О моей последней любви

 

   Я не была готова. И она застала меня врасплох. Мне ее подарили на День Рождения.

   Я в этот момент торчала в деревне, билась со своими печками. У меня печки топятся по-черному. Как оказалось. Съездила по грибочки, ага. Не топить уже было невозможно. Поэтому вместо клюквы и грибов я просидела почти неделю в холодной избе, по локоть в глине, по плечи в дыму. По телефону мне выдавались инструкции мастера, особо ответственные моменты зачитывались, новые слова переводились. Вот так, между инструкциями ко мне постучалась любовь.

   Наташка – мой главный печник и литературный критик - сказала, что мне обязательно нужно это почитать, что это очень похоже на меня, на то, как я пишу, «прямо как будто тебя читаю, и про мужиков тоже…, прямо как ты…». Но поскольку Наташка считает меня отпетой мужененавистницей, я не очень-то поверила. Решила в городе почитать, все-таки интересно, как тебя воспринимают близкие люди.

   В общем-то, и в городе я особенно не спешила, были дела и поважней. Но вот когда дела были закончены или прерваны, в связи с окончанием рабочей недели, я влезла в инет и набрала это странное имя – Марта Кетро.

   И умерла.

   Утонула в чужой любви, в чужом счастье, муке, потере…, в чужой образности, чужой поэтике,  в общем чуждой мне гламурности. Но такой близкой искренности, такой узнаваемой авторской и человеческой правдивости, так тщательно задрапированной в бытовую грубость нежности, такой тонкой иронии к себе, персонажам, ситуациям, такой глубине понимания себя, персонажей и ситуаций, таком пронзительном чувстве утраты. В таком музыкальном чувстве Слова. В таком музыкальном чувстве Чувства… Жизни… Любви… В таком как у меня. Теперь уже можно об этом написать.

   Потому что я все равно уже умерла. От ревности. От зависти. От любви.

   От тоски. От обиды. От злости. На нее. За то, что она такая же, только успешная. Такая же, только успевшая раньше меня. Придумавшая, как написать. Такая же, только более сильная, более цельная, более молодая, более красивая, целеустремленная, уверенная в себе, более интересная, наверное…, более меня хотевшая быть писательницей.

   Я уже подумала, что после Земфиры в моей жизни не будет таких ударов по писательскому самолюбию. В конце концов, было время оклематься, да и не писала Земфира книжек.

   Марта Кетро написала мою книжку. Книжку, которую могла бы написать я, но уже не напишу. Зачем? « я не терплю быть вторым!» Все, чем я владела в своих Тонких Мирах. Все, что было только моим. Что делало меня уникальной. Достойной любви, поклонения, уважухи. Уже воплотилось. В бумажные книжки и миллионы читателей. Не моих. Без меня. И я умерла в середине октября в ночь с пятницы на субботу. От зависти.

   Умереть от зависти так же стыдно, как от обжорства. Дешево. Как-то даже похабно! Ну, что ж. Как есть. Буду читать ее тайком, никому не пересказывая. Уеду в деревню, доведу до ума печки, заведу козу, назову Марта, буду лупить как сидорову козу, потом плакать вместе с ней, кормить капустой, пить козье молоко, говорят, очень полезно. Научусь плести корзинки. Весной посажу флоксы и топинамбуры. И клубнику, конечно. Хорошо, что там нет инета. Я даже компик туда не возьму. Незачем. Искушение одно.

   Понимаете, она ведь не была для меня открытием. Я сама так пишу. Писала. Это было согласием, я сначала кивала и кивала, потом одобрением, и я хлопала в ладоши, потом чистым узнаванием, узнаванием и узнаванием. И тогда от меня ничего не осталось, вернее, остался только читатель. И никого больше. Это, как говорят, «растворился в любви». И меня нет. Больше. Нигде.

   Это знаете, как когда узнаешь, что мужчина, которого ты любишь – лучше тебя. Ну, или женщина. И тогда в тебе совсем нет смысла. У тебя нет места. Это примерно так же горько, как когда ты лучший, а тот, кого ты любишь – хуже, и знает об этом. А вы говорите, любовь! Такая ботва.

   Я посыпаю голову пеплом, пылью, или чем там еще и несу свои старческие флоксы к Ее Пьедесталу, на котором в самом низу, мелким шрифтом, понятным только мне, написано «здесь похоронена несостоявшаяся писательница такая-то…»