Помню, я еще молодушкой была

Была со мной как-то история... Давно была, посему уже никаких эмоциев, окромя благодарности человеку, в ней участвовавшему, не оставила. Многих лет назад...

Была я тогда молодая, еще более глупая (чем сейчас) и простая, как три тапочка в одной упаковке. Как семь рублей одной монеткой... И в кой уж раз ступивши на одни грабли, лежала на диване, мотала сопли на кулак и не было у меня сайта "Реклама-Мама", чтоб пойти и размазать всю эту инфантильную красоту по монитору. Его тогда вообще ни у кого не было, этого сайта. Он еще тогда не сподобился появиться.

Бросил меня музчина. Некрасиво бросил, проевши мозг и нёрвы, покрасовамшись своими как бы неземными качествами, которым я не соответствовала. Не то, чтобы просто: разлюбил тебя, полюбил другую, посему пошёл себе, солнцем палимый, - а вот с выходом из-за печки и выкручиванием кишок на вилочку для тортика.

Сёдня люблю и шибко скучаю, завтре я в исканиях, послезавтре претензии по существу, надысь - претензии по факту, а в целом - я красив сам собою, а чтой-то в тебе не так... Не даешь свободы-воли и душе моей не даешь красиво развернуться.
И опять по кругу - снова да ладом...

Офигеешь тут даже при полном отсутствии извилин. А если их, извилин, больше двух - офигеешь быстрее значительно.

В общем, валяюсь на диване, вся в соплях и в слюнях по самые от ушей до коленок. Кушаю то водовку, то реланиум, то и то, и другое попеременно, всячески страдаю и погибаю. На работу не иду, морду не умываю, трусы стирать бросила - хожу вообще без их, благо дело - ходить никуда не надо...

Горе. Вселенское и неизбывное.

Тут - звонок в дверь. И кого бы холера принесла на ночь глядя во втором часу дня? А там - мало довольно-таки мне знакомая моя коллега по работе. Маленькая, худенькая, рыженькая, глупенькая и свиристливая. И по фэншую специалистка, и по Луизе Хей... И по сравнению-то со мной, ессно, со светилом отечественной мудрости, просто бабочка-однодневка. Ни о чем... Два и два с трудом складывает, но добрая и веселая.

Заходит. Чё, мол, дохнем? А дохнем. Чё, мол, сопли мажем? А мажем. Типа горе? Да, горе, вам, сосискам, не понять... Никто меня не понимает и молча гибнуть я должна!

А-а-а... Ну, гибни, гибни. А чё хохоряшки-то твово капитана Грэя недоделанного - всё тута?
Дак тута...
А чё лежат? Кому бережём?
Дак вот... Погибаем...
А давай-ка их выкинем нахрен на помойку?
Да ты что? С ума сошла? Я, вся такая благородная и не мещанских наклонностей, буду отношения рвать, как последняя Фёкла с вагоноремонтного завода? С истериками и битьем посуды? Да ни в жисть!

А чё бы и нет? - говорит мне бабочка. И начинает хохоряшки грэйские складать в пакеты для мусора. Я сопли хлебаю, слюни подбираю в районе коленок и ползаю за ней, как последняя двухвостка, недобитая тапком.

Она, значит, все это сгребает, в помойку спущает, и говорит мне ласково: ну, теперь дальше сиди. Слюни по окнам размазывай. Только выделываешься, что ты вся такая крутая и сильная, а на самом деле ты сейчас - жаба пупырчатая. "А-яй-яй, я бедная, а-яй-яй, несчастная, сижу в своём помойном болоте, приходите ко мне, поквакайте со мной!".

И уехала.

Посидела я так, посидела... Поквакала еще денёк. И стало мне так себя жалко! Такая вся умная, такая вся прекрасная - сидит, как дерьмо расплымшись, на слюноту исходит. Ни солнца ей, ни лета красного, ни людей веселых - одни сопли да причитания.

Пожалела я себя, бедненькую. По-хорошему. И повела себя гулять по городу летнему.

До сих пор гуляю. И мне хорошо и весело.