Нелегалы

Сереже Дроганову

«Деточка,
все мы немножко лошади…»
В. Маяковский




Батыр постучал по стене:

- Асланбек Ятимович! Водку будете?
- Иду-иду, - поспешно донеслось с той стороны, – А сколько времени?
- Полчетвертого. Самое время взбодриться, - крикнул Батыр и пошел на кухню.

Поставил на плиту сковороду и кастрюлю. В первую бросил домашних котлет из морозилки, во вторую всыпал немного риса и залил его водой. Достал из холодильника полупустую бутылку водки и наполнил две маленькие стопки.

- Утро-то какое… доброе! - воскликнул подоспевший дед Асланбек с папиросой в зубах и тут же выпил.

Батыр налил по второй и мечтательно заметил:

- Москва… Весна… Теплынь… Водка…
- Жаль Зухры нет. В женском обществе как-то того… мажорнее.
- Н-да, работает все. Как лошадь.
- Зачем так грубо? - обиделся за отсутствующую Зухру Асланбек Ятимович,- Как пчелка. Порхает, порхает... Мотылек наш… чешуекрылый…
- Нет, хорошая она все-таки баба, - Батыр налил по третьей.

Дед Асланбек, озираясь, быстро выпил.

- Очень хорошая, - охотно согласился он и застенчиво поставил на стол пустую стопку, - Такая…м-м… понимающая.
- И умная.
- Умная - жуть, круче Селина, - дед Асланбек украдкой пододвинул стопку поближе к бутылке.
- И талантливая, - подсказал Батыр.
- Не то слово… Вермеер в литературе!
- Да вообще она гений.
- Гений, конечно. Леонардо в юбке!.. Достоевский на каблуках!.. Короче, тамбовский Эйнштейн ей товарищ! Кхк-кхе… - дед Асланбек вдруг закашлялся и деликатно замолчал.
- И красивая.
- Этого не отнять, - с грустью подтвердил Асланбек Ятимович – Такая вся… в черном паль-ти-шеч-ке…
- Да-да, черное ей идет, - закивал, улыбаясь, Батыр. - И деловая.
- Особенно в пиджаке и лосинах! Я, когда ее в пиджаке вижу, прям зажмуриваюсь от красоты. Вылитый Чубайс. Ей бы какой-нибудь холдинг возглавлять.
- К тому же, блондинка.
- Абсолютная!
- Не абсолютная, а натуральная
- В натуре? Не знал.

Батыр встал к плите, чтобы перевернуть шкворчащие котлетки.

- Асланбек Ятимович, а почему вы не работаете?
- Я, Батырчик, дорогой мой, свое уже оттрубил. Двадцать лет отдал советской контрразведке. Помню, сбили нас над Чанчунем в 45-м. Чудом остались живы, попали в плен, подверглись пыткам…
- Да-да, вы уже рассказывали. А потом?
- Потом суп с котом. Мне вообще-то пенсия полагается. Я из принципа ее не оформляю. Это же не пенсия, а слезы… Издевательство какое-то. Я больше на домбре в переходе заработаю. Мне просто гордость не позволяет побираться. А вообще, у меня еще сезон не наступил. Вот летом пойдут корпоративы, тимбилдинги, тренинги, мидсаммеры… Я там стихи читаю: от Гомера до Иртеньева. В зависимости от интересов аудитории. В прошлом году Гёльдерлин и Рубальская хорошо шли. А ты почему не работаешь, Батырчик? Такой молодой, здоровый… Руки у тебя такие… здоровые. Небось, такие руки везде нужны?
- Я – по идеологическим соображениям.
- Это как же?
- А так же. Ну, вот вы, наверное, знаете, что существуют определенные касты. Есть шудры: это, типа, наша Зухра, которая целыми днями вкалывает почем зря. Есть вашьи: например, мой друг Умид, который гвоздями торгует, или тетя Фатима, с семечками у метро. Есть кшатрии: это вроде Хасана, который охранником в казино работает. А есть брамины: это, типа, меня с вами. Потому что мы знаем Путь. Я по рождению брамин - у меня родители инженеры. А вы – по жизненным обстоятельствам. Вас жизнь брамином сделала. Вот поэтому мы и не работаем, - заключил Батыр и налил.

Дед Асланбек озадаченно промолчал. Снова выпили.

- Хотя, - передумал Батыр, - Зухра тоже может брамином стать. Бывают у нее эти… инсайты.
- Чего-чего?
- Я один раз видел, как она прозревала, - объяснил Батыр, умело шуруя деревянной лопаткой в сковороде.
- Что прозевала? Маршрутку, что ли?
- Не прозевала, а про-зре-ва-ла! Эти… как их… Глубины!
- Что, столько выпила?
- Да нет. Бутылку коньяка всего. Дагестанского.
- Фу, дрянь какая…
- Да не, нормальный, я пробовал.
- И что?
- Смотрю на нее: глаза горят, как два фитиля, сидит в позе лотоса, повторяет «АУМ, АУМ, АУМ» и прозревает. Я, говорит, сейчас вижу, что мир – это, типа, интернет. В нем все взаимосвязано: повсюду IP-адреса, ссылки, баннеры, торренты...
- Глубоко, - кратко прокомментировал дед Асланбек.

Батыр выключил плиту и разложил еду по не слишком чистым тарелкам.

- А «живой журнал», говорит, это такой литературный прием - «ирония» называется. А на самом деле, там, типа, все давно померли.- Не, ну это она загнула.
- Согласен, - Батыр налил по новой. – Но что-то в этом есть. Ну, потом, понятное дело, собрали вещи: зубную щетку, пижаму, тапочки, пластиковую кружку, самоучитель по китайскому, кофе из цикория. Повезли. А она по дороге все спрашивает: правда, я не умру? А сама улыбается так странно, смотрит в окно и на солнышко щурится - просветленная – прям как Ошо.
- А куда повезли-то?
- К Римскому-Корсакову, на Россолимо. Ее сам Константин Сергеевич Станиславский принимал.
- А Россолимо это кто?
- Друг Чехова. Там вообще – литературная среда. У них и Есенин в гостях бывал, а Толстой так вообще рядом поселился, чтоб далеко не ходить.
- Неплохая компания, - пробормотал дед Асланбек, запихивая в рот ложку с рисом.
- На приеме у нее Станиславский первым делом спрашивает: у вас долги есть? Мы все хором отвечаем: нет! А она вдруг: есть! Помолчала и добавила: моральные, нравственные. Ну, он как услышал такое, тут же без разговоров направление выписал. Ее в беспокойное отделение определили (знают уже, что она петь любит). Попрощались, значит, вышли в коридор, а из-за двери ее голос (ну вы себе представляете) раздается: «Пусть мы далеки, как да и нет, и рампы свет нас разлучает…» Ну, сунули Станиславскому, чтобы не привязывали ее, и ушли.
- А мне нравится, как она поет! - с вызовом заявил дед Асланбек. – Вот нравится, и все тут!
- Да пусть поет, если хочется. Жалко, что ли? - миролюбиво согласился Батыр.
- Она душой поет! Страдающей… Нет! Страждущей душой!

В дверь позвонили. Батыр пошел открывать, и спустя несколько секунд на пороге возникла довольно упитанная фигура в шубе под выдру, в пуховом платке, на полных кривых ногах и с пакетами в руках.

Зухра ввалилась в прихожую, и тут же с какой-то ненавистью бросила сумки прямо на пол. Освободив кривые руки, она принялась остервенело стаскивать с себя сапоги.

- Зухра, ты водки принесла? – радостно спросил ее Батыр.
- «На березовых бруньках» устроит отца русской демократии? – злобно рявкнула Зухра.
- А закусь? – жалобно поинтересовался дед Асланбек.
- Гречка, котлеты клинские, лук, сальце, капустка. Все дай бог каждому, – попыталась она пошутить, но вышло все равно недобро.
- Молодец! Хозяйственная ты у нас! Кормилица! Мать родная! – стали заискивать перед ней соседи по коммуналке.

Зухра прошла на кухню и с размаху плюхнулась на стул, который тут же покосился и заскрипел. Батыр засуетился: достал еще одну стопку, вскрыл свежую бутылку и быстро налил всем водки. Все молча и не чокаясь выпили. У Зухры потеплели глаза. Она тяжко вздохнула и вдруг пожаловалась:

- Ой, мальчики… Как же на работу ходить не хочется…
- Ты это брось, Зухра! - строго сказал Батыр.
- Работа – это… - дед Асланбек воровато огляделся, - это свет!
- Ага… Газ, горячая вода, вывоз мусора и кодовый замок, - язвительно добавила Зухра.
- Без труда, - наставительно сказал Батыр, - не вытянешь и рыбку из пруда.
- Сил моих больше нет тянуть это все, - всхлипнула Зухра, налила одной себе и сразу выпила.
- А кому сейчас легко? – терпеливо, по-отечески начал уговаривать ее Батыр. – Без работы денег не будет. Деньги, они завсегда пригодятся. Ты откладывай в кубышечку, откладывай. Потом мне спасибо скажешь.
- Зухра, а может, тебе замуж выйти? – внезапно расчувствовался дед Асланбек.
- За кого? – усмехнулась Зухра.
- За бизнесмена, - встрял Батыр. – У тебя же на работе есть бизнесмены?
- Они все женаты давно, детей вагон и маленькая тележка, да еще и любовницы телефон обрывают…
- Н-да, - задумчиво протянул Батыр, - И ты не фотомодель. Да еще и просроченная. Раньше надо было думать.
- Раньше я работала.
- Вот: как жизнь начнешь, так ее всю и проживешь, - назидательно заметил Батыр.
- Мальчики, а может, вы работать пойдете?
- Кто ж нас возьмет без регистрации? – резонно возразил ей Батыр.
- Слушайте, у нас в соседнем офисе менеджеров ищут. Ни регистрации, ни образования не требуется – только амбиции!
- Это что же, на целый день? - робко поинтересовался дед Асланбек.
- С десяти до семи.
- Ты смотри!.. – всплеснул тот руками. – Прямо стахановцы...
- Ну, какие из нас менеджеры, Зухра? - возмутился Батыр, - Сейчас в менеджеры одни гопники идут.
- И лохи, - вставил дед Асланбек.
- Но надо же вам как-то деньги зарабатывать? – заныла Зухра. – Что ж вы у меня-то все время берете? На метро – и то нет… Неужели самим не унизительно?
- Еще как унизительно, Зухра, - вздохнул Батыр, - Каждый раз через себя переступаю, когда беру. Ты пойми, что брать, оно куда тяжелее, чем давать.
- Прямо сердце кровью обливается! – подтвердил дед Асланбек.
- Измучились, бедные! - гневно скривилась Зухра, - Я свой хлеб в поте лица добываю! А вы последнюю рубашку с меня снимите и не подавитесь!
- Между прочим, Цветаева говорила, что давать, Зухра, надо на коленях - как нищие просят, - немного обиделся дед Асланбек и налил водки.
- Вот это правильно! На коленях перед вами уже стою: пожалейте меня, дармоеды несчастные!
- Да я, может, от другого кого в жизни ни копейки бы не взял, – вдруг запальчиво воскликнул Батыр, - Но ты-то, ты-то другое дело!.. Не чужая, чай…
- Родная ты нам – вот и берем! – со слезами на глазах сказал дед Асланбек.
- А унижения, Зухра, они каждому человеку полезны. Через самоуничижение, самоумаление мы ведь осьмую отроковицу – гордость свою - побеждаем, очищаемся, добрее становимся, понимаешь?
- Ну не могу я больше за троих работать! - опять всплакнула Зухра. – Я ж не прошу вас миллионы зарабатывать. Хоть тысяч по десять - все мне легче. Вон в интернете вакансий пруд пруди… Было б желание…
- Опять в интернете зависаешь? – грозно рявкнул на нее Батыр, - Все твое мракобесие от этого интернета. Вместо того, чтоб реальной жизнью (обведя рукой закоптившуюся кухню с развешанным над газовыми плитами бельем), реальными проблемами (слегка пристукнув по столу пустой стопкой), реальными чувствами (кивнув на забившегося в угол деда Асланбека) жить, ты в виртуальном мире пытаешься спрятаться! А жизнь-то – вот она где! (Он с трепетом взял бутылку водки и разлил). Кроме того, сама знаешь, чем это все кончается…
- Чем? – полюбопытствовал дед Асланбек.
- Оперой и театром, вот чем, - пробурчал с досадой Батыр. – По Станиславскому соскучилась?! Всю жизнь с Римским-Корсаковым проведешь! На себя потом пеняй.

Зухра зарыдала в голос. Батыр с осуждением, дед Асланбек с сочувствием выпили. На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая только всхлипами Зухры. Дед Асланбек закурил папиросу и глубокомысленно уставился на почти пустую бутылку водки. Потом, как в забытьи, вдруг тихо продекламировал:

- «Мой день беспутен и нелеп: у нищего прошу на хлеб, богатому даю на бедность, в иголку продеваю – луч, грабителю вручаю –ключ, белилами румяню бледность. Мне нищий хлеба не дает, богатый денег не берет, луч не вдевается в иголку, грабитель входит без ключа, а дура плачет в три ручья – над днем без славы и без толку…»

Зухра вытерла слезы полной неухоженной рукой, выпила свою рюмку водки и твердо сказала:

- Как хотите, так и выкручивайтесь. Никому денег больше не дам.
- Что ж ты меркантильная такая: все о деньгах да о деньгах?! Не хлебом единым, как говорится! Разве для этого мы рождены?! – вспылил Батыр.
- «Всё выше, выше и выше стремим мы полёт наших птиц…» - запел вдруг дед Асланбек вполголоса.
- Погодите, Асланбек Ятимович, со своими птицами! - огрызнулся Батыр, - Ты вообще задумываешься, зачем ты живешь, а?
- Налейте водки! – потребовала Зухра и икнула.

Батыр, не прекословя, подчинился. Все сосредоточенно выпили остатки
водки.

- Я живу, чтобы заработать денег …ик… и иммигрировать в Канаду. Замуж там выйти, ребеночка …ик… родить, зажить по-чело… ик… вечески…
- Примитивные у тебя мечты, Зухра, - прервал ее Батыр. – Узко мыслишь. Сейчас актуален новый тренд – дауншифтинг.
- Это как? – заинтересовался дед Алсанбек.
- Возьмем для примера Зухру. Если ты, Зухра, уйдешь с работы, продашь все, что есть, и раздашь нуждающимся (например, нам с Асланбеком Ятимовичем), а сама пойдешь работать уборщицей, то ты в этом случае будешь заниматься дауншифтингом.
- А почему обязательно уборщицей? – Зухра снова икнула.
- Ну, или рабочей на завод, или дворником, или кочегаром, как Виктор Цой…
- Так за это платят кот наплакал – мне за комнату и то не хватит! Где же я жить тогда буду?
- Опять ты за свое, Зухра? Вот посмотри на Асланбека Ятимовича: не сеет, не пашет, в житницы не собирает, живет, как птица небесная. И ничего, по миру пока не пошел!
- Не хочу я уборщицей…
- Это в тебе, Зухра, гордыня говорит. А ты ее ломай, ломай, гордыню-то. Тебе не хочется, а ты себя пересиливай, развивай силу воли.
- Да не хочу я быть этим… дауном! Зачем мне это нужно?
- Дура ты все-таки, Зухра… Для духовного роста. Для очищения кармы. Для пробуждения кундалини.
- Нет у меня никаких миндалин. Еще в третьем классе вырезали. Я дома хочу жить, а не на вокзале. А Асланбек Ятимович по миру не пошел только потому, что я вас, тунеядцев, кормлю и пою…
- Давайте выпьем за Зухру! – миролюбиво встрял дед Асланбек, и все выразительно посмотрели на пустую бутылку.
- Что делать будем? - усмехнулась Зухра.
- Асланбек Ятимович, ваша очередь бежать, - хмуро заметил Батыр.
- Улажу любую проблему, - поспешил его заверить дед Асланбек, - за семьдесят два рубля тридцать копеек.

Зухра с тоской посмотрела на своих собутыльников, вздохнула и полезла за кошельком. Вытащив сотенную купюру, она отдала ее деду Асланабеку со словами:

- Только не читайте никому стихов, Асланбек Ятимович, я вас умоляю. А то опять побьют.
-Не буду! - с готовностью пообещал он, - Я теперь понял, что это не мой формат, не моя аудитория. Поэзия, философия - это все-таки музыка высших сфер, только для избранных. Это, в общем-то, элитарная форма культуры, искусство для интеллектуалов и маргиналов, недоступное пониманию гопоты и быдла…
- Ой, Асланбек Ятимович… Знаете, вы там лучше вообще ничего не говорите: купите водки и сразу обратно.
- Зухра, не волнуйся: обернусь мигом - подобно японскому богу ветра Сусаноо!..
- Идите уже, Асланбек Ятимович, идите…

Когда дверь за ним захлопнулась, Батыр по-хозяйски положил локти на стол, и лицо его вдруг осветила обворожительная белозубая улыбка. Зухра встревожилась не на шутку:

- Ну, что еще случилось? Соседи опять милицию вызывали?
- Да нет, целый день никого нет. Гюльчехра Абдурахмановна на дежурстве в поликлинике, Юсуф Кариммович в Тулу к родственникам уехал, а Фарид с Чинарой на курсах живописи и скульптуры до позднего вечера.
- И то хорошо. Хоть один вечер без эксцессов…
- Зухра… - Батыр снова улыбнулся и мечтательно загляделся на потолок, - а давай, правда, все бросим, купим мотоцикл с коляской и уедем втроем к морю? Ты только представь: ночь, пустая автострада, небо, звезды, ветер в лицо… Свобода… Счастье…
- Знаешь, Батырчик, а ведь нам, действительно, придется уехать. И как можно скорей.

Зухра озабоченно огляделась.

- Взять придется только самое необходимое: одежду, туалетные принадлежности, деньги...
- А что такое? - без особого интереса спросил Батыр.
- За мной следят. - трагически выдохнула Зухра и с напряжением взглянула на него.
- Давно? - Батыр помрачнел.
- Уже вторую неделю. Видно, нарвалась я на страшного человека. Язык мой - враг мой. Теперь и мне, и вам достанется…
- Кто следит-то? Опять Гринпис, что ли? Говорил я тебе: зря ты шубу купила.
- Ой, не знаю, Батыр. Все время вижу одну и ту же машину. У метро встречает и провожает. Я уже и номер записала…

Зухра полезла в сумку и вытащила совсем уже ветхий и измятый клочок серой бумаги.

- Вот: тридцать один ноль восемь двенадцать т-т.
- Да разве бывают такие номера? Абракадабра какая-то…
- Да при чем тут «бывает-не бывает»?! Это же ясно, как день! Тридцать один ноль восемь двенадцать - это дата следующего ядерного взрыва.
- А-а, - Батыр устало кивнул. - А «т-т» - что за хрень?
- Что-что.. Ну, пораскинь мозгами-то!
- Пистолет?
- При чем здесь пистолет? Это место, где будет взрыв. Сокращенно.
- Сокращенно от чего?

Зухра встала, нагнулась к Батыру и что-то прошептала ему на ухо. Батыр хлопнул себя по лбу:

- Как же я сам не догадался! Теперь все ясно…

Неожиданно в кухне зазвучала скрябинская мазурка - это звонил телефон Зухры. В трубке сначала послышалось какое-то мычание, а потом раздался хрипловатый голос Асланбека Ятимовича:

- Зухра! Зухра! Это я! Звоню с телефона профессора. Мы познакомились в Ясенево, у магазина «Любава». Чудный человек, выдающийся философ, светоч мысли…
- Боже мой, да как же вы туда попали? Каким вас ветром… - растерялась Зухра.
- Не знаю, Зухраюшка, ноги сами принесли. Так вот, мы тут с профессором вместе, нас забрала милиция, куда везут, не знаем. Кажется, за город. Уже час едем.
- Асланбек Ятимович, узнайте, в какое отделение вас везут, я туда сейчас же позвоню.
- Зухра, боюсь, что до отделения нас не довезут…
- Как?..
- По дороге в расход пустят…
- Что вы несете? Вы еще выпивали?
- Ни капли! И ментам позорным сказал: трезв, как стеклышко, как слезинка ребенка… Но эти козлы вонючие ни черта не понимают по-узбекски: под белы рученьки и в «воронок»…
- Асланбек Ятимович, умоляю вас, молчите там во что бы то ни стало, ничего не говорите! Как партизан, как Федора Капустина, помните?! Мы вас найдем и обязательно освободим. Главное: ни слова всуе! Ну, притворитесь немым, что ли! Ведь побьют, как пить дать, побьют...
- Хорошо, Зухра! Буду нем, как рыба!

В трубке послышалось отдаленное надрывное пение Асланбека Ятимовича: «Ой, Россия, ты Россия, каторжанская ты Русь! Что тебе страданья сына, да что тебе цыганки грусть…».

- Батыр, Асланбека Ятимовича в милицию замели, - пропищала Зухра.
- Не в милицию, а в вытрезвитель, - совершенно спокойно поправил ее Батыр, - Сегодня все равно не отпустят. Завтра заберем.
- Но ведь его там изобьют до полусмерти… - запричитала она.
- Непременно побьют. А он за это подарит миру пару-тройку гениальных стихотворений. Таков закон творчества, и не нам ему препятствовать.

Зухра всхлипнула пару раз, вытерла набежавшие слезы, убрала со лба отросшую челку и снова присела за стол, обхватив лицо ладонями. Потом вдруг вздрогнула и потрясенно взглянула на Батыра. Из-за расширенных и ненатурально блестящих зрачков в этот момент нельзя было определить цвет ее глаз:

- Послушай, Батыр, до меня только что дошло… Это не милиция… Его взяли бандиты… Он сказал: в расход… Это все из-за меня… Будет много крови… Послушай, они, наверное, уже близко…
- Н-да, херовый из меня психотерапевт… Кто они? - скорее устало, чем удивленно спросил Батыр.
- Эти головорезы… Я слышала об одном местном авторитете по кличке Профессор… Скоро они будут здесь… Надо уходить…

Зухра резко встала и, охая, побежала в свою комнату. Там она вытащила из-за шкафа большой тканевый чемодан и стала судорожно бросать в него все, что попадалось под руку. Батыр несколько секунд задумчиво наблюдал за ней, потом не спеша вернулся в кухню, взял оставленный на столе мобильный и набрал какой-то номер:

- Добрый вечер, - очень вежливо произнес он, - Будьте добры, пришлите бригаду, у моей соседки приступ начался. Батыр назвал адрес и положил трубку.

Когда в квартиру вошли два рослых санитара, Зухра была уже полностью собрана и сидела в своей комнате прямо на полу, сложив руки в молитве. Она словно окаменела и обводила присутствующих широко раскрытыми, горящими помешательством глазами.

- Зухра, - дружелюбно тронул ее за плечо Батыр, - тебя сейчас отвезут в безопасное место, а я завтра приду тебя проведать. Что тебе принести? Хочешь гранат? Или альбом для рисования?

Пока Батыр произносил это, складывалось впечатление, что Зухра все более ужасается каждому его слову и впадает в какой-то немыслимый транс. Ни с того ни с сего она вдруг выкрикнула неизвестно кому:

- Лицемерие! Гнев! Хамство!

Батыр рассмеялся:

- Не могу себе представить себя без лицемерия, гнева и хамства. Поврежденность полнейшая, но чувствую руку врачующую. Я так понимаю, что есть промысел нас исправить. Так что давай не роптать. Быть нам богату.

Один санитар придержал Зухру сзади за руки, другой забрал ее чемодан, и размеренным шагом эта короткая процессия прошествовала по нескончаемому темному коридору коммуналки.

Батыр, оставшись совсем один, посидел на кухне, загадочно улыбаясь непроницаемой темноте за окном. Звезд в эту ночь совсем не было видно. Из дворов доносились звуки чьих-то шагов и чьей-то приглушенной речи. Батыр нашел в буфете заначку Асланбека Ятимовича и впервые за последние полгода закурил. Потом порылся в карманах куртки и насчитал мелочью на "чекушку" водки. Он оделся и вышел на улицу, прошел два квартала до круглосуточного магазина, купил водку и выпил ее тут же, на пороге ларька, едва выйдя за дверь, прямо из горла.

Он гулял часа два по пустым и безмолвным улицам, когда, наконец, начало понемногу светать. Город спал: не было ни машин, ни людей. Батыр шел, шатаясь и улыбаясь. Наконец, он увидел знакомую вывеску, усмехнулся и присел на бордюр перед пятиэтажным желто-серым зданием. Закурил. В этот предутренний час в огромном чужом городе, где он никому не был нужен и который, тем не менее, он считал родным, ему в голову пришла какая-то важная, необыкновенно ясная мысль, и он, по-прежнему улыбаясь, принялся что-то бормотать себе под нос: "...эти весенние белесые ночи… мигающие светофоры… запах пробуждающейся природы… и уже тепло вылететь на улицу… в свет фонарей с музыкой в ушах… пьяно-трезвый мозг лихорадочно ищет следующую цель… ее нет… а есть лишь еще одна сигарета… и слезы душат ком в горле и нет сил… а я так хочу взорвать все одной красивой бомбой… и ничего не нужно кроме как пронзить это все скоростью… дороги освещены фонарями и ветер в ушах… кричать и стрелять непрерывными пока не кончится лента… вставить другую и ее засадить в эти любимые окна легкие занавески лампочки елки новый год… упасть в снег лицом и есть легкий белый снег… и плакать от счастья что ты наконец вырвал из сердца страх и любить всех стало просто… и молодость и сила и губы целуют твои мокрые замерзшие щеки… она тебя нашла..."

Его обнаружили утром на газоне наркологической больницы номер пятнадцать. Он лежал, раскинув руки, а в застывших раскрытых глазах отражались бегущие облака и прозрачное высокое небо.


2010