На сороковой день

 Карина стояла и наблюдала за тем, как луна медленно, но верно, скрывается за тучами. Жизнь без слов и без намёков пролетала у неё перед глазами, а ей ведь так хотелось ещё немного просуществовать на этой грешной земле. Но, увы, мечта это, а точнее желание, было несбыточным. Сколько раз она казнила себя мыслями о том, что так любить нельзя, что рано или поздно наступит тот момент, когда придётся сказать «нет!». Придётся закричать, заплакать, умыться своей кровью и слезами. Вот он – этот момент настал! Теперь она стоит и смотрит на луну, взглядом прощаясь с квартирой. Что предстоит? Долгое, затяжное или вечное скитание по земле в тёмном облике приведения. Нет хуже одиночества!
 Нельзя сказать, что и в прошлой жизни она была не одинокой. У неё не было друзей…
 Картинка обычного скучного вечера была свойственна для всей жизни Карины. Единственное, что её утешало – пластинка любимой группы «АВВА». Старая, принадлежавшая когда-то матери, она служила для Карины и другом, и братом, и сестрой, а та музыка, которая была на ней записана – была мостом, в какой-то другой мир.
 Теперь Карина стояла у открытого окна, слушая лёгкий этюд, исполняемый ветром. Жизнь была закончена, и девушка понимала это.
 Пустая квартира. Мрак. Тишина. Старый диван, поломанный шкаф – всё это напоминало прошлую жизнь, когда рядом с ней был её жених. Он был обычным пожарным, но со своими романтичными мыслями и фантазиями. Кауфман всегда мог удивить свою жену, возращаясь с работы с целой охапкой полевых ромашек или алых роз. Он любил её… Даже не поужинав, он желал самые божественные чувства, отдавая их Карине, вкладывая их в каждый сантиметр её тела. Тёплое чувство любви окутывало два сомкнувшихся тела, а потом наступал момент, когда счастье казалось таким близким, таким надёжным…
 Чувство – это то, что мы желаем. Боюсь, что самое чувствительное из чувств – это любовь. Это возвышенное, правдивое, то, что поистине выше любого закона, даже божьего! Хотя человек не может чувствовать любовь, настоящую любовь, он лишь живёт её и доживает до конца.
 Бог, вот он, и лишь ОН, может любить, а любит он – нас! И поэтому не стоит перечить ему и считать его выше себя.
 Одним прекрасным утром Кауфман ушёл на работу, поцеловав невесту на прощание. До свадьбы оставался месяц, и Карина была в предвкушении этого события. Она купила белое свадебное платье, лакированные туфли и бельё – такое, какое нравится ему.
 А смерть ходит, где-то рядом, заглядывая во все щели, разыскивая счастливых людей. Она ищет жертву там, где рядом счастье, и выбирает лишь ту жертву, которая по-настоящему счастлива. Карина была счастлива…
 Кауфман погиб при исполнении своих должностных обязанностей… И вот Карина стоит у окна и наблюдает за тем, как звёзды тихо угасают. В её глазах уже не было той искорки, той надежды, о которой она мечтала всем сердцем. Душа, высохшая и умирающая, таяла, словно снег тает на весеннем солнце.
 Карина плакала редко, и по пустякам.
«Боже, - думала она, - где ты? Приди, помоги, исцели, воскреси!».
 Слова будто помогли.
 Луна полностью скрылась за свинцовыми тучами, звёзды исчезли, ветер утих. Наступила тьма. И он пришёл. Он лежал на кровати, нагой и сияющий. Кауфман улыбался своей невесте и говорил:
«Я пришёл, чтобы дать понять тебе, что не стоит огорчаться!».
«Ты! Ты! Ты!», - удивлялась Карина.
«Да. Это я! Ты ведь так и не успокоилась после похорон, хотя минует уже сороковой день».
«Я люблю тебя и мне тебя не забыть! Как я могу успокоиться?».
«Спасибо, что не стала курить! Что не стала успокаивать нервы при помощи сигарет».
«Сигарета? Меня ничего не успокоит, только ты. А помнишь, как мы проводили свободное время?».
«Да!».
 Он встал и подошёл к Карине. Кауфман был красив и воистину мужественен, и девушка всегда удивлялась этому. Как такой красивый мужчина мог позариться на такую, как она? Карина удивлялась…
 До полуночи оставался час. Кауфман знал, что как стукнет ровно двенадцать, ему придётся уйти.
 Они танцевали, и было похоже, что Бог посетил темную, невзрачную комнату и поселил там вечное счастье.
«Так танцуешь только ты», - сказала девушка, прижимаясь к тёплому телу Кауфмана.
«Мне мил твой голос. Такой нежный и печальный!».
«А мне мил ты и за продолжение я готова отдать всё. Ты ведь не уйдёшь?».
«Карина…».
«…скажи, ты ведь больше не уйдёшь? Не скажешь, что тебе пора, что ты опаздываешь? Ты ведь никогда не говорил мне такого!».
«Карина…».
«…ты не скажешь! Не скажешь! НЕ СКАЖЕШЬ!».
 В истерике Карина бросилась в угол. Она не плакала, она зажимала уши и не хотела ничего слышать.
 Кауфман тогда сказал:
«Ты же знаешь, что это невозможно!».
 Карина ещё секунду понервничала и, позабыв обо всём, обнажилась. Её по природе непропорциональное тело светилось в лучах Кауфмана. Он лежал и знал всё о предстоящем.
 И два тела, как и раньше, связало одно чувство. Вся та же любовь окутывала тела, вся та же взаимность насыщала грешные души.
«Пообещай мне, что вскоре выйдешь замуж, родишь ребёнка и умрёшь в старости, своей смертью!», - на прощание, стоя на подоконнике, сказал Кауфман.
«Обещаю, - отвечала Карина. – Но я никогда не смогу забыть тебя!».
 Сквозь тишину пробился тяжёлый звон старинных часов, извещающих о наступлении полночи.
«Мне пора!», - сказал Кауфман и поднялся ввысь.
«Я люблю тебя и буду помнить!», - кричала вслед Карина, пуская прощальную слезу, и эта слеза была далеко не пустяковой.
 И вроде в глазах зажглась искорка, и воскресла душа, а самое главное – появилась надежда. Жаль, что только на сороковой день…