Выпуск

Апрель курьёзами не запомнился. Разве что вскользь скажу об издержках ВУС, зачётах по теории, сдаче нормативов по боевой, стро­евой и физической подготовке.

Выявление классификации согласно военно-учётной специальности проходило согласно обретённых до армии знаний. Владение Автоматом Калашникова, теория устава и военного дела преподавались по ходу обучения: наблюдали пристально – всё в характеристике в досье.

Строевую подготовку сдавали повзводно. Экзаменатор поимённо вызывал из строя, смотрел внешний вид и стойку, вводными задачами испытывал строевые приёмы в движении без оружия. Проверял парадно-чеканный шаг, стандартный подход и приветствие начальника, доклад о прибытии. В окончании экзамена кадровик просматривал печать шага полным составом подразделения, огибающего главный бригадный плац вполовину круга.

Физическая подготовка: жим, подтягивание, стометровка, прохождение полосы препятствий, метание учебной гранаты – тоже поверялась персонально на просторах спортгородка. Нормативное количество подтягиваний на турнике и отжиманий от половиц точно не вспомню, в завер­шение программы обязательный километровый кросс среди строений учебно-материальной базы. Разыгранная на пустынных просторах полигона практическая «война» годилась в зачёт по химзащите. Муштровали не напрасно – экзамены сдали, первые значки на грудь получили!

Хочется помянуть скрытые черты мужских психотипов. Служили в роте несколько великовозраст­ных детин в четверть века отроду. С Кавказа большинством. Гордые и заматеревшие, ленивые, наглые и брезгливые... Сержанты гоняли их не как всех. Можно отпеть, не трогали начисто! Связываться не хотели или побаивались – не выгадаешь... Хотя было раз, Пиваваренок схлестнулся с одним горцем, обменялись звонкими колотухами, тем и закончилось.

Ближе к выпуску начали ходить разговоры о распределении – время жмёт, и от­правки, включая ОКСВА (ограниченный контингент советских войск в Афганистане), не за горой. Поселе гордые детины уводили глаза: передовая не для них, отсидеться бы в тепле ещё годик. В то время солдаты с высшим об­разованием служили полтора года, а не два, как смертные еле совершеннолетнего возраста.

«Ге­рои» пускали нюни, вспоми­нали детей, ещё ворох стопудовых причин в противовес клали, лишь бы отъевшиеся задницы уберечь от предстоящих оселок. Понятно, в тепле спокойнее, дети важнее, но прятать слабовольное отношение к жизни за их наличием – это непристойно!

Зато безрассудные юнцы большинством смотрели в глаза честно, не чурались дыр, куда пошлют, а залётчики писали рапорта на отправку в Афганистан в числе первых. Сержанты подобную ситуацию раз в полгода наблюдали, говоря, нечто похожее в каждом выпуске прослеживается.

Только с простыми молодыми пацанами не страшно в разведку идти, они в сложной обстановке не подведут и обиды не вспомнят. Меня терзают смутные сомнения, но солдат, имевших детей, в «горячие точки» не отправляли. Многих наших папаш «за речку» так и не закинули...

Как многие сослуживцы, я хотел писать прошение на продолжение службы в Афгане, озвучил ротному намерения, но пачкать зря бумажки тот отсоветовал. В горячие точки связистов набирали без лишних реляций, ко­мандир озвучил мне две причины: снайперское зрение, минус три с половиной диоптрии, убивавших все шансы, и главная – выражено мнение, оставить меня в учебке сержантом!

Вероятно, учитывая мой послужной список?

С нормативами я дружил, знаемо (сугубо стрельбы), но, значит, не напрасно комод в войска рвался? Артур не раз намеревался перевестись из учебной роты, и действия к тому принимал. Ротные командиры были уверены, что у комода четвёртого взвода сложились неприязненные отношения с сержантами роты, дело якобы к бойкоту. Полагаю, Бояркин сам задал повод к скорейшему повороту событий, но не рассужу объективно: если конфликт и был, внешне не проявлялся или просто хорошо маскировался. На солдатах не отражался, а как складывались отношения среди сержантского состава – знают только они!

Желание Бояркина сбылось по залёту: некий сексот с осеннего выпуска 87-го, уже в Барыбино стуканул на неуставщину. Сержантов на неделю заперли в кабинете, не доводя до гауптвахты. Роту переформировали, Бояркина с Игорем Коноплёй отправили на полигон. Арис Пиваваренок дослужился до старшины, до последнего дня терпел невзгоды и демобилизован был прямо с караула.

По разуму, сержантство в учебке меня устраивало, на том чижовые полёты и заканчивались. В войсках ещё полгода порхать предстояло бы. Должность присмотрел Арис – комвзвода у нас не было до выпуска, и ходатайствовать ротному пришлось лично замку. Выбор падал на меня не только за показатели, но за незримую черту натуры, раскрытую в результате довольно приметного случая...

Плечом к плечу с нами служил детина, закончивший ВУЗ и считавший остальных сослуживцев малоразвитыми цуциками. Не исследовано, добавляет ли институт мозгов, однажды оный переумок приложил мне кулаком в сопло! Подозвал и ударил! И по сей час не понимаю – за что?

От переизбытка ума? Иных недомолвок? Загадка!..

Говорят, хороший нос кулак за неделю чует – мой же предвестник безмолвствовал! В контрах с детиной вроде не были, предпосылок не замечал, потому и защищаться я не был готов. Ежели задумал мужик бить морду – должен явить причину, а для утоления непонятных амбиций бьёт человек превратного самомнения! Решился порисоваться соратникам, тогда почему совершил гнусное дело не прилюдно, а в глубине кубрика между коек? Необъяснимо...

Короче: удар – нос всмятку! Звёздочки с пичужками инцидент проигнорировали, но один сосуд не выдержал и пустил по губе кровоток. Задрал носопырку, зажал рукой и ринулся прямиком до рукомойника, а на входе ротный, вдруг, откуда ни возьмись!.. Как чёрт из табакерки...

«Пытка апельсинами продолжалась два часа!» Сивые мерины пусть завидуют, легенда как на духу: навернулся! Тарасенко тоже не простак, допрос устроил. Всяко я врал как летел, что задел, как входил в вираж и почему тормозил нюхом, а не тем же брюхом. Как компаньон Степан из «Спортлото-82» я лез из кожи отговорками, командир как спекулянт Сан Саныч настырно пичкал апельсинами. Моим ухищрениям ротный не поддался: стреляного воробья на мякине не проведёшь! Но очевидно сделал вид: вижу – врёшь, сволочь, но окажу милость, будто верю!..

Иное дело обидчик, струхнувший не по-детски! Пока я импровизировал отмазками, видел его реакцию: детина отводил глазки, нервозно кусал губки, стоял ниже травы, тише воды! Понял, неприятности на шальные полушария зависят теперь от того, кого беспричинно ударил. А когда стрессовая ситуация рассосалась, офицер удалился, Бояркин протянул пятерню и кивнул: «Молодец!» Не Павлик я Морозов, «своего» не выдал, чужую межеумость прикрыл своей неуклюжестью и иных зевак под грех не подводил – сослуживцы к такому поступку прониклись уважением.

А на великий праздник Первомай получил законную пару лычек, пе­рестав зваться прилагательным «рядовой». Стал более существенным – сержант! Младший, но всё же! Как-никак унтер-офицер в недавней армии Императора!

Следующим днём старшина выдал мне повседневку категории хранения ноль – «каноль», также «мабута», образцы которой я видел на щитах вокруг плаца. Распашная рубаха с воротником без злосчастного крючка, шаровары прямого покроя со штиблетной пуговицей на щиколотке, убойные боты, как не прожигаемая искрами металла рабочая обувь в литейке отца, и туркестанская панама значили – остаюсь в учебке сержантом! КТуркВО – навеки!

Я уже представлял себя комодом, готовился за разум браться, мораль блюсти, но командир учебного подразделения из меня не получился по независящим причинам. Моя карьера военного состоится в иной жизни, наверное...




Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2010/05/22/404 >Деревянный дембель >