Мижид

Мижид.

(Предисловие. Этот рассказик написан как маленькая вставка в произвдение Татьяны Юношевой, дополнение к "Луизе" и "Монике". Соответсвенно, посвящаю и с преогоромной благодарностью - Татьяне Ю.)

Видимо боги разгневались на людей… За что? Может, занятые своими делами, заботами, люди меньше стали ублажать богов белой пищей? А может здешних духов и не так надо задабривать? Но Вечно Синее Небо, великий Тэнгри властен над всем миром, и даже здесь, где не так далеко, наверное, до самого края мира, куда пришли наши предки с великим войском. Как ужасен гнев его, когда грохот и небесные стрелы разрывают небо и землю… И как мал и бессилен человек, а тем более хрупкая девушка… Зачем пришла она в этот мир, зачем столько горя и страха? И рожден ли в эту жизнь такой человек, в глазах которого увидит она свое отражение, растворенное в ласке?
Засыпая под шум дождя (страшный гром и молнии уходили на закат), Мижид от тревожных и горестных мыслей плавно перенеслась в мир своих волшебных снов, о которых рассказать было некому…
Этим утром, когда хозяин приказал ей искать заплутавших ночью кобылиц, солнце слепило так, что глазам было больно смотреть на блестевшую траву…
- Эээ, твои громадные глаза так и хотят лопнуть от света! – младший сын хозяина, толстый Ракша, считал своим долгом обозвать Мижид – ведь иметь большие глаза это так некрасиво!
- Не связывайся с ней, сын! Недостойно это! – вторая жена хозяина царственно прошла мимо. Ее косы, богато украшенные серебром и кораллами, лежали на высокой груди. – У матери ее такие же глаза были, а откуда мать ее – кто знает? И не стой столбом, пошевеливайся! – это уже к Мижид. – Не  то кобыл не сыщешь, хозяин три шкуры с тебя сдерет!
Гнедые лошади нашлись нескоро, ушли через обмелевшую речку и стояли в тени тальника, отмахиваясь от мух.
Направляя своего старого мерина вброд, Мижид заметила, что небо к полудню начало затягиваться серой пеленой, а под ней с востока, где, как давно рассказывал ей отец, остались родовые кочевья, заклубились черные тучи. Редко такое весной, и сердце Мижид гулко застучало в неясном предчувствии… Кобылы не хотели покидать облюбованных кустов, и когда далеко было еще до улуса, девушка с ужасом заметила, что из черных туч белыми иглами грозные боги колют землю. Где спрятаться от грозы? В бескрайней степи можно только упасть на землю и молить богов о пощаде!
Заметавшийся конь сам ринулся в падь, и там девушка увидела что-то наподобие пещерки, маленький грот, обложенный камнями. Рядом полузасохшее дерево с выцветшими лоскутками на черных ветвях – никак чьё-то обоо, священное место. Но выбирать не приходилось. Кое-как собрав кобылиц рядом, Мижид укрылась в гроте от настигавших ее дождя и грозы.
Молнии могут убить, молнии это гнев Тэнгри, но находясь в безопасности, Мижид скорее восхищалась мощью стихии. Вот бы стать сильной и большой, взлететь ветром и с шумом и блеском наслаждаться свободой! И что за греховные мысли в ее голове?
…Отец был добрым и кротким, он пришел очень больной с последней битвы, когда Мижид была совсем маленькой. Гладил ее по голове и горько вздыхал. Старая бабушка, у которой оставалась девочка на время отлучек отца, совсем ослепла. А перед смертью отец как-то преобразился, глаза его лихорадочно блестели. Он подозвал дочку к себе и хриплым, но очень проникновенным голосом заговорил.
- Смерть это разлука, дочка. Но это и встреча. Не печалься обо мне. Боги не оставят тебя, а мы с мамой будем охранять свое дитя.
- Ты к маме уезжаешь, да? – маленькая Мижид распахнула свои большие черные глаза. Как была похожа она сейчас на ту доверчивую красавицу из разграбленного гарема, которую пожалел монгольский воин, и вопреки всем трудностям привез к себе в степь. Но любимая Аният не выдержала суровой зимы и, родив дочь, умерла. Жениться во второй раз некогда было – все походы и войны, да и не мог забыть он глаза любимой.
Оставшуюся одну Мижид вырастили люди в улусе, но чуть повзрослев надо было работать… Доить кобылиц, стричь овец, от зари до зари не покладая рук, зарабатывать кусок хлеба. «Была бы еще красавицей, взял бы может кто тебя в жены», - так говорила иногда хозяйка. Но парни стороной обходили Мижид. Называли странной, вечно летает в облаках, своими нездешними глазами в самые кишки заглядывает…
…Дождь все шумел, затихая, но Мижид не слышала его. Обессиленная от страха и усталости, она глубоко спала, и в снах ей виделось опять одно и то же. Чьи-то глаза глядят на нее восхищенно и ласково, чьи-то сильные  руки осторожно и трепетно обнимают ее плечи. И незнакомые большие цветы пахнут сладко-сладко, а над головой светлое дерево благоухает. А на ней самой вместо грязного, не понять какого цвета халата, и не халат даже, а что-то белое и воздушное. И отец где-то рядом, и на войну, похоже, не собирается. А тот, кто глядит на нее, такой родной и близкий, только вот лица не разглядеть, не вспомнить…
…А потом она, возможно, замерзла на холодных камнях, но проснуться пока не могла. Голова загудела от неудобной позы, и гул нарастал, нарастал и вдруг свалился на нее с небес огромной железной птицей!
От страха Мижид проснулась… Она проспала полдня! Рыжий закат догорал, тонкой полоской выбиваясь из-под туч. Кони тревожно фыркали, и девушка заторопилась домой. Копыта лошадей скользили по мокрой траве, а когда девушка взобралась на пригорок, ее охватил порыв холодного ночного ветра.
Невдалеке Мижид увидела огонь. Небольшой караван остановился у реки. Скорей, скорей мимо них, вдруг разбойники. Много здесь плутало разного люда, сбиваясь немного с караванного пути. Купцы, говорившие на непонятных языках, важные чиновники – нойоны, разные воины, порой не брезговавшие грабежом. Хозяин Мижид принимал особенно хорошо купцов, тогда резали баранов, лилась архи – молочная водка, а Мижид старалась спрятаться где-нибудь подальше от хозяйских юрт.
Но в это раз не удалось скрыться. Наперерез ей поскакал всадник на высоком черном коне.
- Далеко ли до улуса, девушка? – спросил всадник, но приблизившись, окинул ее взглядом и тон его стал слегка презрительным. – Ты - харачу, рабыня?
Мижид отрицательно покачала головой. Пусть сирота, почти нищая, но отец ее, свободный воин, а мать привез не как пленницу – женился на ней.
А потом, также молча, показала рукой в сторону улуса.
Всадник на непонятном языке что-то крикнул своим, и вскоре несколько человек и навьюченных лошадей присоединились к ним. Видно бушевавшая гроза изрядно потрепала путников, может потеряли кого, может сами заблудились.
Мижид не ела почти ничего весь день, а от каравана пахло чем-то сладким и вкусным.
Совсем близко к ней подъехала и пошла рядом лошадь светлой масти.
- Как зовут тебя? – Мижид опасливо подняла голову на этот вопрос. А всадник на лошади тоже очень светлый! Никогда не видела она таких белых волос и лица! Уж не дух ли? В замешательстве так тихо произнесла свое имя, что и не поняла, услышал ли что-нибудь он.
- Хочешь есть? – белая рука протянула ей какие-то ароматные плоды. – Возьми, не бойся, это вкусно. Ты понимаешь меня?
Говорил всадник немного забавно, но вполне понятно. Видно было, что слова он старается произносить правильно, учит видать.
Крупные ягоды оказались такими сладкими, что Мижид сразу почувствовала прилив сил. Подняла голову выше и взглянула на спутника. Какой он светлый, даже словно светится сам в темноте.
- Так как зовут тебя? Я плохо услышал.
- Мижид.
-Маши? Маша? Мою маму так звали, Маша, Мария.
Мижид захотелось дышать глубже, расправить плечи. Очень редко с ней разговаривали так, спокойно и даже ласково, а голос этот заставлял трепетать сердце.
- Я учу ваш язык. Хорошо получается? Меня учитель отправил с купцами на восток. Вот выучу ваш язык, и язык тех, кто дальше живет. Учитель много знает и он очень добрый человек. Он купил меня и маму, но растил меня как сына. А там, где мы раньше жили с мамой, была зима и много-много снега. Дома стояли светлые из дерева. А какой пожар был, когда нас с мамой и еще много людей увели в плен. Мы шли, шли, и люди болели  и умирали. А потом в большом городе, нас и купил Дамиль-муршит. Он много знает, больше всех, наверное. Он людей лечит. Он маму лечил, но она сильно болела и умерла. А ты немного похожа на соседку мою, Фатьму. Я не надоел тебе разговором? Учитель дал денег купцам, чтобы они взяли меня, чтобы я язык учил. Мне нравится это, я свой язык помню, еще к учителю приезжал друг издалека – сам черный почти, а на лбу красное пятнышко. Он меня своему языку учил. Еще с запада люди приезжают, на разных языках говорят, я их немного понимаю. А ты работаешь на хозяина? Родители есть у тебя? Мижид тихо отвечала, украдкой оглядывая всадника.
- А я и забыл совсем – меня зовут Егор, а Дамиль-муршит называет Гухар. Ты не боишься меня? Ты хорошо на коне ездишь, здесь все женщины хорошо ездят, и лицо не закрывают, как там, где мой учитель живет.
- Если лицо закрывать, как же работать? – Мижид стало смешно и так легко на душе. Она улыбнулась Егору.
  -Какая ты… - парень словно споткнулся и умолк. – Я что-то много говорю, - промолвил он наконец, сам себя не узнаю. Мы увидимся завтра?
Мижид пожала плечами. Неизвестно ведь, куда отправит завтра хозяин или хозяйки.
Давно уже виднелся дым от юрт, и навстречу каравану выехали несколько вооруженных хозяйских охранников – нукеров. Подозвали Егора, он лучше всех переводил. Поговорив с купцами, нукеры сопроводили гостей в улус. А Мижид отогнав лошадей в загон, добралась, наконец, до своей ветхой юрты, оставшейся от отца.
Легла спать, но сон не шел. Пыталась собраться с мыслями. Кто он, новый знакомый? Ну уж точно не дух бесплотный, руки у него большие и сильные. Глаза такие светлые, что и не верится, что так бывает. И почему говорил он с ней так доверчиво, как с равной? Добрый он? Или забудет о ней завтра, просто в языке поупражняться захотел? И почему кажется ей, что где она слышала этот голос?
Утро началось с переполоха. Вчера усталые купцы не произвели на хозяина впечатления, а сегодня подошел остаток их каравана, и хозяин решил блеснуть гостеприимством. Резали баранов, расстилали белый войлок на траве. Готовился пир. Мижид отправили варить мясо в больших котлах, рядом суетились другие работницы.
- Маши! Маша! – Почему-то сразу обернулась она на этот зов, словно так всегда и звали ее. Егор на высоком белом коне смотрел на нее, улыбаясь. И таким красивым и родным показался он ей, солнце освещало его, он словно плыл к ней по воздуху. Замерла, растерялась. Ее толкнули сердито – не зевай! И нечего на хозяйских гостей заглядываться!
Егор спрыгнул с коня.
- В моей помощи купцы не нуждаются, видно язык вина и хорошей еды всем понятен. Не отпустят тебя? Ты бы мне степь вашу показала. Рассказала про траву, про птиц, про коней.  Мне интересно, да и учитель просил всему учиться.
Разговор слышала хозяйка, что присматривала за приготовлением блюд. Цепко оглядела Егора и сказала сквозь зубы Мижид:
-Возьми коня, съезди в дальний стан, передай пастухам, пусть белую овцу дадут. Духам подношение сделаем.
Егор понял, тут же улыбнулся и вскочил на коня.
- Я жду тебя вон на том холме!
…Как быстро все изменилось! Только вчера Мижид казалось, что боги прогневались на нее, а теперь – как  приветлива родная степь! Как радостно поет жаворонок в небе! Как чиста даль до горизонта!
Так много за один день она никогда не говорила. Егор спрашивал обо всем. И она рассказала ему все. И про отца, и, что знала, о матери. И о степных цветах, о конях и несметных стадах овец. И про реку, что иногда мелеет так, что и сурок лап не замочит, а то разольется – берега рушатся. И можно было и про сны рассказать, но будто не было надобности. Зачем? И так все ясно – он такие же сны видит. И зачем сны – вот они эти глаза…
Потом Егор рассказывал ей о Дамиль-муршит, своем учителе, о маме, о родине, о том, как живут люди в других землях. Говорил, а про себя думалось, что вот так вроде много видел и знает, но понимает все именно сейчас, когда слушает его эта девушка с темным от солнца лицом, широкими скулами и такими удивительными глазами. Наполнить голову знаниями можно, но чтобы сделаться мудрым, надо чтобы горело сердце.
- Смотри, вон там озеро, там лебеди живут. А в тех скалах аргали – бараны.
- А как этот цветок называется?
- Это сарана, у нее корень сладкий, вкусный, особенно если в костре запечь.
- Съесть такую красоту? Я сорву их для тебя!
- Не надо, пусть они растут!
Егор и сам испугался того, что мог оборвать жизнь такого милого цветка. Он чем-то похож на Машу. Такой же свежий, яркий и беззащитный.
- Маша, ты совсем одна живешь?
- Слепая бабушка Сэсэг недавно умерла. Мы с ней жили  после смерти отца.
- А жених у тебя есть?
Мижид смутилась.
- Я родителей не имею, приданого не имею.
- Но ты красивая, Маша, а в улусе у вас много парней, я заметил.
- То наёмные нукеры хозяина, а сватают у нас родители. А у тебя есть невеста? – Мижид смело подняла глаза. Пусть говорит, ей ведь все равно – завтра он уедет!
Егор опустил голову и молчал. Лицо его стало грустным, и у Мижид вдруг защемило сердце.
- Завтра я уеду, - будто прочитал ее мысли. – Но когда я собирался в дорогу, мы много говорили с учителем. Сам он не был женат. Молодым был бедным, не смог за любимую большой выкуп дать, ее отдали в гарем, там она и умерла. А мне Дамиль-муршит часто говорит: «Счастье это птица о двух крыльях». Он смотрел по звездам, но мне ничего рассказать не захотел. «Сам, говорит, ищи свое счастье». А я не очень-то об этом думал… до вчерашнего вечера…
Сердце Мижид забилось так сильно, что, казалось, стук его заполнил степь. Она рванула коня:
- Мы приехали! Вон отара! – и конь умчал ее вперед.
Егор засмеялся. Грустные мысли развеялись, как редкие облака в небе, которое к полудню сияло во всю свою ширь.
В отаре семья  чабанов накормила путников. Собирая пресной лепешкой вкусные молочные пенки парень  и девушка улыбались друг другу. Голопузые детишки опасливо заглядывали в юрту – такого удивительного гостя им видеть не приходилось.
Потом отправились искать белую овцу. Перекинули ее через коня Мижид и двинулись в обратный путь.
Разговор опять стал непринужденным, много смеялись. Но ближе к улусу, словно песок сквозь пальцы начала таять радость… Вдали с восточной показался всадник. Или это одна лошадь идет? Мижид насторожилась. Как-то медленно брела рядом с лошадью загадочная фигура. Чуть поближе сало видно, что это женщина, старая шаманка.
- Кто это? – спросил Егор.
- Я боюсь ее, – сказала Мижид. – Это шаманка, она всегда бродит одна, камлает редко, и предсказания ее непонятны, а иногда страшны. Говорят, что ей тысяча лет.
- Но, смотри, она, кажется, больна. Может помочь?
Мижид ласково взглянула на Егора (какой чуткий), и повернула своего коня на встречу.
Старуха остановилась и выпрямилась, сухой рукой закрываясь от солнца.
- Идите-ка ко мне, мои дорогие, идите! Взглянуть на вас, пока ночь не пришла.
- Помочь вам чем-нибудь, бабушка? – Егор спешился, и Мижид за ним.
- Я вам помочь хочу, дети, да не могу. Время не пришло. Вот вы какие стали! Ты золотой, а ты серебряная. Плавятся золото и серебро, ух, сколько можно из них красивых украшений сделать! Помните, все реки текут к морю, все птицы стремятся в небо, а разлука, это еще не смерть… Белую овцу не вы принесете духам, ваши жертвы еще впереди. Но не бойтесь сейчас, не печальтесь. Боли не будет много. Вы совсем еще дети, и как вы узнали друг друга? Садитесь на коней, я останусь здесь. Ты парень, запомни это место. Видишь, вон скалы, а там одинокое дерево. Поезжайте! И до встречи!
Старуха хлопнула коня Мижид, и гортанно вскрикнула…
- Странная она, это правда. Может, приняла нас за других? – обсудить встречу с шаманкой решились только когда приехали в улус. Вяло попрекнув Мижид за неспешность, хозяйка отдала распоряжения насчет овцы и удалилась. О молодых людях будто забыли, хозяин с купцами пировали, шумно хвастаясь и обсуждая товары.
 В отверстии потолка юрты над потухшим очагом загорелись первые звезды. Егор смотрел на Мижид, ожидая ответа. Но внутри Мижид словно рушилось все, и гул нарастал в голове, совсем как во вчерашнем сне. Слезы так и обжигали душу.
- Нет, нет, она говорила именно с нами, Егор. Зачем мы встретились? Зачем? Ты уедешь завтра, мы не увидимся никогда! Тебя ждут дальние страны, тебя ждет твой учитель. Мне нельзя и смотреть на тебя, хотя никто не был так добр со мной, никто так не понимал меня! Я буду молить за тебя всех богов. Но мы никогда больше не увидимся…
- Что ты говоришь? Маша, я не хочу расставаться с тобой! Ты поедешь со мной! Я скажу купцам, я дам им денег! Ты поедешь со мной? Мой учитель, он добрый, он научит тебя своему языку, ты будешь со мной, я буду работать, мне будут платить султаны и ханы, за то, что я смогу переводить все языки, мы будем путешествовать, ведь ты так здорово держишься в седле! Только не говори, что мы расстанемся! Я сейчас же иду к купцам!
Он держал в своих руках ее маленькие ладошки, а Мижид била дрожь. Смятение и робкая надежда, страх и этот гул в голове. Совсем не было сил, и голова ее склонилась на его грудь.
- Отдохни, милая моя! Я приду скоро.
В каком-то беспамятстве Мижид опустилась на свою лежанку. Егор приоткрыл полог юрты.
- Поспи, ты устала. Я скоро вернусь за тобой.
…Кто-то грубо толкнул ее и тут же рот ее был зажат, а руки заломлены за спину. На голову намотали тряпку, выволокли из юрты и бросили через спину коня. Подумать о чем-то она не могла, словно сковали ее камнем, а не связали веревкой, словно голову ее залили свинцом, а душу сожгли в пепел…
…- Эээ, парень! Ты какой быстрый! Понравилась наша Мижид? Хорошая девушка! Красивая! – жирное лицо хозяина расплывалось в улыбке. Рядом хохотали его гости. – А ты знаешь, что она мне как дочь? Я растил ее, одевал, кормил! Я отдам ее тебе в жены! Ты такой хороший парень, она ведь не будет против? Сейчас сядь с нами, уважь! Выпей чарочку, съешь мясо барашка! До самого Онона нет баранов вкусней моих! Эй жена, налей дорогому гостю! Он хочет стать нашим зятем!
Купцы усадили Егора рядом с собой, подошедший багатур подал большую чашу  с молочной водкой. Егор осторожно взял, и вопросительно глянул на старшего купца. Пить хмельное ему не приходилось. Он не видел, как хозяин что-то шепнул жене, а та подняла и отправила из юрты двух нукеров.
- Пей, пей, - улыбаясь, сказал купец, и сквозь зубы: - Не выпьешь, смертельно обидишь! Пей, у них слабая водка, зато острые ножи.
В голове у Егора стало шумно, какой добрый оказывается хозяин! Скорее к Маше, она ждет, заберу ее сразу!
- Эээ, парень! А ты очень быстрый как я погляжу! А выкуп за невесту? Я ведь ей вместо отца! Сто серебряных монет! Ведь у тебя нет с собой ни овец, ни коней! А Мижид очень хорошая девушка, ее приезжают сватать многие, да мне жаль с ней расставаться! А тебе отдам, так уж и быть. Нравишься ты мне, давай выпей еще!
Но Егор стоял, словно пораженный громом. Кулаки его сжимались, а хмель в голове нарастал в тягучий гул.
- Сядь, сядь и улыбайся, дурак! Ты хочешь, чтобы нас прирезали всех? – купец тянул Егора за подол, сам не переставая улыбаться. В ответ ему скалили зубы нукеры, поглаживая блестящие ножи, которыми  отрезали куски баранины с костей.
- Где мне взять такие деньги? Вы можете ссудить мне? – тихо спросил Егор.
- Ты с ума сошел? – купец отвечал также тихо. – Ты знаешь, что деньги наши все в товаре, а разбазарим товар, не сносить головы от султана. В царстве киданей мы продадим наш товар, и будут у тебя деньги.
- Я должен идти к Мижит.
- Сиди, могут счесть, что ты невежлив.
Купец встал и, принимая очередную чашу, заговорил.
- Я теперь вроде как сват Гухара нашего, скажу так. Пусть девушка готовится, собирает свое приданое. Возвращаясь обратно с деньгами и шелками, мы заберем ее, и попируем на свадьбе! Пью чашу за счастье влюбленных!
…Всю оставшуюся ночь Егор не находил себе места. К Мижид его не пустили, у его юрты стояли нукеры. Да и купцы, нашептывали всякие ужасы про хитрый нрав степняков, просто заклинали его не делать ничего. Утро вечера мудренее.
Утром, когда караван был нагружен, хозяин вышел из юрты и в сопровождении охранников подошел проводить купцов. Кругом рассредоточились воины на маленьких лохматых лошадках. Сверкало оружие. Колчаны были полны стрел.
- Так мы ждем вас будущей весной! Хорошую девушку сбережем, в жены тебе отдадим честь по чести. У нас положено выкупать невесту. У вас тоже. Я ей как отец родной…
Егор уже не мог это слушать.
- Позовите Машу, я должен попрощаться с ней!
- Эээ, дорогой зять! Невесту до свадьбы видеть не положено! Она теперь будет белый войлок катать, да новые платья шить. Езжайте с миром!
… Все дрожало в Егоре, хотелось кричать, бросится на первого попавшегося из нукеров, что сопровождали караван в большом количестве. А ехавший рядом купец еще и поливал масла в огонь:
- Ты с ума сошел? Как бы мы девчонку с собой взяли? В чужой край едем! Ты здешних обычаев не знаешь! Степняки хитрый народ. Им нас убивать да грабить не выгодно конечно, и гостя они трогать не смеют по своим обычаям, но стрелу в спину пустят – не промахнутся!
… Мижид очнулась рано утром. Хмурое небо в дымоходе чужой юрты смотрело неприветливо и тоскливо. Связанные руки затекли, но тряпку  с ее головы кто-то снял. Открылся полог юрты. Молодой нукер с рябым лицом заглянул внутрь.
- Что ожила, козочка? Вон твой белый жених уезжает с караваном! Нужна ты ему разве?
… Долго, пока не скрылись за холмами, смотрела Мижид на уходящий караван. В ее больших глазах стояло море слез, но степным женщинам нельзя плакать…
…На пороге ее юрты лежала алая саранка…

* * *
Как тепло в юрте! Как милы ее хозяева, такие родные у них голоса. Такими, наверное, могли быть родители Мижид, Маши. Егор из-под полузакрытых ресниц улавливал очертания мужской и женской фигур, мелькавших в отблесках очага и в проеме юрты.
Догорал зимний закат, метель утихла, возможно, ночь будет ясная, а значит очень морозная. Хозяин юрты плохо понимал чужеземца, хотя тот сносно говорил на наречии соседнего племени. Просто в забытьи этот молодой светловолосый парень перемешал много языков и наречий, которые знал, но чаще всего повторял он имя какой-то девушки. Пожилой чабан горько усмехнулся про себя, вот еще один путник с тысячью радужных надежд сложит голову в бескрайней степи. Да, старуха его наварила бульона, подсыпала в чай целебных трав… Но им ли, стрикам, не видеть смерть на челе этого юноши, им ли не слышать ее хрип в его дыхании?
Пожилая женщина подсела к очагу.
- Утром он уйдет к своим предкам… Как жаль! Все рвется он к своей девушке, где-то недалеко тут живет она… Кто сообщит ей горькую весть?
- Всяко бывает, - вздохнул старик. – Может птицы и ветер донесут до ее сердца.
Егор улыбался. Шепот стариков в юрте, к которой принес его, ослабшего от болезни, мохноногий конь, казался ему таким мирным, полным уверенности, что Мижид уже где-то рядом, совсем недалеко. И хозяйка ведь так сказала, недалеко, мол, завтра утром там будешь. Совсем недалеко до одинокого дерева у скал… Значит, он выспится, а уже утром увидит Машу.
Ее смуглое лицо полно радости, большие глаза светятся счастьем… Вот на прекрасном скакуне в богатом платье с прозрачным шлейфом мчится она к нему! Вот стоит под светлым душистым деревом, уткнувшись лицом в букет алых роз… Как могли они так долго быть друг без друга? Как хорошо знать, что вечность впереди, вечность любви!
Вместе с дыханием взлетело через дымоход юрты к вечному небу счастье, песня любви Егора…

* * *
Старая шаманка смотрела на запад. Седые волосы трепал ветер, ледяные иглы кололи сердце под тонким тулупом. Закат догорал багровым и желтым, вьюжные змейки уползали спать под скалу. Одинокое сухое дерево пережило и эту зиму. Шаманка тонкими пальцами тронула ветку. Вот этот стебелек, однако, расцветет весной. И вот этот тоже, пожалуй. Два росточка улыбнутся миру вместе с теплом, которое, не смотря ни на что,   придет в свой черед.
А эти двое, в светлой надежде на встречу друг с другом, покинули печальную землю. Мижид умерла сегодня, на руках у старухи… Умерла тихо, как уснула. А перед сном сказала:
- Егор завтра будет здесь. Я сама его встречу.
Зная, что девушка видит все, ведь для  предсмертного взора нет тайн, шаманка не стала спорить. И сейчас глядя вслед ушедшему солнцу, она тихо шептала.
- Встретишь, милая, встретишь его обязательно… А мне пора туда, где горит закат. Буду искать вас там, ведь путь ваш только начался… Впереди у вас вечность любви.