ЧБ

«Все мы свои гении, и между нами существуют бесчисленные миры, убивающие нас заново. А мы живем еще хуже, чем наши герои, ибо проживаем и их жизнь и свою... Или лучше? Краски действительности, оживите!».
Каленым железом я впечатала эти строки себе в кожу. Уже в восемнадцать было ясно, что эти отметины мне не смыть и не отодрать. Что со временем они будут разбегаться бурой сеткой ожогов по всему телу – наполняя эти буквочки новыми смыслами.
Я начинала свой роман с писательством без надежды на взаимность. Мне чудились новые реальности, которые можно создать. Большая их часть так и осталась покоиться под илом, где-то в глубинах моего воображения. Я – не героиня моей неоконченной книги. Она написала целый мир, поселила в нем своего любимого. Смогла с помощью слов, этих слов, которые для многих ничего не значат, создать мост, ведущий ее в собственную книгу. Результат моей работы – осколки. Их можно пересыпать в ладонях – блики света будут играть в их стеклянных гранях. Захватывает. Но не надолго. Я, как безалаберный божок, который наблюдает всего пару мгновений за своими подопечными, а потом на века покидает их.

Наши замечательные герои. Мы их холим и лелеем в своих темненьких и светленьких головах. Наделяем их своими чертами, но делаем их лучше, интереснее, чем мы есть. Ты нерешителен, боишься соскочить с веретена судьбы? Вот тебе герой – он может. Ты развратен, ничтожен, ты уже захлебнулся в пороке, ты своей «вонью» отталкиваешь людей? Вот тебе герой – романтический подонок. Он противостоит миру, он сильный, свободный и независимый.
В глубине души мы хотим стать своими героями. Один мой знакомый говорит, что написанная нами жизнь неизбежно становится нашей собственной. Ему лучше знать. Он и его друг уже давно подменили себя своим литературным «я» - вспоминаем образ романтического подонка. Они называют это четвертым кругом ада – писательским. Впрочем, следуя их логике, все можно в один момент изменить. Вот так взять и написать: что у тебя есть жена, дети, что ты любишь ездить на велосипеде по утрам, а вечером пить чай с семьей. Представляете, написал рассказ, и все – твои грязные делишки, мелкие грехи тебе прощены! Это даже по отношению к преступникам можно использовать! Убил кого-то, изнасиловал – твое наказание писать новую светлую жизнь для себя…
За все надо платить: за нежелание отвечать за свои действия, за чувство собственной важности. Я уверена, что пока тот писатель, который сидит над тобой, не проведет тебя через все круги ада – а не только через четвертый, «райские» ворота останутся от тебя закрытыми. А то, как бы твоя «новая светлая жизнь» не испугалась тебя и не убежала с криками ужаса.

Зло привлекательно, но вскоре начинает отталкивать от себя. Его путь самый прямой – он ведет к стене, о которую ты расшибешь голову. Путь добра более долгий, извилистый. Это как пытаться найти выход в темной захламленной комнате – то ли свернешь шею, то ли все-таки его найдешь. Наш мир – это такая же комната. И ад и рай находятся рядом с нами прямо сейчас. Поэтому отсрочить исполнение приговора или вручение главного приза мы не в силах.
Мне не нужен ни приговор, ни приз. Моя героиня – это наблюдатель. Побыв несколько мгновений вечности на любом круге ада (в том числе и на четвертом, писательском), я знаю, что вернусь в чистилище. Как булгаковский герой, не заслуживаю света. Но и тьмы тоже.

«Я бы любила тебя, как никто другой, а теперь…»*.


*фильм "Близость"