Серёженька

Припадки, как верно подметила Трифоновна, случались аккурат
на третий день после больших церковных праздников…

Юродивый бился в судорогах посреди церкви и был страшен
на вид. Казалось, огромная и мощная пружина скручивала его худое,
и уже изуродованное от природы тело, пена, что шла ртом, была серой,
как и само лицо, а руки всё пытались вцепиться в каменный пол, будто
ища хоть какую-то, последнюю опору.
Наконец, пружина иссякала и, тряхнув измученное тело последней своей
спиралью, отпускала его на холодный пол. Юродивый стонал протяжно,
вытягивался и затихал.
Церковные старухи, очевидно не в первый раз, расталкивали прихожан,
отирали пену со рта блаженного и тянули его в закуток меж церковных дверей,
где и оставляли.


Серёженька прибился к церкви в середине зимы: лет пятнадцати на вид, страшно худой,
с трудом передвигающийся, с полупарализованной правой половиной тела и невнятным
 бормотанием вместо речи. Одни говорили, что он сбежал из интерната
для детей-инвалидов, другие, что бросила его мать-пьяница – сам же он
ничего пояснить не смог, а может и не захотел, кто его знает? На все вопросы,
что касались его прошлого, Серёженька лишь улыбался блаженно, пуская слюну из
уголка рта, и наклонял при этом голову, смешно и по-птичьи.
На его счастье, отец Фёдор, что ведал той церковью, хоть и виду был грозного,
но Душу в себе нёс, светлую и богоугодную, и прогонять искалеченного подростка
не стал. Трудно сказать, распознал ли тогда священник блаженного в Серёженьке,
или просто милосердием проникся, но оставил его при храме, дав указание накормить
да одежду изыскать для убогого.
Прижился Серёженька быстро: неприхотлив был и вреда никому не чинил, прихожанам
не мешал, стараясь пореже на глаза попадаться.
И в самой церкви скоро стал первым помощником: поначалу огарки свечные собирал,
а чуть позже и полы мыть приспособился – да так ловко и чисто вымоет, что ни
одной соринки не найти!

В большие церковные праздники Серёженька никогда не выходил из своего закутка,
от еды отказывался и лежал, свернувшись калачиком, тихо и неприметно. Старухам,
что заглядывали к нему, казалось, что и не дышит он совсем, блуждая Душой
неведомо где, в заоблачных мирах далёких.
Но, службы заканчивались, прихожане расходились, и выползал блаженный
на свет божий, начиная молиться перед каждой иконой в церкви по очереди.
Странны были те молитвы, не по канону молился Серёженька, и ни  «Отче наш»,
и ни какую другую молитву не узнать было в его бормотании.  Низко сгибаясь
и сидя на коленях, целовал он пол у иконы, затем, резко вскидывая голову,
тянулся к позолоте скрюченными пальцами, и впивался взглядом в святой лик,
будто перетекая всей Душой своей в каждую его частичку.
Спустя время, светлела икона и начинала сиять позолота подрамника,
вздыхал Серёженька с явным облегчением, целовал снова пол и полз на коленях
к другой иконе. Крестился он с явным мучением -  не сходились пальцы
изуродованной правой руки никак в троеперстие, приходилось сводить их левой
рукой, сжимая на время, и быстро креститься, пока не распались вновь.
Всю церковь проползал блаженный, не оставляя ни одного тёмного угла,
ни одной иконы без молитвы и касания своего, телесно-душевного…
Дивились старухи поначалу такому чудачеству, а кто и шутки отпускал, но,
взглянув однажды в его глаза, что Верой полнились, никому впоследствии
насмешки уже и на ум не шли – против своей Души всегда трудно идти…
Отмолившись в церкви, выползал Серёженька на крыльцо, и, улыбаясь чему-то
своему, вскидывал глаза к небу, бормоча молитвы при этом.
 - Что делаешь, убогий? – кричали нищие с испитыми лицами, издеваясь.
Серёженька вздрагивал всем телом и смотрел на них, долго-долго, будто и
вовсе не видя никого своим бездонным взглядом.
 - Я боженьке храм строю! – наконец проговаривал он с трудом и снова
закидывал голову к небу.
 - Слюни подбери, строитель! – глумливо кричали те в ответ и хохотали,
радуясь своему убожеству и глупости, но блаженный уже ничего не слышал,
вознося молитву Господу и кладя ещё один камушек на стены своего храма.


Припадок случился аккурат на третий день после Пасхи...
Неведомая сила схватила юродивого и, казалось, подняла над полом церкви,
но затем, осторожно опустила обратно и ушла в одно мгновение, не скручивая
и не насилуя его тело, будто испугавшись чего-то или прикоснувшись к чему-то
святому…
Скрученное доныне тело, выровнялось и приняло нормальный человеческий облик,
которого не знало с самого своего рождения.
Серёженька улыбнулся, разливая божье блаженство по всему храму, поднял к
куполу заслезившиеся глаза и прошептал:
  - Святости прошу, Господи…

Закапывать могилу лопатами не пришлось – столько людей пришло попрощаться
с юродивым…
Каждый бросил по три пригоршни земли и каждый унёс в себе частичку святости,
а может и первый камушек для храма в своей Душе – про то в точности только
одному Господу известно…