Исторический роман V. Заглянем в тьму век

                Глава V. Заглянем в тьму веков

                "...а равно и всё, нас окружающее, опосредовано историей
                и уготовано для истории ..."
                (из старой диссертации)

В конце ... ну, скажем, восемнадцатого века - вы всё равно не поверите
- в период славной и великой французской перетряски из некоторых
благоустроенных кварталов города Парижа, в частности из Сен Жермен де
Пре, потянулись беженцы. Старые грехи, которые никак не могли быть
прощены в результате нерегулярного общения с энциклопедистами,
требовали ответа, приговоры были суровыми, расплата, как правило,
неминуема. Аристократы, имевшие твёрдые политические воззрения,
подались на воды, главным образом в тогда ещё раздробленную и любившую
искусство Германию - там, кстати, и гостиницы обычно дешевле, чем в
иных местах. Не все достигли курортов, чьи-то головы вернулись на
Place de la Greve, но кое-кто, проскочив бдительные революционные
кордоны и улизнул. В числе этих счастливцев был и среднего пошиба граф
Теофил Скрядебю-Гарсиа, с чадами и домочадцами.

Однако, почему-то в Германии ему не понравилось, а может и не было мест в
тамошних отелях, и он подался дальше - через Пруссию в Россию. Здесь он,
благодаря обаянию, а также кой-каким знакомствам, довольно скоро сделал
недурную карьеру и отбыл в армию, где выполнял функции скорее пропагандиста,
нежели солдата, а именно: разъяснял русским офицерам проблему подлинного
французского патриотизма, состоящего в том, чтобы  способствовать скорейшей
победе Коалиции над Республикой. Пропагандистские его способности видимо были
довольно большими, во всяком случае через три года, уже при Павле, он был
генералом в свите одного из великих князей и уже не покидал Петербурга. Его
обширные обязанности легче всего было бы определить как контрпропаганду и
контрразведку, в частности, ему были поручены некоторые связи в Австрии и
Пруссии, кроме того некоторые, остававшиеся нейтральными южногерманские
князья, стали с некоторых пор быстро обогащаться. Секрет их обогащения
состоял в том, что если раньше им платили только французы, то теперь
доплачивать стали и русские. Тем не менее в войну курфюрсты вступать не
спешили и пока раздумывали, куда поместить деньги.

За особые заслуги граф был пожалован поместьем в Можайском уезде, под Москвой,
и, хотя  Павла вскоре устранили собственные офицеры, поместье граф всё же
получил, а к нему ещё значительный орден и отставку впридачу. Он понял, что
должен молчать и молчал. Здесь в уютном и тихом в ту пору уголке Подмосковья
у него родился сын Амедей Скрядебю.

Амедея ждало недурное будущее, но в кампанию 1812 года уезд стал небезопасным,
и семья перебралась в Москву. Осенью в московском доме умер старший Скрядебю,
а остальные члены фамилии поспешно бежали в Кострому. Пожары погубили
имение и дом в Москве, семья сильно обеднела. Нашлись родственники, пристроили
отпрыска в корпус, но подняться род Скрядебю уже не сумел. Амедей умер где-то в
провинции от пьянства и сифилиса.

Грустная история этой семьи, впрочем, не закончилась из-за того, что в бытность на
полковой службе, где-то в глуши Амедей успел жениться и оставил дочурку.
Дочурка эта была существом странным и болезненным; ей упорно казалось,что в неё
вселился дух её прабабки-немки Людвиги Скрядебю, умершей ещё в 1789 году в
Лозанне.
Переубедить её была невозможно, она так всё жизнь и веровала в то, что она
Людвига Скрядебю, к тому же отцом своим она почему то признавала не
подлинного папеньку своего Амедея, а известного в то время в некоторых кругах
философа и писателя Фейербаха, который, как говорят, даже согласился удочерить
её. Так маленькая Жермена Скрядебю стала Людвигой Фейербаховной Скрядебю.
Она умерла где-то в 50-годах прошлого века, но - странное дело - дух её сумел
вселиться в её внучку и таким образом к моменту создания подлинной и единственно
верной рабочей партии в России, действительно существовала молодая
Л.Ф.Скрядебю, хотя по метрике она звалась Авдотьей Тихоновной Угрёвой. При
вступлении в партию она потребовала, чтобы годом её приобщения к пролетарскому
движению считали 1796 - год бегства её "семьи" из Парижа - акт, по её мнению,
совершенно революционный. Партия была тогда в периоде разброда и шатаний и
лазутчики от буржуазии настояли на удовлетворении загадочной просьбы старой
революционерки. Так совершилось перерождение и новый взлёт семьи Скрядебю.

Ещё в бытность Теофила Скрядебю на императорской службе, от случайной связи он
имел сына. Дело замяли, а благородный отец одолжил сыну половины своей фамилии.
Так появился род Гарсиа. Тихо мещанствуя в течение почти ста лет, этот род
всколыхнулся в 1905 году,и поскольку терять было нечего (дела шли плохо) братья
Гарсиа стали революционерами; отсидев по пять лет, они вынырнули около 1911 года
в Праге. Примазавшись к тамошней организации и ловко охмурив престарелого
секретаря, они выхлопотали мандаты на знаменитую конференцию и вскоре были
нелегально переправлены в Россию для ведения подпольной агитации. По прибытии
братья спокойно явились  в местное жандармское управление, став двойными
агентами.

В ералаше семнадцатого года они сумели уничтожить кое-какие бумаги и кое-каких
свидетелей, и их никто не трогал. Братья занимали значительные должности в
нескольких южнорусских городах и, не будь великой чистки тридцатых годов,
мирно умерли бы в своих постелях. Но чистка их не миновала. Остались дети,
переданные на воспитание в детдом. Дети за отца не отвечали (были и такие случаи),
и Лиза Гарсиа окончила институт. Её направили в старый город Таганск. Лиза
активно боролась за новую жизнь, получила комнату и была избрана в горсовет. Всё
было хорошо,но Лизу Гарсиа стали посещать странные сны.

Вам никогда не снятся родственники? Если нет, то поверьте, это не так уж приятно.
Однако Елизавете Евгеньевне стали сниться каждую ночь какие-то гусары в
роскошных мундирах, эполетах и прочей амуниции. Ей стали сниться балы, столы
для виста, приёмы и даже драгоценности,она видела их как будто наяву, причём с
каждой ночью эти видения набирали силу, становились всё ярче. Стали появляться
такие подробности, которых она не знала и знать не могла, например, ей приснилась
императрица Екатерина, совокупляющаяся с жеребцом; жеребец фыркал, подвывал
от нетерпения и размахивал огромным фаллосом. Екатерина была задумчива и
только вспотевший лоб выдавал волнение. Жеребца держали под уздцы два
красивых офицера. Потом она увидела похороны - хоронили этого жеребца, шла
гвардия, служили молебен. А потом появилась река, огромная и дикая, по ней плыли
лодки с красиво наряженным женщинами, лодки стали тонуть, женщины смеялись и
погружались в воду. Елизавета Евгеньевна просыпалась в холодном поту. Она твёрдо
положила идти утром к врачу-психиатру.

    Таганский врач-психиатр Моисей Соломонович Крумм жил бедно и одиноко в
общей квартире на краю города, в бараке. Некогда он был известен и даже богат, но
в один прекрасный день чутьё, развитое до безошибочности, а также некоторые
сведения, которые ему тайно были доставлены преданным пациентом, заставили
Моисея Соломоновича уйти, что называется, в подполье; он подал заявление об
уходе из больницы, нанялся в домоуправление счетоводом и сохранил себе жизнь
после процессов врачей. Кроме того, он не болтал и соседи не слишком ненавидели
его, а когда Иван Сергеич, шофер из соседнего барака, напивался и орал "бей
жидов", Моисей Соломонович грустно молчал и сидел в своей комнате. Соседи одно
время думали сделать на него налёт, но путём разведки (он не слишком тщательно
запирал дверь) убедились, что брать у него нечего и отложили исполнение этой
идеи. Никто в городе даже не предполагал, что Моисей Соломонович никакой не
еврей, а кадровый офицер царской армии, чистейшей воды русак, и что еще в начале
двацатых годов в одном из южных городов ему сделали пластическую операцию,
создавшую характерный, безошибочный облик еврея, не было забыто и обрезание.
Новоявленный Моисей в течение года упорно работал над акцентом, просиживал
часами на базаре и выработал все необходимые манеры местечкового еврея. Он,
конечно не мог предвидеть, да и кто мог тогда предвидеть 48 год? Благодаря новой
национальности он легко прошёл комиссии, был связан даже с Губчека и через
знакомых евреев добился путёвки в Москву, в медицинский институт. У него
оказались способности к психиатрии, которая  тогда ещё процветала, одно время
работал в Вене, затем вернулся, и, почувствовав в воздухе некоторый  дымок,
подался в Таганск. Здесь он завоевал доверие у начальства, вылечив от
шизофренических припадков секретаря горкома и военного коменданта от падучей,
и его не тронули в конце тридцатых.

Уже в конце войны к нему на приём явилась молодая женщина. На улице цвела
сирень, она пришла рано утром и её приход был странным для больного человека:
приехала она на служебной машине и в то же время просила (какая наивность!)
сохранить в тайне её визит. Моисей Соломонович по ее просьбе записал её под
другой фамилией, хотя она и сообщила ему своё подлинное имя и должность. Суть
её жалоб состояла в том, что давно, с детских лет, её посещают странные сны и
какой-то голос изнутри говорит ей, что она графиня и наследница огромного
состояния во Франции. Она всем этим очень недоволъна, так как эти мысли мешают
её работе в горисполкоме и могут дорого обойтись ей, если об этом узнают.

Однако ешё более поразило Моисея Соломоновича неожиданное появление ровно
через месяц после визита Е.Е. самого председателя горисполкома тов.Куинджи
Юлия Юрьевича, грозу и бога, карающего всех городских врагов народа. Полковник
ГБ, он недавно был переброшен на укрепление госорганов и стал весьма энергично
проводить линию на полное очищение города от нелояльных и пассивно-лояльных
элементов. Нашумевшее письмо с боданиями как-то выбило его из равновесия. Был
звонок из центра и нервы Ю.Ю. не выдержали.
В одну из ночей он проснулся от чувства ужасного страха, выскочил в белье
во двор, забрался на крышу и выл там в течение часа. Никто из соседей
не шевельнулся, боялись ловушки. Охрана также полагала, что совершается
какая-то секретная операция по чистке.
Ю.Ю. успокоился и вернулся в постель. Но покоя у него больше не было.
Через три недели он явился к врачу, переодевшись мелким служащим.

 - Доктор - пролепетал он, едва войдя в кабинет, - я вынужден сообщить Вам
страшную вещь. Моя заместительница, некая Гарсиа Е.У. хочет меня съесть, я
сегодня видел, как она щёлкнула зубами, войдя в приёмную.

Моисей Соломонович решил подумать, ничего не сказал тов. Куинджи и отослал его
домой, сделав успокаивающий укол. Дело было, хотя и интересным, но в то же
время сложным и рискованным. Могли выйти неприятности.

     Продолжение здесь: http://proza.ru/2010/10/22/1322