Дашка и Верный

Мать ее снова обидела. Это было так  несправедливо, что  Дашка решила умереть. Она чувствовала себя никому не нужной – ни вечно занятой на работе матери, не отцу, который  частенько выпивал, ни бабке с дедом, которые больше ее любили других внуков.
Умереть было бы здорово.  Она знала, что все умершие уходят к боженьке, а он добрый и никогда не обижает. На улице было морозно. Февральский ветер наметал сугробы и крутил белые снежные столбы по полям. Дни были короткие и ярко-солнечные.
Дашке было неполных шесть лет. Она была человеком решительным. Не раздумывая долго, надела лыжи и отправилась в лес, замерзать.
До леса было не очень далеко. По накатанной санями дороге она вышла за деревню, перешла через вымороженную речку и очутилась в лесу. Там она сошла с дороги и побрела, проваливаясь, между  елок,  которые стояли нарядные, как снегурочки, в блестящих,  искрящихся нарядах из снега.  Дашка шла и плакала, ей было жалко себя.  Варежки ее стали мокрые от слез и снега, и пальцы окоченели. Наконец, она устала брести и уселась в сугроб под большой старой елью. Там ее и нашел их пес, Верный, большелапый легавый щенок, смешной и несуразный. Он вечно увязывался за ней.  Выскочив из-за елки, он подбежал к Дашке и запрыгал вокруг нее, стараясь лизнуть в лицо. Она обняла его, и он сел рядом, спрятав морду ей под мышку. Дашка гладила его и плакала. Так просидели они довольно долго. Постепенно Дашка успокоилась. Верный сидел, прижавшись к ней и смотрел на нее своими темными глазами. Ему, с его короткой шерстью и голым животом, было холодно, но он терпел.  День клонился к вечеру. Солнце садилось за лес , и длинные тени тянулись по снегу от высоких заснеженных деревьев. Дашка пригрелась в сугробе, и ее стало клонить в сон…
Она проснулась оттого, что кто-то тормошил ее и лизал горячим языком в лицо. Это был Верный. Он совсем закоченел и дрожал всем телом . Было уже темно. На небе колючими искрами горели звезды. Следы Дашкиных лыж почти совсем замело снегом. Верный скулил и звал Дашку домой. Замерзать до смерти ему не хотелось. Дашке стало жалко его, и она начала выбираться из сугроба. Лыжи ее утонули в снегу,  она с трудом их вытащила, надела и побрела к светящейся огоньками деревне.  Верный обрадованно скакал вокруг нее.  Когда они дошли до речки,  он вдруг ощетинился и громко залаял. На льду, метрах в десяти от дороги, чернело что-то большое. Дашка и рычащий пес подошли поближе. Это был совершенно пьяный дядька; идти он не мог, а мог только ползти, и полз куда-то по течению речки, к  незамерзающей полынье у впадения ее в большую  реку. Он принял Дашку за мальчика из-за ее шапки-ушанки, и заплетающимся языком спросил, где же эта чертова дорога. Ему надо было в соседнюю деревню. Дашка показала дорогу и помогла дядьке на нее выползти. Верный бегал вокруг и время от времени принимался лаять, он не любил пьяных.
 Оставив немного протрезвевшего на морозе пьянчужку, Дашка и Верный, наконец, добрались домой. Там их никто особенно и не хватился. Мать снова была на работе, отец с приятелем пели печальную песню про черного ворона, бабушка мыла посуду. Дед помог  Дашке снять  замерзшие варежки, и когда пальцы ее стали согреваться, и их страшно заломило и зажгло, сунул ее руки в ковшик с холодной водой. Потом они сидели с ним за столом, и он читал ей про бедного дядю Тома и его хижину. Потом бабушка позвала их вечерять.  А  потом Дашка уснула, наконец, привалившись к деду, и он унес ее на полати, где уже спали другие ребятишки. Верного, по случаю сильного мороза, впустили в избу, и он спал под порогом, поскуливая и вздрагивая. Над деревней ярко светила луна, и звезды перемигивались, как будто хотели что-то сказать друг другу.