Мой день спокойная проза

Мой день
Я хочу описать распорядок дня еврейской женщины, чтобы читателю стало понятнее , в каком окружении я живу сейчас – не тогда, когда писался фантастический стеб, а когда в основном уже страсти улеглись и жизнь пошла по раз проложенной колее закона и традиции, но не без элемента фантазийности и сенсации.
Я встаю раненько, иду готовить бутылочку четырехлетнему, который любит, чтобы сразу по пробуждении прилечь рядом со мной, держа мое ухо, и пить свое молочко или какао. По пути к электрочайнику я захватываю очки, а еще раньше споласкиваю руки возле кровати, выливаю ритуально нечистую воду в унитаз. Машинально бормочу первую молитву – "Благодарю, что вернул мне душу".
Не хочу никого будить. Не хочу вспоминать про банк. Про жару. Про маму, которую не могу навестить. Не хочу думать об ограничениях – например, о том, что мне нельзя прокатиться на велосипеде или роликах. Я всегда должна быть наглухо одета, в парике. Но если бы можно было об этом не думать!!!!!
…Тогда лучше буду думать о Джереми Айронсе, как он прекрасен в роли Гумберта. Я сразу чувствую себя любимой. Я становлюсь мягонькой, как будто он здесь и смотрит на меня расплывающимся от нежности взором. Я ложусь с ребенком – муж спит – бутылочка посвистывает, мочка моего уха разминается в руке сынишки. "А верно, я грешница" – мелькает мысль. Нет. Это еще не грешница. Вот если я буду весь день в депрессии, тогда действительно грешница. А я ведь работаю, тружусь. Вот сейчас начну намазывать для всех бутерброды.
…Проверяю электронку – есть заказы. Я смотрю на лицо Айронса в своих вырезках из его видео. Надо будет еще что-нибудь сегодня написать о нем, углубиться в него, понять получше его феноменальность.
Слышу – старшие дети проснулись. Мы препираемся, упрятываем пижамы по ящичкам, выдаем одежду тем, кто сам ее не может найти. Муж иногда встает на этом этапе. "Не дублируй ты меня, делай что-нибудь другое. Я ведь выдаю им одежду – так ты сделай сэндвичи!" Каждый раз какие-нибудь такие неувязки, то нет помощи вообще, то есть – в виде критики на то, что я уже и так сделала, с его версиями того, как это сделать было бы лучше. Ничего, у всех так. Зато есть на свете Айронс.
И вот двоих отправили на автобус, теперь мой черед накидывать балахон и выходить с младшим к перекрестку. Он что-нибудь такое милое каждый раз подмечает в небе (смотри, мам, облака они как пенящиеся волны моря!"), то смешно залазит на дерево, пока мы там ожидаем.
Я не еду никуда, проводив всех из дому. Сейчас – мое эмоциональное пространство свободно, и, что бы я ни делала, я делаю это для себя, полноценно, счастливо. Могу грустить и могу радоваться. Могу прислушиваться к зову судьбы. Могу творить. Попутно стиральная машина подрагивает от усердия, игрушки в салоне подбираются, все расставляется на места, швабра летает по полу, а внутри меня идет моя эмоциональная жизнь.
Готовится еда, принимаются телефонные звонки. Вытирается пыль в разных уголках. Вдруг из памяти начинает болезненно выпирать какой-то дивный фрагмент с невыносимо зовущей подсветкой, это значит – извлеки из себя ранящее воспоминание, обработай его острые зазубренные края, отшлифуй, залечи, вставь в оправу, оформи. Я не отказываю воспоминаниям никогда!
И тут начинают приходить дети. Я многое успела, но теперь уже компьютер будет постоянно занят… а недолеченное ранит и саднит, значит – выйдем в сад и начнем записывать на природе, ручкой в тетрадь, шевеля босыми ногами в теплом голубом бассейне, надутом и наполненном еще с лета, с листьями-каное, стрелочками, слетевшими с оливкового дерева. Тут же поблизости и упругие маслины, почва тверда, суха, олеандры колышатся, их листья тоже стрельчаты и грубоваты.
Я иду домой – разбирать конфликт между детьми. Потом вывешиваю белье. Потом кормлю их. Муж приходит, накрученный общением с людьми по работе, а дети наперебой о своем – кто-то получил камнем по лицу, кого-то учитель выставил из класса, а младший зато видел театр кукол. В целом все сбалансировано, позитив и негатив в разумных количествах. Мы едим не совсем вместе, а в несколько смен.  Телевизор отсутствует, фильмы для детей крутим все одни и те же. Это – источник расстройства для меня, хочется новенького. Дальше идет укладывание – кому-то моешь ножки, кого-то уговариваешь выкупаться.
Постели не прибраны, надо бы их и перетряхнуть. Отец готовит рассказ для детей. Все ставят тазики с кружками и молятся. Отключаем телефон.
… Потом, когда наконец стало тихо, я пробираюсь к компу, выясняю, что и как в эмоциональных проекциях моего общения с миром. Засыпание происходит на разных кроватях, без никаких нежностей. Пару раз в месяц если и идет телесное общение, то оно именно телесное. Я убедилась, что не надо эту область пытаться усовершенствовать.
Надо просто жить и не искать ничего суперного и идеального.
Просто хорошие отношения, поменьше нервозности, это искомая величина.
Мои ночные странствия уже давно не отмечены никакими эксцессами, я сплю спокойно, душа отдыхает где-то там в вышине и снова дает о себе знать под утро. Я не мучаюсь бессонницей. А если мне захочется представить себе, что такое – быть страстно любимой, - то для этого есть нежное утомленное лицо Джереми Айронса безо всякой связи со мной, даже безо всякой связи с противозаконными героинями, которым адресуется любовь в его киноролях. Хорошо знать, что такая эмоция имеется, что в мире есть такое раскрытие чувства, такая интенсивность, такие навороты, такая самоотдача. Спокойной ночи, мой мир, да, и еще - Всевышний – извини, если я не совсем соответствую Твоим замыслам.