1 сентября 1999 года
На практике в школе, при методистах, при учителе, педагоге класса очень волновался. Но на первом уроке – все страхи разлетелись. На уроке своем – я царь и бог, полновластный хозяин, и мне удивительно легко. Ни перед кем я не должен отвечать за свои слова. Наоборот, это я слова говорю, чтобы их отвечали дети. Это ответственность.
Как неловко тебе, 26-летнему, признаться и согласиться со словами семиклассника, тринадцатилетнего мальчика, о чувстве одиночества, избежать которое мы оба попытались одинаковыми путями: придя в школу, он – учеником, я – учителем.
Это я задал вопрос классу: «а почему люди учатся» или «почему люди в школу ходят» И он поднял руку, а потом, дождавшись очереди, сказал: «Может быть, для того, чтобы избежать одиночества?»
Я только ответил: «Может быть», и все, глазом не повел. И другого спрашивал, а сам смотрел на него. А глаза у него серьезные. Это был Айк Варданян. Через год, когда я уходил в армию, он мне стихи написал, а я на них ответ написал, но до сих не показал.
Классы разные и дети друг на друга не похожие. Но все же объединяются в типы, а целые классы тоже запоминаются как-то особенно, одним выражением. Вот этот класс – «ленивый», а этот – «загадочный», а в этой девочке узнаешь свою первую любовь (в 10 классе), а в этом сонном лице – себя.
Но как запомнился мне мой первый класс? Слов не подобрал, он так и остался первый. Первый и самый дорогой. И я для них первый. Первый учитель на первом уроке гимназии имени Анании Ширакаци, в которой первый класс – это седьмой обычной средней школы, из которых они и пришли сюда. Для них это честь, и для меня это честь.
Пять лет спустя, первого сентября, я приду в университет, все тот же предмет преподавать, русский, но на другом уровне. Хотя это только название другое – на другом уровне, и зарплата другая. А так все похоже. И гимназисты мои: Айк Варданян и Лева и еще Погос Акопян – все мои ученики, первые, из моего первого класса, уже на третьем курсе факультета математики и физики в гениях ходят, на международных конкурсах и олимпиадах золото выигрывают. Я к ним не попал, но у меня вдруг оказался Армен, младший брат Левы, и тоже, говорят, гений. Весь в брата.
А еще через шесть лет Айка Варданяна встретил в аэропорту «Звартноц», в белой рубашке, при регистрации, разруливал толпу. И стал сомневаться, он не он? «Здравствуйте, Роман Владимирович» – услышал. Он. Здоровенный и мягкий одновременно. Работает, на аспирантуру зарабатывает. И нравится здесь. А я жену провожал, чтобы следом за ней за границу махнуть. Завидует: люди улетают прямо на его глазах, так все просто, так легко. И я улетаю. «А виза?» – «Виза есть» – Повезло, говорит.
Я ему тогда, когда он в университете еще учился, книжечку подарил со своими стихами. «Спасибо». И голос его из того далека донесся, в котором пришли одинаковыми дорожками в школу, я учителем, и он – учеником.
И вот он – последний звонок первого дня. Опьяненность успехом, удачей. Если так и продолжится, если праздник, если этот толчок да столкнет и потянет за собой все мое… Вышел за ворота – каменистый пустырь. До ближайшей остановки топать по пыли, под солнцем, а потом в снег, в пургу. Ближайшие высотки – вот они стоят на горизонте. Тоска вернулась да еще своеобразное осмысление жизни – праздником этим недолго расплачиваться будешь.
А в городе, в день знаний – праздничность, нарядность, многоликость молодежи, они словно знают не понаслышке, что знания – не абстрактное содержание, не формула, а создание этой формулы и ее решение: и знание это растет в лесах жизни, поэтому и принарядились, встречая и отмечая праздник, вступая туда, где им придется идти не один год, что, познавая, им придется и влюбляться, и страдать, и любить, и расставаться, и умирать.
А еще я встретил человека, не молодого, но со следами этой молодости, сумасшедшего. Побритый и безработный. Ходит в парке среди первокурсников и сам с собою разговаривает. Он потерял рассудок или, как говорит Рильке, некоторые перегородки его ума не выдержали и рухнули, и теперь жильцы разума увидели друг друга и заговорили на разных языках; да вот беда, не знает он этих языков, не учил. Это человек уже не знает, в том смысле, что он вне знаний.
А может – это оборотная сторона знания и одиночество, и сам я давно уже бормочу что-то, не замечая этого.
Стихи Айка Варданяна
Мы математику учить пришли.
Законы физики узнать хотели.
На русский просто так зашли –
особых мыслей не имели.
Я посвятить хотел стихи,
Но в голове слова простые:
"Мы не хотели, чтоб вы ушли,
пусть в армию идут другие".
9.12.1999
С этими стихами, переписанными на клочке бумаги, я ушел служить. Но за два-три дня я уже попал в новое пространство. Отшумели вечеринки и пиры. Даже в школе заявился с соками-шипучками и детским шампанским. Прямо в свой первый класс, после того как закрыл четверти. Все пиры отгремели. Со всеми обнялся и попрощался. И последние два дня мои – словно перестал слышать вокруг. Перестал читать. Диссертация осталась в папке недописанная. Лежал на диване и читал между строк у Басё, все больше о дороге. И написал только это:
ОТВЕТ УЧЕНИКАМ
ВАРДАНЯНУ АЙКУ
1
Того не ведая, прощаться
вы учитесь, ученики.
Какой урок – не разобраться,
как мысли ваши далеки.
Какой урок – слова простые,
меня найдя совсем вдали,
полны, как пули разрывные,
задели сердце и прожгли.
2
Того не ведая, прощаться
вы учитесь, ученики.
Не то чтобы писать стихи,
но просто – мудро расставаться.
И как слова в стихах, в строю,
слова простые вспоминая
и где-то мыслями блуждая,
с другими, одинок, стою.
3
Мои свидетели живые
в стране, где зелень круглый год,
где солон сон и черен пот,
слова простые, дорогие.
Спасибо вам, мои родные.
Учили нас сказать "прости",
"прощай", "счастливого пути",
и "в добрый путь", и "в добрый час",
и "пусть идут служить другие".
Но кто ж пойдет служить за вас,
слова простые, дорогие.
4
Проснетесь завтра, будет утро
блистать, синея перламутром,
и станете учиться мудро
поутру слушать тишину.
И буду я в стране далекой
учить уроки жизни строгой,
играть – совместно ль, одиноко,
по-настоящему ль, – в войну.
18. 12. 1999
Свидетельство о публикации №210102201409