Враг не разбит, я не погибну в бою...

В студенческую пору у меня был один интересный друг. Звали его Марком. Высокий симпатичный парень, по уму, конечно в сотню раз отличаясь от меня, балбеса, но с параличом верхней части тела. Слегка неадекватные движения рук и головы придавали ему что-то особенно причудливое в общем поведении.  И даже не смотря на это что-то всё-таки в нём было! Что-то, что зацепляло внимание и располагало к разговору и чистой и откровенной дружбе. Нечаянно встретившись, мы сдружились надолго.  Ну, в общем, на столько на сколько смогли.
Открытый снаружи и загадочный внутри он никогда не преставал меня удивлять.  Он постоянно читал. Я иногда поражался, что то, что Марк читал вообще можно было читать, в перерыве лекций, в баре и где-нибудь на пляже под жарким солнцем.  В ярко-красном переплёте на длинной полке в его комнате в общежитии красовались: Ницше, Фрейд, Кант, Юнг, Шопенгауэр,…
Одной из таких излюбленных были книги под названием «Так говорил Заратустра» и «К генеалогии морали» Фридриха Ницше. В общем, фашистскую идеологию он знал на зубок. Ярко-красная обложка постоянно маячила в его сумке и при любом удобном случае она доставалась и открывалась на заложенной странице. Да, уж «человек – это канат натянутый между животным и сверхчеловеком, - канат над пропастью». А вот меня бы только подтолкнуть и баста*.
В его руках я так же видел Казандзакиса, Джона О’Хара, Фицджеральда и обязательно что-нибудь от Хэмингуэйя. И всё это составляла его самого – его неотъемлемую сущность. Хороший был парень, что тут теперь скажешь.
Марк был младше меня на год, но учился на том же факультете, что и я. Печатался с научными и публицистическими статьями в местном литературном журнале, учился на повышенную стипендию и умел хорошо отдохнуть. Кроме литературы и философии в мою жизнь вместе с ним вошёл никотин, алкоголь и Pink Floyd .
Хороший был парень, чёрт возьми! И уж, наверное, по лучше некоторых нормальных и здоровых людей, которые порой высмеивали его как могли.  Я даже могу сказать, что он был нормальнее нормальных людей.
  Но на следующий день, когда ему только пошёл первый год, приблизивший бы его к третьему десятку, Марк умер. Что-то вроде внутреннего кровоизлияния в мозг, в подробности я не вдавался, не такой я человек. Он был оптимистом до глупости. Думаю, он сильно удивился, когда умер.
Просто умер друг – из жизни ушёл ещё один хороший человек, а я остался. И как, оказалось, остался совершенно один. На протяжении дальнейшей учёбы дружбы больше ни с кем не получилось, хотя отношения были разные. Что-то в душе оборвалось после его смерти и больше не восстановилось. 
 
Всё когда-нибудь исчезает. Уходит в НИЧТО без единого звука.
  После его смерти я пришёл в комнату в общежитии, чтобы забрать его вещи и передать родственникам. Я передал всё, кроме этой коллекции книг. Я часто брал их от безделья и листал, словно телефонный справочник, особого значения они для меня никогда не имели. Но после его смерти я прочитал их все, не пропустив ни слова. Полтора месяца, как оказалось позже, я не выходил из дома, никого не видел, ничего физического не делал, - только читал. Словно взятые в долг перечитывал жадно и быстро, зная, что они останутся у меня навсегда.

Уходя, люди оставляют себя больше всего в тех вещах, которые были на них похожи.
Уж очень хотелось сохранить, оставить где-то рядом ЕГО, -  его сущность, его самого.
  В этой жизни он, наверняка, чего-то достиг. Он сделал всё, что мог на её данный момент и конечно мог сделать ещё очень много, если бы остался жив.

…17 марта 1945 года лейтенант японской армии Курибаяси Тадамити, командующий гарнизоном в Иводзима, повёл своих оставшихся в живых солдат в последний бой. Перед этим он, согласно самурайской традиции, написал стихи и отправил их по радио в штаб:
    Враг не разбит, я не погибну в бою,
           Я буду рождён ещё семь раз, чтобы взять в руки алебарду!

Так заканчивался его последний рассказ под названием  «Синдзю». «Синдзю» - это самоубийство по сговору. Японская традиция, появившаяся более трёхсот лет назад. В пятидесятых годах происходило около тысячи двухсот подобных случаев ежегодно. И сегодня их число достаточно велико.


«Один мой сорокапятилетний пациент, - писал Юнг, - страдавший неврозом принуждения с двадцатилетнего возраста, как-то сказал мне: «Но не могу же я признаться себе, что потратил впустую лучшие двадцать пять лет своей жизни!»» … А никто не может!
Вот так и живём в Мире Закрытых Глаз, каждый со своими маниакальными идеями и каждый с новым бредовым смыслом собственного бытия. Когда его вовсе нет. Только слишком сложно открыть глаза.





отрывок из "Водолаз или режим ограниченной функциональности".