Автобиографь. Красная Глава

Это глава 11 автобиографической повести «Дао отморозка до айберга». Предыдущие главы – точно есть на моей странице.


Январь 1996

Следует смотреть правде в глаза, в её неумолимые зрачки: за первые  мои полтора года в конспиративном дурдоме под названием «Ауэрз» я не заделался ни пророком, несущим свет миру, ни героем, овеянным славой. Первое ни в малейшей степени не входило в мои намерения, вторых же в фирме с избытком хватало без меня.

Но между тренировками, по-прежнему исключительно садистскими, и между всякого рода «минорными квестами» я старался, сколь возможно, расширять круг общения и заводить новых друзей.

Ради этого приходилось идти на ужасные жертвы и лишения. Насиловать барабанные перепонки безжалостным гением кабацких диджеев, выжирать литры водки и вискаря, покуда не доходило до армрестлинга с каким-нибудь буйволом из ФСО, усасывать цистерны пива за игрой в DOOM с каким-нибудь ботаном из ФАПСИ. Бывало, я даже учинял «разгул уличного хулиганства», спасая всякую полезную интеллигенцию от специально обученных гопников и хачиков.

Не последним источником перспективных знакомств был наш ресторанчик с нарочито двусмысленным названием «Фараон» близ Большого Дома на Житной, столь комфортно обустроенный Мишей Герцелем не без моего непосредственного участия.
Именно там я обзавёлся, наверное, самым курьёзным контактом в своей практике. Всего же курьёзней был повод.

Вообще-то, я не люблю, когда мне звонят в полвторого ночи по совершенно ничтожному делу, стоящему пары выеденных яиц с красной икрой и одной выпитой бутылки Отара. И когда Славик, дежурный менеджер «Фараона», принялся вводить меня в курс, - поначалу возникло сильное желание послать его к бую и даже к турецкому берегу.

Совершенно заурядная история. Клиент накушался и не желает платить, подкрепляя свой отказ формулировкой «а хрен ли вы мне чего сделаете?» Обычно этот вопрос – и бывал мотивом отказа. То есть, после энного числа стопок некоторым людям действительно становилось чисто по-детски любопытно, что сделает администрация, если они взбрыкнут. И это бывали на самом деле вполне законопослушные и платёжеспособные граждане: то коммерс после сделки, то чартерный лётчик после рейса, то журналист после удачного пасквиля.

Крайне редко приходилось применять вторую степень порицания (задержание и вызов милиции), не говоря уж о третьей и последующих (щадящий укор поддых, лёгкий упрёк по почкам, прямой массаж совести, и т.д.) Почти всегда хватало десятиминутного вразумляющего трёпа с акцентом на "«ай-ай-ай, такой солидный джентльмен решил весело пошутить, и мы ценим юмор, но джентльмен рискует, что о нём плохо подумают, если шутка затянется чрезмерно».  Ведь «Фараон» на Житной тем был ценен нам (и населению окрестных офисов), что там гарантировались тишина, покой и отсутствие скандалов. Там стояла очень крепкая и натасканная охрана, там были замечательные отношения с местными пэпээсниками, а каждый второй человек в зале – сотрудник МВД не последнего разбора. По нашим правилам им полагались бесплатные чай и кофе, а за остальное они охотно, цивилизованно платили (ибо генерал не станет требовать халявного бухла в присутствии коммерсов и журналюг, а капитан – в присутствии генерала).

Но пикантность анекдота, который мне излагали по телефону, заключалась в том, что разбуянился именно мент. Совсем молодой лейтёха. Явно не из местных. Он даже отдалённо не понимал, куда попал, и всерьёз надеялся кого-то ослепить блеском своих микроскопических звёздочек.

Пацанчик был уже порядком пьян, когда зарулил в наш вертеп (но фейс-контроль пропустил его по предъявлении ксивы), а ныне нагрузился в полный хлам и, кое-как контролируя свой собственный фейс в полуподвешенном состоянии над миской цезаря, требовал продолжения банкета, ибо иначе…

«…и прикинь, он такой: «Я офицер юстиции! Я тут всех построю вскатку… трусы на подоконниках!» То есть, прикинь: у него не то что язык, у него, блин, идиомы заплетаются!»

Славик откровенно стебался. Было очевидно, что никакого истинного напряга у них не наблюдается, они просто угорают над этим клоуном и приглашают меня разделить веселье. Я колебался, и Славик, интриган, подбодрил:
«И ещё потом говорит: «А если Тёма Крейсер тут нарисуется – пусть, блин, сразу вазелином затаривается! И мушку пускай спилит!»

Изображаю слегка агрессивное недоумение:
«Ты чего, на меня, что ли, перед ним сослался?»
Знаю, что Славик гонит, но уточнить – обязан. Приучен так.

Он фыркает:
«Да нет, конечно. Это я так, злобствую. Но что он реально сказал – передаю по буквам. «А вашу крышу я в трубу имел, черепица сыпалась. Я теперь ваша крыша!»

«Вот так даже?» - хмурюсь.

«Даже вот так!» - подтверждает Славик.

«Ну ладно, - говорю. – Давайте, там, понежнее с этим чудом в перьях. Не подрежьте крылышки. Что схомячил – запиши на меня. И скажите, что вы такси вызвали, за счёт заведения».

Чудо было не в перьях. Чудо было в джинсах со стилистически обоснованными прорехами, в чёрной косухе, на голове имело огненно рыжие вихры, внутри головы – концентрированный этанол с незначительной примесью растворённого в нём мозгового вещества.

Парень был пьян в мертвецкую, на последней стадии разложения, сине-зелёную зюзю. Славик тащил его, приобняв за талию, как надувную тётю из секс-шопа, а новая крыша «Фараона», мотаясь над крыльцом, размашисто дирижировала распальцовкой, очевидно, излагая выгоды нового сотрудничества. Я не слышал слов, наблюдая сцену из своего Пассата, но угадать не составляло труда.

Клиент был субтилен, а потому, вероятно, казался моложе своих истинных лет. На вид –припанкованный школьник. «Он сказал «офицер юстиции»? – прикинул я.- Выходит, синепёрый, следак? А вдруг корка липовая и это вообще какое-то левое чучело? Ну, может, у него хоть папа небедный? Его счастье, когда так!»

Слава, меж тем, инсталлировал тело на моё пассажирское сиденье, и оно (тело) изрекло громко, с напором: «Поедемте в номеррра!»
После чего, свернувшись крендельком под ремнём безопасности, блаженно засопело.
«Будет тебе номер!» - подумал я, выруливая со стоянки.

***
Некоторые скажут, что бить сильно пьяного, ещё толком не проснувшегося человека по лицу – большая подлость.
Иные скажут, что хотя это неблагородно, но – тактически выгодно.
Я же сказал бы, что ни моральный, ни тактический аспекты меня нисколько не занимали. Парень по-любому был мне ни разу не спарринг-партнёр, в каком бы то ни было моём или его состоянии, но когда я выволок его из машины – он слишком долго приходил в чувство. Он меня утомил, и в этом всё дело. Я двинул ему в рыло исключительно, чтобы взбодрить. Несильно. Нос расквасил – но не сломал. «Смешать, но не взбалтывать».

Ободрение подействовало. Уже через пару секунд он поднялся из сугроба, и хотя всё ещё пошатывался, но явно был больше расположен к общению.

«Ты чо, сука?… Ты хоть знаешь, на кого прёшь?»

«Конечно, знаю, - говорю, бережно сграбастав пятернёй его перекошенную, огнедышащую физиономию и отправив обратно в сугроб. – Лейтенант Юрий Моховой, следователь ОВД «Анохино» города Москвы. Пока ты дрых – я корку твою подрезал. Что удивительно – без явных признаков подделки».

«Да ты…»

Неподдельный герой российской юстиции, снова вскочив и отряхнувшись, имел вид необычайно свирепого рыжего котёнка, выпрыгнувшего на берег пруда, куда его швырнули злые мальчишки. Только что не шипел и не выпускал когти. Хотя нет, шипел.

«Да ты… Всё, ты попал, козёл! Ты реально попал! У меня отец, блин, полковник в ГСУ! Ты хоть знаешь, что это такое, бык неразумный, гопник драный? Да не только тебя, блин… Всю твою родню… До седьмого колена, ****ь… По анализу ДНК, *****… На икс-хромосомах, чисто, распнут… а игреки – в жопу затолкают!»

«Интересно, - подумал я, - он в детстве генетикой, что ли, увлекался? Думал поступать на биофак, а папаша засунул в ментовку?»

Но ещё я подумал, что он зря назвал меня «гопником». Меня? Коренного питерского интеллигента в бессчётных поколениях, сына профессора ЛГУ, студента филфака? Это ведь впрямь обидно.

И я принялся опровергать его грязный поклёп. Преимущественно – в корпус. Хотя пару раз заехал по уху. Когда он валился – подхватывал за шкирку и насаживал брюшком на предупредительно подставленное колено. Потом распрямлял и тыкал в грудь. Я бил деликатно и практически машинально, всё равно как баскетбольный мячик чеканил. Это было скучно и нисколько не спортивно, но я делал это для профилактики, сбивая ему дыхалку и вправляя мозги. Обычно, люди очень просветляются, когда понимают, что их ****ят методично и вальяжно, и хрен чего с этим поделаешь. Попутно – прикидывал схему дальнейших мероприятий.

Наконец, я в очередной раз уронил его на снег и не стал поднимать. Кое-как оклемавшись и переведя дух, парень заявил неожиданно миролюбиво:

«Ладно, я всё понял! Был неправ, осознал свою ошибку, приношу извинения, готов загладить вину, сколько?»

Он произнёс это скороговоркой, явно рассчитывая произвести комический эффект. И он действительно был забавный пацанчик, но я воздержался от улыбки. Я уже составил примерный план диалога. Закурив, молвил неторопливо и значительно:
«Вопрос «сколько?» – стоял бы в начале нашей беседы. Это «сколько» включало бы твой счёт в кабаке, плюс что ты там наговорил, плюс моё время. Ночное время. И это были бы только деньги».

Парень вздохнул, порылся под курткой, протянул стобаксовку. Я помотал головой и продолжил:

- Нет. Теперь – это не только деньги. Теперь – вопрос вовсе уже не в деньгах. Видишь ли… - я сделал паузу, - тебе удалось меня напугать. Серьёзно напугать.

Он помотал головой, хмыкнул:
- Чего, от денег отказываешься? Ну тогда я, как бы…

Тут он впервые огляделся, оценивая мизансцену. Вокруг были деревья. Много деревьев. Это был Битцевский парк.

- Тебе удалось очень серьёзно меня напугать, - повторил я, проникновенно и монотонно в одно время. – Видишь ли, я не боюсь за себя, но твой отец-полковник со своей ментовской братвой действительно может выйти на мою родню. На моих близких. Это не так уж сложно. Ты расскажешь, где поимел конфликт, они опросят работников кабака, те, конечно, сдадут меня, свою крышу, – и реально могут создать большие проблемы.

Парень снова громко вздохнул, булькнув юшкой в носу, утёр его, закатил глаза:

- Слушай, не будь параноиком! Да мне чуть ли не каждый день морду бьют, когда нажрусь и начинаю выпендриваться! Вот же будет батя мой напрягаться по каждому такому поводу! Да он меня, блин, сначала уроет, если узнает!

Положительно, паренёк импонировал мне всё больше и больше. Но не время было обнаруживать этот факт. И я прицокнул языком:
- Извини, но я не могу не быть параноиком. Поскольку я параноик! И я реально боюсь за своих близких. Я реально очень не хочу, чтобы на них насел такой резкий и мстительный пацан, как ты, да ещё и твой батя-полкан. Поэтому, думаю, правильное стратегическое решение будет… грохнуть тебя здесь и сейчас!

На последних словах я довольно театрально, широким и порывистым жестом  выпростал Глок из-под куртки.

Юра непроизвольно отодвинулся. Примирительно вскинул скрещённые руки:
- Ну ладно, ладно… Не надо меня совсем уж кошмарить! Говорю же: я заплачУ, я извинюсь, если что, - и замяли!

Мне было самому противно моё занудство, но я повторил:
- Прости, не могу быть спокоен за своих близких, пока ты, хотя бы гипотетически, способен им угрожать. А ты – уже угрожал!

Лязгаю затвором, целю ему в лоб.  Я давно заметил, что если целить человеку в лоб из пистолета – это определённо воздействует на его интеллект. Возможно, причина в том, что именно в лобных долях, как говорят, находится серое вещество. Это, наверное, какой-то телекинез, но готов точно подтвердить: пистолет, даже находящийся в полутора метрах ото лба, влияет на активность мозга.

Было видно, что мозг лейтенанта юстиции Юры активизировался не по-детски, несмотря на алкоголь. Да и вообще он сделался каким-то более… динамичным.

- Слушай! Слушай… ну вот зачем это всё, а? Говорю же: всё понял, никаких проблем не будет! Чего ещё-то пугать, а? Ты ж по-любому не грохнешь меня, а?

Отвечаю меланхолично, доверительно:
- Сейчас – конечно, нет. Поскольку выстрел выйдет громким. Но не то меня печалит, что какие-то свидетели его услышат. Знаешь, это, наверное, самая смешная шутка в русских детективах. «Свидетели утверждают, что слышали выстрелы в три пятнадцать ночи». Да хер кто такое утверждать будет. Хер кто поймёт, что слышал именно выстрелы. И хер кто обратит на это внимание, зафиксирует в памяти. Треснувшая доска, петарда, лопнувшая шина, зажигание у кого-то спозднило – вот что люди думают, когда слышат выстрел. Но даже если и поняли, что это был именно пистолетный выстрел, – и что с того? Тут, знаешь, на МКАДе гайцы едва не каждую ночь по банкам из калашей шмаляют. А уж автоматную очередь – распознать куда легче, нежели одиночный хлопок. Но – кого это ****-то? Кто в наши дни на хоть какие-то выстрелы внимание обращает? Ладно, там, если в соседней квартире, но на улице?
 
Юра слушает, внимает. Видно, что ему не очень по душе мой речитатив. Это хорошо. Продолжаю:

- Но вот что меня печалит – что от моего выстрела проснётся полуторогодовалая девочка  на пятом этаже семнадцатиэтажки, что в двухстах метрах отсюда. Она не будет выступать свидетельницей, она просто услышит шум – и проснётся. Расплачется – и долго не заснёт. И придётся маме отказать папе в порции долгожданной ласки, убаюкивать малютку. Вот этого я не прощу себе, что так порушу семейную идиллию…

Юра кривится:
- Чего? Чего ты гонишь? Какая девочка?

Тушу о снег сигарету, извлекаю из-под куртки длинную металлическую трубку. Принимаюсь навинчивать на ствол. Вообще-то, оно запрещено инструкцией при досланном патроне, но тут – детский покой и семейная гармония на кону.

- Да какая-нибудь девочка, - отвечаю. – Какая-нибудь.

Я давно заметил, что вид просто пистолета – ещё не так нервирует людей. Но вид пистолета с глушителем – нервирует гораздо больше. И это хорошо.

- Юрик, бедный Юрик… - говорю, закончив создание орудия бесшумного убийства. Освещение весьма скудное – но тем явственнее белеет в ночи его лицо, бледное, как у всех рыжих, и даже того бледней. С удовлетворением отмечаю, что, кажется, мне удалось создать предпосылки для конструктивного диалога.

- По правде говоря, - признаюсь, - я бы дорого дал, чтоб избежать такого грустного финала. Нешто у меня сердца нет? Но, пойми и ты меня: я не могу оставить тебя в живых, когда ты реально опасен!

Парень вскидывается:
- Какой там, нахуй, я опасен? Достал уже! Чем я опасен? Ну, с****нул по пьяни… Слушай, чего я, не вижу, что ты чекист? Я совсем, что ли, дурак, на тебя наезжать? Дурак – но не настолько же!

Раздумываю: это грубая лесть – или же ксива в нагрудном кармане действительно так исказила мои благородные черты за те месяцы, что я её ношу?

Изрекаю:
- Я бы тебя послушал. Если скажешь нечто такое, что сделает тебя безобидным для меня.

- Чего?

Растолковываю:
- Видишь ли, всё просто. Как живой – ты можешь быть опасен. Как труп – нет. Ведь никто ж не знал, что ты в этот кабак пойдёшь? – и не пытайся мне тут ****еть! Но есть – промежуточный вариант.

- Какой?

Охотно поясняю:
- Ты – будешь неопасен, если будешь у меня на крючке. Хорошо так на крючке, плотно. Настолько, что если сорвёшься – сгоришь в момент, как луковая шелуха в доменной печи. Поэтому, что я тебе могу предложить как альтернативный вариант против «грохнуть здесь и сейчас» – ты мне расписываешь детально и доказательно… за что бы тебя можно было отправить на зону. Или – за что тебя уроют твои коллеги, если узнают, что это ты их сдал!

Тогда моя затея казалась мне верхом иезуитской изощрённости и инквизиторской смекалки. Возможно, оно так и есть, поскольку эти средневековые священнослужители, на самом деле, были довольно простые и прямолинейные ребята. Но в чём я точно уверен сейчас – это был едва ли не самый топорный и дебильный развод в практике Ауэрза.

Мне думалось, что если продолжить свою жёсткую линию - удастся дожать клиента до полной откровенности. Но я столкнулся с двумя проблемами. Во-первых, мне уже не хотелось его дожимать по-жёсткому. Так оно всегда бывает: ты вывозишь парня в лес, метелишь, пинаешь, тычешь стволом в лицо – и это как-то сближает. Ты перестаёшь видеть в нём зарвавшегося кабацкого хама, которого нужно наказать, и начинаешь видеть в нём человека. Стокгольмский синдром, наверное. К тому же, мне нравилось, как он держится, и я бы, наверное, разочаровался, если б сейчас он начал сливать своих сереньких дружков, спасая собственную шкурку.

Вторая же проблема заключалась в том, что он в принципе не мог никого слить, чтобы попасть ко мне на крючок. Он работал в ОВД всего две недели и не знал даже имён большинства коллег, не то что про какие-то скелеты в их сейфах.

Юрка тогда учился на третьем курсе ГЮА, официально он не мог стать офицером и следователем. Но некомплект был таков, что по тем временам и в прокуратуре следаками работали студенты юридических вузов (а в провинции – чуть ли не пэтэушники)). К тому же, папа (который действительно был не последним человеком в ГСУ) посодействовал.

Тем не менее, стрельнув у меня сигарету и подумав пару-тройку затяжек, клиент всё-таки выразил желание покаяться. Чистосердечно, искренне, охотно.

- Знаешь, - поведал он, - на мне и правда много чего висит. Тебе понравится. Например, умышленная порча государственного имущества и злостное хулиганство с применением оружия. Группой лиц по предварительному сговору.

Он умолк, нагнетая интригу. Я внимательно слушаю. Люблю художественные интриги.
Он продолжает:
- И не только по сговору, но и в корыстных целях. Замазали на бутылку «фанты», кто первым из духовушки в уличный фонарь попадёт. Стреляли по очереди. Я выиграл. Вдребезги. Десять лет прошло – а мне до сих пор стыдно. Представляешь?

«Будем считать, что я покамест и не начинал его пугать!» - думаю весело и зло. Вслух замечаю:
- А знаешь, по ходу, ты не очень изменился за десять лет. Не поумнел – точно.

Лыбится:
- Ладно, ладно! Это я так, для поддержания беседы. Не переживай, сейчас я тебе сдам с потрохами своё руководство. Записывай. Начальник ОВД «Анохино» подполковник… э… Дынин, находясь в состоянии сильного наркотического опьянения, вызванного неумеренным употреблением препарата типа «экстази», в своём рабочем кабинете, прямо на столе, в циничной и извращённой форме изнасиловал заявительницу, гражданку… э… Терпилову Серафиму Айсидоровну, 1933 года рождения, ветерана труда и заслуженного учителя РСФСР.

- «Арбузов» ваш начальник называется, - говорю, глянув эсэмэску из Аналитики. – Но вообще я рад, что у тебя прорезалось чувство юмора. А то, знаешь, анекдот хороший припас – боялся, не оценишь.

Роюсь в голосовых файлах, запускаю запись. Хрипловатый, вдрызг пьяный, полудетский голос:
«Ты чо быкуешь, кабан? Рамсы попутал? А ну быстро мне тут поляну накрыли! Ещё слово вякнешь – я у тебя гаш найду на раз, поэл?»

- Узнаёшь? – спрашиваю.
Юра искренне смущается. Признаёт:
- Да, некрасиво получилось. Но я когда напьюсь – такой дебил, прости господи. Мне всё кажется, что это вроде как игра. Типа, прикол.

Возражаю:
- Отчего ж некрасиво? Не, ты реально красавец был. И прикол получился знатный. Но чтоб ты проникся – позволь тебе кое-что объяснить. Только давай в машину пройдём, пока ты себе мозг о сугроб не застудил.

- Это, типа, намёк на то, чем я думаю? – ухмыляется.

- Догадливый…

- Итак, - объясняю, - кабак, куда ты ввалился, находится буквально через улицу от Министерства Внутренних Дел.

Моё сообщение прервано звонким хлопком. Это Юра так стремительно стиснул голову ладонями. «Уй, ё! Во залёт, блин!»
Успокаиваю:
- Не, это ещё не залёт. Залёт был – когда ты нагрубил официанту, а мужчина из-за соседнего столика сделал тебе замечание. Ты принял его за менеджера, поскольку официант обещал позвать начальство, и ты стал рассказывать, как найдёшь у него гашиш. Мужчина очень удивился. Поскольку до сей поры считал, что это его работа, искать гашиш. Ибо работает он – заместителем начальника Главного управления по борьбе с нелегальным оборотом наркотиков. И у него есть привычка – всегда иметь в кармане диктофон. На случай каких-либо провокаций. Ну, когда, там, в кабинете пачку денег могут невзначай забыть, всякое подобное. Не суть важно, впрочем.

На самом деле, конечно, я самым бесстыдным образом врал, вводя несчастного Юру в заблуждение. Быковал он лишь перед Славиком, который и записал беседу больше в комических целях, нежели в служебных. Я же – несколько драматизировал ситуацию в целях воспитательных. О чём едва не пожалел: судя по виду, парень  был куда ближе к инфаркту, чем к Нижнему Тагилу. 

- Мужчина отдыхал с дамой, - продолжаю, - поэтому самолично тобой заниматься не стал. Но, как ты понимаешь, у него серьёзные связи, в том числе у нас, и он попросил разобраться с тобой по закону, по полной программе. Вломить тебе, для начала, вымогательство в крупных размерах с использованием служебного положения. А коньяк, который ты выхлестал, – это крупный размер. Он просил сделать это ради принципа. Ибо он не на шутку осерчал. Он сказал: «Это уже не беспредел – это просто ****ец!» А он – очень редко матерится.

- Это ****ец… - едва слышно повторил Юра. Мне было его жалко, но я надеялся, что в случае чего сумею запустить сердце. Меня учили.

- Знаешь, Юр, - молвил я с наивозможной откровенностью, - я решил тебя немножко проверить, прокачать, и если б ты оказался конченой мразью – я бы тебя, конечно, не грохнул, но раскрутил на всю катушку.

- Лучше грохни, - сказал он тоже вполне откровенно, без пафоса. – Я накосячил – я отвечу. А если будет суд… отец – его тоже ведь коснётся.

- Конечно, коснётся. Да ещё в прессу попадёт. «Выявлен семейный мафиозный клан в недрах МВД. Полковник Моховой создал преступное сообщество, подвизающееся на злачной ниве рэкета и бандитизма, причём сборщиком дани выступает его родной сын, которому высокопоставленный разбойник в погонах подарил звание лейтенанта на день рождения». Бред полный – но шелкопёры такого там наворотят, что и подумать тошно.

- Слушай… - он мучительно кривится, подбирая слова, но кое-как возвращается к жизни. – Слушай… Я понимаю, что деньги предлагать – не тема. Но если ты со мной всё ещё базаришь – значит, решил, что я не полная мразь? Давай, я поговорю с этим чудовищем из ГУБНОНа, извинюсь. Может, и он простит?

Усмехаюсь:
- О да, он выразил желание с тобой пообщаться, но только тогда, когда на тебе браслеты защёлкнут. И никак иначе. И это, как ты понимаешь, не потому, что он тебя боится очень, а потому, что у него есть принципы. Он считает, что мент, который так явно и так по-идиотски позорит честь мундира, – должен сменить его на телогреечку с номерком. И мне, сказать правду, в целом близка эта жизненная позиция. 

Вздыхает мужественно:
- Ну тогда – вали меня!

Хлопаю его по плечу:
- Да ладно, расслабься! Не было ж никакого мента-рэкетира? Был – некий чудик, совершенно безобидный. Аферист-анацефал. С тринадцати лет – на учёте в дурке. Сварганил себе липовую корку, что при нынешнем развитии печатного дела – не проблема даже для шизика. Как нажрётся, что несовместимо с его таблетками, - идёт буровать, ксивой понтоваться. Считал это игрой и развлекухой. После беседы с ним и с родственниками - отправлен на интенсивное лечение. Поверь, беседы с психом да ещё и в стационаре – никто не жаждет. Поэтому серьёзный антинаркотический мужчина – поплачет о былой, советской психиатрии, поругает нынешний бардак, да с лёгким сердцем забудет про тебя. Если я ему всё распишу именно так.

Юра посмеивается грустновато:
- А ведь если отбросить про «на учёте в дурке» - всё так и есть. Только и разницы, что не в дурке – а в ментовке. Не, вот что я за человек такой?

Пресекаю:
- Так, блин! Души прекрасные порывы на лоскутки самоанализа – оставь для… уединения в ванной комнате! А что ты за человек такой? Ты человек, который мне кое-что должен.

Он клятвенно возводит глаза к обивке салона:
- Ну да, я понимаю, что теперь моя тощая задница – всецело в твоих руках!

Фыркаю:
- Ты свои эротические фантазии – товой… при себе держи. Но, конечно, твоя жопа теперь принадлежит мне. Будет кто претендовать – говори так.

Смеёмся оба.
Я подбросил его до дома, по дороге объяснив суть наших дальнейших отношений.

«Знаешь, я мог тебе показаться немножко вредным, но это обманчивое впечатление. На самом деле – я могу быть очень полезен. Как и ты мне. Где именно я работаю – тебе знать не надо. Довольно будет самых общих догадок, в целом небезосновательных, – но конкретика тут неуместна. Имя – Артём. Я с тобой сам свяжусь, когда протрезвеешь. И - ты лучше пей как-нибудь поумереннее, Юрасик. Не обижайся, приятель, но вот мало в России бандосов-беспредельщиков – так ещё мусорскую шпану вроде тебя в чувство приводить!».

Про себя я решил: «А вообще, прикольная идея: вырастить своего собственного следачка, с нуля. Уж эффективность работы и хорошие показатели – я ему обеспечу. Благо, и он, вроде, не полный идиот. Но что ещё прикольнее, папа у нас - полковник из ГСУ… Нет, это, конечно, не моего уровня разработка, но…»

***

- Решили, значит, самостоятельно провести внеплановую вербовку сотрудника МВД? Похвальное рвение, похвальное.

Этот разговор – вовсе не такой приятный и ненапряжный, как давешняя беседа с Юрой в Битцевском парке. Хотя бы потому, что мой собеседник на этот раз – старше раз в пять. Во всяком случае, так о нём говорят.

«С тобой тут Боцман хотел побазарить», - сообщил Элфред, довольно хмуро.
А Боцман – это партийная кличка Фёдора Исмаиловича Рокотова, бывшего колчаковского есаула, бывшего комиссара ГУГБ второго ранга и нынешнего нашего «обергруппенфюрера».

Верю ли я в эти «вампирские» биографии наших директоров? Или верю, что это лишь элемент аутотренинга и корпоративной шизухи, скрашивающей серые будни, как они сами говорят?

Да какая разница! Я верю в то, что мужик, который передо мной сейчас, не просто достанет меня до печёнок, а засунет мне руку в брюшную полость, с изяществом филиппинского хилера, выдернет печень, сделает из неё паштет, непринуждённо намажет на хлеб – а я никогда не умру от цирроза.

Я не больно-то впечатлителен, у меня очень редко бывают подобные ощущения, но здесь – аккурат тот случай. И это совершенно не важно, сто десять лет Рокотову, как про него рассказывают, или же под сороковник, как он выглядит. Важно лишь, что  я чувствую себя мышонком в виварии. Даже притом, что Рокотов-Боцман вполне миролюбив и мил.

- До сей поры нам как-то не довелось свести знакомство, господин Железнов.

Он коренаст, но не тучен, имеет приятный тембр между баритоном и басом, у него широкое, скуластое, довольно-таки «крестьянское» лицо, у него чёрные жесткие усы – но прочие приметы странным образом ускользают, когда пытаешься их запечатлеть. Будто резь в глазах. Ганс как-то говорил: «Мы ещё зовём его «Рокки», он чертовски похож на этого мыша из мультика про «Спасателей».

Но это Ганс так говорил. У меня же Рокотов, при первом знакомстве, не вызвал никаких ассоциаций с героями мультфильмов. Если, конечно, нет мультиков в жанре «хоррор».

- Знаете, Железнов, мною тут детей пугают – но это дань традиции. В действительности, я вовсе не злобен. Я лишь пытлив и любознателен. А посему хотел поинтересоваться у вас, касательно той беседы с юным правоохранителем.

Он – единственный из боссов корпорации, кто ко всем младшим обращается на «вы» и по фамилии. Вероятно, в этом его такт: ведь его самому никто из рядовых агентов не станет тыкать, и он это понимает. А что к нему по имени-отчеству – создаёт, вероятно, гимназический антураж.

- Я представил Элфреду рапорт и приложил полную запись беседы, - говорю.

- Да-да. Я читал и слушал. Потому и желаю поинтересоваться. Скажите, Железнов, что именно внушило вам мысль, будто вы управомочены избивать офицеров МВД глубокой ночью на лоне натуры?

Нда, это действительно неприятный разговор. Но делать нечего, отвечаю:
- Видите ли, Фёдор Исмаилович, поразмыслив, я пришёл к выводу, что бить их средь бела дня и в гуще цивилизации – было бы ещё одиознее.

Рокотов слегка наклоняет голову. Изрекает:
- Позвольте дать вам совет, Железнов. Когда берётесь острить – старайтесь избегать заведомой предсказуемости шутки. Впрочем, я ещё не утратил надежды услышать ответ на свой вопрос.

Вздыхаю:
- Вряд ли, Фёдор Исмаилович, здесь уместно слово «управомочен». Конечно, правомочий таких нет у меня, и ни у кого их быть не может. Я работал по беспределу. Но я счёл, что это будет полезно.

- Полезно? Вы хотите сказать, что совершали это в целях вербовки и что ваши действия казались вам необходимыми, а потому оправданными?

Опровергаю:
- Да нет, ну что вы. Просто - захотелось ему врезать. Чуток помучить, поглумиться. Зов души. Полезная эмоциональная разрядка. Давно никого не прессовал, знаете ли, – а тут такой случай. Оно ж – и для ментёнка полезно. В плане жизненного опыта. Но вербовку – я бы произвёл и без мордобоя, зацепив его на пьяной выходке. Как оно, собственно, и получилось в конце концов.

- То бишь, - уточняет Рокотов, - вы применили насилие не для пользы дела, а ради выхода своих эмоций? Я правильно вас понял?

- Абсолютно, Фёдор Исмаилович. Эмоции, агрессия, садистские инстинкты. Люблю, знаете ли, издеваться над теми, кто заведомо не даст отпора. Вот и оторвался, школу вспомнил.

Мне в самом деле удалось озадачить Рокотова – или же показалось? Как бы то ни было, следующая его реплика прозвучала лишь секунды через три:

- Господин Железнов, вы употребляли какие-либо психотропные вещества, вроде барбитуратов, незадолго до нашей беседы?

Опровергаю:
- Нет, господь с вами! Траву – и ту на прошлой неделе в последний раз курил. Просто, меня предупреждали, что вам бесполезно врать, бесполезно пытаться что-то утаить, – вот я и откровенен.

Тут Рокотов сказал «гхм!» Мне сообщали по секрету, что он раза три в своей жизни говорил «гхм!» Последний был – двадцать второго июня сорок первого года. Врали, конечно.

- Гхм! Знаете, Железнов, я был против вашего зачисления в Первый Агентурный Дивизион. Я недоумевал: мало ли на свете «безбашенных», как нынче говорят, щенков, таких, как вы? Но теперь вижу: настолько безбашенных и отмороженных – действительно мало. Коллеги были правы. И должен признать, я даю высокую общую оценку вашей вербовочной беседе. Ровно настолько, насколько мне не понравилась первая её часть, где вы пытались давить на объект прямой угрозой насилия, - настолько же понравилась вторая, где вы изобразили помощь в острой ситуации. И когда вы говорите, что «прессовали» его лишь по зову души, а не уповая на успех подобной линии, - я сделаю вид, что поверил вам. Как бы то ни было, мне понравилось, как быстро и без потери диалога вы переключились с проигрышной тактики на успешную. Будем считать, вы с самого начала замышляли психологическую двойку типа «удар – поцелуй».

Скромно молчу. Рокотов продолжает:
- Понимаете, Железнов, на своём веку я повидал очень много насилия. И творил очень много насилия. Но в чём убеждён искренне и глубоко: физические пытки в работе спецслужб – это первый признак деменции. Это неизбежная деградация профессионализма. Поясню почему. Дело не в морали. Дело не в абстрактном гуманизме. Дело в том, что человек, которого можно сломать физически, – в любом случае слишком слабый противник, чтобы мараться из-за него. Если из него что-то можно выбить по-плохому – значит, удастся выудить и по-хорошему, расположив к себе. Это даже легче. Но когда сталкиваешься с людьми по-настоящему крепкими – остаётся только второй путь. Такие не боятся боли и смерти. Не было ещё случая, чтобы истинного, хорошо подготовленного профессионала раскололи с помощью пыток или угроз. Будет край – он покончит с собой, и вся недолга. И если ты привык оперировать только этими, грубыми средствами – оказываешься бессилен против мало-мальски достойного противника, попадаешь в глупейшее положение. Вот почему я всегда презирал закоренелых, привычных костоломов в нашем деле. Презирал тех, кто, имея почти полную власть над человеком, не находит ничего лучшего, как причинять ему телесную боль для достижения своих целей. Но если, как вы говорите, для вас избиение наглого «ментёнка» и было целью, ради вашего удовольствия, - то это вовсе другой коленкор.

Рокотов улыбнулся? Затруднился бы сказать наверное.
Тем не менее - подтверждаю:
- Да, я совершенно отмороженный садистский ублюдок, Фёдор Исмаилович! Служу Ауэрзу!

- Вот вы сейчас уязвлены, Железнов, но я вам могу сказать, в чём ваша истинная беда. Вы – стремитесь создавать видимость «совершенно отмороженного садистского ублюдка», казаться хуже, чем вы есть, лишь с тем, чтобы люди, поближе познакомившись с вами, приходили к выводу: «а не такой уж он и мерзавец!» И вот что скажу вам, Железнов: бойтесь не тёмной, а светлой своей стороны Силы, юный падаван! Я нынче достаточно в бред впал, чтобы с вами на одной волне быть? Думаю, достаточно. И, думаю, это главное, что вам грозит, – нестерпимый проблеск сиятельных доспехов Ланселота из-под маски Лорда Вейдера. Что тут скверно – вы можете сами не понять, как у вас «забрало взыграет» и вы пойдёте карать Зло направо и налево. Впрочем, не буду вас утомлять и «грузить», как нынче говорят. А по делу – да проработаем мы вашего полковника… Нет, нет, вы ничего про это пока не говорили, даже Элфреду, - но что ж прикажете мне думать? Будто вы берёте за жабры сынка-лейтенанта и никоим образом не помышляете о папаше-полковнике? Полно вам! Уж кого-кого, а заносчивых юношей ницшеанского формата – я за жизнь насмотрелся.

Я не мог ответить Рокотову, что тоже насмотрелся за жизнь таких, как он. Ибо это было бы неправдой. Он действительно уникален. Но, как мне показалось, под конец беседы, он вовсе не такой монстр, как его аттестовал Элфред. Во всяком случае, мне нравилась его учтивая, несколько старомодная манера речи, равно как и склонность к метафорам. Я ценил это хотя бы как филолог.

***

Стоило мне помянуть Элфреда – как он ворвался в мой мир через вибрирующий кусок пластика в кармане джинсов.
- Артёма? Ты мне нужен. Есть дело деликатного свойства.

- Короче, история такая, - вводит он меня в курс по дороге куда-то на север Москвы. – У Поручика имеется девушка.

Я ухмыльнулся. Тоже, откровение. Станислав П., бывший старлей ВВС, а ныне мой коллега по Первому Агентурному Дивизиону, в наших кругах известный как Поручик, славился весёлым нравом, разухабистыми манерами и такой любвеобильностью, что если бы отправить всех его пассий в морской круиз, для этого пришлось бы арендовать «Куин Мэри-2» (но к возвращению лайнера Поручик завёл бы не меньшее число новых).

- Эта девушка – особенная, - поясняет Элфред. – Одноклассница и первая любовь. Они давно не… того, но – дружат. По-хорошему, по-светлому. А в одном подъезде с этой девушкой – живёт барыга. Толкает гер. И вот на днях один из постоянных клиентов прямо в лифте пристал к барышне с бритвой, отобрал деньги. Он, чувствуется, вообще невменяемый был.

Уточняю:
- А от нас что Стасу надо – помочь трупешник прикопать?

Элфред мотает головой:
- Нет, если б она сразу сказала Стасу – закапывать бы ничего не пришлось. Стас парень грамотный: швырнул бы в болото – и до свидания. Но она сообщила в милицию, а Стасику поведала через несколько дней по телефону как бы промежду прочим, случай из жизни. А так-то менты сразу после нападения, в тот же вечер закрыли урода за разбой. Барышня его опознала, он уже судимый, был на условном – так что, выйдет нескоро.

Прикидываю:
- Надо же, какая слаженная и эффективная работа! Но если кто-то мне скажет, что барыга не на подсосе и что это не он слил своего буйного клиента…

Элфред кривится:
- Это само собой разумеется! И я, в общем-то, понимаю ментов в таких делах. И Стас понимает. Но в данном конкретном случае он чётко вознамерился раскатать этот гадюшник в ноль. «Только не там, где живёт моя первая любовь!» Я его отловил, когда он уже прихватил взвод «регуляров» и готов был устремиться  в карательную экспедицию.

«Регул» - наша московская силовая группа. Вообще-то, они не подчиняются агентам, но поскольку все люди свои и у всех где-то живут одноклассницы, – долго упрашивать не пришлось.

- А чего ты его остановил? – спрашиваю.

Элфред неопределённо покручивает своей лапищей:
- Да подумалось мне, что лучше бы как-то поделикатнее там всё обстряпать. То есть, может, и раскатать, но для начала – надо всё-таки прояснить, кого именно раскатываешь. И вот я пробил хозяина квартиры. А теперь: главный прикол дня. Он живёт по месту прописки, всё официально. Держит точку, тоже официально, только что лицензии на бланке от мусоров не имеет. И при этом – уже полтора года находится в розыске по подозрению в причастности к двойному убийству. Тоже – совершенно официально.

- Чего?! А ты уверен, что там живёт именно тот, кто прописан?

- Уверен. В числе прочего, мы запросили военкомат. У него была отмазка по язве, а месяц назад он отправился в запас, по достижении возраста.

- То есть, я правильно понимаю? Парень, находящийся в федеральном розыске за два убийства, живёт по паспортному адресу, торгует наркотиками и заходит в военкомат для отметки в военнике?

- Именно. На мой взгляд, причина может быть только одна. Он без понятия, что его ищут. И тут возникает пикантный вопрос…

Элфред недоговорил: это было бы уже совсем излишне.

***

Перед визитом Элфред натянул спецовку Мосгаза, и хозяин квартиры открыл дверь без пререканий. Он был один и, вероятно, был уверен то ли в надёжности своих нычек, то ли в крепости крыши. Хотя с другой стороны, а что б ему не открыть слесарю Мосгаза, когда Элфред начал обход жильцов по порядку, разговаривая через дверь достаточно громко? Барыга – жил в третьей на этаже квартире.

Сам он, со всей очевидностью, не торчал и язвой тоже не страдал. У него был необычайно здоровый цвет лица – но лишь до того момента, как Элфред, вместо осмотра газовой трубы на кухне, отплатил за доверчивость щедрейшей оплеухой по этому пышущему здоровьем лицу. Клиент был уже пристёгнут к батарее, когда я подтянулся. Восстановления коммуникабельности пришлось ждать минут пять.

- Паша! - молвил Элфред задушевно и ласково. – Я не буду тебя спрашивать, кому ты звонишь, когда у тебя охуенные проблемы. Ты просто позвони – а я даже номер подсматривать не стану. И я очень прошу тебя это сделать, потому что сейчас как раз тот случай, когда у тебя – охуенные проблемы.

- Что вам надо?

Элфред достал пистолет, легонько ткнул бедолагу дулом в лоб:
- Тебе морзянкой по черепу отстучать, чего мне надо? Русского совсем не понимаешь? С друзьями мне твоими побазарить надо. И только давай не лепи мне, типа, «я без понятия, о чём вы».

Наш узник поёжился, но ответил решительно:
- Ты, конечно, можешь говорить, что вышибешь мне мозги, если я не сдам крышу. Но если я её сдам – меня убьют точно и сделают это очень медленно.

Элфред оскалился:
- А я, думаешь, быстро? Но я вообще не хочу тебя убивать. Объясняю ситуацию: на тебя наехали. Вымогают деньги. А у тебя есть знакомый в милиции. Почему б тебе не иметь знакомых в милиции? Вот ты звонишь ему и толкуешь: «Тут нарисовались два каких-то вурдалака, обижают, пугают, пинают. Надо бы исполнить свой профессиональный долг и защитить законопослушного гражданина от бандитского беспредела». Никто ж ведь не говорит про какую-то твою наркоту, про какую-то коррупцию? Ты упомянул слово «крыша» - но этого можно было и не делать. По-любому, ты её не сдаёшь, когда всего лишь просишь о защите от бандитов. Поэтому, набери там, на мобилке, обрисуй положение, – и дай трубочку мне.

 Поразмыслив, узник не стал ломаться. Элфред договорился о встрече с таинственным покровителем этой опийной лавочки… виноват: «законопослушного гражданина»… и отбыл. Я напрашивался с ним, для прикрытия, но Элфред нахамил в своей обычной манере:
«Тём, когда мне понадобится твоё прикрытие для стрелки с мусорами, – мне куда нужнее будет сиделка, с ложечки кормить!»

Мы с узником коротали время, разгадывая кроссворды. Он оказался довольно эрудированным малым. И был совершенно не похож на матёрого убийцу. Чувствовалось, он не знал не только, что находится в розыске, но и - что кого-то завалил. Я его не расстраивал, до поры.

Элфред вернулся через час. Поведал:
- Ну, крыша у него козЫрная. Начальник местного угро. Нормальный мужик, кстати. Я с ним темнить не стал, влепил сразу в лоб: «Парень, я всё понимаю, информаторы, там, раскрываемость, «всех барыг не пересажаешь, а новые-безвестные ещё хуже», но вы, господа, часом, не охуели, чтобы крышевать голимых мокрушников да ещё по месту прописки?» И распечатку – в морду.

- А он?

Элфред хмыкнул:
- Вот тогда, конечно, он охуел. Он реально не знал, что клиент проходит по мокрому. Прикинь, им вообще в отдел ориентировку не сбросили. В федеральный объявили – и всё. Ну а там, сам понимаешь, сколько рыл.

- Я думаю, - говорю, - по тому убийству, двойному, кого-то ещё нашли, настоящих душегубов. А этого, который подозревался, искать бросили. Но из базы убрать - забыли. 

- Да это уж к гадалке не ходи… - Элфред, осенённый внезапной мыслью, выходит на кухню к нашему пленнику: - Слышь, Чикатило? Ты паспорт пару лет назад, случаем, не терял?

- Терял, - подтверждает тот. – И заявление подавал, восстанавливал.

- Так и думал, - кивает Элфред. Переходит на французский: – Каким-то боком, значит, по этому делу краденный серпастый-молоткастый затесался, типа, ниточка. Но – бредовая, конечно. Ухватились в порыве – а раскручивать не стали. Ладно, это вообще не наша тема. А что точку эту прикроют – мент железно обещал. Он теперь мне должен.

Снова говорит по-русски:
- Слышь, драглорд? Ты хату эту сдай кому-нибудь – и вали лучше отсюда. Из-за твоего бизнеса неблагопристойного - девушка хорошая пострадала. А у неё кавалер шибко горячий. Узнает, что ты ещё здесь и продолжаешь торчков приваживать – бить и пугать не станет. Он тебя тупо замочит. Зуб даю. Твой.

- Погоди, - говорю, тоже осенённый идеей. – Мы понимаем, что к мокрухе он непричастен. Но официально – по-прежнему в розыске, да? И значит…

Элфред скалится:
- Ментёнку своему подарить хочешь?

Улыбаюсь:
- Ну а чо? Мы этому кренделю жизнь, можно сказать, спасли. Не тормозни ты Поручика – как минимум инвалидом бы остался. Так можем теперь малость поюзать?

***

Кажется, моё появление в ОВД «Анохино» поначалу больше встревожило лейтенанта Юру, нежели обрадовало. Расстались-то мы хорошо, но, боюсь, не все воспоминания о нашем знакомстве грели его сердце.

- Не напрягайся, Юрок! – обнадёжил я. – Я к тебе с подарочком. Чыста, пацанский подгон.

- А вы, простите, кто? – полюбопытствовал интеллигентный мужчина за соседним столом, в форме майора и в очках. Очевидно, начальник следственного отдела.

- Для Юры – вроде Деда Мороза, - отвечаю. – У меня там в машине тушка, спакованная, но тёплая. Вот этот, - протягиваю распечатку из базы.

- Эвона как? Убийство? – возбуждается Юра. И тотчас печалится: - Но этим, вообще-то, прокуратура занимается.

Пожимаю плечами:
- Не хотите, отвезу в прокуратуру. Пусть прокурорский какой следак проявит бдительность и профессиональное мужество, опознав на улице опасного преступника и самолично скрутив его.

- Э-э! – встрепенулся майор. – Дарёное не передаривают!

Обратился к Юре:
- Хорошие у тебя друзья. Вот только бдительность и мужество – это операм проявлять положено. Так что, если подарок тебе – иди, потолкуй с Сарычевым, он там сам решит, за кем из своих записать… на камень-ножницы скинутся… А тебя - отблагодарит как-нибудь при случае.

Фыркаю:
- Ну, я в ваши бартерные схемы вникать не буду, но прошу иметь в виду: в розыске-то он числится, вот только вряд ли реально причастен. Скорее всего, там и дело давно закрыто. Так что, вы – понежнее с ним.

Майор нахмурился:
- Но в розыске – точно числится? Значит, задержание правомерно, бдительность на высоте. А там уж пусть сами (тычок пальцем в потолок) разбираются, кого они найти заказывали и по каким причинам.

Вечером мы встретились с Юркой в одной укромной кафешке.

- Слушай, реально, спасибо! Мне опера обещали подкинуть кражу с полной доказухой.

- Чего там с этим кексом? – спрашиваю.

- Да так, мне через третьи руки рассказывали, но, как я понял, там мочканули двух мошенников. Они фирму по чужим документам открыли – и не тех кинули. А твой этот, «подгон», в учредителях числился. Ну и первая версия была, что капитал не поделили. 

Машу рукой:
- Можешь не продолжать.

- Вот только… - Юра смущается.

- Что?

- А ты-то – не слишком сурово обошёлся? Ведь знал же, что человек не при делах, что это недоразумение, – а повязал, сдал?

- Он выражал какое-то недовольство? – прищуриваюсь.

- Нет, нисколько. Но…

- Попробовал бы вякнуть, сука! Недоразумение, Юра, – это что он лет на восемь не загремел, пусть и по другой статье. Да ты, Юр, не волнуйся: я без повода суровости не проявляю. По крайней мере, теперь они его с розыска точно снимут. А так бы ведь на самом деле кто помять мог, особо ретивый и бдительный.

- Ну, в общем, да! – соглашается Юра вполне охотно: тучи над солнцем его юной ментовской совести вполне развеялись.

Я не собирался капать ему на мозги, но решил всё-таки высказать, что в прошлый раз не стал:
- И ещё. Возможно, тебе показалось, что и с тобой я был суров, тогда, в парке, но…

Открещивается:
- Да не, не, ты чего? Ты ж меня спас реально!

- Не перебивай! То, что я тебе скажу, – это важно. Тогда не сказал, потому что ты бухой был, сейчас – запомнишь лучше. Надеюсь. Видишь ли, Юра, из пышного вороха глупостей, которые ты тогда наворотил, самая большая – что ты полез угрожать незнакомому человеку расправой над близкими. Этого – делать нельзя никогда и категорически. Особенно – по пьяни и «понарошку». Это беспредел, понимаешь? Семья – не при делах, это святое. Иные люди за одну только такую угрозу, за один такой гнилой базар, – запросто оторвут голову. Или – выставят на такие бабки, что вовек не сочтёшься. И будут правы. И по понятиям, и по жизни. За тебя никто не подпишется, когда узнает, в чём замес. Нет, не надо лишний раз мне тут каяться за своё поведение, как ты порываешься, а просто запомни, что я тебе сказал. Накрепко запомни. Если, конечно, не хочешь нарваться так, что и я тебе не помогу.

- А в остальных случаях, - озаряю его теплом своей улыбки, - я тебе помогу. Не во всех случаях, но будет что надо – обращайся. Вот тебе мобила (перадаю аппарат), используй её только для связи со мной. Ни для чего больше. И не вздумай посеять… И не вздумай спасибкать: не игрушку на днюшку дарю!

***

Похоже было, следователь Юра слишком буквально понял моё предложение. Не прошло и двух дней, как он позвонил мне и пожаловался на закоренелого, особо упорного лиходея, никак не желавшего колоться.

Его взяли на бензоколонке при попытке сбыта автомагнитолы. Что было интереснее, в сумке у татя имелось ещё две. Некоего подобного продавца искали уже давно. За последние три месяца у них на районе прошла эпидемия ночных краж из машин во дворах. Орудовала явно банда, и явно дерзкая. Негодяю было пятнадцать лет, он имел невинные голубые глаза, и они откровенно смеялись, когда уста его извергали историю про двух крутых пацанов на «девятке», подаривших ему эти магнитолы в обмен на маленькую баночку «спрайта».

Юра негодовал:
- Прикинь, каков нахал? Уж мог бы хоть немножко поднапрячься и придумать какую-то туфту… ну, не настолько туфтовую! Так нет – он в глаза хамит.

Я уточнил:
- Ты хочешь, чтобы я приехал к вам и расколол этого щегла? Юр, можно задать тебе нескромный вопрос? Слушай, а у тебя в школе девочки конфеты не отбирали?

Хмыкает:
- Понимаю, что ты думаешь. Но у нас с малолетками – нынче траблы реальные. Недавно опера с одним гопником переборщили, в больницу слёг, телег там накатали, еле-еле замять удалось. И сейчас – дышать на мелких боятся, не то что ****ить. Тем более, пацан из хорошей семьи, не состоял, не привлекался.

Ворчу назидательно:
- Да кто говорит «****ить»? Запомни, мой юный друг: физические пытки – верх дилетантизма в нашей работе, профанация профессии и путь к неизбежной деградации навыков. Доступно излагаю? Ладно, сейчас заскочу. Но только…

И я в общих чертах посвятил его в план предстоящей операции.
Мне пришлось совершить кое-какие приготовления. Во-первых, я прихватил ключи от БМВ с хорошо узнаваемым фирменным брелком.  Я понятия не имел, где сама эта «бэха» и была ли она вовсе, но ключи мне в своё время выдал Элфред. «Поверь, пригодится».

Во-вторых, я достал из шкафа альбом с переводными картинками. Специфическими. Выбрав нужные, декорировал «ударные» фаланги пальцев. Чёрный ромб с белой полосой: «сел по малолетке, перешёл на взрослую зону». Перевёрнутый значок пиковой масти: «осуждён за разбой». И ещё несколько, не имеющих особой смысловой нагрузки, но так – для композиционной завершённости. Краска была довольно стойкая, смывалась только растворителем.

И в-третьих – я нацепил чёрные-чёрные очочки, гангста-стайл.

Когда я вошёл в кабинет, лиходей пересказывал Юрке историю приобретения магнитол не то в пятый, не то в семнадцатый раз. Юра выпытывал детали. «Так какой, ты говоришь, у «девятки» номер был?» - «Я только буквы запомнил. Эф, А и Ка. И две семёрки на конце. Московская, значит. А ещё запомнил, что у одного из них цепочка была золотая на шее, а другой – лысый совсем. Это, наверно, бандиты, да?»

Паренёк не просто глумился над карающей рукой правосудия, но и явно получал от этого удовольствие. Юра – получал удовольствие от собственной кротости и долготерпения. А также – от предвкушения грядущего перфоманса. Он возлагал на меня большие надежды, и я не мог ударить в грязь лицом.

- Здрасьте, гражданин начальник! – сказал я, поигрывая ключами с баварским логотипом. Приблизившись, потрепал задержанного по голове самым приятельским образом, как будто делал это раза по три на неделе: - Колян! Здорово, братуха!
Без промедления – обратился снова к Юрке, приложив руку к сердцу:
- Начальник, тут реально какое-то непонятное вышло. Я думаю, это чыста недоразумение. Колян – пацан правильный. В смысле, хороший. На пятёрки учится, родителям помогает, все дела. А чо, ваще, случилось-то? В чём засада? 

Юра замялся, зашуршал бумагами:
- Да вот, поймали на попытке сбыта краденых автомагнитол. А он утверждает, будто не знал, что они краденые. Проверяем.

Я позволил себе слегка возмутиться:
- Не, а чо проверять-то? Я так понял, он не на краже попался? Значит, наверно, и не крал? Типа, презумпция невиновности, да? Так чего вы его маринуете? Отпустили бы домой – да и проверяли себе на здоровьичко!

Юра тоже позволил себе слегка повысить голос:
- А вы, гражданин, вообще, кто ему будете?

- Ну, типа как, старший товарищ. Да я за Коляна горой стану, если чо! – я снова потрепал задержанного по голове, проверяя, есть ли в ней какие-либо мысли. Кажется, некие идеи начинали в неё закрадываться. Моя ладонь однозначно почувствовала нарастающий жар от напряжённой работы процессора под русыми волосами.

- Извините, но я вас, что-то, не помню, - выдавил из себя лиходей, всматриваясь не столько в моё лицо, сколько в «перстни» на пальцах.

- Да я, типа, адвокат. На общественных началах. Помогаю правильным пацанам, попавшим под пресс. Вызволяю из мрачных застенков, – снова Юре: - Ладно, начальник! Если на него у тебя ничего нет – так и скажи. Чего кота тянуть? Подписывай, чего надо, да выпускай. А я до дома подвезу, сдам родакам в лучшем виде, будь спок. 

Юра замямлил в нерешительности:
- Ну, вообще-то, сбыт краденого – это, согласитесь, внушает некоторые подозрения…

Я вскинулся:
- А чего подозрения-то? Я, может, подозреваю, что сосед к моей тёлке ходит. Но чего мне теперь, гасить его, за подозрение? Или, может, мне ЕЁ гасить? Да я б их обоих закопал, говно вопрос, – но только если есть «доказательная база», как вы говорите. А не какие-то там подозрения.

Юра, поразмыслив, согласился:
- Может, вы и правы. Честно, я уже устал с вашим подопечным. Формально его история вполне имеет право на существование. Действительно, почему бы двум парням на «девятке» не обменять три магнитолы на банку «спрайта»? Как говорится, «имидж – ничто, жажда – всё».

- Подождите! – это прорезался наш лиходей. Кажется, работа его мозга увенчалась неким результатом. – Подождите! Вы чего, не понимаете? Это ж один из этих!

- Из кого? – не понял Юра. – Из тех, кто всучил тебе магнитолы?

- Да нет, из хозяев! Ну, у кого мы…
Паренёк запнулся, прикусив язык.

Юра удивился:
- А причём тут хозяева?

Паренёк, отбросив колебания, выбрал откровенность:
- Ты  чего, не въезжаешь? Кто-то из хозяев крутой оказался. Забашлял вашим, чтоб маякнули, когда меня повинтят, – и братву подписали.

- Вы обвиняете милицию в получении взяток? – строго вопросил Юра.

Задержанный взвился, возбуждённый до крайности:
- Не, ты совсем тупой, что ли? Никого я не обвиняю! А просто если ты меня сейчас сдашь – меня ж на ремни порежут! Не видишь, что ли? Ну…

Как сказал бы какой-нибудь кулинар и поэт, сода Колиного упрямства была загашена уксусом обиды на следовательскую тупость, и ныне раствор шипел, пенился неподдельным плаксивым страхом.

Я кулинар, но не поэт, а потому соизволил улыбнуться, до невозможности приторно и фальшиво, и проворковал:
- Колян! Братуха! Ну зачем ты так? Я ж к тебе – всей душой!

Юра покачал головой, утешил Колю-с-Магнитолой:
- Признаться, молодой человек, я тоже не усматриваю оснований для ваших параноидальных страхов. Подумаешь, татуировки? У кого их нынче нет. Да и в любом случае: на каком основании мне вас задерживать здесь? Это милиция, знаете ли, а не приют смятенных душ. Мы тут держим только тех, кого есть за что…

***

- Меня вот немного удивило, - заметил я, подвозя лиходея Колю до дома, как обещал, - что, разговорившись, ты даже не попытался выгородить своего кореша. Ведь мог бы сказать, что работал один.

Коля огрызнулся:
- Это я мусору мог так парить. Но тебя-то я бандосом считал? А значит, даже если б меня в ментовке закрыли, вы бы по-любому пробили, кто мои кореша, – и всех бы прессанули. Даже тех, кто не при делах. И вообще, Саньке – тринадцать. Ему нихера не ломится.

«Везёт мне в последнее время на башковитых парней, - подумал я. – Вот только почему, бога ради, эти башковитые парни творят такие феерические глупости?»

Вздохнул:
- Знаешь, не буду тебя лечить, втирать про добро и зло, про скользкую дорожку криминала – и вся херня. Сам не ангел. Но просто интересно. Вот ты подрастёшь, приподнимешься по деньгам. Заведёшь себе тачило реальное. А тут выходишь поутру и видишь: стекло вдребезги, музыка тю-тю. А теперь, внимание, вопрос: что бы ты захотел учинить с этим засранцем?

Лиходей ухмыльнулся, ответил весьма философски:
- Ну, если б я очень сильно от этого дела огорчился – значит, нихуя не поднялся по деньгам, так? Значит, лох.

Задумываюсь, насколько бы сильно огорчился я сам в подобной ситуации. Да невелика потеря, ей-богу, боковое стекло и магнитола. Он прав: лохом надо быть, чтобы волосы на себе рвать из-за такой фигни. Это всего лишь кража, всего лишь имущество, всего лишь деньги, и мелкие деньги. Нет, если б решал только я, то не стал бы сдавать правосудию, чтобы пацан присел на пару лет  в тюрьму. Но чтоб не мог присесть пару недель – обеспечил бы стопудово. Хотя, говорят,  первое – цивилизованно и гуманно, а второе – жестокий пережиток варварской дикости. Возможно, нынешние наши представления о цивилизованности и дикости – весьма позабавят потомков лет через двести.

- И вообще, мы стекла не били, - говорит Коля, будто бы даже обидевшись. - Отжимали. Где разбито было – это недобросовестные конкуренты.

«При всей бредовости аргумента, - думаю, - для суда он будет иметь значение».

***

- Побеседовал уже нормально, в присутствии родителей, оформил деятельное раскаяние и помощь следствию, - сказал Юра, когда мы пили с ним пиво на закате дня. – Явку с повинной – было без мазы. Там бы опера возбухли, которые бензоколонку пасли. Им-то ведь задержание нужно. Но по-любому – условно выйдет.

- Добрый ты, - говорю.

- Да не то чтобы, - вздыхает. – Но просто прикинул: мы вот, в пятнадцать лет эмблемы с тачек скручивали, загоняли. С меринов да бумеров. Не попались, тьфу-тьфу, но в случае чего – батя бы отмазал. Убил бы, но отмазал. А тут…

- Кого только в ментовку берут? – усмехаюсь.

- Да иди ты! Сам, что ли, ничего такого не делал?

Возражаю, с изрядной солидностью:
- Ну, за то, что Я делал, – условного бы никак не вышло! Если б попалился, конечно.

Пожалуй, это лукавство. В действительности – не припоминаю за собой каких-то выдающихся отроческих подвигов. Ну, капот на спор открывал у чужих тачек. Ну, драки. Ну, трава. Однако ж, ловлю себя на парадоксальной мысли: мне неловко признаваться менту, что я не был полноценным малолетним преступником.

- Вообще, нам должно быть стыдно! – выговаривает Юра. – Развели, понимаешь, ребёнка, злоупотребляя криминальным имиджем!

- Развели, - соглашаюсь. Думаю. Пожалуй, надо всё-таки сказать.
Говорю:
- Знаешь, Юран, этот щегол – не единственный ребёнок, разведённый мною за последнюю неделю. Помнишь сердитого мужчину из ГУБНОНа, на которого ты наехал в «Фараоне», приняв за менеджера? Так вот: за менеджера – ты принял менеджера. Это я  от себя немножко усугубил, про озлобленного «генералиссимуса».

Он не обижается.
- Развёл, значит? Тут бы сказать: я и не поверил, но – я поверил. Я ж вообще хрен помню, чего там было. Но коли так – жить легче. А то стремался всё-таки: ну как с «генералиссимусом» где пересекусь и он вспомнит? А менеджер - это…

 - Бывший полковник КГБ, - говорю. Но видя Юркино лицо, поправляюсь: - Старлей, в смысле. Да не парься: он на тебя зуба не точит. Они там всё больше уссывались, как ты чудил.

***

Мне позвонил не много не мало Рокотов. Был краток:
- Железнов, сообщите вашему питомцу из ОВД, что видели фамилию его отца в списке лиц, подлежащих проверке по сигналам о коррупции. Скажите, что, скорее всего, ничего серьёзного: просто кто-то настучал. Но чтобы соблюдал умеренность и аккуратность. Возможны провокации. 

Через три дня Юра поделился новостью:
- А чётко ваши работают! Подробностей батя не сообщал, но, говорит, подкатили к нему грамотно. Говорит: «иной бы мог войти во искушение».

- «Иной раз» или «иной полковник»? – уточняю.

Юрка лыбится, грозит пальцем:
- Не надо грязи! Теперь все знают, какие мы охуенно честные. Аж из Генпрокуратуры приезжали взяткодательницу вызволять. Типа, забирают дело к себе. Батя просил передать, что добра не забывает.

Было у меня полушутливое опасение, что Моховой старший, в знак благодарности и в подтверждение чистоты своих рук, предложит мне, скажем, чемодан баксов. Но нет: природа отдохнула только на сыне. Да и то, без фанатизма отдохнула.

Вскоре мне довелось лично познакомиться с полковником Моховым. Он был в гражданском и имел вид классического дореволюционного доктора: бородка клинышком, благообразные манеры, аккуратная троечка, и даже очки в тонкой оправе смотрелись, как пенсне. Он подкупил меня своей откровенностью и чёткостью формулировок. После пары бокалов приличного коньяка, он заметил:
- Артём, вы не производите впечатление идиота. Соответственно, едва ли можете считать идиотом меня. Соответственно, едва ли могли рассчитывать, что завоюете моё доверие посредством этой трогательной истории про сотрудника ФСБ, сливающего операцию своей фирмы ради папаши лоботряса, с которым месяц назад сошлись в кабаке.  Думаю, это вам должно быть очевидно. Но что не совсем очевидно мне – зачем ваши затеяли эту комедию?

Он говорил очень спокойно, совершенно неагрессивно, скорее – доброжелательно. Вспомнились слова Рокотова: «Он не будет возмущаться, но прокачивать пойдёт напрямую. Он следователь, он привык задавать вопросы по существу, а не ходить вокруг да около».
- Мы затеяли эту комедию с участием Гепрокуратуры, - ответил я тоже вполне доброжелательно и без тени смущения, - чтобы вы убедились, что я не купил свою корку на Черкизовском рынке и не втираюсь к вам в доверие через сына в интересах какой-нибудь Задрайской ОПГ.

Он усмехнулся, размышляя. Полюбопытствовал:
- А в чьих интересах вы втираетесь ко мне в доверие?

Пожимаю плечами:
- Если скажу «в интересах государства» - это будет нездоровый и натужный пафос, не так ли? Кто сейчас знает, где это государство и какие у него интересы? Но сказать «в интересах правопорядка» - будет ближе к истине. Что ещё ближе – в интересах вменяемых и достаточно порядочных людей, которых в наши времена не столь уж много. Вернее, им трудно бывает найти друг друга на фоне всякой мрази. Наш следственный комитет, пожалуй, менее коррумпирован, чем что-либо ещё в любезном Отечестве, вот только следаков у нас мало и подследственность ограничена. Потому, не стану скрывать, возникает порой острая нужда в надёжных, ответственных людях из МВД и прокуратуры.

- Вот как? И вы сочли меня таким человеком? Но вы ведь знаете, что и я не на «жигулях» езжу.

Я покривился:
- Уй, да причём тут это? Я знаю, Константин Владимирович, что вы конченых ублюдков за взятки не выпускаете и что нормальных людей не закрываете на заказ. Я же сказал «достаточно порядочные», а не «святые», не так ли?

- Так-то оно так… И если я спрошу: «Чем я вам могу быть полезен?» - ответ будет: «Возможно, это мы могли бы быть полезны вам». Угадал?

- Некоторые мыслители утверждали, - заявил я, пустив дымное колечко в потолок, - что основа здорового общества – взаимно полезная деятельность разумных эгоистов. Я не вижу здесь логического изъяна. Отстраняясь же от философии, замечу, что если вам нужно будет, скажем, по-тихому, без формальностей, пустить за кем-то наружку или пробить сотовый – это может быть выполнимой задачей. И, допустим, если мы попросим вас, как начальника, дать какое-нибудь дело тому, кто не развалит его к чёртовой матери, не позволит каким-то отпетым подонкам соскочить за банку варенья, корзину печенья, - возможно, и вам подобная просьба не покажется чрезмерной.

Он раздумывал долго. Потом сказал очень серьёзно:
- Вы только Юрку в свои игры не впутывайте, ладно?

Я ответил вполне искренне:
- Поверьте, я симпатизирую вашему сыну, он хороший парень, я готов ему помочь. Но чтобы МНЕ его помощь понадобилась – ему ещё лет десять расти. Тогда – может, и впутаем. Пока же – чувствуется, мне только и придётся, что решать проблемы, которые он сам себе создаст. Но я это сделаю. По мере возможностей.

Константин Владимирович засмеялся:
- О да! Проблемы себе создавать – это он мастер! - признался доверительно, «по-семейному»: - Знаете, каким он в школе хулиганом был? Что поделать: рыжий – значит, от природы шалопай...

Про себя я подумал: «А ведь мы с Юркой ровесники. И ещё пару лет назад – такой вот Юрочка с умным видом ездил бы мне по ушам на тему уголовной ответственности за «корабль» анаши, взятый у меня на кармане. А я б его даже нахуй послать не мог. Теперь же – бьёшь ментам морды, а они ещё спасибо за это говорят, благодетелем считают. I love this game. Но самое забавное, что ни Юрке, ни его папе – я ни разу не показывал своё удостоверение».

Ещё же вспомнилось, как я сказал тому юному похитителю магнитол, Коле, на прощание:
«Вообще-то, я не мент. Я действительно бандит. Мы просто с Юркой-следаком – кореша по жизни. Поэтому, если вздумаешь заплакать на суде, как тебя менты мучили, выбивая показания, - ты ещё раз подумай! Лучше – кайся, хватай свой условный, и больше такой тупой херни не мути, блин!»

Как же это отрадно – хоть кому-то говорить правду.
Но и врать, мистифицировать – тоже прикольно. Это жизнь. Such a wonderful life…
Нет, мне на самом деле нравилась моя жизнь.