Три эскиза к портрету Артюра Рембо

Матильда

В дверь позвонили. На пороге, держа руки в карманах, стоял высокий, крепко сложенный крестьянский парень. От него веяло легким запахом вокзала и табака. Он напоминал школьника-переростка: одет небрежно, из под коротких штанов торчали связанные мамой синие носочки. Светлые волосы всклокочены, а галстук болтался, как веревка. Он представился Артюром Рембо.
Мой супруг, Поль, последний месяц только и говорил о великом таланте некоего провинциального поэта, который выслал ему свои работы. Поль вознамерился помочь этому господину приехать в Париж, и любезно пригласил его пожить у нас. И вот, сегодняшним вечером мой муж и его друг Шарль Кро направились на Страсбургский вокзал встречать поэта. Видимо, им это не удалось…
- Ну, дорогой наш гость, Вы, наверное, притомились с дороги, идемте пить чай! - сказала моя мать, внимательно оглядывая незнакомца, -А с господином Верленом Вы, стало быть, разминулись…
-Знаете, мы вас представляли совсем другим… значительно старше…- проронила я, почувствовав непонятно почему неловкость в присутствии этого человека.
Подали чай, но беседа явно не задалась.
- Как учение в колледже? - поинтересовалась я.
- Замечательно, спасибо, - был ответ.
- А Вы уже бывали в Париже? Как Вам нравится город? 
- В Париже не бывал, города еще толком не видел, - с досадой в голосе отвечал молодой человек.
- Как живется в Шарлевиле? Должно быть живописнейший уголок природы…
- Безобразная, Богом забытая дыра! – кривая усмешка пробежала по его лицу.  Что-то вызывающее промелькнуло в его взгляде.
Возникла неловкая пауза.
- Вы попробуйте круассаны! Матильда сама их печет! – спохватилась мама.
-Спасибо, я не голоден, - отчеканил Рембо, резким движением руки, убрав непослушные волосы со лба. Его глубокие, довольно красивые голубые глаза смотрели недоверчиво, должно быть, он был застенчив.
Разговор грозил окончательно зайти в тупик, когда в гостиную размеренной походкой вошел Поль.
«Ну наконец-то!», - невольно пронеслось у меня в голове. Этот «волчонок» совершенно не умеет вести себя в обществе. Что за странная угрюмость?
Пробило семь часов. За ужином гость притронулся лишь к супу, оставаясь по-прежнему безучастным. Сославшись на усталость, он рано удалился в отведенную ему комнату.

Верлен

- О, что за невероятная сила слога! Что за буйство красок! В его искусстве – предельный градус экспрессии! Метафоры поражают! Это – гений, говорю тебе, Шарль. Слово Верлена - он перевернет понятие о современной поэзии! Вот послушай: 
          «Окрасив вдруг все бреды, все сапфиры,
  Все ритмы вялые златистостью дневной,
  Сильней, чем алкоголь, звончей, чем ваши лиры,
  Любовный бродит сок горчайшей рыжиной.»
Каково?! Скоро об этом стихотворении заговорят все! Ему нельзя прозябать в провинции.
- Охотно тебе верю, Поль, но мы не опаздываем на встречу к нашему гению? – вынимая из кармана серебряные часики на изящной цепочке, проговорил Шарль.
- Нет, мой дорогой Шарль, мы уже на месте и вовремя! Только я совершенно не представляю, как он выглядит. Думаю, нам нужно искать молодого человека лет двадцати пяти–тридцати, с мрачным выражением лица, - предположил я.
- Ты это заключил из его стихов?
- Ну да… Я знаю, это может показаться нелепым, но на мой вопрос, сколько ему лет, он не ответил!
Вагон открыл железную пасть, выпуская пленников. Люди толкались, обнимались с встречающими, какой-то господин наступил на собачонку пожилой дамы, отчего поднялся страшный визг. Мы с нетерпением всматривались в пассажиров. Я потянул молодого мужчину за рукав сюртука:
- Простите, сударь, я ищу одного человека… Вы не господин Рембо?
- К сожалению, нет, - улыбнулся незнакомец.
Вскоре перрон опустел. Поднялся прохладный осенний ветер, предвещая дождь.
Шарль снова посмотрел на часы.
- Думаю, либо мы его не признали, либо… он не приехал, - растягивая слова, проронил мой друг.
Мы отправились домой. Но каково же было наше удивление, когда, войдя в гостиную, мы обнаружили в обществе дам, госпожи Моте и Матильды, подростка семнадцати лет с ангельскими чертами лица, но стальным взглядом. Он сидел на краю стула, готовый, казалось, в любой момент встать. Взъерошенные светлые волосы спадали на лоб. Как такие вызывающе-мрачные стихотворения могли родиться в этой очаровательной голове? Большие руки, большие ноги, но совершенно детское лицо! Чувствовалось, что он презирает заботу о внешности и отдает предпочтение дьявольской красоте естественности.
    Я вспомнил, что наблюдал его на улице, возле вокзала, он помогал безногому бродяге добраться до таверны. Да, у этого мальчика большое сердце, вмещающее целый мир, и он готов растерзать его, чтобы дать каждому нуждающемуся по кусочку. Он все еще верит, что справедливость возможна, главное постараться. Он верит, что все несчастные и обездоленные – его братья.
Немного пообщавшись с ним, я понял, что он скорее нелюдимый, чем застенчивый. Рембо говорил с небольшим арденнским акцентом – тягучим, немного похожим на валлонский. Вообще же, мой юный друг оказался не слишком разговорчивым, но, несмотря на это, создавал впечатление человека, знающего все обо всем. Должно быть, в нашей компании его что-то насторожило или разочаровало. О, этот дерзкий мечтатель, что он себе нафантазировал, отправляясь сюда?


Артюр

Верлен меня не встретил, вероятно не признал в шестнадцатилетнем юнце поэта! Ха ха. Удивится же он, придя домой! А вот и улица Николе.
- Это вы господин Рембо? Проходите… Вы притомились с дороги? Чаю? Значит, говорите, что разминулись с Полем…
Невероятно! Пренеприятнейшая ситуация! Я-то думал! Верлен – гений, а живет, как мелкий буржуа, окруженный никчемными людишками! Что и кто вокруг него? Эта гостиная эпохи Луи Филиппа? Эти бабенки с их светскими условностями? В это невозможно поверить!
- А у Вас есть братья, сестры? Чем они занимаются? – притворно-сладким голоском поинтересовалась в очередной раз госпожа Моте.
Черт подери! Зачем они задают все эти глупые вопросы? Они ко мне приглядываются, пытаясь понять кто я такой и, вынося суждение, конечно, не пощадят. Они сочтут меня деревенщиной. В самом деле, что я забыл в этой гостиной?
Ну ничего, это только начало. Париж еще полюбит меня! Я не спасую перед трудностями. Верлен избавится от рутины, в которой он погряз. Ведь для того, чтобы стать Ясновидцем нужно все потерять. И только тогда мы обретем истинное богатство. Мы станем  неуязвимы, когда преступим все грани.
Речь идет о том, чтобы сделать свою душу уродливой. Кому нужны предрассудки, вежливость, приличия? Что они дают человеку? Нужно впитать всю квинтэссенцию ядов, постичь до конца рай печали. Никаких правил в этой игре не может быть! Именно так можно достичь Ясновидения, проникнуть в иные пространства. Только Ясновидец может придумать универсальный язык, способный выразить запах цвета, музыку слова. Мир необходимо изменить, мир с его культом денег, лицемерием и тщеславием! Поэзия – это прежде всего действие. Искусство – не украшение вашей жалкой жизни, искусство должно пробудить революцию в душах и умах миллионов людей.
Верлен! Ты разделишь со мной мои одинокие мысли. Мы станем алхимиками слова, мы будем творить чудеса! Ты знаешь о том, что есть сочетания слов, которые могут высекать искры золота, создавать новые неведомые города. В них можно жить вечно, не соприкасаясь с шершавой реальностью.
«Преломление мгновений и математическая бесконечность гонят меня вперед по этому миру, где я обласкан причудливым детством и большими страстями…»
Нужно только оставить этот мещанский быт, нужно поверить в то, что еще можно что-то изменить. Здесь не может быть компромиссов, иначе поэзия скиснет, превратиться в помои вроде стишат парнасцев! В нашем же случае - поэзия или смерть…


Postscriptum

…Многие из нас хотели бы оживить давно умерших главных героев своих миров. Некоторые прибегают к спиритизму, некоторые – к снам и гипнозу, а некоторые - даже к психотропным веществам. Но истинный путь к оживлению только один – искусство. В частности искусство литературы. Иногда мы можем стать алхимиками слова и возвращать к жизни давно  умерших возлюбленных.
© Copyright: Нина Якименко
Перейти на страницу автора