Освобождение как готовность к взлёту

                Светлане   ПОНОМАРЕНКО

   


               

             


               


       Основное противоречие жизни любого разумного существа и не только в людском сообществе состоит в том, что всякий субъект, индивид, носитель жизни рано или поздно перестаёт телесно существовать, то есть, жизнь отдельно взятого организма конечна, смертность живых существ на планете Земля стопроцентна. Замечено, что гориллы в молодости, в зрелости страшны своей телесной силой, безмерно чувственны в своём мироощущении, беспощадны во всяческом насыщении своей похоти, к старости же становятся нерешительны, задумчивы, скорбны, жалостливы… Человеку с его развитым интеллектом, амбициями, статусом покорителя природы свойственны те же самые реакции. Жизнь смолоду – желание блага самому себе и своим ближним  во всё возрастающих масштабах. Чем больше благ, тем лучше, но и тут природа установила разумные пределы: непомерно разросшееся благо переходит в зло, изнуряет и калечит жизненную силу.
    
      Римские патриции всю жизнь с утра до вечера предавались самым различным благам – заказывали, например,  рагу из язычков ласточек, золотыми ложечками кушали мозг из вскрытого черепа живой, привязанной под столом обезьянки, не говоря уже про традиционные термы (бани) с гетерами. Чтобы как-то приспособиться к потоку яств и не лопнуть, эти проглоты специальными пёрышками  щекотали себе горло, дабы вызвать рвоту и освободить желудок для новых поступлений. И всё равно катар был неибежен. А в духовном отношении римская знать, сливки общества уронили себя настолько, что уже ни на что не годились – империия пала, цивилизация рухнула.
   
      Итак, благо, если его не ограничивать разумной волей,  переходит в зло. Самый радикальный пример тому – блаженство наркомана, несравнимое, надо думать, ни с чем. Нирвану, которую индусы достигают естественным образом, эти безумцы получают ценой катастрофического разрушения организма и личности. Мимоходом можно заметить, как мудра природа, выставив такую грозную охрану для того, чтобы сохранить человека. По мере развития всех своих способностей, homo sapiens увлекается разного рода стяжательством – строит жилища, обретает горы всевозможного имущества, путешествует, коллекционирует предметы роскоши, автомобили, наслаждается жизнью потребителя благ. Чтобы иметь всё это, человек отдаётся во власть золотому телёнку: ведёт изнуряющий бизнес или иную деятельность, лишающую его покоя, здоровья, а в конечном итоге – гармоничной жизни. Это всё те же излишки благ, переходящие в зло, отсюда и поговорка «Богатство треплет».
   
      На контрасте следует обозначить полярно противоположный вектор благ и наслаждений – духовный, обращённый внутрь самого человека, указывающий на золотые россыпи души и интеллекта. Известно, что Сократ, видя как по городу проносят бесчисленные сокровища, драгоценности и богатую домашнюю утварь,  воскликнул: «Сколько, однако, вещей, которых я совсем не желаю!»
   
      Но будем условно считать, что жизнь большинства в погоне за «красивой жизнью» - нормальная и успешная с обывательской точки зрения. И вот живущий в отвоёванной роскоши разумный человек на каком-то этапе начинает чувствовать, понимать, что все его наслаждения жизнью, богатством, славой, почестями вскоре будут отняты смертью. В душевном состоянии  всё чаще начинает присутствовать смятение, страх, а у тех, кто покрепче, -  скорбь ввиду того, что будет потеряно всё – и богатство, и смысл существования. Это ли не трагедия людей зрелого возраста?!
   
      Лев Толстой, величайший мыслитель, всю жизнь положивший на то, чтобы облегчить земную участь человека, переживая подобное состояние, писал: «Я качусь, качусь под гору смерти. А я не хочу смерти, я хочу и люблю бессмертие. Я люблю мою жизнь – семью, хозяйство, искусство».  Поскольку цивилизованное человечество существует уже не одну тысячу лет, мировые религии с древнейших времён предлагают свои варианты спасения от бессмысленности жизни, которая заканчивается смертью, разрешают как будто это основное противоречие бытия. У Будды рецепт такой: «Жизнь – есть отречение от себя для достижения  блаженной нирваны». «Жизнь – это подчинение разуму, дающее благо человеку», - сказали стоики. «Жизнь – это любовь к Богу и ближнему, дающая человеку благо», - сказал Христос.
   
      Но ведь далеко не все, живущие реакциями плоти, желают и способны подняться на иной уровень восприятия жизни и так её «модернизировать», чтобы напрочь исчезла жалость к себе, к медленно и неуклонно разрушающемуся телу, чтобы улетучился страх перед смертью, главным пугалом человека. Блестящую картину подобного состояния нарисовал когда-то Герцен в «Былом и думах»:  «Наша жизнь постоянное бегство от себя, точно угрызения совести преследуют и пугают нас. Как только человек становится на свои ноги, он начинает кричать, чтобы не слышать речей, раздающихся внутри. Ему грустно – он бежит рассеяться; ему нечего делать – он выдумывает себе занятие; от ненависти к одиночеству он дружится со всеми, всё читает, интересуется чужими делами, женится на скорую руку. Кому и эта жизнь не удалась, тот напивается всем на свете: вином, нумизматикой, картами, скачками, женщинами, благодеяниями, ударяется в мистицизм, идёт в иезуиты, налагает на себя чудовищные труды, и они ему всё-таки кажутся легче, чем какая-то угрожающая истина, дремлющая внутри его. В этой боязни исследовать, чтобы не увидеть вздор исследуемого, в этом искусственном недосуге, в этих поддельных несчастьях, усложняя каждый шаг вымышленными путами, мы проходим по жизни спросонья и умираем в чаду нелепостей и пустяков, не пришедши в себя…»
   
        В этом бриллианте отражается жизнь колоссальной массы людей, и всё же рассмотрим один из немногих вариантов перевоплощения, кратко назвав его освобождением духа от материального одеяния. Ближе, точнее и убедительнее всех религиозных призывов мне представляется позиция стоиков. Начать с того, что человек в некотором смысле напоминает воздушный шар, корзина которого пришвартована к земле сотнями верёвок, а среди них канат, соединяющий с любимыми и близкими. Сама мысль потерять их или оставить одних на этой грустной земле разрывает душу. Есть в наличии ещё одна цепь, приковывающая нас к земле – это любовь к жизни. И что получается? Разорвать все столь любимые, привычные связи и улететь в небо, в космос, к чёрту в пространство и там раствориться?..  Да это же форменный ужас!
   
       Но это говорит лишь о неготовности решать духовные задачи, соответствующие возрасту, когда жизнь ещё не на излёте, но слышны уже предварительные команды космического диспетчера – Всевышнего. Мой дядька лишь накануне смерти как-то собрался духом, обронил: «Да хоть сейчас…»,  а до этого – взгляд полный горечи, отчуждения. Я бы не хотел переживать подобный коллапс, а потому заранее, с середины пути озабочен именно тем, чтобы уравновесить себя между жизнью и смертью. Помнится, я писал тебе, Света, что мы отыграли лишь первый тайм; моя цепь – любовь к жизни и ближним – необычайно крепка, но при этом добиваюсь такого состояния духа и размышляю о том, чтобы я мог равнодушно расстаться с жизнью, за которую многие цепляются и  держатся, словно уносимые потоком – за колючие кусты и острые камни. Чтобы сделать свою жизнь приятной, надо оставить всякую тревогу о ней. Наряду с тем, что я стараюсь воспитать в себе крепость духа и равнодушие к ударам судьбы (чтобы было на что опереться), с помощью размышлений и упражнений усиливаю в себе душевную независимость. Меня увлекает и волнует уже очень немногое. Иначе говоря, сотни верёвок, удерживающие шар у земли, я, как пилот-испытатель обрубаю без всякого сожаления. Процесс интересный в динамике от простого к сложному. Меня, например, не тянет плясать, как в 18-19 лет, совершенно не занимают развлечения, ничего не дающие душе или разуму. Мне нет дела до того, как устраивают свой быт «звёзды», точнее – тусовщики, которых справедливо именуют сегодня звёздной пылью. Истинных светил мало. Это про Солженицына можно сказать: «Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!..» И ещё у меня есть надёжный фильтр, отсеивающий от чего-то главного в жизни чепуху и шелуху. Этот фильтр – философия. Она выковывает и закаляет душу, подчиняет её порядку, управляет поступками, указывает, что следует делать и от чего воздержаться, сидит у руля и держит курс в бушующем океане жизни. В конкретном случае делаю реверанс в адрес стоиков, которые советуют быть готовым ко всему, что вмещает в себя человеческий удел. Спокойного времени не бывает. Тяготы, несчастья, катастрофы, катаклизмы подстерегают нас и могут надвигаться со всех сторон, и мудрецу свойственно, как войску, защищающемуся от неприятеля круговой обороной, выставить во все стороны строй своих добродетелей. Переводя на язык наших дней: добродетель – это разум, соединённый с волей. И прелесть учения стоиков ещё в том, что любое несчастье они оборачивали себе во благо. Конечно, боль, страдание, смерть не могут быть благом, но если я переношу их стойко – это хорошо. Помнится, когда я строил дачу, конкретно – закреплял рамы на втором этаже, подо мной сложилась лестница, и  последовал неуправляемый полёт с четырех метров высоты. Левая нога хряснула, издав звук от рвущихся связок и от колена развернулась влево в сторону на девяносто градусов. Примерно одну секунду длилось моё смятение; испустил даже бессмысленный вопль и вовсе не от боли: жалко было ногу. А потом развернул её на место, соорудил из досок костыли, убрал всё, что было – рамы, стёкла и поехал в город, выжимая сломанной ногой сцепление на «Запорожце». Надеюсь, что и в будущем лица не потеряю.
      
          Для чего я всё это пишу?  Для того чтобы укрепиться душевно на поджидающем нас перекрёстке «Земля-Космос». Непременно стоит признать, что наше тело и вся животная жизнь – не есть цель существования, она – лишь средство достичь чего-то благодаря телу. Если угодно, тело можно сравнить с лопатой, которая доверена разумному существу, чтобы ею копать и, копая, тупить её и точить, а не очищать и хранить. Это талант, данный человеку для прироста духовных крыльев. И вот, опираясь на эти крылья, человек поднимается на некоторую высоту над жизнью животной, и с этой высоты видит всю призрачность своего животного существования, неизбежно кончающегося смертью, видит, что существование его в плоскости обрывается со всех сторон пропастями. Но если он понял, что у него есть крылья, поднимающие его над бездной, его уже ничто не страшит, лишь бы не терять веру в свои крылья и лететь туда, куда они его влекут.
   
        Христос призывал к тому же самому: «И кто хочет свою жизнь сберечь, то её потеряет. И кто потеряет жизнь свою ради меня, тот обретёт её». В этих словах подтверждается истина, что нельзя сберечь то, что должно погибнуть и не переставая погибает, -  а что только отрекаясь от того, что должно погибнуть, от нашей животной личности, мы получаем нашу истинную жизнь, образно говоря, - вертикальный взлёт.
Когда приходит это сладостное состояние, исчезает обманчивая жажда наслаждений, пропадает жалость к самому себе, и совершенно наплевать мне на то, как выглядит моё отражение в зеркале. Я регулярно точу лопату: бегаю, плаваю, занимаюсь йогой, периодически голодаю – делаю то, что должно, и больше судьба лопаты меня не интересует; будь что будет!
    
        Есть ещё такая формула: чтобы спастись при жизни, надо жить для других, потерять всё, кроме души… Это, так сказать, готовность  №1. Жить для других – задача, может быть, неподъемная, хотя как посмотреть… Ведь мы и живём ради своих любимых и близких, мы не злодеи, а добродетельные люди, значит есть что-то в активе.  Помнишь, у Чехова один из героев говорит: «Счастья нет и не должно его быть. А если есть в нашей жизни смысл и  цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чём-то более разумном и великом. Делайте добро!»
    
         Хотелось бы развеять блажь иных энтузиастов, полагающих смыслом своей жизни возможность переделать этот мир. Я сам по натуре максималист, но не до такой же степени! Даже гигант Толстой под конец жизни в разговоре с Горьким вынужден был сетовать: «Вот и вы, - проживёте жизнь, а всё останется, как было, - тогда и вы заплачете, да ещё хуже меня, - «ручьистее», как говорят бабы…»  С Горьким так и  вышло в сталинские годы.  Облик этого мира меняет одно только время и то – колоссальными периодами – столетиями, тысячелетиями, оставляя неизменной и довольно-таки низменной природу человека, его психологию.

         Что до меня, то я довольствуюсь тем, что наслаждаюсь окружающим миром, не утруждая себя заботой о нём. Я живу жизнью, которая всего-навсего лишь извинительна и лишь не в тягость ни мне, ни другим.
    
         А вторая часть формулы или готовности №1: «потерять всё, кроме души» представляет в некотором роде фокус, дающий несомненную отраду и защиту от любых метаморфоз бытия. Но что такое: «потерять всё»? Это вовсе не означает, что надо немедленно обрубить все концы, отшвартоваться и взмыть или (параллельный образ) сломать лопату. Можно пользоваться всеми благами жизни, но не зависеть от них, не ставить их в грош. Доступен аскетизм – ещё лучше, ибо страх смерти резче, чем больше благ теряешь. (Оттого-то так трепещут и боятся за свою жизнь американцы – им есть что терять), но материальные блага, как мы уяснили, - это в лучшем случае точило для лопаты.
Чем больше наши потребности и наше имущество, тем больше опасность подставить себя под удары судьбы и подвергнуться всевозможным невзгодам. Существует прекрасная мера всем нашим запросам – природа. А тянуться к находящемуся за её пределами  – чистейшее безумие. Любовь к жизни,  она для меня,  в желании зорко и с любопытством следить за тем, что в мире кругом творится  и происходит, в способности мыслить: страстям противопоставлять разум, судьбе – твёрдость, а законам, традициям, мнению толпы – природу.
   
          А знаешь ли,   Света, что философствовать – это не что иное, как приготовлять себя к смерти, учиться умирать?  Само размышление, точнее, готовность податься в мир иной имеет ореол величия. Тут я призываю в собеседники Мишеля Монтеня: «Неизвестно, где поджидает нас смерть, так будем же ожидать её всюду. Размышлять о смерти – значит размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения. И нет в жизни зла для того, кто постиг, что потерять жизнь – не зло».
      
          Потерять всё – это, по-моему, просто почувствовать, что ты сыт пусть не всеми, но достаточно большой долей земных впечатлений. Нравятся мне рассуждения Монтеня, и хотя они о самом жутком и таинственном явлении, в них столько мудрости и бодрости духа!
«Я хочу, чтобы люди действовали, чтобы они как можно лучше выполняли налагаемые на них жизнью обязанности, чтобы смерть застигла меня за посадкой капусты, но я желаю сохранить полное равнодушие и к ней, и тем более к моему не до конца возделанному огороду».
Вот и мне хочется на какой-нибудь ну очень предварительный возглас Создателя: «Приготовиться к взлёту!» бодро ответить: «К взлёту готов!»  Я давно приучил себя к мысли, что наша жизнь продолжится и за пределами того, что можно постичь умом в нынешнем его состоянии. Конечно, это прерогатива веры, наша преданность смутно ощущаемой истине.
       Желая дорогим своим друзьям и современникам счастья, прежде всего желаю  безмятежности. Пусть никакая печаль их не коснётся, а если коснётся, то не в силах будет огорчать их сердца и души. Всем людям желаю быть мудрыми, и значит, всегда оставаться в радости.

                -----------------------------------------------