Головокружительный глянец гильотины

 

Часть 1

Ничего лучшего в своей жизни он еще не делал. Никогда. Ни разу ему не удавалось на чистом энтузиазме, своими силами, настойчивостью и старанием добиться поразительного результата. Он приложил максимум усилий, терпения и прилежания, потратил немало денег и время, но зато теперь мог с радостью и гордостью смотреть на свое великолепное детище. Глядя восторженно на него, не верилось, что осилил непростую работу, одолел ее, сумел доказать хотя бы самому себе, на что способен. Осуществил-таки свою мечту! Савельев ходил вокруг рукотворного сооружения, окидывал его быстрым взволнованным взглядом сверху вниз и обратно, трепетно трогал, поглаживая, даже прижимался к нему щекой осторожно и робко, как в первый раз к любимой девушке. От умиления и пигмалионовского возбуждения Савельев готов был разрыдаться, в который уже раз обнимая свою умело созданную конструкцию, сгорая от нетерпения испытать ее, испробовать в деле.
Поглаживая могучие добротные деревянные стойки, касаясь подрагивающими
пальцами металлических деталей, втягивая ноздрями девственный запах еще не разработанных узлов, он испытывал сладострастие и пьянел. Савельев воочию представлял себе какое сильное впечатление произведет на знакомых и друзей безупречно созданный им агрегат.
Как же ему хотелось скорей привезти сюда кого-нибудь и увидеть их глаза, круглые, широко раскрытые от недоумения, удивления и страха. Думая обо всем этом, Савельев загадочно улыбался, выпрямлялся, выпячивая грудь, и чувствовал, как у него велико желание держать людей в напряжении и наслаждаться их подавленностью и растерянностью.
Работа над задуманным проектом далась Савельеву совсем не просто. Сама по себе мысль - сногсшибательная и авантюрная пришла в голову нежданно-негаданно.
Как-то вечером, переключая каналы телевидения в поисках чего-нибудь ин-тересного, Савельев задержал взгляд на кадрах, где сумасшедшие экстрималы прыгали с отвесных скал, с самолета или с крыш высотных домов. Они спускались на землю на миниатюрных парашютах, с самодовольным выражением лица, радостно и восторженно говорили как это прекрасно, классно, удивительно, и что головокружительный адреналин, выброшенный черт знает, откуда в кровь, зовет их на новые умопомрачительные подвиги. Савельев, затаив дыхание, смотрел на экран телевизора и чувствовал необъяснимое волнение. Он проникся глубоким интересом к словам экстрималов об адреналине, загадочном, волшебном гормоне, который будоражил человеческий дух до такой степени, что толкал глупых людей на смертельные безумные поступки.
Ему тоже нестерпимо захотелось испытать на себе нечто оригинальное, сверхъестественное, чтобы пересилить страх, получить порцию адреналина и пережить гамму чувств, перехватывающих дыхание и захватывающих дух, и возвратиться, одуревшим от счастья, к обновленной жизни. Но высота Савельева не прельщала. Прыгать в пропасть или с крыши небоскреба у него не было никакого желания. Мчаться на машине или мотоцикле через завесу огня также не представляло интереса. Нырять в прорубь или кипяток - мало перспективно.
Савельев задумался: какое найти занятие, подходящее для себя. Оно, несомненно, должно быть опасным, но подконтрольное ему, чтобы в любой момент без риска для жизни он мог остановить, отключить, задержать авантюрный процесс. Весь следующий день он ходил сам не свой: задумчивый и отрешенный, занятый одной мыслью: что бы такое придумать. Ничего толковое, захватывающее и представляющее интерес в голову не приходило. От однотипных, пустых мыслей, вроде таких как броситься под колеса трамвая или автомобиля, Савельев только злился. Он раздраженно рассуждал: «Какой же тут контроль за процессом.Я-то брошусь под колеса, предположим, а они вовремя не затормозят. И выйдет мой весь адреналин вместе с кишками через рот».  Он мрачнел и опускал в задумчивости голову.
Вечером, вернувшись, домой, усталый и невеселый Савельев снова включил телевизор, делая экскурс по телеканалам. На одном из них рассказывали рецепт ка-кого-то кулинарного шедевра. На демонстративном столе пестрели горы овощей, с которыми безжалостно расправлялся экзекутор-повар с волосатыми руками в белом колпаке. В его натренированных руках профессионала массивный нож кромсал и измельчал морковь, лук, капусту и что-то там еще так ловко, умело и аккуратно, что Савельев просто оторопел от изумления, заворожено глядя на отлаженные и ритмичные движения ножа в руке повара. Вжик, жик, вжик, жик...
И тут Савельева осенило. Эврика! Он даже подпрыгнул от своей догадки. Вот что ему надо! Он знает теперь, как добывать ему адреналин. Знает, что нужно для этого сделать. Лицо Савельева сияло, а в безумных глазах переливался азартный блеск отчаянного игрока, готового пойти ва-банк.
Его уже не интересовал телевизор и какое там, в конечном итоге получится блюдо. Савельева с этой минуты занимала единственная мысль: с чего начать.
Прежде всего, Савельев решил не пороть горячку, не бросаться с бесподобной идеей в крайности. Он спокойно собрался с мыслями, составил детальный план действий, расписанный до мелочей, чтобы мог шаг за шагом целенаправленно двигаться к поставленной заветной цели.
Когда он обнаружил в одном из старых номеров журнала «Наука и жизнь» описание конструкций, схему, чертежи деталей и узлов, то его радости не было предела. К этому времени Савельев перелопатил ворох самой разной литературы, записавшись во все библиотеки города и знал историю создания машины, кто ее автор, когда ее применяли.   
Наступил день, когда Савельев мог себе сказать, что он готов приступить к работе. Под рукой у него лежали чертежи, схемы и рисунки, сердце распирало желание осуществить мечту, а в душе царила уверенность в том, что никто пока не догадался о том, о чем додумался он. Оставалась самая малость: покупать, доставать, находить комплектующий материал, чтобы собрать его в единое целое, чтобы, наконец, содержание идей и мыслей облечь в плодотворную форму.
Отныне Савельев был занят под самую завязку. Каждый день куда-то звонил, договаривался о встрече, постоянно занимал у знакомых деньги, уставал, нервничал, огорчался, но всегда оставался энергичным, неугомонным, напористым. Нередко отпрашивался на часок-другой с работы, иногда исчезал на целый день, с нетерпением ждал окончания трудовой недели, чтобы в пятницу уже мчаться на старенькой «шестерке» к себе на дачу в свою мастерскую.
Так называемая дача у Савельева представляла собой деревянный дом с хо-рошим куском земли и садом на окраине деревушки из семи дворов.Деревня стояла в пол километре от дороги в уютном, зеленом месте. Когда-то в далекие советские времена сюда была подведена хорошая, укатанная щебенкой дорога. Поэтому в любую распутицу доехать до деревни не составляло труда. Савельеву нравилось это место: малолюдно, тихо, свежий воздух и местные старики не донимали ни расспросами, ни просьбами.
Добротный, бревенчатый дом с надворными постройками он купил случайно по объявлению. Сделка обошлась недорого, и пусть домишко находился в двадцати километрах от города, зато Савельев чувствовал себя здесь спокойно и комфортно. Его мастерская находилась в объемном, высоком сарае, когда-то приспособленном бывшими хозяевами под сеновал. Савельев подремонтировал сарай, укрепил и утеплил стены, перекрыл крышу и стал потихонечку завозить всякий инструмент: ключики, молоточки, шкафчики, да полочки под них. Потом появился столярный стол, сварочный аппарат, лебедка, приспособления для жестяных работ...
Новый хозяин словно предчувствовал, что все собранное в мастерской обя-зательно пригодится для большого дела.
Познакомившись после покупки дома с председателем здешнего бывшего колхоза, Савельеву удалось за десять бутылок водки прибрать к своим рукам много полезных и нужных вещей из склада, кузни, пилорамы и ремонтной мастерской.
К моменту реализации своей затеи мастерская Савельева вполне могла сойти за небольшой сборочный цех скромного заводика. Такие ассоциации и сравнения радовали Савельева и придавали ему уверенности сил.
Целый месяц он завозил в мастерскую весь необходимый материал для сборки, задуманной машины. К мастерской он никого не подпускал близко. Все, что доставал, привозил сам в багажнике скрипучих «Жигулей» или на его крыше. Сам,только сам, своими силами, без посторонней помощи и посторонних глаз. Потом Савельев взял отпуск, и все свое отпускное время посвятил своей мечте.
Он работал с непостижимым рвением и усердием, с полной самоотдачей, не считаясь с усталостью, с раннего утра до звездного столпотворения. Работа на удивление самого Савельева ладилась, спорилась, доставляла ему радость и удовольствие. Конечно, уставал, и пальцы, сбивал, и гайки не поддавались, и стыки не совпадали. Всякое бывало. Но удовлетворение получал несказанное.
«Значит, нужную вещь делаю - подбадривал и хвалил себя Савельев, - от такой красавицы адреналина будет, хоть отбавляй». Он переводил дух и самозабвенно сверлил, строгал, варил, прикручивал, красил...

Часть 2

У Савельева не было семьи. Семейная жизнь ушла в прошлое безвозвратно и окончательно. Он об этом не жалел, не страдал. Жену не вспоминал и не поддерживал с ней никаких отношений. Дочь не забывал. Редко, но звонил, когда считал возможным ей помочь деньгами. До ее совершеннолетия Савельев исправно, законопослушно и вовремя отсылал алименты, а потом уже на собственное усмотрение помогал взрослой дочери. Созванивались, встречались в какой-нибудь кафешке, беседовали о том, о сем, а в конце встречи Савельев словно стесняясь, протягивал дочери тонкий белый конверт без марки, приговаривая: «Это тебе. От меня».
Дочь, к слову сказать, понимала отца, хорошо знала, что он далеко не богач и кроме зарплаты ничего дополнительно не имеет. Но если отец звонил, то уже не сомневалась, что он хочет ее видеть и обрадовать скромной суммой денег неизменно вложенной в худосочный конверт.
С семьей Савельев расстался лет десять назад, вернее сказать ушла от него жена с дочерью, оставив ему квартиру и машину. Почему жена ушла? Потому что полюбила другого мужчину. Савельев где-то был благодарен жене за то, что она не водила его за нос, не юлила, не ломала комедию. Полюбила и подала на развод. Савельев не стал ее держать, но в душе обида осталась. Может быть, поэтому жена,
сглаживая вину перед бывшим мужем, ни разу не заикнулась, не намекнула ему о разделе имущества. Ушла, как в воду канула. Савельев вычеркнул ее из сердца, выбросил из головы. Он не интересовался ее жизнью нигде и никогда. Даже при встречах с дочерью это была запретная тема. Дочь, понимая отца, говорила с ним о чем угодно, но никогда не позволяла себе упомянуть имя матери, а тем более рассказывать про нее и теперешнего мужа.
Савельев жил размеренной холостяцкой жизнью, в свое удовольствие, на-слаждаясь свободой действий и выбора. От женщин он не отвернулся, не обиделся на них, не разочаровался. Как любой свободный крепкий мужик Савельев знакомился с женщинами, встречался с ними, приглашал их к  себе, в квартиру или на дачу, спал с ними, ласкал их, получая ответные страстные ласки.
Без претензий на семейную жизнь на следующее утро или в понравившемся случае, через несколько дней он расставался с женщиной без обещаний и вздохов, оставаясь в дружественных отношениях с ней. Кажется, это устраивало обе стороны. Последние два года Савельев благоволил к Анне, молодой общительной женщине лет тридцати шести.  Ласково он называл ее Аннушкой. С ней ему было легко, уютно и весело. Анна ни на что не претендовала. За все время их знакомства она ни разу не обмолвилась о переезде к нему, не вздыхала, страдальчески закатывая глазки, не шептала на ухо бесконечные признания в любви. Обычно Савельев звонил Аннушке, они встречались и проводили вместе выходные дни, как считали нужным: лихо, безоглядно, самозабвенно и себе в удовольствие.
Анна его устраивала и нравилась. Обыкновенная женщина, послушная, не привередливая, без капризов и блажи в голове, правда, неравнодушная к моде - так ведь женщина! Она радовалась любому его подарку, неожиданному звонку, внезапному появлению на полоске горизонта ее одиночества. Может быть, Аннушка любила Савельева? Но она оставалась той, кем была, какою привык видеть ее Савельев.
Когда восторг и ликование по поводу созданного им детища улеглись во взволнованной душе, у Савельева появилось нестерпимое желание поделиться радостью, показать кому-то свое творение, продемонстрировать его работу.
 Первым, кто мог бы оценить по достоинству его труд, по мнению Савельева, должна быть именно Аннушка. Он позвонил ей
-Аннушка. Узнаешь? - спросил тихо.
-Слава Богу, сыскался! - снисходительный голос женщины звучал радостно.
-Ты где пропадал, Савельев? Признаюсь честно, я звонила тебе на работу, там ответили, что ты в отпуске. Меня не предупредил. Сотовый не отвечает. Никто ничего о тебе не знает. Говори, где ты был? Ездил на море, стервец? - ласково сказала она.
-Никуда я не ездил. На даче пропадал - оправдываясь, ответил Савельев. -
Работал как прокаженный. Если б ты знала, какую штуковину я смастерил, увидела бы, ахнула - похвалился он.
-Ах! - раздался в ответ шутливый восклик Анны.
-Я серьезно, Аннушка! - обиделся Савельев, - Это надо видеть. Ты   не
можешь даже представить, о чем я говорю.
-Ты меня заинтриговал - голос Анны оставался веселым и бодрым.
-Как у тебя на выходные, время есть? - быстро спросил Савельев, -
Встретимся?
-Конечно! - не раздумывая, согласилась Анна.
-Тогда я за тобой заеду в пятницу, в конце дня - предложил Савельев.
-Хорошо. Я буду тебя ждать - ласково ответила женщина и нежно
произнесла, - я так давно тебя не видела.
Как договорились, в пятницу вечером Савельев заехал за Анной и помчал ее к себе на дачу. Ехали быстро. Савельев торопился, ему не терпелось поскорей по-казать Аннушке созданный собственными руками аппарат. Еще перед дорогой, усадив женщину в машину, сразу предупредил:
-Ни о чем меня не спрашивай Лучше рассказывай о себе.
Выполняя ее просьбу, Анна весь недлинный путь до дачи тараторила ему про новую начальницу вычурную модницу и язву, про сокращения штатов на работе, чей-то день рождения и как с ней хотел познакомиться какой-то приглашенный туда ловелас. Но Савельев слушал сидевшую рядом женщину в пол-уха, не придавая значения Аннушкиным словам, не вникая в их смысл, думая лишь о том, когда они свернут на щебеночную дорогу, ведущую к деревне. Но дороги всегда когда-нибудь кончаются и куда-то приводят.
Наконец они прибыли на место. Савельев остановил машину, освещая фарами широкие ворота мастерской. Анна покорно молчала, ожидая команды Савельева. Он неподвижно, замерев, сидел в машине, как будто собирался духом, словно ему предстояло не выходить из машины, а выпрыгивать из самолета в непредсказуемую темноту.
-Ну что? Пошли? - обернулся он к женщине.
Они вошли в просторную, заполненную темнотой, мастерскую. Савельев сделал шаг в сторону и щелкнул выключателем. В ту же секунду вся мастерская озарилась ярким, пронзительным светом, как от взрыва, заставляя их прищуриться и прикрыть глаза рукой. Свет на мгновение ослепил, но уже в следующее мгновение их взору открылась величественная картина.
Посреди мастерской во всей своей стати, блеске и новизне, привлекая внимание утонченной симметричностью и совершенством пропорций, выкрашенная в алый цвет, возвышалась, как диковинный монумент, Савельевская гильотина.
-Вот она! - заворожено прошептал Савельев.
-Что это? - тоже шепотом спросила растерянная Анна.
-Гильотина, - произнес магическое слово Савельев и повторил по слогам, -
Ги-льо-ти-на.
Изумленная Анна несколько секунд смотрела на гильотину, не понимая ее предназначения для сегодняшнего дня, не видя в ней ни пользы, ни выгоды. Она медленно приблизилась к ней, обошла, рассматривая, как доисторическое животное, невесть каким путем попавшее в наше время. Взгляд Анны неожиданно застыл на серебристом, отточенном мощном ноже гильотины.
-Зачем она тебе? - спросила Аннушка Савельева, не отводя испуганного
взгляда от смертоносного ножа.
-Чтоб адреналин вырабатывала. Это похлеще чем в пропасть прыгать - бодро
ответил он.
 -Какой еще адреналин? - Анна вытаращенными глазами смотрела на
Савельева. - Ты сошел с ума! Она же убивает! Отрубает головы! Савельев, как ты мог до такой глупости додуматься? - женщина в ужасе шарахнулась от гильотины ближе к выходу.
-Не паникуй, ты! - воскликнул, как ни  чем не бывало Савельев. - Я все
предусмотрел - это безопасная и надежная машина. По-твоему, лучше сигать со скал и крыш домов и думать, пока летишь вниз головой, раскроется парашют вовремя или нет. У меня все по-другому, все радости, удовольствия здесь на земле и не надо никуда прыгать. Как хочется полу-чить адреналинчик, Аннушка! Отхватить его под всю завязку. Это же кайф! Как же ты не понимаешь?!
   Савельев, подскочив к гильотине, стал, торопливо и волнуясь, объяснять Аннушке, как четко и надежно работает машина, на какую высоту можно поднимать нож и где его можно остановить при желании. Савельев боялся, что Анна, не дослушав его, убежит из мастерской, и он останется один на один со своей гильотиной. Поэтому он горячо убеждал Аннушку в том, что надежные фиксаторы не позволят опуститься ножу ниже установленной метки, всего в нескольких сантиметрах от шеи, совершенно не причиняя никакого вреда.
А вот все эти приспособления, ремни крепления, мешок для якобы отсеченной головы, желобки для стока крови сделаны им для натуральности и естественности. Человек, решившийся лечь под нож гильотины должен чувствовать себя жертвой, испытать страх и холод приближающейся смерти. Разве звук скользящего вниз ножа не ввергает человека в ужас, когда он привязан ремнями и нет никакой возможности выбраться из объятий гильотины. В этот экстремальный момент вырабатывается такое количество адреналина, что любовь к жизни возрастает во сто крат. И, остановившийся у самой головы нож, это тот же самый парашют, раскрывшийся над тобой за несколько метров до земли.
Ты понимаешь, что спасен и теперь в безопасности и как никогда легок, словно пушинка, и мир вокруг так мил и прекрасен, что ничуть не жалеешь, что несколько секунд назад ты слышал дыхание смерти.
 Взволнованная Анна молча, до конца не осознавая смысла сказанных Савельевым слов, не понимая всей этой дурацкой затеи с гильотиной, снова сказала:
-Зачем тебе она? Неужели ты веришь во всю эту чепуху, про какой-то там
адреналин. Гильотина способна лишь убивать, и никакого удовольствия и радости она не доставляет. Это орудие убийства, Савельев! Понимаешь, убийства!
-По-твоему, выходит, что я - Гитлер. - Побагровел Савельев.
-При чем тут Гитлер? - удивилась Аннушка.
-Придя к власти, он приказал изготовить двадцать гильотин, чтобы
расправляться с непокорными противниками его режима. У меня нет власти, нет врагов, и я не собираюсь никого убивать. Я хочу предложить людям испытать на себе гильотину, причем безопасно и с полным набором умопомрачительных ощущений. Одни пьют, другие колются, третьи помешались на сексе, я уверен, что найдутся такие, кто захочет сунуть голову под нож гильотины, почувствовать ее, балансируя несколько секунд между жизнью и смертью.
-Мне тяжело тебя понять, Савельев - безнадежно сказала Анна.
  Она разочаровала его. Савельев надеялся, даже был уверен, что Аннушка оценит его работу, похвалит, проявит интерес, но вышло все наоборот. Анна не поняла его, отвергла многонедельный титанический труд, не поддержала, не согласилась с ним, считая его почти сумасшедшим. Савельеву ничего не оставалось делать, как на месте, немедленно продемонстрировать Анне работу гильотины. Он метнулся к машине и стал решительно поднимать нож гильотины на исходную высоту. Потом установил на нужной безопасной отметке резиновые фиксаторы, которые останавливали нож. После этих приготовлений он начал укладываться в ложе жертвы, пристегивая себя грубыми ремнями, а затем просунул голову в окно, в мертвое пространство, то самое, в котором голова отделяется от туловища и скатывается в кожаный мешок. Савельев, внешне спокойный, словно вошел в раж, как заведенный проделывал все операции профессионально и механически. Он испытывал гильотину несколько раз, но испытание на себе проводил впервые. Савельев понимал, что такой поступок необходим именно сейчас в присутствии Аннушки. Ему хотелось доказать правоту своих слов, доказать необходимость и целесообразность  возрожденной  им  гильотины.  Таким  путем  он  собирался подняться в глазах Анны, убедить ее все-таки в своих благих намерениях. Это был единственный способ, чтобы она ему поверила и стала на его сторону. Но Анна оставалась непреклонной.
-Перестань! - почти умоляла она Савельева, собиравшегося испытать на себе гильотину. - Это безумие. Не смей!
-Я тебе докажу, что все совсем не так, как ты думаешь. — Располагался
поудобнее под ножом гильотины Савельев, - Я не самоубийца, но мне важно
получить дозу адреналина, чтобы взглянуть на жизнь с высоты смерти.
-Что ты несешь?! - со слезами на глазах кружила вокруг гильотины
Аннушка, - ты здравомыслящий мужик, а придумал какую-то чепуху с адреналином.
Но Савельев уже ее не слышал.
-Потяни на себя вот тот рычаг - показал он ей рукой в сторону.
-Нет! — топнула ногой Анна, хватаясь за голову.
-Делай, что тебе говорят! - крикнул Савельев.
-Я не могу! - в отчаянии закричала Анна.
-Можешь! — еще громче крикнул он ей в ответ.
-Никогда! - закрыла глаза женщина.
Она прислонилась к гильотине и негромко заплакала. Савельев ничего не говорил и неподвижно лежал, понимая, что сейчас Анна не выполнит ни одной его просьбы. Он подождал, когда она успокоилась, и ее плечи перестали дрожать. В мастерской стало тихо и напряженно.
-Аннушка, - спокойным, выдержанным голосом произнес Савельев. -
Выслушай меня, пожалуйста. Я испытал гильотину уже ни раз. Поверь, что это надежный, проверенный механизм. Нож останавливается именно на той высоте, на которой закреплены фиксаторы. Ты можешь не смотреть, как будет опускаться нож, но, пожалуйста, потяни на себя рычаг. Для меня это очень важно. Уверяю тебя, все будет хорошо. Давай, Анна, давай! Берись за рычаг. Ну же!
-Я теперь понимаю, что такое сумасшествие, - обреченно сказала Анна,
медленно поднимая руку к рычагу.
 
Когда ее пальцы коснулись рукоятки, она закрыла плотно глаза и втянула голову в плечи.
-Тяни его на себя! - скомандовал Савельев, - Быстро и резко. Раз!
Анна коротким порывистым движением руки рванула рычаг на себя.
Она слышала, как нож со своей высоты, с леденящим душу шипением со-рвался вниз. Ей вдруг показалось, что гильотина падает на нее, она тут же отшатнулась и в это мгновение услышала истошный крик Савельева.
-Аа-а! - он орал во всю глотку, и тут же раздался тупой, но тяжелый стук и наступила тишина.
Анна боялась открыть глаза, но все же сделала над собой усилие и к своей радости увидела невредимого Савельева. Его белое, перекошенное страхом, лицо покрыли мелкие капельки пота. Отсутствующий взгляд, застывший и мутный напугал Анну, и показался ей безжизненным. Она решила, что Савельев потерял сознание, бросилась к нему и слегка похлопала его по щекам. Савельев тут же встрепенулся, ожил и глаза прояснились, заблестели, заморгали.
-Я живой - произнес он.
Анна даже не сразу поняла: он спрашивал или утверждал. Но когда громче и уверенней сказал: «Живой!», а в следующее мгновение заорал: Жи-во-й! женщина уже не сомневалась, что Савельев известил весь мир о своем благополучии. Анна поспешно стала освобождать его от ремней, по настоящему радуясь, что весь кошмар удачно завершился.
Савельев между тем освободил голову. Нож остановился в нескольких сан-тиметрах от головы, там, где преградили ему путь мощные фиксаторы. Слегка пошатываясь, он подошел к Анне и обнял ее.
-Аннушка, если бы знала, что я испытал. Я видел смерть! Видел ее на лезвии ножа. Она тянулась ко мне, пыталась схватить меня. Да только вот ей! Выкуси! Я живой и невредимый. Аннушка! Аннушка! Какая замечательная жизнь. Какая ты у меня замечательная. Ты знаешь об этом? Не знаешь. А вот я знаю. Адреналин прочистил мне мозги в раз. Ничего лучше жизни на этом свете нет! Смотреть на звезды, смотреть на солнце, есть, пить, любить. Каким бесценным даром наделил нас Господь. Мы никогда об этом не думаем, у нас есть проблемы поважней: семья, работа, настроение начальника, зарплата. Бред! Чушь! Я знаю, что такое жизнь, потому что видел только что смерть.
Савельев вдруг отстранил Анну на расстоянии вытянутых рук, и, заглядывая ей в глаза, твердо сказал:
-Ты должна испытать те же самое. 
-Нет! Нет! — замотала головой Анна.
-Ты просто обязана, милая моя пройти через это. Ты заново родишься. Ты
почувствуешь себя девственницей. Какая безумная ночь любви потом у нас будет.
Ничего подобного мы с тобой не испытывали. Вот увидишь. Я уже представляю твою силу любви и жизни. Аннушка, я хочу эту ночь посвятить тебе. Испытай то,что испытал я и ты поймешь, что такое настоящие чувства людей, призревших смерть и видевших ее. Аннушка, не бойся. Со мной ничего не случилось и с тобой все будет хорошо. Я прошу тебя. Мы на пороге счастья.
Савельев стал настойчиво подталкивать Анну к гильотине, делая усилия уложить ее в ложе смертника.
-Я боюсь, - задрожала Анна, но, уже не имея сил сопротивляться Савельеву,
она позволила ему пристегнуть на ногах ремни и просунула голову в окно.
-У нас будет незабываемая ночь - говорил он, загадочно поглядывая на Анну, и машинально подготавливал гильотину к смертельной работе. Савельев торопился.
Все-таки он щадил Анну, не хотел растягивать страшные, томительные секунды перед ужасным испытанием. Он боялся, что Анна окончательно падет духом и лишится чувств еще до пуска гильотины. Тогда никакого эффекта не будет.
-Какая чудная нас ждет ночь, -   в который раз повторял он, успокаивая
бедную Анну и отвлекая ее от трагических мыслей. Когда все было готово для пуска гильотины, Савельев бодро спросил: Готова?
Аннушка в ответ лишь закрыла глаза.
Савельев резко потянул на себя пусковой рычаг и в ту же секунду вдруг вспомнил, что не проверил фиксаторы, не подтяну их, не закрепил. Тяжелый беспощадный нож, освобожденный и неудержимый, ринулся вниз к новой жертве.
 Через несколько мгновений он обрушился на ослабленные от первого удара фиксаторы и они, не выдержав мощи и напора кровожадного ножа, не устояли перед ним и нож беспрепятственно устремился к голове Анны.
Анна ничего не видела. А Савельев видел, как острый нож гильотины обрушился всей своей массой на шею Анны и отрезал ей голову.
«Вот так?» - почему-то была первая удивленная мысль у Савельева, вместо того, чтобы, бледнея от ужаса прошептать:
«Что же я наделал!»
Савельев не испугался, не обезумел от неожиданной смерти Анны. Он
заворожено смотрел на то, как отделенная от тела женская голова упала в кожный мешок, как по желобкам по обеим сторонам побежали горячие алые струйки крови, как дергались в конвульсиях стянутые жесткими ремнями ноги Анны, как пальцы ее рук сжимались в кулачок, то разгибались, пока не застыли скрюченными и обескровленными.
Савельева удивило, как много крови в человеческом теле, в теле Анны.
«У меня не меньше» - подумалось ему.
Он стоял, наблюдая как жизнь уходит из Анны, смотрел и не верил. Ему хо-телось выйти из сарая на свежий вечерний воздух, перевести дух, собраться с мыслями. Но Савельев оставался неподвижен и смотрел на обезглавленную женщину, которая его ласкала, дарила ему любовь. Над ее телом, когда-то горячим и страстным, теперь хозяйничала смерть.
Савельев еще не мог понять, что Анна погибла. Может быть поэтому он, не испытывая страха, достал из мешка ее голову и, удерживая за волосы, поцеловал в мертвые, синие губы. Он не сказал: «Прости!», но прошептал: «Какая чудная будет у нас ночь, Аннушка».

 Часть 3

 У Савельева закончился отпуск и в положенный день он явился на работу. Не успел сесть за рабочий стол, поздороваться, как на него со всех углов навалились коллеги. Первой начала Вика, сообщив, что звонила женщина и хотела узнать, где он находится.
-А мы о тебе ничего не знаем - упрекнула Савельева Вика, - раньше звонил,
интересовался делами. А тут как в воду канул. Телефон отключен, сам ни гу-гу, где
человек, ничего неизвестно.
-Ищут пожарные, ищет милиция - съязвил из своего угла программист
Андрей.
-Милиция? - поднял на него вопросительные глаза Савельев.
-Интерпол - хмыкнул Андрей. - Детских классиков надо читать хотя бы в
отпуске.
И тут Савельев вспылил.
-Что вы набросились на меня? Где был? Куда пропал? Это мое дело, как я
провожу отпуск. Все вы хотите знать. Спать плохо будете, если все обо всех будете знать. Женщина, видите ли, звонила. Я ее знать, может быть, не хочу. А если очень нужен - перезвонит. И вам до этого нет никакого дела. И схватив первую попавшуюся под руки папку, стал ее бессмысленно листать.
-Успокойся. Стоит ли так волноваться — сказал ему сосед по столу Виталий.
Мы не собирались тебя обижать. Но если честно сказать, то твое молчание нас
беспокоило. Пойми и нас, когда кто-то о тебе спрашивает, а нам ничего не известно.
Как ни как вместе работаем.
-Ладно, Савельев, извини, - сказала Вика, - не каждый отпуск бывает
удачным, - она попыталась ему улыбнуться, но Савельев не смотрел в ее сторону, и
Вике осталось только пожать плечами.
На этом короткий разговор был закончен, и все занялись своими делами.
У Савельева ни к чему не приставали руки. За целый месяц он отвык от скучной однообразной суеты. У него не появилось ни малейшего желания за что-либо браться. Он отбросил в сторону папку, которую листал и, окинув печальным
взглядом стол с кипой других папок с заявлениями, распоряжениями и расчетами, окончательно расстроился и разозлился.
К тому же совсем не нужная перепалка с коллегами не добавляла ни на-строения, ни спокойствия. Савельев вздохнул и подумал, что ему необходимо прийти в себя, успокоиться, собраться мыслями и стать тем Савельевым, каким был до отпуска. Он вспомнил, что всякое раздражение, приступы злости и даже гнева модно остановить, если мысленно назвать все буквы алфавита. Хороший совет. Психологически проверенный.
«А, б, в, г - начал называть про себя буквы Савельев и тут же снова вернулся к первым буквам алфавита. - А - Аннушка, - мысленно говорил он, - Б - была, была и теперь ее нет, В - вечность. Аннушка была и ушла в вечность - неожиданно роди-лась в голове фраза, которая и удивила Савельева, и порадовала. Он даже похва-лил себя за сообразительность. «Аннушка была и ушла в вечность» - повторил он и самодовольно улыбнулся.
«Г - назвал он очередную букву, и на его лице появилась не просто улыбка, а счастливая улыбка. Г - гильотина. Моя Гильотина! Моя Гениальная гильотина! Головокружительная гильотина! Головокружительный глянец гильотины». Савельев от умиления и волнительного трепета закрыл глаза.
Ему очень захотелось рассказать про свою гильотину сослуживцам. О том, как она великолепна и величественна, как четко работает, послушна ему и выбрасывает в кровь столько адреналина, что его хватит на вторую жизнь. Савельев не сомневался, что его откровения удивили бы и заинтересовали коллег.
«Кого больше, мужчин или Вику? - подумал он. - Кто из них согласился бы съездить к нему на дачу, посмотреть на гильотину; испытать ее на себе? Кто? -рассуждал Савельев. - Андрей уж точно не поехал бы. Этот все всегда рассказывает жене. Безнадежный подкаблучник. Она костьми ляжет, но его к гильотине не подпустит. Будет орать, что у них ребенок и воспитывать его одна не собирается. И никуда Андрей не поедет, и будет читать «Айболита» своему сопливому сыну.
Савельев перевел взгляд на соседа.
«Виталий, может быть, и согласился бы, но только взглянуть, но чтобы лечь под нож гильотины, на это у него духу не хватит. Явно трусоват. На планерках в кабинете начальника всегда трясется, как осиновый лист, а тут под нож. Нет, Виталька слаб. Даже если силу применить, чего доброго в штаны может наложить, Да-а, ну и мужики!
Остается тогда Вика. Вика-Вика-Виктория. По-моему, она поедет со мной, не раздумывая. Наивная и доверчивая она будет сгорать от любопытства и не находить себе места, пока своими глазами не увидит гильотину. Да она такая».
Савельев повернулся к Вике, склоненной над бумагами, и сразу представил, как ее белокурая голова, отрубленная гильотиной, скатится в непромокаемый кожаный мешок, в котором уже побывала голова Аннушки.
«Вика согласилась бы, - решил он. - Как любая женщина, поломалась бы и просунула бы голову под нож. Любопытство всегда берет верх».
Вика почувствовала на себе пристальный взгляд Савельева и, подняв голову, спросила:
-Трудно после отпуска начинать? Но надо - и она сочувственно улыбнулась
ему.
Савельев поднялся из-за стола и подошел к женщине. Вика была разведена и растила одна шестилетнего мальчугана. Когда-то пару раз Савельев возил ее к себе на дачу. Вика не отказывала и выглядела неплохой любовницей в постели, но всегда торопилась вернуться домой к сыну. И Савельев тогда среди ночи вез Вику в город. Может быть, поэтому он очень редко приглашал ее на дачу.
Вот Аннушка. Аннушка другое дело, у нее не было детей.
Савельев наклонился к Вике и тихо шепнул ей на ухо:
-Хочешь, что-то покажу?
Женщина заинтересованно посмотрела Савельеву в глаза.
-Что?
-Секрет! - таинственно ответил он.
-На даче? - вспыхнули глаза у Вики.
-Ага - качнул головой Савельев.
 

-Но только ночью я должна вернуться домой. У меня сына не с кем оставить -
поставила условие Вика.
-Конечно, вернемся - сказал уверенно Савельев, а сам уже видел, как нож
гильотины полоснет по Викиной шее. - Вернемся - повторил он и погладил ее
светлые волосы на затылке.
  Савельев вернулся за свой стол, обменялся взглядом с улыбавшейся ему Викой и вспомнил, как держал за волосы кровоточащую голову Аннушки и целовал ее в губы.
Кажется, в тот момент он не испытывал ни страха, ни вины перед Анной. Ее
смерть стала закономерной и рассчитанной во времени мерой. Разве он хотел
 смерти Аннушки? Он только предполагал ее. Где-то в глубине души ему в тайне хотелось увидеть, как гильотина сносит голову своей жертве. Но чтобы этой жертвой стала именно Анна, Савельев не помышлял. Поэтому не считал себя ни преступни-ком, ни убийцей и даже ни свидетелем преступления.
  В ту ночь он глубоко сожалел, что Анна ушла из жизни внезапно и быстро.
«Вон как!» - вырвался из его сознания возглас. Не ужас, не удивление, не ра-дость уже тем более звучали в этом спонтанном возгласе. Это было, скорее всего, обращение к гильотине. - «Вот, значит, как ты все делаешь»- подумал тогда Савельев, глядя на окровавленный глянец удовлетворенного ножа.
Разве он хотел смерти Аннушки? Савельев рассчитывал, что Анна, пережив видение смерти и адресованный ей воздушный поцелуй, станет последовательной и верной помощницей. Савельев надеялся, что после гильотины она будет его считать своим спасителем, ангелом-хранителем, Богом и отдавать себя до конца.
Он не сомневался, что они оба, выскользнувшие из-под ножа гильотины, за-воюют право любить друг друга с умопомрачительной страстью, до полного изнеможения, потеряв счет времени, с безудержной жизненной силой и радостью. Но Аннушка умерла. Ее смерть разочаровала Савельева. Он считал себя обиженным и обделенным в своих сокровенных чувствах. Может быть поэтому он не испытывал ни страха, ни угрызения совести, ни безысходности, ни обреченности. Одна обида.
 Смерть Анны добавила ему бытовых проблем. Ему пришлось возиться с ее обезглавленным телом, убирать, смывать кровь, приводить гильотину в пер-возданный идеальный порядок, начищая ее до глянцевого блеска.
Анну Савельев похоронил за домом в овраге. Процедура погребения не заняла у него много времени. Он не торопился, не оглядывался с опаской по сторонам, не прислушивался к любому шороху, затаив дыхание. Он не считал себя убийцей, скрывающим следы преступления, не испытывал ни волнения, ни душевного
терзания, копал могилу равнодушно и безучастно, как будто она предназначена не
для человека, не для женщины, а для. внезапно сдохшей собаки. Его мысли не  были затуманены горем, отчаянием и болью. Притаптывая рыхлую землю над трупом Анны, Савельев уже думал о том, кого бы еще пригласить для знакомства с очаровательной гильотиной.
  И вот теперь, когда Вика охотно согласилась ехать с ним на дачу, у Савельева сразу поднялось настроение, он воспрял духом, оживился и стал строить перспективы на будущее. Он хорошо понимал, что одна Вика гильотину не устроит. Не устроит его тоже. Он мечтал об отложенном и выгодном деле, когда к нему на дачу будут приезжать любопытные, сумасбродные, азартные, взбалмошные люди, чтобы за приемлемую плату лечь под гильотину и получить свою желанную дозу адреналина.
Савельев никого не собирался обезглавливать, приводить в ужас или сводить с ума. Все просьбы только по личному желанию клиента.
«Вы хотите, чтобы нож остановился вот на этой высоте? Пожалуйста! Ниже? О чем разговор, но это немножко дороже, зато эффект потрясающий. Встав на ноги после ножа, вы увидите жизнь совершенно в иных красках. Вы поймете, как жизнь прекрасна и совершенно не стоит тех денег, с которыми вы только что расстались». Савельев тешил себя надеждой, что кто-нибудь сугубо конфиденциально, смущаясь, протягивая ему деньги, попросит о суперзаказе - сеансе с отсечением головы.
« Почему бы нет? - фантазировал Савельев. - Это, например, он и она. Он заказывает ее или она его, но они об этом не знают. Знает только Савельев. Он судья и палач! Он будет распоряжаться чьей-то жизнью. Он!»
 От надменной мысли в груди учащенно забилось сердце и по телу раз-бежались импульсы загадочного волнения.
Савельев живо себя представил, как он с улыбкой Мефистофеля торжественно потянет на себя рычаг, и нож гильотины с размаху, со всей мощью и любовью к своей жертве отхватит ей голову по самые плечи.
«Хорошо! Дело должно пойти. Прибыльное дело - мечтательно размышлял Савельев, представляя, как к нему повалят косяками любители экстрима и горячих ощущений, легко расставаясь с деньгами, чтобы только испытать весь ужас приближающегося к голове смертоносного ножа гильотины и получая оглушительную порцию адреналина.
«Если так дело пойдет, придется составлять прейскурант цен и расписание с часами работы» - самодовольно подумал Савельев и взглянул на свои часы.
Он собирался немного раньше уйти на обед, чтобы пройтись по парку, по-сидеть на лавочке и еще раз все как следует обмозговать предстоящие дела по работе с клиентами. До обеденного перерыва оставалось минут пятнадцать. Савельев встал, чтобы уйти, но в этот момент в кабинет вошел молодой мужчина лет тридцати, высокого роста и, поздоровавшись со всеми, спросил Савельева.
-Это я - сказал Савельев, разглядывая мужчину и прикидывая на глазок, как неплохо бы он смотрелся под гильотиной.
Мужчина улыбнулся Савельеву.
-Мы не могли бы с вами поговорить с глазу на глаз? Я не отниму у вас много времени, и вы успеете пообедать.
Савельев выше из-за стола, посмотрел многозначительно и таинственно на Вику, пожал плечами и направился к выходу.
Когда они оказались на улице, молодой визитер представился.
-Лазарев - следователь уголовного розыска и распахнул перед Савельевым
служебное удостоверение.
Савельев сохранял спокойствие и оставался безразличным и безучастным. Только спросил:
-И что из этого следует?
 
-Меня интересует ваша знакомая Анна, - сказал следователь.
-Аннушка! - воскликнул Савельев, - Она интересует вас как женщина, вы в
нее влюблены, но узнали, что я с ней сплю, примчались со своим ущемленным самолюбием разбираться со мной, пользуясь своим служебным положением.
-Перестаньте поясничать, Савельев,я на службе - резко сказал следователь Лазарев - не знаком с Аннушкой, как вы ее назвали и видел только на фотографии, но интересуюсь ей, потому что уже пять дней об этой женщине нет никаких известий.
Ее нет на работе, дома. Телефон не отвечает.
«Сотовый я закопал вместе с ней», - про себя сказал Савельев и тут же спросил:
-Но при чем тут я?
-Вы последний, кто ее видел - ответил Лазарев.
-Я ее не видел — не моргнув глазом, соврал Савельев.
-Но на ее работе все подтвердили, что накануне исчезновения Анны, она
разговаривала по телефону, называя вашу фамилию. А после разговора с вами призналась подружкам, что вечером встречается с вами - излагал свои доводы следователь.
-Я не отрицаю, что звонил ей. Но звонить и видеть - две большие разницы.
Совершенно верно и то, что мы договаривались встретиться, но она почему-то не появилась — аргументировано ответил Савельев.
-И вы не поинтересовались, где она, что с ней, почему не пришла на встречу.
Неужели это вас не задело, и все эти дни оставались таким равнодушным. - Лазарев пристально смотрел на Савельева.
-Я обиделся! - театрально произнес тот. - Надо - пусть сама звонит и
объясняется.
Следователь нахмурился и замолчал. Видя его замешательство, Савельев спросил:
-Я могу идти?
-Еще один вопрос, - остановил его Лазарев, - где вы провели свой отпуск?
-У себя на даче - усмехнулся Савельев.
-И что же вы там делали? - поинтересовался следователь.
-Но это уже еще один вопрос, - поймал его на слове Савельев.
-Потому что ответ меня не удовлетворил. Так что целый месяц вы делали на
даче? - настойчиво спросил Лазарев.
-Странный вопрос - хмыкнул Савельев, - что можно делать на даче во время
отпуска? Все что угодно! От безделья до ремонта самой дачи. Вам не кажется, что вопрос несколько несерьезный, даже, извините, не профессиональный.
-Это вам действительно кажется — спокойно сказал Лазарев, - В самом деле
вопрос серьезный, потому что мне известно, что вы еще до отпуска на дачу возили различные материалы, покупая их по случаю, а потом весь отпуск безвылазно пропадали на даче.
-Вот вы сами и ответили на все свои вопросы - засиял Савельев, - Я
безвылазно сидел на даче. Никого не видел, ни с кем не встречался. У меня алиби, гражданин следователь.
-Скользкий вы, Савельев. - Сохранял выдержку Лазарев, - Вы, похоже, что-то мастерили, расскажите, пожалуйста, что?
-Вам, какое дело? Может быть, я новый летательный аппарат мастерю,
машину времени, перпетум мобиле. Это мое личное дело. У нас законом запрещена
такая деятельность? Извините, но мне надоел этот пустой разговор - сказал
Савельев, поглядывая на часы.
-Послушайте, Савельев, вы можете юлить, язвить, говорить что угодно, но
когда пропадает женщина, хорошо вам знакомая, с которой вы накануне ее
исчезновения договорились о встрече, но она, как вы утверждаете, не пришла по неизвестной вам причине, то позвольте мне вам как свидетелю, единственному свидетелю, задавать любые вопросы. Не лишайте меня этой возможности, пусть эти
вопросы несерьезные и непрофессиональные, как вы подметили. - Лазарев говорил на одном дыхании и, переведя дух, отчетливо сказал, - Но прошу учесть, что я пока беседую с вами, мы так сказать обмениваемся мнениями, как видите без протокола.Если вы будете упорствовать и проявлять неискренность, тогда я буду вынужден пригласить вас на официальный допрос в отдел.
 И вдруг Савельева осенила мысль: почему бы не поведать следователю про гильотину и показать ее. Прямо сейчас, пока они один на один.
«Вам хочется искренности и откровения, следователь Лазарев, пожалуйста» -быстро думал Савельев, разрабатывая тактику дальнейших своих действий.
«Момент удачный, подходящий. Главное, чтобы он согласился поехать со мной на дачу. Там я что-нибудь придумаю. По-моему, он любопытен и гильотина его заинтересует. Ох, как заинтересует! Была Аннушка, и нет Аннушки. Был следователь, и нет его. Какие ко мне претензии? Приходил? Приходил. Вот свидетели, Вика, Виталий, Андрей. Поговорили про Анну. Потом Лазарев попросил его подбросить поближе к дому. Подвез куда просил. Больше я его не видел».
-Хорошо! - сказал Савельев, давая понять Лазареву, что вызов на допрос как будто его обеспокоил, - спрашивайте, что вас интересует.
-Другой разговор! - торжествовал победу следователь - Тогда скажите,
почему Анна не пришла к вам на встречу.
-Не знаю. До моего звонка я не виделся с ней почти месяц и за это время у свободной женщины мог кто-то появиться еще — убедительно сказал Савельев.
-Почему вы не встречались с ней целый месяц? Поссорились? - задал
очередной вопрос Лазарев.
-Я был занят. Увлекся одним важным для меня делом. - Неопределенно
ответил Савельев.
-Каким делом? - не скрывая интереса, спросил следователь.
Савельев сделал вид, что он колеблется, терзается, мучается, как будто делает выбор говорить или не говорить. Но он хорошо понимал, что Лазарева надо держать в напряжении, переключить его внимание именно в плоскость этого вопроса, чтобы мысль про Анну ушла на другой план.
-Говорите же! - не терпелось Лазареву. - Почему вы так боитесь? Не
атомную же бомбу вы мастерили.
-Не атомную - подтвердил Савельев, - но очень замечательную вещь.
-Какую? Что? Говорите же, Савельев, в самом деле! - сгорал от нетерпения
молодой следователь.
 -Хорошо, - выдохнул воздух из груди Савельев, притворяясь, что признание дается ему  с большим трудом, - но дайте слово, что вы, услышав мой ответ, не станете составлять протокол допроса.
-Дался вам этот протокол! Не буду я его составлять, даю слово. Говорите,
черт бы вас побрал - выходил из себя Лазарев.
«Кажется, созрел - улыбнулся в душе Савельев, поднимая глаза на взволнованного следователя, - теперь ему можно сказать правду».  И произнес:
-Я построил гильотину.
Лазарев неподвижным взглядом смотрел на Савельева, как будто вспоминая, что означает услышанное слово. Он даже поморщил лоб и, наконец, осмыслив то, что ему сообщил Савельев, но словно не веря ему, переспросил:
-Что, что?
-Гильотину — внятно повторил Савельев, - Штуковину такую оригинальную,
что головы снимает. Вжик! - и нет головы.
-Вы серьезно? - округлились глаза у Лазарева, - Зачем она вам?
Савельев вспомнил Аннушку, она, увидев гильотину, тоже спросила его: «Зачем она тебе?» Выходит, что этим вопросом она обидела ни его, а саму Гильотину. Вот за этот никчемный вопрос она Аннушку наказала.
Теперь Лазарев обижает гильотину. Она слышит! Какой глупый вопрос: «Зачем она вам?»
-Для интереса, - смело ответил Савельев.
Молодой следователь, как будто о чем-то догадываясь, затаив улыбку в уголках рта, неожиданно сказал:
-Значит, Аннушку вы тоже для интереса. Вжик! Вам не хотелось, но так
получилось - Лазарев пристально посмотрел на Савельева.
«Догадлив. - Ни чем, не выдавая себя, подумал Савельев. - Перспективный следователь, зрит в корень. Только нет у него доказательств. И не будет, потому что по нем плачет гильотина». Он выдержал взгляд следователя и ничего ему не ответил, но зато, ничуть не смущаясь, предложил:
 -Не хотите взглянуть на мое, так сказать произведение искусств во всей его красе. Впечатляет, я вам скажу.
Какие-то секунды Лазарев размышлял и даже сомневался, не решаясь дать ответ.
-Вы что, боитесь? - подзадорил его Савельев. - Уж не считаете ли меня
маньяком? Наверное, думаете, как вызвать группу захвата, - ерничал он, пиная самолюбие Лазарева.
-Отчего же не взглянуть? С большим удовольствием. Никогда еще не видел
настоящую гильотину. - Бодро заявил Лазарев.
-Правильное решение. Я не сомневался, что вы согласитесь со мной поехать - обрадовался    Савельев,    -  Посмотрите,    как    безотказно   работает    моя головокружительная гильотина.
-Посмотрим, посмотрим, - загадочно и неопределенно ответил следователь
Лазарев, направляясь вместе с Савельевым к старенькой «шестерке».

Часть 4
    
 Всю дорогу до дачи они молчали. Лазарев не стал задавать Савельеву какие-либо вопросы, понимая, что ничего нового он уже не услышит, чувствовал, что Савельев смело, везет его к себе не спроста, затевая какую-то авантюру. Моло-дой следователь мог только догадываться, что Анна сложила свою голову под гильотиной. Такое предположение вполне могло быть логичным, учитывая все имеющиеся факты: звонок Савельева Анне, его желание встретиться с ней после длительного молчания, наконец, существование самой гильотины, на смотрины которой он ехал.
 В глубине души Лазарев давал себе отчет в том, что ему не следовало бы ехать. Нет, он не боялся Савельева, просто он сомневался в своих возможностях. Он понимал, что Савельева разоблачить будет трудно, его просто так не взять, не-применить силу или припугнуть. К нему нужен тонкий психологический подход. Тонкий. Вот поэтому Лазарев сомневался, сможет ли он довести до победного конца эту игру, которая между ними началась. Тем более, что настораживало одно
обстоятельство: следователь понимал, что Савельев заметно не в себе и помешан на своей любимой гильотине.
Но отступать ему было непозволительно, стыдно. Честь мундира звала на подвиг.
Савельев тоже молчал, отлично понимая, что следователь о многом дога-дывается и догадки его верные. Но ему уже трудно было остановиться. Появился азарт, непреодолимое желание видеть, как гильотина рубит головы. Савельев даже сам не заметил, как он одушевил ее, превратил в живого идола — фетиш, которому нужна была пища, нужны жертвоприношения. Он сравнивал ее с печью, в горнило которой нужно постоянно бросать дрова, чтобы сохранить тепло. Лазарев - пища. Лазарев - всего лишь поленце.
Савельевская гильотина произвела на отчаянного следователя шокирующее впечатление. Он не скрывал своего изумления, глядя во все глаза на орудие убийства, испытывая некоторое замешательство и волнение. Его чувства и мысли отражались в удивленных глазах, что не скрылось от внимательного взгляда Савельева, доставляя ему удовлетворение и радость. Глядя на Лазарева, он теперь мог смело утверждать, что его гильотина никого не оставит равнодушным и безучастным. Она великолепна. Она - сила!
-Ну, как? - гордо, как великий ваятель спросил Савельев.
-Впечатляет. Слов нет, - покачал головой Лазарев, не сводя глаз с гильотины,но тут же обернулся к Савельеву и холодно произнес:
-Анну все-таки вы обезглавили?
Савельев как будто ждал этого заявления и быстро ответил:
-Нет, не я, - и вдруг улыбнулся. - Это гильотина. Она так пожелала.
-Конечно, конечно - понимающе кивнул следователь, - сама уложила Анну,
сама опустила нож на ее шею.
-Сама, - развел руками Савельев.
Лазарев, забыв о правилах игры, неожиданно перешел на официальный тон, с уголовно-процессуальными замашками.
-Савельев, я советую вам признаться в совершении преступления.
 -Нет! - вытаращил глаза и зло крикнул Савельев. - Я не убивал Аннушку!
А сооруженная мной гильотина - не преступление.
-Не юлите. Вам не отвертеться, Савельев. Потому что совершено убийство
женщины, очень жестоким способом. Настоящий садизм. Где ее труп? Признавайтесь! Ваше признание снизит меру наказания - расходился Лазарев, перечеркнув тонкие психологические подходы.
-Я ничего не знаю. - Твердо и непреклонно ответил Савельев. - Ищите сами.
-Не сомневайтесь, найдем - заверил Лазарев, -   Только объясните, что за
блажь пришла вам в голову. Зачем вы потратили столько средств и время ради этой дурацкой штуковины.
-Что ты понимаешь?! - недобрым блеском сверкнули глаза у Савельева,
перешедшего на «ты» со следователем. - Я ничуть не жалею, что потратил деньги ивремя на мою замечательную гильотину и не смей ее называть дурацкой штуковиной.
Она настоящий шедевр. Я душу в нее вложил. И в ней частица моей души. Она все понимает. - Савельев погладил гильотину рукой, поднимая голову, как будто она смотрела на него с верху. - Ты знаешь, что такое родиться заново? - обратился он снова к Лазареву. — Когда ты легок, чист и твои мысли только о жизни, и ты безмерно счастлив, что живой. Это можно почувствовать и пережить после взгляда гильотины.Глаза в глаза.
Савельев вдруг стал поднимать гильотину, потом проверил и зажал удерживающие нож фиксаторы, не спеша, лег под нож и пристегнул молча ноги ремнями. Лазарев удивленно смотрел на Савельева, понимая, что тот хочет ему продемонстрировать работу гильотины.
-Потяните рычаг с черной ручкой на себя, - спокойно попросил Савельев,
переходя снова на «вы».
-Может быть, не стоит, - неуверенно сказал следователь.
-Я хочу вам доказать, что гильотина работает безупречно - требовательно
сказал Савельев.
«Да и Бог с ним, - подумал Лазарев, - если гильотина снесет ему голову, туда ему и дорога. Анна на его совести, тут и к бабке ходить не надо. Явно чокнутый».
 

-Раз настаиваете - сказал Лазарев, - тогда, пожалуйста, - и он резко потянул рычаг вниз.
С холодным шипением гильотина обрушилась с высоты и, уткнувшись в стопоры, остановилась в нескольких сантиметрах от головы Савельева. Он быстро выбрался из под ножа, расстегнул ремни и через минуту стоял перед следователем, самодовольно улыбаясь.
-Вы все видели сами. Я тут ни при чем. Работа идеальная, чистая и
безопасная. Так что вопросы про Аннушку не ко мне.
-Но несколько минут назад вы признались, что ее гильотина сама... - Лазарев не стал продолжать мысль.
-Это был розыгрыш - весело ответил Савельев - Вам так хочется записать
меня в убийцы, что мне стало вас жаль. Поэтому я так сказал.
-Я вам не верю, Савельев, - громко сказал следователь.
-Вы хотите знать правду? - Савельев подошел вплотную к Лазареву. -
Пожалуй, я вам ее расскажу. Уговорили. Всю как есть, но при одном условии. - Он смотрел в зрачки следователя.
-Какое же? - спросил Лазарев.
Савельев едва заметно кивнул на гильотину
-Она вас ждет.
Лазарев почувствовал холодок, пробежавший по его спине, и в глазах мелькнула тень страха.
-Боитесь - разочарованно сказал Савельев.
-Почему же - быстро ответил ему Лазарев, - за правду я готов пострадать.
Лицо Савельева расплылось в блаженной улыбке.
-Вы смелый человек. Похвально. Прошу - и он показал рукой на ложе.
Секунду-другую   следователь   смотрел   на   указанное   место   и   сделал решительный шаг к гильотине.
-Я задумал сделать гильотину совсем не как орудие убийства, - начал свои
признания Савельев, надежно связывая Лазарева по рукам и ногам. - Поверьте, все дело в адреналине. Ради него люди прыгают в пропасти, мчатся на мотоциклах и автомобилях, а я вот придумал гильотину. Зачем куда-то прыгать, если все можно приспособить у себя дома. Нож останавливается в сантиметре от шеи, вырабатывает столько адреналина, что душа выскакивает. А когда она возвращается, это настоящее счастье и кайф. Вы скоро переживете это состояние.
-Анну вы тоже пристегнули ремнями? - спросил Лазарев, как будто все, о чем говорил Савельев, его не касалось.
-А как же, человек должен себя чувствовать обреченным смертником. — Со
знанием дела объяснил Савельев и защелкнул хомутки на ободе фиксирующем
голову Лазарева, чтобы он самостоятельно не смог потом ее высвободить без помощи Савельева.
-С Аннушкой получилось недоразумение, - продолжал откровения Савельев.
Перед ней лежал я. Потом наступила ее очередь. Но дело в том, что после себя я не  проверил  надежность  стопоров,  понимаете,  волновался,  забыл,  ведь  не специально. А стопоры нужно подтягивать после каждого сеанса. Вот в вашем случае я говорю откровенно, что к стопорам не прикоснусь.
-Почему? - заволновался Лазарев.
-Хочу проверить на вас, смерть Анны случайна или нет. Если сейчас стопоры остановят нож гильотины, то вам крупно повезет, но если они слабые, то извините, произойдет роковая случайность и вас постигнет участь Анны.
-Вы что, серьезно! - стал дергаться прочно привязанный следователь.
-Какие могут быть шутки, если речь идет о жизни или смерти, - Савельев
быстрыми вращательными движениями рукоятки стал поднимать гильотину на
максимальную высоту. - Гильотина хочет кушать, - ощерившись, сказал он.
-Савельев! - закричал Лазарев, - Не опускайте гильотину. Освободите меня! Слышите?!
-Извините, дорогой следователь. Договор дороже денег. Я рассказал вам
правду, а вы теперь должны испытать либо милость, либо гнев гильотины.
 -Вы сумасшедший маньяк! Освободите меня.- Он пробовал вырваться, но
ремни  его  не  отпускали,  а голова находилась  в  совершенно  безвыходном положении.
-Успокойтесь. Все произойдет быстро. Вы даже глазом не моргнете, как в
мешок отскочит ваша голова. Желаю удачи! - Савельев посмотрел на Лазарева осатанелым взглядом и взялся за ручку пускового рычага.
Лицо у Лазарева вдруг стало мертвенно бледным и безжизненным, он почувствовал, что у него нет сил ни сопротивляться, ни кричать и даже закрыть глаза, переполненные безграничным ужасом.
Савельев дернул за рычаг и несущий смерть отточенный нож устремился к своей жертве. В полуобморочном состоянии Лазарев что-то хрипел, закатив глаза. Гильотина мелькнула молнией на своем коротком пути и, грохнувшись на фиксаторы, отскочив от них, остановилась.
-Не может быть! - взвился разгневанный Савельев, - Не может быть! -
повторил он и снова бросился поднимать гильотину на исходную точку.
Сквозь мутную пелену, застилавшую глаза, Лазарев увидел, как от него удаляется глянцевый нож, чтобы снова опуститься на него.
Савельев разъяренно и поспешно рванул на себя рычаг и алчная машина, зашуршав, как змея, устремилась к беззащитному Лазареву. И снова стопоры выдержали мощный удар ножа, не подпуская острые клыки гильотины к жертве.
Лазарев, словно очнувшись и придя в себя, собравшись духом, как можно громче сказал:
-Расстегни ремни, сволочь!
-Не может быть! - упавшим голосом произнес неожиданно обмякший
Савельев, из разгневанного, бесконтрольного человека, он превратился буквально на глазах следователя в какое-то жалкое, тщедушное существо. - Не может быть - в который раз повторял он, - я говорю правду. После меня фиксаторы не удержали нож, и он убил Аннушку. Я не хотел.
-Освободи же меня, - уже окончательно придя в себя, кричал ему Лазарев.
 Савельев суетливо, трясущимися руками расстегнул ремни. Следователь уже сам справился с хомутами на головном ободе и, не медля ни секунды, выбрался из-под гильотины. Он хотел встать, но ноги его не слушались и, не раздумывая, следователь пополз к выходу. Он торопился скорей выбраться на свежий воздух, подальше от страшной, сумасшедшей мастерской. Лазарев не смотрел на Савельева, на гильотину, ему не хватало глотка свежего воздуха, свободы. Он толкнул дверь, перевалился через порог и, сделав вдох, почувствовал приступ неудержимой рвоты, с которой он шумно и надсадно исторгал из себя весь ужас и страх переполнявшие его.
Потом он лежал на спине и смотрел в небо. Никогда еще оно не казалось ему таким добрым, синим и необъятным. Пышные облака, проплывая мимо, меняли форму, как загадочные волшебные существа. Вокруг стояла тишина, и даже шорох листьев не нарушал чарующего безмолвия.
Но тут до Лазарева донесся знакомый, но страшный звук — шипение.
«Гильотина!» - мелькнула мысль. Он вскочил на ноги. Теперь они держали его и слушались. Следователь вошел в мастерскую, где остался Савельев. Войдя в освещенное ее нутро, Лазарев сразу увидел дергающиеся и бьющиеся в конвульсиях ноги Савельева, без привязных ремней. На правой руке был привязан шнур, соединенный с пусковым рычагом. Нож гильотины,забрызганный кровью Савельева, покоился у самой крайней мертвой точки.
Лазарев сделал еще несколько шагов, приближаясь к гильотине, и услышал тихое переливчатое журчание. Он вытянул голову и увидел, как по желобам бежала ручейками кровь. Тело лежало без головы.
«На третий раз фиксаторы не выдержали», - подумал Лазарев и его вдруг начало трясти, как от озноба. Он ясно представил, что могло случиться с ним, если бы безумный Савельев поднял гильотину в очередной раз.
Лазарев не мог больше находиться в мастерской и поспешил к выходу.
 Через час по его вызову прибыла оперативная группа. Скоро нашли место захоронения трупа Анны.
Лазарев не подходил к могиле, наблюдая издалека, как извлекали сначала голову женщины, а потом ее тело.
 Следователь посмотрел на небо с облаками, но почему-то не испытывал ни радости, ни удовлетворения от того, что дело раскрыто и можно ставить точку.

  Целый месяц после редкого, безумного случая, Лазарева одолевала бессонница. Стоило ему закрыть глаза, и тут же перед ним появлялся с глянцевым отблеском отточенный нож гильотины, стремящейся опуститься на его голову. Он вздрагивал, вскакивал с постели, пил воду. Как долго кошмарное видение могло продолжаться, Лазарев не знал. Ночь становилась для него длительным мучением.
Но однажды произошло чудо. То ли во сне, то ли на яву, в голове мелькнула фраза:
«Спасибо, Савельев!» - он произнес ее перед сном и все видения и кошмары, как рукой сняло.
Лазареву не верилось в чудесное избавление. Перед сном он обязательно, как молитву, как заклинание благодарно и искренне говорил: «Спасибо, Савельев!» и крепко засыпал.
Лазарев не понимал, почему он благодарит сумасшедшего изобретателя и получает взамен душевное спокойствие. Он настолько привык к благодарности Савельеву, что не мог уже отказаться от нее. Ему казалось, стоит ему хотя бы раз не поблагодарить Савельева, и гильотина тут же отсечет ему голову. Не дай Бог!
«Спасибо, Савельев, что не сделал третьей попытки опустить гильотину на мою голову. Спасибо, Савельев, что ты сам себе отрубил голову и дело отправлено в архив. Спасибо, Савельев, даже не знаю за что еще, но благодаря адреналину, который остался в моей крови с того дня, я каждый день наслаждаюсь синевой неба и легкостью белоснежных облаков».