Человек и человек

Человек и человек не виделись, очень много не виделись. Ничего не потерялось, просто потерялись, и всё. Потерялись телефоны, адреса. Потерялись дороги. Потерялся единственный общий друг.
Человек пропал от человека в один миг, что совсем на него не похоже. Он что-то не так понял и уехал сгоряча, бросив слово «навсегда» на записку. Но на следующий же день вернулся… Где никого не застал – другой уехал от этой записки с горя. Сарказм судьбы. И человек о нём думал, думал, потом не думал, потом снова думал. Строил и рушил новые дома после него, замуровывал, застраивал его, строил глаза другим, глаза, которые упрямо обесцвечивались от чужого пути. Сшибал уже обжитую постройку сердцем-молотом, наподобие пушечного ядра. И снова думал, думал, думал. Когда ничего не оставалось думать, он думал даже, что тот человек умер.

И вот он бредёт по старенькой аллее, ставшей ветхой, как их головы, и видит его. Его, да. Скамейку с ним.
Не думая, подходит. И сейчас будет миллион слов, слёз, инфарктов. Он садится и всем собой заглядывает в человека, который тепло-тепло улыбается ему, не вынув кистей рук из карманов холодной ветровки, в которой он был, когда они виделись в последний раз, выцветшей теперь. Он и сам не помнит – вышел в никуда – либо – за батоном или газетой.
Всем телом садится человек к нему. И ничего не говорит.
– Наверняка звонил на мой старый адрес за эти годы. Адрес другой, номер другой, а память у нас та же, – думает человек. И тут же слышит:

– Прости, ведь я так и живу, не позвонив тебе… Но я сегодня же позвоню. Или, – неестественный страшный смех, – Зачем? Мы просто не разойдёмся, вот и всё. Поедем ко мне. Или к тебе.

И лихорадочная мысль: «С его болезнью столько не живут. Но он дождался. Увиделись. Феноменально». Сердце заходилось от этих мыслей, он пытался их прогнать, но это было равносильно попытке остановить поезд плечом.

– Ну, ладно, – человек, с безудержной и подрагивающей от нервов улыбкой достал из ветровки клетчатый платок, удивительно аккуратно сложенный и вытер внешние уголки слабеньких глаз.

Второй человек пытался держаться, подхватывать и спасать свой пропадающий голос. Ловил огни глазами, в которых темнело от предобморочного состояния и счастья и горя, ведь такая встреча сталкивает нас лицом и с глубиной жизни, нереальностью её подарка, и со смертью, здесь не может быть безоговорочного счастья, хотя оно и огромно и невероятно… И он начинает забалтывать свою болезненную радость. Радость, превышающую болевой порок обоих. Таким же жестом, как тот человек вынимал сложенный вчетверо платок, он вынул из-за пазухи сложенный вчетверо лист и тем же встряхивающим движением его развернул:

– Знаешь, у меня ведь другие сказки теперь, –  Помнишь… засыпали так, я читаю, читаю… И только тогда ты засыпал. Сколько бы ни оставалось минут до рассвета, ты не мог заснуть, не слушая мои сказки. Я читаю, читаю… И только увидев, что линия бровей изменилась у тебя, постепенно ухожу в молчание. Надо же, – засмеялся человек, глядя на человека, увеличенного сквозь линзы слёз, – ни разу не было мной замечено тотчас же, как заснёшь… Не отслеживалось… Читаю тебе, а ты уже спишь. Говорю тем временем, говорю… А ты сны видишь… Интересно, становились ли они хоть немного сказочными… Я правда, знаешь… не пишу уже, начиная с «жили-были», как тебя не стало… Господи, что я говорю… Отказ от прошедшего времени, как потерялись мы… Но и это слово не актуально теперь, нашлись… Не терялись, значит. Поэтому всё в настоящем времени. И вчера у меня появилась сказка, начинающаяся с настоящего… времени. Я начну, хорошо? Вот, послушай… «Живёт один человек…» Нет, мне не нравится, уже не нравится! А тебе? Один человек… Как же один… Пусть и самый лучший, самый интересный… Неужели-таки один?? Давай напишем вместе. Как переделать заглавную строку? Как бы начал ты? «Живёт человек не один?» Или – «Живёт человек не один, пока живёт…»? Человек мой… Как бы ты написал?... – человек перестал трогать замёрзшей шариковой ручкой уголок рта, и поддел взглядом взгляд соседа, тот сидел с зарытыми глазами, – Ну что ж ты слабенький такой, замёрзнешь же здесь спать, поздняя осень… глаза твои как эти прудики подёрнуты льдом… Так… «Живёт один человек…» Я только начало ещё читаю, а ты уже заснул?.. Ладно, – человек сложил листок и неряшливо сунул за пазуху, – Пойдём, хороший мой, сейчас автобусы перестанут ходить... – человек взял его руку, и из неё выпал чуть тёплый платок.

Немую секунду спустя он истеричнее сирены повторял слово «человек», никто не считал, сколько раз подряд, старались обойти подальше. И прежде, чем рухнуть в глубокий обморок, он успел выплеснуть лохмотья последних криков:

– ЧЕЛОВЕК!!! Дождался же, ну!!! ЧЕЛОВЕЕЕЕЕЕЕК…


Наутро нашли обоих. Из ветровки одного вынули руки, из демисезонного пальто второго – перечёрканную сказку, где на всём листе не зачёркнутой осталась только одна, то ли окончательная, то ли недописанная версия:
«Живёт человек – один… Но до последнего, последнего, последнего, последнего,»