Sehnsucht. Глава двенадцатая

Фишер провалялся в кровати месяц, и это был самый тяжелый месяц в их совместной жизни. Рано утром Ларс убегал на работу, названивая Инго каждые полчаса и выясняя, выпил ли тот лекарства и  не помер ли еще от кашля. Фишер клятвенно заверял его, что лекарства выпил и что умирать не собирается, устраивался поудобнее в кровати  и пытался заснуть, но, едва это ему начинало удаваться, снова звонил телефон. Выключать его Ингвар побоялся, опасаясь, что Ларс примчится с работы, решив, что, если Фишер не отвечает, то уж точно помер. Учитывая возникшую напряженность в их отношениях, Ингвар не мог для себя решить, чего он боится больше: паники Ларса или его возможной счастливой рожи в момент осознания, что Фишер все-таки задохнулся. Выяснив, что поспать ему вряд ли удастся, Фишер стал проводить время в ожидании Ларса за чтением его дневника, так кстати обнаружившемся в одном из ноутбуков. На мгновение Ингвар позволил себе задуматься над тем, не читал ли Ларс его дневник. Прикинул возможные последствия, сравнил с поведением Нойвилля и решил для себя, что парень до этого, слава богам, не додумался. Ларс тем временем почитывал его откровения, сидя в редакторском кресле, но откуда Фишеру было об этом знать.
"Иногда мне становится страшно", - писал Ларс. -  "Нет, правда, Инго. Я думал… Я думаю… Иногда я проклинаю себя за способность мыслить. Тогда, у дома Ло, когда ты подобрал меня, мне казалось, что весь мир обратился против меня. Что люди подозрительно смотрят на меня, что мои руки в крови, что меня вот-вот сцапают, а ты… Когда ты выронил зонтик, я думал, что ты откажешься от меня. Выставишь на улицу, сдашь полиции, что угодно, но только не то, что ты сделал. А потом, когда мы вернулись домой и разошлись по комнатам… Инго, мне стало страшно от того, о чем я стал думать".
Ларс стоял на остановке в ожидании нужного ему автобуса и выслушивал болтовню неприметного вида старушки. Автобус задерживался, это было странно, Нойвилль волновался. Если он опоздает, никакой Юрген не поможет – распорядок есть распорядок, у него и так оставалось всего сорок минут на разговор с Клаусом, а теперь время заметно уменьшалось… Ларс чуть не бросился под колеса подошедшего автобуса, стремясь забраться в него как можно быстрее.
"Ты всегда поддерживал меня. Критиковал всего раз, когда сказал, что мое интервью – дерьмо. Даже в мой дебют в твоей «группе поддержки» ты не критиковал мое поведение. Ты… ты позволил мне почувствовать себя сильным. Именно позволил, Инго. Твои слова всегда были жестки, четки, ясны, и… Безэмоциональны. Мне кажется, я видел настоящего тебя только раз. Когда Ганс умер".
Мальчик сидел на подоконнике и болтал ногами. Когда Ларс вошел, Клаус проворно спрыгнул с облюбованного места и повис у него на шее. Следующие минут двадцать Нойвилль покладисто слушал, как прошел его день. Смотрел, что он нарисовал. И даже слепил из пластилина.
- А папа уже выздоровел? – спросил Клаус, внимательно глядя на своего посетителя.
- Еще нет, малыш, - Ларс погладил его по голове и забрал рисунок. – Как только выздоровеет, сразу придет и заберет тебя. Сейчас нельзя, ты можешь заразиться и заболеть.
- А папе очень плохо?
Иногда Ларс думал, откуда столько искреннего беспокойства и заботы в словах ребенка, который даже не помнит, как выглядит его отец. Главное, он хочет его забрать. Главное, он его нашел. Каждый раз, выходя из приюта, Ларс ловил себя на мысли, что Фишер не может быть таким гадким человеком, каким он его себе представил после прочтения дневника. Ведь сын-то. Сын у него… добрый.
"Сегодня мы ездили за город. Я думал, что придушу тебя за Люцифера. Вороной конь с голубыми глазами, будто в напоминание о Лотаре, о том, что я сделал. Впрочем, и я тебе насолил. Совершенно случайно включил радио, а там… Любимая песня Ганса, говоришь. Инго, какие же на самом деле у вас были отношения, если с тебя разом слетели все твои безупречные маски в утро его смерти? Я повторяю твою ошибку. Я не говорю с тобой. Возможно, я смог бы помочь тебе, если бы знал. Ты и так делаешь для меня все, что можешь. Я не заслуживаю этого. Я не понимаю, почему ты так заботишься обо мне. Если это потому, что ты потерял Клауса… То я обещаю тебе найти его. Я не могу видеть, как ты мучаешься. Я не знаю, как Ганс мог. Я должен отплатить тебе за то, что ты сделал для меня. Иначе… иначе я никогда не прощу себе этого".
Ларс вернулся поздно. Часы на кухне показывали начало второго ночи. Фишер спустился к нему, устроился за столом и сонно потянулся.
- Где тебя носит в последнее время? – недовольно поинтересовался он.
- А где тебя носило? – парировал Ларс. – Я занимаюсь тем же, чем занимался ты. Естественно, у меня это занимает больше времени.
Ингвар покивал и попросил Ларса приготовить кофе. Нойвилль улыбнулся и достал джезву.
"Я не хочу думать о том, что ты будешь чувствовать, когда прочитаешь этот дневник до конца. Я не хочу знать, и я не узнаю. Несколько дней назад я думал уничтожить его, чтобы ты до него не добрался. Но теперь передумал. Я знаю, что ты уже сейчас наверняка прочитываешь все это. Я не против. Пожалуй, так мне даже легче говорить с тобой. Только не надо врываться в мою комнату, патетично трясти распечатками, как ты любишь, и возвещать, что у тебя для меня плохие новости. Я кое-что раскопал, и теперь ищу пути реализации. Ты и сам раскопал то же самое, я видел бумаги на твоем столе. Только у меня это получится лучше, чем у тебя. По крайней мере я смогу зайти дальше. Потому что я… это всего лишь я. А ты – Ингвар Фишер. Весомая личность. В далеко не праведных кругах".
На ее кровати действительно лежали плюшевые игрушки. Ларс усмехнулся и развернулся на пятках, не считая нужным прятать ухмылку, которая могла бы напугать ее. Пусть боится. Пока.
- Что тебе здесь нужно? – слегка напряженно поинтересовалась Лина. – Как… как ты нашел меня?
- Гораздо важнее – почему ты мне открыла, - заметил Ларс, смахивая игрушки с кровати и усаживаясь на нее. – Все остальное пока не имеет значения.
- Я…
- Ты не знаешь. И если бы я спросил тебя, почему ты переспала с Фишером в первый раз, ты тоже не смогла бы ответить. Зато могу ответить я. Он сильный. Женщины тянутся к сильным мужчинам. Инстинктивно. Как животные, Линнхен. Как животные.
- Я люблю его.
- Надо же, - Ларс закинул ногу на ногу. – А он тебя?
Лина замялась. Нойвилль испытующе смотрел на нее, иронично улыбаясь.
- Мне не нужно, чтобы он меня любил, - ответила она, наконец. – Главное, что я люблю его, и…
- Ты никогда не задумывалась, сколько у него может быть таких, как ты?
- Ты пришел для того, чтобы поиздеваться надо мной?
- Нет. Я пришел для того, чтобы договориться с тобой.
- Договориться со мной? О чем?
- Видишь ли, любимая, - Ларс выделил это слово, внимательно глядя ей в глаза. – Так уж получилось, что мы, слабые мужчины, слишком романтичны и верны, чтобы бороться за своих самок. Мы просто желаем им счастья. Так уж получилось, что Инго сделал для меня достаточно, чтобы я был у него в долгу. И, к сожалению, женщина этому помешать не может.
Лина оскорбленно поджала губки. Ей казалось, что называть Фишера так имеет право только она. Да и то про себя. Да и то пока его нет дома. К тому же, как это так, не может помешать? Это она-то?
- Дело в том, что я нашел его маленького сынишку, - как ни в чем не бывало продолжил Ларс. – А мальчику, как известно, нужен не только папа, но и мама. Скажи, Линнхен. Ты любишь его настолько, что готова воспитывать с ним ребенка? Не своего ребенка?
Лина кивнула и отвела взгляд. Ларс посидел еще немного, затем встал и обнял ее за плечи. Девушка всхлипнула и уткнулась носом ему в грудь.
- Ты… такой хороший… - прошептала она, обнимая его.
- Если все так, как ты говоришь, я позвоню тебе, когда все будет готово. Мы встретимся в месте, которое определю я. Ты, он, я и Клаус. Он увидит своего сына. Я получу свое законное «спасибо». И потом вы втроем отправитесь в светлое будущее, а я исчезну из вашей жизни. Не вздумай говорить ему, что я был здесь, - предупредил он ее резко. – Я не хочу рушить все раньше времени.
Лина кивнула. Ларс мягко отстранил ее и покинул дом. Странно, ритм его пульса даже не сбился. И даже запах ее духов… Парень дошел до автобусной остановки и опустился на лавочку, доставая сигарету и закуривая.
"Иногда мне становится страшно", -  писал Фишер. – "Нет, правда, любимая. Я думал… Я думаю… Иногда я проклинаю себя за способность мыслить. В тот день, когда Магдалина Нойвилль отправилась к своей мамочке, я вернулся в город и наблюдал за ее сыном. Уже тогда я знал, что он спокойно проживет этот день. И следующий, и следующий за следующим… Я знал, что он проживет столько, сколько останется до выпуска. А после – до вступительных экзаменов. А после – до встречи со мной. Я готовил ее тщательно, просчитывая всевозможные варианты и на всякий случай договорившись с администрацией школы о том, чтобы они направили его в совершенно определенный университет. Когда он пришел ко мне – наивный, восторженный, тощий… Мне хотелось отвезти его на фабрику и долго пытать, а потом уничтожить прямо там. Сын этой продажной сучки смотрел мне в глаза, в то время как мой собственный сын… возможно, смотрел в глаза ангелов".
Утро выдалось солнечным и ясным. Проснувшись, Ингвар с удивлением обнаружил, что болезнь отступила. Это произошло внезапно, как все в его жизни, включая то, что Ларс почему-то остался дома и никуда не пошел. Он обнаружил его в гостиной напротив телевизора. Естественно с коробкой хлопьев, которые он ел прямо так, не заливая молоком.
- Проснулся, наконец, - весело заявил Ларс, заметив появление Фишера. – С днем рожденья, герой.
Ингвар хлопнул себя по лбу и рассмеялся.
- С меня пиво и девочки.
- Достаточно пива, - серьезно заметил Ларс. – Девочки тебе сейчас противопоказаны.
- Наоборот, очень даже показаны, - обиделся Фишер, устраиваясь на подлокотнике и нагло воруя хлопья прямо из рук Ларса. – Секс, чтоб ты знал, восстанавливает жизненные силы.
- Ага, и увеличивает число новых людей. Кстати о детках…
"Он всегда поддерживал меня. Несмотря ни на что. Несмотря на мою жесткость, иногда даже жестокость по отношению к нему. В то утро он был со мной. Именно он был тем, кто без страха указал мне на мои же ошибки. И если бы я успел, если бы я не был таким самовлюбленным дурнем, Ганс был бы жив. Впрочем, не думаю, что он захотел бы жить после того, как я рассказал бы ему, что собираюсь сделать. Собирался. Собираюсь… Черт, милая, я запутался".
- Юрген Шварц. Говорит тебе что-нибудь это имя? – задумчиво поинтересовался Ларс, цедя апельсиновый сок.
Фишер нахмурился.
- Не отвечай, знаю, что говорит. Так вот, поскольку я еще не успел нагадить ему в тапки в особо крупных размерах, господин Шварц с радостью принял меня.
- Зачем ты мне все это…
- Клаус жив, Инго.
Фишер моргнул.
"Сегодня мы ездили за город. Я думал, что придушу его за радио. Впрочем, и я ему насолил. Совершенно необдуманно доверил выбор Максу, а он подсунул ему лишнее напоминание о Лотаре. Если даже мне конь показался похожим, то что уж говорить о бедном мальчике... Какие же на самом деле их связывали отношения, если он так реагирует на любое упоминание о нем? Я повторяю свою ошибку. Я не говорю с ним. Возможно, я смог бы помочь ему, если бы знал. Он и так делает для меня все, что может. Я не заслуживаю этого. Я не понимаю, почему он так заботится обо мне. Если это потому, что он остался совершенно один… Моими же стараниями, кстати. То я просто обязан изменить это. Кто кроме меня. Кто кроме…"
- Я не могу пока позволить тебе увидеть его, - сообщил Ларс, протягивая стакан с соком онемевшему Фишеру. – Точнее, это пока невозможно именно за счет твоих былых «заслуг» перед Юргеном. Но я делаю все возможное. А подарком моим на твой день рожденья будет вот это.
Ларс протянул Фишеру рисунок Клауса. На нем легко было узнать самого Клауса, Ларса и неопределенного вида мужчину, видимо, самого Ингвара, о котором мальчик знал пока только с рассказов Ларса. Все трое стояли, держась за руки и улыбались.
- Лассе…
Фишер неопределенно всхлипнул, разглаживая поверхность листка, сложенного в несколько раз (Ларс нес его во внутреннем кармане). Нойвилль повернулся и тень сомнения промелькнула на его лице. Но только на мгновение. Ингвар бережно положил рисунок на журнальный столик и молча обнял Ларса. Крепко. Нойвилль слышал, как гулко стучит его сердце.
"Я не хочу думать, что будет, если ты прочитаешь этот дневник. Я не хочу знать, и я не узнаю. Теперь я больше чем уверен, что ты все равно не скажешь мне, если это случится. Вот так просто… Проматывая страницы, читая обращение к моей любимой Марии, так странно обнаружить теперь обращение к тебе… Поверь мне, Лассе, если бы я мог, рассказал бы тебе все. Но есть вещи, которые нельзя изменить, есть вещи, с которыми я должен справляться сам. И мне остается только надеяться, что ты никогда этого не прочитаешь. Что ты не прочитал это, когда я забрал твой ноутбук вместо своего. Возможно, легче было бы просто удалить это… Но я должен иногда перечитывать. Чтобы помнить, кем я был и кем я стал. Я жалок, Лассе. А ты… Ты стал напоминать мне самого себя. И это меня пугает".
Лина взвизгнула, когда Фишер подхватил ее на руки и буквально вознесся вверх по лестнице. Впервые за все время их далеко не регулярной совместной жизни мужчина сиял. Улыбка не сходила с его лица, он с аппетитом поглотил все, приготовленное ей, а теперь был так необычайно нежен и… Лина вздохнула. Он был счастлив, и не она была причиной этого счастья.
- Он нашел его, слышишь? – говорил Ингвар. – Он нашел моего сына.
Лина гладила его по щеке и грустно улыбалась. Она думала, сделал бы Фишер то же самое для Ларса. Она думала, прав ли был Ларс, говоря о других возможных женщинах. Она ругала себя за эти мысли. Она менялась. Она… не хотела меняться.
Он целовал ее в шею. Она впервые поймала себя на мысли, что думает о Ларсе. Он медленно расстегивал пуговицы на ее блузке. Она продолжала думать о Ларсе, глядя куда-то отстраненным, слегка удивленным взглядом. Ларс всегда был рядом. Его приходилось ждать, но не неделями, месяцами… Она всегда знала, где он и что с ним, Ларс был… предсказуемым. Удобным. Лина внутренне содрогнулась, понимая, что Фишер был прав, тогда, давно еще, говоря о том, что ей нужен удобный муж. Такой, как Ларс. И любовник. Такой, как Фишер. Получается, пресловутые бабочки…
- Я люблю тебя, - шепнул Ингвар, прижимая ее к себе и зарываясь носом в пушистые волосы.
- Что? – Лине показалось, что она ослышалась.
- Я люблю тебя, - повторил Фишер с улыбкой, целуя ее лицо. – Теперь мне кажется, что все будет хорошо. Когда я смогу решить этот вопрос, ты… Ты выйдешь за меня?
Лина молча кивнула, улыбнулась и заплакала.
"Иногда мне становится страшно. Оглядываясь назад, и понимая, что обратной дороги нет, я думаю о том, что ждет нас там, за поворотом. Ты несешься на огромной скорости, Инго. Ты не впишешься в этот поворот. Мы все несемся. Мы все в одной машине. Но из нас всех… Из нас всех пристегнут только один. Как думаешь, кто это будет?"
Ларс закрыл ноутбук и откинулся на спинку кресла. Он прекрасно понимал, где сейчас Фишер. И прекрасно понимал, что сегодня он уже не вернется. Внезапно он поймал себя на мысли, что ему одиноко. Одиноко в этом большом доме. Пустом, холодном. Одиноко не слышать кашля на втором этаже. Одиноко сидеть одному в темной гостиной. Одиноко думать о том, в какой позе находятся сейчас его единственный друг (интересно, можно ли его еще так называть) и женщина, которую он не так давно любил. Каждый раз, как он начинал думать об этом, позы, естественно, были разные. Щелкнул дверной замок. Ларс потрясенно уставился на дверной проем. Фишер ввалился в гостиную, шумно выдохнул и поставил пакеты на пол.
- Кто-то сегодня утром напомнил, что у меня день рожденья, - сообщил он, включая свет и ослепительно улыбаясь. – И что, этот кто-то надеялся, что мы не будем отмечать?
- Ну… вообще я думал… что ты будешь его праздновать… с кем-нибудь более близким… - смутился Ларс.
- У меня нет никого ближе, чем ты, - серьезно ответил Фишер. – Поэтому мы никуда не пойдем, а будем пьянствовать здесь. К тому же, это гораздо удобнее – добираться придется не до дома, а всего лишь до кровати, а то и до кровати можно не добираться – кресло вон какое удобное. 
Ларс улыбнулся и встал, чтобы помочь Ингвару разобрать пакеты со снедью и выпивкой.
"Иногда мне становилось страшно. Оглядываясь назад, и понимая, что обратной дороги нет, я думал о том, что ждет меня там, за поворотом. Будто я несусь на огромной скорости. И решительно не вписываюсь в этот самый поворот. Мне казалось, будто в этой машине я собрал всех, кто дорог мне. Но пристегнулся только я один. Я видел себя среди их окровавленных тел. По сути, так и было. Так… было, Лассе. Теперь… ты – тот, кто держит меня. Но знаешь… Тормозной путь бывает очень, очень, очень, очень и очень долгим…"