Дядя Стёпа

    Посмотрел я на ядрёный огурец с пупырышками и вспомнил эту историю.
    Отец демобилизовался в начале пятидесятых. За плечами восемь лет службы на Тихоокеанском флоте. Старшина первой статьи, командир радиорубки, радист первого класса. Воевал с японцами.
Цыганские кудри из-под бескозырки блестят, как воронёное крыло, клёш по земле вихри разгоняет, тельник на богатырской груди вот-вот треснет от силушки молодецкой. Как говорится, «моряк на суше …».
В Иркутском аэропорту предлагали на выбор: на «Земле» работать по  специальности, либо на  международных линиях бортрадистом.
Мать (моя бабуля) взмолилась: «Миша, сынок, я тебя столько лет дожидалась, дом сохранила, хозяйство сберегла. Куда ты сломя голову? Охолонись! Пожалей ты меня, не молодая поди. Поживи рядышком, отогрей душу возле мамки родной».
Мария Алексеевна, баба Маня, была слепой. Отец самый младший из шестерых детей. Куда деваться? Остался при матери. Мать есть мать! Как по-другому? Да, никак!
Выучился на токаря и, день в день с новым немецким станком, заступил на пятидесятилетнюю вахту на «Завод Лесного Машиностроения», в то время РММ - (ремонтно-механические мастерские).
Пятьдесят один год душа в душу со станком. Старались не подводить друг друга. И не подвели ни разу. Токарь-расточник высшего разряда.
Скучал отец без своей «морзянки», но виду не подавал. Годов до сорока пяти на переподготовку призывался на свой флот. Соколом домой возвращался. Флот - это вам ни «хухры-мухры». Дисциплина опять же, до глубокой старости мужика в кулаке держит.
    Затосковал отец, когда на пенсию ушёл. Частенько заглядывал в родной цех, проведал друга своего закадычного. Переживал, шибко сомневался насчёт этой «дебильной» перестройки. Бывало, горько так усмехнётся, погрозит кому-то могучим кулаком, чертыхнётся: «аааа жополизы, про ... ли Россию»! Нальёт сто пятьдесят, опрокинет «залпом» пополам со слезой, крякнет и затихнет. Посидит рядом со станком, повспоминают с другом былые времена и домой. На прощание выдавит с болью: «Строили, строили … завоёвывали, завоёвывали, а помирать в исподнем. Снова на весь свет прославились. Стыдоба одна».
    Завод закрыли, когда отец ещё жив был. Он мне как-то сказал: «Эх, Толяха, не успел я помереть в хорошем настроении. Полёживал бы сейчас, да в усы улыбался. Мечтал бы, что не зря мы тут спины надрывали. А придётся с матюгами идти. Будь они прокляты с их новыми порядками. Угробили Россию! Народ обобрали до нитки. Ни стыда, ни совести».
    Станок сдали на металлолом, моторный цех переоборудовали под тёплую стоянку. Всё изнахратили, а с доской «Ударник социалистического труда» до сих пор не справились. Она живым укором над заводским сквером возвышается. Учитесь, мол, работать так, как мы умели и могли.
Города и страны в тартарары летели и продолжают лететь. Чего уж там какой-то заводик в забытом Богом сибирском городишке, какого-то там лесного машиностроения. И тем более, немецкий станок пенсионного возраста.
Леса путного не осталось – всё прахом пустили. Вырубили, выжгли, траками перемололи, исковеркали. Стараются, из кожи лезут, чтобы в этот раз окончательно и бесповоротно … Вытравливают душу, мозги прочищают … народ зачищают.
Мы так и не привыкли к новым порядкам. Мы остались в нашем светлом прошлом ...
Но это будет потом.
За окном 1952 год. Всё самое важное, что должно случиться в жизни моего отца ещё впереди, и я в том числе.
Усадьба наша вмещала соток двадцать плодородной землицы. Дом, летняя кухня с банькой, стайка для кур и поросят, крольчатник, погребеца, угольник, дровяник и прочие хоз. постройки. Сад, огород. И домашние животные, без которых жизнь – сплошная скука и тоска зелёная. Куры, утки, гуси, индюки, кролики, поросята и конечно же собака. Собаки! Я помню каждую, и с каждой связана своя незабываемая история.
   
    Бабушка, не смотря на свою слепоту, вполне управлялась с домашним хозяйством. По двору передвигалась уверенно, не запинаясь и не задевая углов. Секрет заключался в том, что все предметы должны были находиться строго на своих местах.
Такой порядок сохранялся и после того, как в доме появилась невестка, моя мама.
Мама и бабушка хорошо ладили между собой, но последнее слово было за бабулей. Со стариками в наше время считались, уважали, прислушивались к их мнению. И это правильно! Жизненный опыт и родовая память? Это к ним, к нашим дедушкам и бабушкам.
Всё шло своим чередом. Ничто не предвещало «беды» до тех пор, пока на свет не появился я. Но это уже совсем другая история …
    
    Огурцы у бабушки на тот год уродились ранние. У неё каждый год был таким. Соседские только-только цвет сбросят, а отец уж вовсю девчат на танцах угощает. Сладкие огурчики с пупырышками. На работе только захрустит, а бригадир уж тут как тут, кулаком грозит: «Мишаня, я тебя в другой раз у проходной обыщу. Эти твои огурцы живьём заставлю глотать. Никакой работы! У нас план горит, премия! А бригада столбом стоит. От ароматов огурцовых головокружение и слюна по земле».
Отец со смехом высыпал огурцы на общий стол. Коллектив! Тут и в голову не придёт что-то утаить. Самое вкусное несли, по углам не прятались. Такие были традиции …
    Богатые урожаи собирали в те времена. Никакой тебе химии, сплошная органика и та со своего подворья. И молитва! А как же без неё? То-то и оно, что никак. Бочками солили. Спустишься, бывало, в подвал; за грибочками, огурчиками, помидорчиками, за брусничкой, клюквой ли, а там будто в пещере Соломоновой. Куржак с потолка бусами брильянтовыми переливается, снег за шиворот сыплется, кругом полумрак, тишина – ни звука. Пламя от свечи еле-еле мерцает. Тени за бочками мечутся, на чертей похожие. Сунешь руку в рассол, а в нём всё живое, холодное, скользкое кишмя кишит. Огурцы тупыми носами в руку тычутся, грибы между пальцами проскользнуть норовят, стылый рассол сухожилия в узлы скрючивает. Растопыришь закоченелые пальцы и лишь бы, что зацепить в эмалированную миску, и пулей наверх. Бррр …
Зато, на свету любо-дорого посмотреть! Рыжики золотом отливают, сырые грузди на белых медведей похожие, огурчики ядрёные только с грядки, помидоры алые щёки раздувают, вот-вот лопнут от важности.
   
 … Отец на заводе план выполняет, бабушка по хозяйству старается, лишний раз не присядет, мама к бравому морячку присматривается, а меня ещё и в помине нет.
Лето к осени – время заготовок. У отца к тому времени мотоцикл появился «ИЖ-49». Весело холостяку живётся, беззаботно. Девчат по вечерам взялся катать, нарасхват жених. Моряк! Катать катает, а с мамы глаз не сводит, тоже присматривается.
Приходит как-то отец с работы, а бабушка в слезах.
  - Что случилось, мама? – спрашивает отец.
  - Да ты знаешь, Миша, кто-то повадился в огород, - огурцы шурудит, спасу нет. Всю ботву перемяли ироды.
  - Не ошибаешься, мама?
  - Нет, не ошибаюсь. Вчера нащупала с десяток, но собирать не стала – пусть думаю доспевают. А сегодня проверила – пусто и листочки примяты.
  - Не волнуйся, мама, посплю на сеновале недельку, отловим воришек, отобьём охотку по чужим огородам шастать.
Отец и сам любил почудить, ему только дай волю. А тут такой случай! Почистил дедову берданку, сходил на «железку» за каменной солью, размельчил булыжник так, чтобы не очень мелко и засыпал в патроны по пригоршне на заряд. Не пожалел! Способ испытанный и ни раз опробованный. Благо железная дорога под боком, а по ней чего только не везут, и соль в том числе.
    Накануне отец обследовал изгородь в огороде и обнаружил два замаскированных лаза. «Ага, набили тропку ухари». Напротив дыр укрепил по две берёзовых жердочки, домиком. Ночью береста ярко отсвечивает, заметно, если кто мелькнёт на белом фоне. Прикинул с сеновала - и так, и эдак - понравилось. Руки потирает: «Приходите, гости дорогие, встречу, как полагается»!
    Лежит мой батька на душистом сене, со звёздочками перемигивается, месяцу улыбается, мелодии цыганские напевает. Хорошо на свежем воздухе мечтается. Тогда и решил: «Осенью сватов надо засылать к Валюше (моей маме), как бы не опоздать. Ванька Карпов все голяшки по …сал, придётся «пободаться» с пехотой».
Потом вспоминал: «И вот, где-то на третью ночь, слышу … идут. Собака старенькая, глухая - спит без задних ног - хоть из пушки пали, не услышит. Месяц полнёхонький на небе - светло - огород, как на ладони. Слышу, шум внизу, шуршание подозрительное. Пригляделся, а там две тени мечутся.
Первая тень по грядке катится, из под боков огурцы достаёт и в мешок складывает. Вторая мешок держит и за первой на полусогнутых еле поспевает. Я аж залюбовался их сноровкой. Что-то знакомое показалось в их спорости. Но в тот момент не до того было - старался выцеливал. Чтоб наверняка - с первого выстрела цель поразить. Не зря же шестнадцатилетним в снайперскую школу призывался, а через год закончил с отличием. Неужели не знали пацаны, что нет у них шансов из-под выстрела вывернуться»?
    Прикинул батька, что на следующем развороте жо…ы воришек обязательно с солью встретятся и легонько придавил на спусковой крючок. Бахнуло так, что плечо онемело. Не берданка, мортира ухнула! Дым от пороха повис плотным сизым облаком. Всё пропало из виду, и только дикий вопль, мелко дробясь на матюги и «охи», развеял последние сомнения - встреча с солью состоялась.
    А отец: «Я не на шутку перепугался – сомнения одолели  - «неужели патроны перепутал? Спрыгнул с сеновала, зашёл во времянку, на свету перепроверил ещё раз. Убедился - всё нормально! Других-то и не брал с собой, только «солёные», их под рукой держал».
    Утром отец снова оглядел забор. А там ещё две дыры образовались. «Шли-то на таран, не разбирая вешек».
Минула неделя. Никаких жалоб со стороны соседей не поступило. На сеновале благодать! Огород под присмотром, воздух свежий, романтика опять же. На сеновале всегда так, - романтики хоть отбавляй.
А тут на заводе «сверхурочные» объявили. Комплектующие к концу месяца подвезли, а план будь любезен «вынь да положь». Без плана грустно, да и непривычно было; ни премий, ни отгулов, ни той же «тринадцатой» не увидишь, как своих ушей. И с «Доски почёта» можно слететь, а на ней места раз два и обчёлся, не факт, что снова попадёшь.
    Обедали двумя бригадами. Стол длиннющий, скамейки под стать столу, цех спокойно уместится.
В этом месте отец не мог сдержаться, хохотал до слёз. «Смотрю, говорит, а Стёпка в сторонке пристроился, на чурбачке. Не порядок! Я потеснился, зову его: «Стёпа, да садись ты за стол, не торчи каланчой, места всем хватит».
За рукав спецовки ухватил и потянул на себя. А он, видать, неустойчиво стоял (ноги крестиком переплёл), не удержал равновесие и со всего маха плюхнулся рядом со мной. И тут я услышал знакомый вопль, сразу узнал.  Вот те раз! Получается, признался Стёпка аж на глазах у родного коллектива! Он, как мячик, запрыгал по скамейке, с каждым приземлением распаляясь сильнее и сильнее. Кое- как выскочил из-за стола и на ходу схватил первое, что попало под руку. Оказался «кардан» от директорской Волги».
Стёпа гонялся за отцом, лавирую между станками и орал на весь цех: «Убью, растудыть твою тудыть, столько страданий принял за твои огурцы, дохлые! Неделю сплю в тазу с тёплой водой, вприсядку. Жопа разбухла так, что ни в одни штаны не влезет. Изверг ты Мишка! Прибьюууу …».
Повязали мужики Степана, успокоили кое-как, ему в Армию через месяц, пожалели. Правда ржали до икоты. Подкалывали на все лады, с этим делом в трудовых коллективах порядок.
    Оказалось, это Стёпка со своим брательником Федькой, наловчились огороды соседские чистить. А мы знаем - «сколько верёвочке не виться …». На батьку года два «косяка давил», пока не помирились на охоте.
    - Ты на хрена, Мишаня, таким крупняком в меня саданул-то, змей ты полосатый (это он за тельник). Я и щас огурцами давлюсь, нутро восстаёт, отказывается принимать овощ с пупырышками. И трусы при женской половине, при свете, разучился скидывать. Сразу вопросы: «Воевали? Не разведчик ли? И разные подковырки, откуда не ждёшь. Ну, Миха, отыгрался ты на мне»!
     - Это тебе за маму мою. Чтобы помнил, что слепой человек он, как святой, его уважать надобно.
     - Ладно, Мишаня, добро, по рукам что ли? Ты меня вовремя остановил, а так бы доигрались с Федькой до взрослой карусели. Пацаны были - одно слово - балбесы.
     - Мир, Стёпа?
     - Мир, Миша!
     Хорошие были мужики, настоящие, с юмором и добрые.
«Толька, (это они мне) ты смотри, если за огурцами, то лучше к нам. Мы огурцами завсегда рады поделиться, которые с пупырышками».
А сами перемигиваются и хохочут. По-доброму так, по-соседски …


Октябрь 2010г.