слушала…

Вовка никогда не говорил ей красивых слов. Ни о любви, ни о том, какая она красивая или сексуальная, или что там обычно говорят мужчины женщинам в постели. Непонятно почему не говорил, может быть не умел, может быть не хотел. Хотя Светка как-то обходилась без этих красивых слов, скорее даже не замечала, что их нет. Потому что были взгляды, прикосновения, жесты достаточно красноречивые и откровенные. Даже на первый поцелуй он ее не уговаривал. Просто прижал своим телом к стене и очень нежно и осторожно прикоснулся ладонями к ее лицу. «Что ты делаешь?», - удивилась Светка, ничего подобного не ожидавшая. «Молчи…», - уставился своими зелеными глазищами и поцеловал. И после этого поцелуя она пропала и перестала существовать отдельно от него.

Светка сейчас, спустя много лет, в полутемном кафе почти физически ощутила на своих губах его поцелуй. И все показалось горьким – и кофе, и пирожные, да и вся жизнь ее после расставания с ним. «Как я хочу увидеть его! Как я скучаю! Как я хочу прижаться к нему так, как раньше, уткнуться носом в его пропахшую бензином и морозом куртку». Вот так все просто случилось, стоило только услышать эту забытую песню. И когда-то старательно вбитые глубоко внутрь, задушенные и затоптанные рассудком чувства вдруг хлынули потоком, с треском разрывая зашитую и заклеенную Светкину душу. И она опять сидела, вцепившись руками в волосы, глядя в одну точку, пыталась остановить этот поток. И хотелось завыть на все кафе как волчица, потерявшая детенышей. Или крикнуть: «Дура я! Дура! Зачем я бросила его тогда?».

Через некоторое время сквозь бушующий океан Светкиного горя потихоньку начали всплывать трезвые и адекватные мысли. Снова стиснув зубы, она пыталась успокоить свое раненое сердце и разложить, опять разложить по полочкам свои чувства. Чувства не хотели раскладываться по порядку, они хотели жить и дышать свободно. И Светка железной рукой хватала их и запрятывала, опять запрятывала далеко-далеко, туда, вниз, на самое дно своей вопящей и истерзанной души.

Наконец, она немного успокоилась и заработал сбитый с толку рассудок. Холодно и трезво проявлялись мысли: «Все давно прошло, все было кончено много лет назад… Я сама так хотела, винить некого. Раз хотела, значит живи и терпи и дальше. Прошлое не вернуть и не повторить. Да он вообще меня сейчас не узнает. И не нужна я ему была тогда, а сейчас тем более…». Легче от этих мыслей не становилось, но Светка, по крайней мере, смогла взять себя в руки. Собрала пакеты с вещичками, зашла в туалет поправить растрепанные волосы, подкрасить губы и посмотреть на себя в зеркало. Зеркало отразило измученное лицо и тоскливые зеленые глаза. Светка расслабилась, подышала по специальной системе, привела себя в порядок. Минут через десять можно будет выйти, никого не напугав своим видом.

В дверях кафе она замешкалась, запутавшись в пакетах и ослепнув после полумрака от яркого света многочисленных бутиков. С той стороны дверь придержал седой худощавый мужчина. Светка мимолетно улыбнулась ему – «спасибо!». И пошла прямо, стараясь держать спину и лицо, готовое снова сложиться в страдальческую гримасу.

А мужчина долго смотрел ей вслед. И вспоминал какой она когда-то была. Худенькой мечтательной девочкой с зелеными глазами, в которых можно было прочитать все, что творилось у нее в душе. Вспоминал, как они любили друг друга и как боялись говорить об этом. Как она ушла к чужому для нее мужчине, потому что ее любимый не мог, или не хотел, дать ей то, что ей было нужно. Как жизнь его без нее покатилась вниз, вниз, вниз, до самого дна. И не стало смысла в его существовании без нее. Так думал седой мужчина, которого звали Владимир Григорьевич, в молодости больше известный как Вовка «Монтана», названный так веселыми друзьями за свою приверженность к американским джинсам этой марки. А еще думал, что останься он с ней тогда, все сложилось бы по-другому. Но свобода его была дороже всего на свете, так считал он пятнадцать лет назад. Поэтому и не смог, или не захотел, дать ей то, что хотела она.