Она с косой, они с бутылкой

Только у троих действующих лиц этой истории есть имена, четвертого имени нет, и не будет никогда, как уже нет вообще того, кого им можно было бы обозначить. Он мёртв, и труп его не опознан. И вряд ли это когда-нибудь произойдет, поскольку он до неузнаваемости обезображен теми тремя, имена которых известны.

Третьего мая, после гранатометного выстрела, сокрушившего один из кабинетов Управления по борьбе с организованной преступностью, сотрудниками этого учреждения    было обследовано все Михайловское кладбище, поскольку стреляли отсюда. В результате      был обнаружен труп. Но о нем в милиции уже знали – сообщил прохожий,   позвонив   по   «02». Совпадение, впоследствии оказавшееся случайным, сыграло в   раскрытии убийства не последнюю роль.

Версий было несколько: стрелявшие из гранатомета «убрали» свидетеля; погибший стал жертвой пьяного автолюбителя (характер травм наводил на подобные размышления), который и спрятал труп на кладбище; и последняя – избит до смерти собутыльниками.

Результаты медицинской экспертизы определенно указывали на верность последнего варианта: банальное «пьяное» убийство. Произошло оно в девять часов вечера. Жертвой стал 35-летний мужчина, имевший 170 см роста, черную куртку, серые брюки, белые кроссовки.

Убийцы были задержаны на четвертый день с момента происшествия. Первого, Олега,  забрали рано утром из теплой, пропахшей экскрементами теплотрассы, где он мирно спал, положив под голову топор. Он уже три месяца находился «в бегах», самовольно покинув воинскую часть, где проходил службу. Его друзей Диму и Сашу этим же утром  оперативники извлекли из родительских квартир. При задержании никто из убийц сопротивления не оказал. Уже к вечеру были установлены все обстоятельства трагедии.

Дима.

Первым забрали Диму. Поторопились – забыли еще прихватить оттуда же  перемазанную кровью куртку. Хоть на дворе и был май месяц,  погода тогда не баловала – снег перемежался дождем и градом, было холодно и грязно.

Слово «убийца», применительно к Диме, кажется неоправданно громким: представляется этакий матерый человечище, медведь, вставший на задние лапы. Нет, это не про Диму. Он сутул, щупл, даже хил, невысок, напуган. Ему девятнадцать лет. Он постоянно капризничает: наручник слишком сильно перетягивает тонкое запястье.

И вот он уверенно ведет милиционеров по кладбищу, шагая  мимо могил вполне достойных людей – здесь в сороковых годах смерть собрала многочисленную семью Морозовых. Уцелевшие родственники в ногах захоронений установили стол и скамью, чтобы удобно было сидеть, поминать и грустить. Тогда еще кладбища не были превращены в распивочные. Так что поступок родственников вполне объясним.

Дима, Олег и Саша не впервые собирались у вовсе не отеческих гробов. Земля на одной из могилок гладко утоптана. В тот майский вечер никто не мешал приятелям пить водку и наслаждаться густыми майскими сумерками.

– Выпив, мы пошли еще за бутылкой, – рассказывает Дима оперативнику и понятым. – По дороге встретили мужика. Предложили ему допить, он допил. Позвали его с собой за бутылкой. Когда мы шли по дороге, он сказал, что грабил здесь могилы, цветы всякие воровал. Мы решили его избить, не доходя до дырки в заборе. Я взял трубу и бил его по голове трубой. Олег его душил.

Невыразительный голос бубнит свою страшную повесть, оперативник пишет, постоянно отогревая стынущую в ручке пасту, фотографирует убийцу и понятых на фоне могил, видевших все и обо всем молчащих.Потом, хлюпая по грязи, долго бредут к месту убийства.

Позади плетется церковный сторож:

– Сейчас покажу, где труп нашли!

Оперативник суров:

– Он убивал, он лучше вас знает, – сторож заинтересованно косится на Димку и, хмыкнув, уходит.

– С чего началось избиение?

– Олег отвлекал мужика, а я ударил сзади.

Потом стали искать орудие убийства – трубу.

– Или здесь, или там бросил, – воспоминания даются Диме мучительно. – Или там, или здесь, – он очертил подбородком умозрительную прямую от самого начала забора и до конца.

Но опер не пал духом, оглядел повнимательнее бескрайние могильные просторы, и уже через несколько минут вынырнул из снега и града, оградок и луж, удерживая двумя пальцами круглую железную окрашенную голубой краской трубу полуметровой длины. В диаметре орудие  достигало десяти сантиметров.

– Она?

– Она.

Оставалось только забрать куртку и сообщить родителям, что их сын убил человека. Представлялось, как в гробовом молчании милиционеры заберут куртку, не отвечая ни на какие вопросы. И только уже у порога, в ответ на все вопли, один-единственный кивок головы прорвет неизвестность, уничтожив последнюю родительскую надежду, что как-нибудь обойдется.

На деле все оказалось иначе. Оперативник (видимо, насмотревшись на то, что осталось от жертвы в результате Диминых усилий) утратил всякое сочувствие как к самому убийце, так и к его родителям.

–  Вот вы спрашивали сегодня утром, когда мы забирали вашего сына, что он сделал: «Украл или убил?». Так вот, и украл, и убил. - После этой фразы опер снял с вешалки куртку, она действительно была забрызгана   кровью.

– А что случилось? С чего упало подозрение? – отец старается проявлять степенность, вдумчиво относится к происходящему. -  Так эта куртка давно здесь висела. Мало ли, подрался,  он  ведь дрался же!

– Дима! Скажи папе, что ты убил человека!

– Ну, я.

– Признался?! – отец с досадой смотрит на сына. — Это с кем же ты умудрился такие вещи делать?

– Подождите немного, вам следователь все расскажет.

Только тут обратили внимание на согнувшуюся, как от удара, женскую фигуру. Она сидела на диване, не поворачиваясь и не поднимая головы. Мать Димы,  уже перед самым уходом сына в дальнюю дорогу, бросилась к нему и, не замечая ни оперативников, стала, взяв Димино лицо в ладони, целовать его, боясь смотреть в глаза его и с ужасом в них вглядываясь. Дима стоял не двигаясь, смотрел куда-то далеко, за мамину вздрагивающую спину.

Уже когда он шел по милицейскому коридору, оперативник, прикидывая на вес железную трубу, с каким-то смешанным чувством любопытства и отвращения  посмотрел на Диму:

– Вот пуля маленькая такая, и  то  выстрелить  в   человека страшно. А ты мужика этой трубой по лицу: «Бам! Бам! Бам!».

Олег.

Через некоторое время удалось побеседовать со вторым участником события – Олегом.  Тем самым, из теплотрассы. Он не бил трубой, «всего лишь» душил человека, лежащего без сознания, с размозженным черепом.

– Зачем вы позвали мужчину пить с вами?

– Надоело втроем сидеть, и выпить оставалось чуть-чуть. И думать не думали, чем это кончится.

– Мужчина о себе что-нибудь рассказывал?

– Что занимается бизнесом – собирает цветочки на кладбище и продает их. Вытряхнул этих цветочков из  рубахи  целую кучу, сволочь.

– Так это вы отомстили за «поруганные могилы»?

– Мы пьяные были сильно, вообще-то. Может, подраться захотелось просто. Может, злость какая-то была, накопилась. Я уже три месяца живу, где придется. Озверел просто. А душил, потому что испугался, что заявит, а  я итак в бегах. Я никак не мог понять, что мы его убьем. А Дима трубу взял потому, что боялся,  что мужик его побьет. Просто от каждого помаленьку – и получилось много. Был бы один, ну, подрался бы, может быть, и все. Он хрипел, когда мы уходили. Жутко так. Бутылку водки взяли и пошли пить к Диме. Разговаривали, что ни за что мужика взяли да избили – сами друг другу сидели и говорили. Потом все-таки поняли, что убили.

– Не было желания вернуться,  посмотреть, как он?

– Было. Но уже была ночь, бутылка была  не допита.

– А если бы вернулись и увидели, что человек этот жив,  добили бы?

– Нет. Добивать его мы бы уже не стали. Злость прошла.

Саша.

Саше четырнадцать лет, он школьник и «ну такая лапочка». Прокурор отпустил парнишку домой до суда. Оперативники не стали тревожить предгрозовой покой Сашиного жилища. Тем более, роль его в этом деле оказалась весьма скромной -  Саша не бил и не душил. Хороший мальчик.

*    *     *

Саша «лапочка», Олег обаятельный парень, Димка тоже не похож на убийцу. Так, может, в этом и вся соль? Смерть бродит по улицам нашего города в облике самых обычных людей. Присматривается, иногда нападает. Она ходит одна и с добровольными помощниками. Не с ними ли – пьяными да сердобольными, вступившимися за святое право мертвых на бумажные цветы, столкнулся тот безымянный четвертый?