Две тайные мысли убеждённого коммуниста-учёного

   Прошло лет двадцать с тех пор, как не стало ни СССР, ни социализма, ни социалистического содружества... Кто-то сжёг свой партбилет ещё во время перестройки, но один известный учёный, Анатолий Георгиевич Орестов, остался коммунистом и в душе, и формально даже тогда, когда это было скорее невыгодно, чем выгодно... Сама мысль о том, что он, оставаясь атеистом, может перестать быть коммунистом, казалась ему глупой.
   Часто проводил время на роскошной даче, полученной  за заслуги ещё в ныне такое далёкое и полузабытое брежневское время. Анатолию Георгиевичу нравилось жить на даче куда больше, чем в городской квартире. Даже зимой, когда элитный дачный посёлок был практически безлюден. Одиночество на старости лет не только не мешало, но действовало благотворно. Ездить в родной институт на работу не составляло проблем - машина с личным шофёром так и осталась за ним. Не вождь, но всё равно - заслужил человек научными трудами и машину, а не только дачу, за высоким забором которой осенью идут дожди, а зимой снег. Тоже понимать надо!..
   А однажды прошлой зимой этот уже не просто пожилой, а старый человек, проснувшись среди ночи, скорее не оттого, что выспался, а от старческой бессонницы, увидел из окна своего лесного особняка, скромно называемого дачей, огонь совсем недалеко от высокого забора. Думал - пожар, вышел из любопытства, но вскоре выяснилось через сторожа: бомжи разожгли костёр, чтобы согреться.
   - Не обращайте внимания,- добавил сторож. - Бомжи тоже люди. Они далеко от дач. Мне издалека тоже сначала тоже показалось, что разожгли костёр возле самого забора, я специально подошёл ближе и убедился, что это не так. Да я  их  всё равно предупредил, и я прослежу, будьте спокойны,- закончил он с искренним почтением, так как слышал о заслугах учёного.
   - Бомжи, бомжи... У них нет дачи с камином... Но раньше их не было... Знаю, знаю: раньше бездомным и ночевать на вокзалах не разрешали, да и в лесу тоже, но всё же... - пробормотал Анатолий Георгиевич скорее для себя, чем отвечая сторожу, явно имея ввиду под словом "раньше" советское время.
   По какой-то странной ассоциации мыслей Анатолий Георгиевич, глядя уже в окно на дым, принятый им было за пожар, вдруг начал думать, хотя и не совсем неожиданно для себя, ибо теперь, постарев, часто любил вспоминать прошлое:
   "Ведь не только я, но все мы, весь наш институт, вплоть до последнего лаборанта, знал ещё с октября пятьдесят седьмого года, и я - тогда лишь кандидат наук, знал и понимал: после запуска нашего Спутника началась научно-техническая революция! И все понимали: кто победит в гонке, называемой научно-технической революцией, тот и будет господствовать над миром! Почему же мы, комунисты, не выиграли эту гонку? А ведь так хорошо начиналось, такой был прорыв!.. Так где и когда мы оплошали?.. Какой дурак поверит, что виноват во всём "этот шут и предатель" Горбачёв?.."
   Ответа пока не было, но не в первый же раз проснулся среди ночи? Ответ на этот мучительный вопрос будет, будет!..
   Так прошло полгода, может, даже больше. Наступила новая осень, и Анатолий Георгиевич, у которого к тому же и жена умерла, по привычке снова перебрался на дачу. И вот как-то ему позвонили из самого правительства и предложили поработать в Сколково, российской кремниевой долине. Не забыли пенсионера! И это было более, чем приятно: по-прежнему нужен не просто кому-то, а стране!
   Разумеется, академик тут же согласился. Даже партийное руководство не спросил: ведь соглашаться или отказать было его личным делом, времена были уже другие.
   Каких там только не было иностранцев, бизнесменов и учёных! Маститого учёного узнавали, что также было приятно. Один американец всё же сказал по-английски с улыбкой за спиной учёного, не зная, что у того очень хороший слух:
   - Чудак, он до сих пор коммунист.
Задели эти слова Анатолия Георгиевича!
   И он отвечал, демонстративно громко хмыкнув, на очень хорошем английском:
   - Да, коммунист, и я горжусь этим. Коммунистом и атеистом и умру.
   - О, ес!- тут же последовало снисходительное согласие.
   А русский учёный обиделся ещё больше:
   - Что - "ес", "ес"? Что - да? Задакал-закудакал...- передразнил, приподняв он густые седые брови. На русском совершенно невольно вырвалось это насмешливое, прежде чем понял, что неприлично. И продолжал уже спокойно, по-английски, причём, на языке, близком скорее языку Шекспира, которому учили в молодости, чем американскому варианту этого ныне столь распространённого языка: - Неужели вы думаете, что я уже старикашка, выжил из ума и невосприимчив к новому? Да если бы вы и при Советской власти помогали нам или проявили такую же заинтересованность, какую проявили сейчас, то у нас давным-дано была бы эта кремниевая долина! А вы... Пока мы были империей зла, как выразился ваш президент Рейган, как вы к нам относились? Разве вы дали нам хотя бы один компьютер, хотя бы один телевизор?.. Вы даже мелочью - пультом дистанционного управления телевизором не хотели с нами поделиться!
   Снова в ответ уважительное:
   - О, ес, ес,- (то есть "да"). - Россия тогда была империей зла...
   А старик взял да и выпалил упрямо, уже усмехаясь широко и открыто вставной челюстью:
   - Понимаю:  именно за то вы нас и не любили, что мы были империей зла! А теперь любите, а?..
   Знал: старый, ничего ему не сделают. Сам прекратил разговор, понимая, что не захотят продолжать спорить со старым человеком. Забудут! Или сделают вид, что забыли, что никакого спора и не было. Наверняка уже подумали, что старик просто плохо воспитан. Ну и пусть думают, что хотят. Они тоже не ангелы.
   А учёный мирового уровня не жалел, что согласился принять участие в важном для страны проекте: мало ли что может быть? И он пригодится здесь не только как профессионал высокого класса. Ведь наверняка найдутся и такие, которые захотят нажиться, погонятся, вопреки всякому здравому смыслу, и за свехприбылью, а он, как коммунист, будет их сдерживать. За одно это партия одобрит его работу. Разумеется,  он пришёл сюда работать, и, хотя творить он вряд ли уже способен, но он - кибернетик, опытнейший Профессионал.
   Даже если все эти люди догадаются о его тайной мысли, - так ли уж это важно? Даже если усмехнутся снисходительно - тоже не беда. А вот долг коммуниста обязывает его ...