Исторический роман. I Прибытие и мир духов

В наследство от усопших родственников мне достались стандартные 6 соток с домиком. На чердаке - склад всякой рухляди: телевизоры КВН, магнитолы Ригонда, собрания сочинений марксистских классиков, журналы, газеты.
Вот за последним я и наведывался на чердак - печку растапливать. Классики горели плоховато, особенно из глянцевой бумаги. А газеты, хорошо высушенные, шли на ура. Запасшись стопочкой газет, я сидел у своей буржуйки и смятыми листочками подкармливал не желающую разгораться печурку. Вытянув из пачки одну с "Призывами ЦК КПСС к  56-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции", я, прежде чем предать её огню, пробежал глазами все пункты Призывов, завершающиеся таким родным "Под знаменем марксизма-ленинизма, под руководством Коммунистической партии - вперёд к победе коммунизма". Из разворота газеты выпало несколько десятков машинописных листков, содержимое коих я счёл любопытным и представляю на суд читателей. Ни имя автора, ни названия сего опуса мне неизвестно. На свой вкус назвал его "Исторический роман". "Исторический" - конечно в кавычках.

Глава 1. Прибытие и мир духов.

"Нет, нет и нет, милостивая государыня Устинья Вольфганговна", - сконфуженно произнесла Юдифь Парамоновна Шлезвиг-Гольдштейнская (в партии с I796 года), зажигая примус дабы разогреть вчерашний цимес, - "нет и нет, не поверю, что Людвига Фейербаховна могла так думать". Её слова могучим резонансом отзывались в апартаментах, некогда принадлежавших Князю У, а ныне занимаемых коммунальной квартирой жилтоварищества сверхстарых революционеров. Пахло прогорклым маслом и непроветренным сортиром. Гражданка Людвига Фейербаховна Скрядебю, о которой шла речь, сидела в своей комнате на горшке и какала, точнее пыталась какать, ибо eй было 250 с лишним лет, и, сами понимаете...

Почему, любезный читатель, заставляю я тебя выслушивать сию ахинею? Тому есть две причины: во-первых - и сам автор подобной ахинеей вскормлен и не он один, а всё поколение его, а во-вторых - не всё, что кажется ахинеей, ей и является, и наоборот, чему свидетельством первая причина, выше изложенная.

Но не будем запутываться. Итак Л.Ф.Скрядебю сидела на горшке и читала домарксистких материалистов, когда начали свершаться те события, которые, ввиду почтенного возраста гражданки можно было бы принять за мираж, которые однако миражом не являлись.

Здесь уместно было бы намекнуть на некоторые смешения эпох, а следовательно и сведений, касающихся наших героев, большинству коих никак не было моложе 100 лет, но автор, пользуясь доверием читателя, если не к нему лично, то просто к печатному слову, надеется не быть призванным за человека прошлого века, но, напротив, питает надежду представлять в некотором роде квинтэссенцию века нынешнего.

От всех этих речей, вне сомнения, отдаёт предисловием, и, спрашивается, отчего нельзя было заранее сообщить все сведения о книге с тем, разумеется, чтобы её не читать, ибо наше время таково, что наиболее плодотворным представляется переспать ero (время), пока оно, наконец, не кончится. Автор и здесь охотно признаёт свою вину, не желая быть похожим на современных мастеров изящной словесности, целиком растворившихся в производстве и уже тем самым косвенно добившимся бессмертия. Автор не мнит себя знатоком современной жизни и именно поэтому пожелал обратиться к предмету в известной степени историческому с тем, однако, чтобы в нём содержалась отчасти и живая действительность. Отсюда и начало, поистине странное, даже для автора, нисколько не желавшего такого начала, но оказавшегося не в силах ему противостоять. Однако, раз начали, то начали.

Легко понять, что если в затуманенный вековыми переживаниями ум Л.Ф. даже элементарные действия и события проникали в форме совершенно детективной, следовательно и два звонка (долгих) у кого-нибудь  другого вызвали бы законное, усвоенное с годами намерение открыть на этот условный сигнал дверь, у нашей же героини они такого намерения не проявили, в связи с чем дверь открыла, точнее пошла открывать Устинья Вольфганговна. До двери она, однако, не дошла: сказался возраст и мы с превеликой скорбью должны засвидетельствовать безвременную кончину У.В. на пороге двери и на пороге своего 180-летия. Положа руку на сердце, скажем: "ну и слава богу, что не дошла", - потому что зрелище, можно сказать в практике коммунальных, да и отдельных квартир тоже небывалое, предстало перед Ю.П., прибежавшей к месту происшествия до нельзя перепуганной; не заметила она и бедной У.В. распростёртой на полу перед дверью, её глаза впились в пространство, точнее в тот уголок его, который образовывал дверной проём (она успела приоткрыть дверь), хотя все слова здесь бессильны, некрасноречивы, может быть и вовсе бесполезны, потому что перед ней в гусарском, а может в каком другом мундире (точно не скажу) предстал сам покойный император Николай Павлович.

"Вот уж поистине занесла нелёгкая", - подумает опять читатель, и без того раздражённый. "Мало остальных чудес, так ещё сюда и императора. Это уж слишком." И опять под подозрением честность автора, который сам будто бы ратует за живую действительность, а на деле описывает чорт знает что: ну зачем нам, дорогие товарищи, вспоминать об этом треклятом Николае - Пушкина убил, декабристов повесил, крымскую войну проиграл, при этом Лев Толстой чуть не погиб, не считая Лермнотова, которому через органы безопасности устроили дуэль. Автор воистину оказывается в затруднительном положении, разрываясь между искреннейшим желанием угодить читателю и не в силах противостоять потоку событий, ибо Николай-император именно так и проявился в вышеописанных обстоятельствах и никак не иначе, и все другие сведения, касающиеся его появления - ложные от начала до конца, подтверждением чему будут последующие события.
"Ну, хорошо", - скажет здесь читатель, - "пусть Николай I, но к чему тогда всё начало, уж коли хотите роман исторический написать, так и начинать его надо бы как нибудь достойнее." Но и этого я, любезный мой наставник, не смогу сделать, ведь всё именно так и началось, как я описал, так что если и недостойным покажется, то не изволь гневаться.

Однако вернёмся к Николаю. Император пристально оглядел Ю.П. и произнёс как подобает.царственно - "А не Вас ли сударыня, я имел честь видеть у меня на балу зимой 182... года?"
Впрочем, может он и как нибудь иначе обратился, даже скорей всего по-французски, но как говорится, важно существо дела, а оно в том, что император как-то всё же дал о себе знать, а не остался стоять как чурбан, вроде какого-то блудного сына, пришедшего денег просить и донельзя своим молчанием расстраивать бедную Ю.П., которой и без того врачи прописали бром от привидений.

Поступив таким образом, император замолчал, видимо предполагая, что его пригласят войти. А без приглашения в то время, когда император воспитывался, не входили, в чём по сравнению с той эпохой у нас наблюдается значительный прогресс.
Ю.П. же, вместо приглашения повернулась и ушла вглубь квартиры оплакивать У.В. и свою судьбу, что она покоя никак не найдёт и, не смотря на большой революционный стаж, видит во сне каждую ночь императора Николая I. Стало быть речь идёт о сне и сейчас всё выяснится? Нет, автор задумал написать длинную книгу и не захочет, естественно, чтобы всё быстро выявилось и кончилось. Вообще то автор и рад бы был описать всё быстрее, главное двигать действие, а не застывать на месте, как он делал до сих пор, но всё время ощущается какая-то недосказанность или неясность, которую надо выяснить, остановиться на ней поподробнее, а это, как известно, чрезмерно утяжеляет повествование, откуда ясно, почему все умные книги (не сочтите за намёк) так скучны, причём чем книга умнее, тем она скучнее, по этой то единственно причине многие авторы совершенно справедливо отказались в своих книгах от всяких рассуждений и уж вовсе сделали их глупыми, причём настолько в этом преуспели, что одновременно сделали их и не интересными. Это вообще-то говоря, странно. Автор поэтому и придерживается мнения, ныне мало распространённого, что книги читать не нужно, сам же занялся сочинительством исключительно с целью времяпрепровождения.

   Продолжение здесь: http://proza.ru/2010/10/19/1254