М. Величко. Лес поет

    Я шел южным склоном невысокого хребтика, шел, шел и присел отдохнуть на залитой солнцем, поваленной ветром сухой старой престарой соснею
    В тайге молодо и неробко пробует свои силы весна, рьяно распарывает льдистую корку по краям маленьких снежничков, гонит первые ручейки  по ложбинкам, рассыпает птиц по взбудораженным, ждущим чего-то веткам берез.
    Новорожденные ручейки смеются наивно и чисто. Птицы перекликаются друг с другом, наверное, здороваются  после полугодовой разлуки. Сосны прошуршат над головой, прошуршат и смолкнут – ведут свои давние, им самим поднадоевшие разговоры.
    Я сижу и слушаю весеннюю тайгу: смех ручейков ,звон колющихся льдинок, дальний стрекот  кедровок и ропот сосен. И беспричинная грусть заполняет мою душу… Зима кончилась… Да ведь зима кончилась! Чего грустить?.. И мне кажется, что я вдруг начинаю понимать, о чем ропщут сосны над головой.
    - Зима-то, кажись, кончилась, - шепчет одна.
    - Печально, - отвечает другая.
    - Да, да, да, - зашелестел сосновый хор. – Наши-то весны почти все позади. – Грустно.
    Вешним ручейкам жизни отпущено три-пять дней, а вот радуются, смеются. А сосны грустят… Солнце взирает на ручьи и сосны с олимпийской высоты, греет равно всех и тихо испепеляет в моей душе светлую грусть.
    Я еще посижу немного. Что-то сердце стало пошаливать. Года…
    На ближнюю сосну сел большой пестрый дятел, чистый, нарядный, праздничный. Видать легко перенес нынешнею зиму. Он зацепился лапками за золотистый ствол сосны, помедлил ,огляделся по сторонам  ( на меня – ноль внимания!) уперся хвостом в ствол и долбанул клювом в основание сучка. Дятел снова осмотрелся и запрыгал верх по стволу. Еще одна серия ударов, и опять неудача. Не звенит сосна, не звенит.
    Дятел сердито свистнул и перелетел на другую сосну. И первая попытка оказалась дятлу по нраву. Сосна завибрировала под ударами тяжелого клюва звонко и весело. Дррр! – разнеслось по лесу, дятел прислушался, как оно получается. Дробь ему понравилась. Он еще раз оглянулся, будто слушателей искал. И опять тронул свой барабан – дрр, дрр!
    И опять головой крутит: ну как?  Чуть ли не целую минуту длиться это самолюбование. И опять по оттаивающей тайге гулкая, бодрая россыпь…
    В голубом небе пишет круги коршун, весь дол обозревает, ко всем лесным голосам прислушивается. А лес и дол, и склоны хребтика поют многозвучно, и пока не очень складно. Будто оркестр настраивается.
    Я слушаю барабанщика дятла и жду, не откликнется ли кто на его страстные призывы.
    Я слушаю беседы ропотливых сосен, слежу за коршуном в синей выси, ощущаю ароматы оттаивающего леса. И успокаивается мое сердце, легко и тепло становится на душе.
    Пока я отдыхал, настройка лесного оркестра, кажется, закончилась. Коршун в небе – дирижер во фраке – взмахнул крыльями, лес насторожился, и зазвенела над тайгой живая, трепетная, слаженная мелодия.
    Весна идет! Весна идет!
    Хрупкую корочку льда прямо у меня на глазах проклюнула ветреница, вот-вот распустится белой звездочкой. Нарядные облака плывут на восток, теплый ветер тронул ласково маковки сосен,  они прекратили свой старческий ропот.
    Не хочется уходить из поющего леса,  а надо. У нас другая жизнь и другие песни. А ты лес, пой. К тебе весна идет!